Облака не царапают небо

 

Глава 1

Безмятежные цапли - как тонкий рисунок на шёлке -
Тихо замерли, стоя возле певучей воды.
Мы похожи на капли, зависшие в хвойных иголках,
Мы похожи на звёзды, когда оставляем следы.

Мы похожи на ветер, когда улыбаемся небу
И вплетаем в судьбу лёгкой дымкой игру облаков.
Мы похожи на запах вот-вот испечённого хлеба,
На хмельной аромат дорогих благородных духов.

Улетев в темноту далеко затухающей искрой,
Мы уходим, приняв поцелуй тишины.
Для кого-то мы станем похожи на числа...
Ликов много. Но главное - наши следы...

 

Настя

«Какие облака… Словно Хозяйка уверенной рукой взбивала подушки для своего небесного мужа и усыпала лёгкими пуховыми перьями небосвод. Взмахнула неосторожно – и полетели гигантские невесомые корабли, медведи, птицы, рыбы над землёй».

Эти странные мысли неожиданно приходят в мою напечённую неутомимым августовским солнцем голову. Я поднимаю глаза к небу, вытираю со лба капли пота, промочившего мою соломенную шляпу, снова опускаю глаза и склоняюсь с лопатой над раскопом. Широкополая шляпа спасает мою рыжую голову от кусачих солнечных лучей, но не защищает от духоты. «Что за мысли, Анастасия, - звучит в моей голове голос СанСаныча, - до вечера необходимо закончить пятый куб».

Недалеко от Кунгура, в сухой полынной степи стоит наш разноцветный палаточный лагерь, издалека похожий на рассыпанные в сухой траве цветные кубики. В центре выделяется палатка начэкспедиции СанСаныча, рядом с ней навес – натянутый на крепкие деревянные брёвна брезент, под которым проходят наши завтраки-обеды-ужины, вечерние посиделки с гитарой и рабочие совещания. Жилище начальника окружают разномастные палатки археологов – студентов и аспирантов, а уже по внешнему периметру лагеря поселились копачи из местных  – мужики, нанятые СанСанычем в помощь при раскопе.  С востока и севера горизонт заслоняют горбатые вершины Уральских гор, покрытые густым хвойником.  С такого расстояния лес похож на старую зелёную шаль с проплешинами каменных россыпей, накинутую на плечи интеллигентной старушки с мудрыми детскими глазами. 

В августе степь сухая, жаркая, прозрачная. В паре километров от нас на берегу небольшой речки с гордым названием Аюта стоит  небольшая деревенька  Ветка.

Десяток археологов во главе с нашим начэкспедицией Орловым Александром Александровичем из Екатеринбурга доставил старенький дребезжащий УАЗик.. Наш автомобиль  медленно миновал деревеньку, высадив на крыльце с облупившейся краской  покосившего одноэтажного бревенчатого домика с соответствующим названием «Клуб» двух аспирантов, отправившихся на поиски «копачей». Остальные вышли дальше, в звенящей от полуденного зноя степи у небольшого кургана и занялись оборудованием лагеря.

В Ветку местная Администрация наконец-то решила протянуть водопровод и при раскопке траншеи наткнулись на «исторический слой». СанСаныч на пару дней пропал из Института - бегал по инстанциям. Потом величественно вкатился в «аспирантскую» и велел собираться – «мы едем на раскоп». Мой давний друг и соратник Лёшка Ордынцев заговорщически подмигнул – рванём, мол, Настёна, глотнём вольного ветра. Ордынцев высок, мускулист, похож на викинга и  любит работать на свежем воздухе. Мне иногда кажется, что он таким и родился – крепким, невозмутимым, закалённым степными ветрами и язвительным, со спокойным прищуром голубых глаз. Я же, как  любой книжный червь, больше люблю непередаваемый запах старых библиотек, шелест переворачиваемых страниц и прекрасные сказки, которые они рассказывают внимательному слушателю. У меня рыжие непослушные волосы,  тонкие длинные пальцы и музыкальный слух. Я обожаю Шопена и до сих пор иногда навещаю старенькую и старомодную Ольгу Павловну, которая была моим преподавателем по классу фортепиано в музыкальной школе. Я страдальчески морщусь каждый раз, когда СанСаныч затягивает своего «Тореадора». Я домашняя девочка и совершенно не приспособлена к суровым условиям полевой жизни. Но археолог должен уметь работать на раскопе, поэтому я только киваю Ордынцеву в ответ. Воздух так воздух…

