БОЛЬНО КАСАТЬСЯ НЕБА. ОСОБЕННО ВЕСНОЙ.

Текст: Дмитрий Шеваров
"Российская газета" - Неделя №6330 (58) 13.03.2014, 00:10

Фото: Игорь Виноградов/ РИА новости www.ria.ru
После зимы скрипят качели. Птицы не поют - кричат. Даже в городе стало вдруг много неба. И вспоминаешь, как в отрочестве от этого избытка воды, птиц и неба ты бредил стихами. Половодьем стихов своих и чужих заполнял тетрадки. Грустно и легко об