Я снова вижу чёрные мамины глаза с первыми морщинками в уголках и слышу её красивый низкий голос :– «Настя, зачем тебе эта профессия? Иди в медицинский...». Мама всю жизнь проработала медсестрой в городской поликлинике и искренне считает, что медик – это лучшая профессия всех времён и народов. И только папа поддерживал меня всегда. Он знал, что по ночам я под одеялом с включённым фонариком читала Ефремова и Ферсмана, засыпая под рассказы о приключениях первооткрывателей неизведанного прошлого.

Уже вторую неделю мы работаем в жёлтой степи с дрожащим от жары воздухом и горьким запахом полыни. В палатке у СанСаныча есть двадцатилитровая фляга с водой, но нужно закончить этот пятый куб – утренний раскоп, в котором неожиданно проступили очертания очага. Непосвящённому человеку работа на раскопе покажется тяжёлой и скучной. Часами ворочать лопатой или даже ломом почву, которая с каждым движением кажется всё тяжелее. Сначала нужно убрать  как можно больше сухой рыжей земли, потом зачистить «бровки» - полоски нетронутой поверхности между квадратами раскопа, потом уже кисточкой осторожно работать с осколками прошлого.

 Лёшка,  конечно, пытался отобрать лопату. Иди, мол, Настёна, лучше пофотографируй. Нет, не на ту напали! Я упрямо берусь за деревянный черенок, успевший набить мозоли на огрубевших ладонях. Если уж я назвалась археологом, значит, буду делать всё, что должен уметь археолог. И копать тоже! А также фотографировать, описывать находки, чертить, анализировать и, конечно, чистить бровки. Прости, мой верный бородатый друг Лёшка, лопату я тебе не отдам.

 Ордынцев посопел, пробурчал: «Вредная ты, Анастасия». Потом притащил вторую  и за полчаса лихо закончил формировать куб. Почти сразу его позвали на другую часть раскопа – всё-таки работает Ордынцев лопатой как мини-экскаватор. Он оглядывается на меня. Я киваю.

- Иди, Лёш. Я сама дальше…

Закончив с бровками, перехожу к реконструкции по осколкам, которые были найдены сегодня. Это кувшин… Очень похоже на кувшин. Но сначала нужно  нежно мягкой щёткой зачистить кусочки керамики с остатками простого орнамента.

Над самым плечом неожиданно звучит:

- Восемнадцатый век или начало девятнадцатого, как думаешь?

Это уже Серёга. Он у нас стоит на чертежах, когда заканчиваем раскоп. Серёга классно играет на гитаре. А ещё он довольно хорошо определяет время раскопа. Вот и сейчас подошёл неслышно, подкрался, как дикий кот, и заглядывает через плечо, поправляя очки. У Серёги запылённая майка, шорты  неопределённого цвета, из которых торчат худые жилистые конечности, и клетчатая бандана на голове, сделанная из другой майки. Солнце  уже не припекает  так сильно. День неторопливо подбирается с вечеру, удлиняются тени. Пахнет полевыми цветами. Степь затихает и неторопливо, как добросовестный пахарь после трудового дня, готовится ко сну.

Серёга отлично пишет отчёты. В этом мы с ним похожи. Но Серёга справляется быстрее, пишет ясно и по существу. Мои же мысли неизменно убегают в голубые дали.

«Шевелева, ты как Астрид Линдгрен», - недовольно ворчит СанСаныч, когда я задумчиво пожимаю плечами в ответ на вопрос о дате сдачи отчёта. Чем ему не угодила шведская писательница - не известно. Но я после этих слов начинаю подгонять себя, понимая, что начальство в гневе.

Я держу в руках осколки далёкого прошлого. Перед глазами встают люди, которые жили, мечтали, любили когда-то. Они были совсем другие, но такие же, как мы. Эта мысль не даёт мне покоя. Кувшин, может быть, брала тонкая девичья рука и бережно набирала воду - я вижу как наяву широкие рукава рубахи с красной вышивкой… Или наливала в кружку какому-нибудь добру молодцу…

- Настя, заканчивай. СанСаныч трубит общий сбор.

            Я отмахиваюсь от Серёги и возвращаюсь к пятому кубу – солнце уходит, а мне нужно, обязательно нужно закончить. Серёга  прав. Восемнадцатый век. На краях сколов кувшина пористость, характерная для керамики того времени. Никаких сложностей, но раскоп интересный. Тут и горшки, и утварь кухонная,  и сохранившийся в земле очаг. Ребята уже убрали почву ещё на трёх кубах. И дорога в деревне нашлась - здесь земля более плотная, только киркой или ломом возьмёшь. Невысокий кругленький СанСаныч, поблёскивая раскосыми башкирскими глазами, горделиво выступает, летает по лагерю, почти не касаясь земли, фальшиво насвистывая «Тореадор, смелее в бой». Ещё бы!   Целая архаичная деревня на берегу Аюты. Местные говорят, что пару веков назад здесь тоже стоял вековой лес, который частью сгорел, а частью отступил к горам по непонятной причине. Восемнадцатый век! А ведь где-то здесь, недалеко от Кунгура, как раз в эти времена вовсю бушевало Пугачёвское восстание.

- Ай!

На пальце, как пробившийся сквозь асфальт подснежник, проступила капля крови. Неожиданно воздух вокруг меня стеклянно застыл, покрываясь тонкой коркой первого льда. Показалось, что зима заглянула в мир, а небо заполнено крикливыми птичьими стаями. Меня пробрал озноб, что-то мешало глотать.   Перед глазами возникла фигура высокой седой женщины с пронзительно синими глазами. Странно дрогнуло сердце.

Под натиском уходящего солнечного света прозрачная корка треснула  и растаяла вместе с видением. Вокруг был всё тот августовский вечер – янтарный солнечный диск почти закатился за хребет. В воздухе плыл прекрасный аромат тушёнки. Только тут пришла боль! Я поняла, что укололась обо что-то металлическое и острое. Намётанным глазом археолога, прошедшего несколько раскопов, восьмым или девятым чувством,  даже в неярком свете уходящего дня,  я поняла, что моя находка – нечто особенное. Я нежно очистила тонкую пластину от земли. ЗОЛОТО! Это были прямоугольные тонкие плитки из золота, где-то пять на десять сантиметров. На каждой была надпись или рисунок. Древнерусское письмо, черты, резы. Тридцать шесть тонких листиков, ласково мерцающих в свете последних солнечных лучей. Они притягивали взгляд тайной, которая родилась вместе с ними очень давно  .

Я, ссутулившись, сидела на «бровке», уложив пластины в шляпу, и осторожно гладила их пальцами. Почему-то хотелось плакать. Возможно, от усталости…

День затихал. Небо над разноцветными палатками, над пожелтевшей выжженной степью и полоской далёкого леса окрашивалось в глубокий синий цвет. Слышались голоса людей, собравшихся к ужину под навесом. Зина, Серёжина жена, умеет из простых продуктов готовить обалденную пищу, которую изголодавшиеся за долгий рабочий день археологи и рабочие съедают почти мгновенно.

            Решено! Сейчас отнесу к себе,  отдам завтра. Мне очень хотелось, чтобы находка хотя бы ночь побыла со мной. Я со стоном разогнула ноги и спину – надо же, и не чувствовала как всё затекло.

И поплелась в сторону палатки.

 

Варя

1

Ч. 20 Июля, 1773

Давно батя, ещё когда жив был,  привёз из Тобола дорогой бумаги. Рута сшила её и велела вести дневник. Да мне и самой в охотку. Бабуля говорит: польза большая от написания сего дневника. Новое перо, что сама очинила, радует, мало брызгает и совсем не скрыпит.

Деревня наша Серга стоит всего в трёх верстах от Сибирской линии. Линию сию возвели сорок лет назад, меня не было ещё на белом свете. Царь Пётр захватил десятки вёрст нашей ордынской земли вдоль Рымника. С двух сторон линии настроили крепости, накопали рвы. Возле Серги линия тянется прям по лесу, по самой чащобе.

Пёстрой Ордой нашей, что  со столицей в Тоболе, ныне правит молодой хан Мелеша. Я видала его как то. Он проезжал на своём любимом белом жеребце по улицам.  Я прохожу обучение в Тоболе в Академии искусств, которая стоит недалеко от ханского кремля. После  простых изб да петухов Серги Тобол красен великими белыми стенами торговых домов, гомоном и суетой  пёстрого базара. Тут тебе хазарские жеребцы и шелка, солнечный камень янтарь с берегов Швеции, сладости, самоцветные каменья с  Рымника, безбородые гости из  Катай-страны, и даже чудные, совсем голые  чёрные люди с дальних берегов Индии.

 

Ч. 11 Июля, 1773

Мир  создан Родом, что населил его людьми и зверьём. Нити всего сущего,  каждой живой твари держит в своих ладонях Великая Пряха. Взлетит её лёгкая рука над станком, и родятся  сплетения судеб, встречи и прощания.  Ныне изучаю Руну Выбора. Она правит мою жизнь целых два месяца как. Я слушаю её, черчу на листах, рассматриваю тяжёлую золотую пластину, слушаю. Руна, как и все прочие, сурова и строга.

Днём с подругами купались в Чёрном озере. Вода тёплая на верхах, а понизу бьют ледяные ключи. Милка сказывала, в самой глубине водится Хозяин озера. Я не видала,  врать не буду. А Милка видала. Братец мой Ванька с утра убёг на запруду раков ловить, так до ночи не появился.

На Купало собрались парни и девушки нашей Серги да соседней Вычуги. Как  Ярило ушёл с небосвода,  парни костры подожгли на  лугу возле речки. Братья огненного Жыжа танцевали на  траве, согревая и веселя сердца. Всюду смех, крики. Если успокоить мысли, то видны  цветные круги, что вырастают над кострами . Ведьмы видят такое. Красиво это, когда люди радуются. Трава шепчется с ветром, в реке рыба ходит. Я засмотрелась-заслушалась…Тут меня чужой парень потянул за руку через костёр прыгать. Всё шептал, что Степаном зовут и что я красавица ненаглядная. Высокий и рыжий этот Степан. Но помня про руну Выбора, решила я испытать – а вдруг моя судьба у порога? Потянула  его на смотрины к подруге своей Берёзке. Нынче она уже выросла, зеленоглазая красивая девица. Её дух неслышно хихикал и внимательно разглядывал Степана. Парень сдуру решил, будто я утащила его в лес полюбезничать. Только полез со своими слюнявыми поцелуями, Берёзка пребольно хлестнула его веткой по щеке. Верно, подруженька! Мне и самой не понравился. Вывернулась я из объятий, бросила  Степана в темноте, пусть побродит да помается. Нечего сразу руки распускать да ещё и ворчать, чтоб не ломалась. А меня лешак любит, быстро на луг вывел. Пошептала ему благодарственное Слово на прощанье, как Рута учила,  и побежала дале через костёр прыгать. Любо!

 

Серия сообщений "Облака не царапают небо":
Часть 1 - Облака не царапают небо. Предисловие
Часть 2 - Облака не царапают небо. Глава 1-1
Часть 3 - Облака не царапают небо. Глава 1-2
Часть 4 - Облака не царапают небо. Глава 2-1
...
Часть 8 - Облака не царапают небо. Глава 4-1
Часть 9 - Облака не царапают небо. Глава 4-2
Часть 10 - Облака не царапают небо. Глава 5-2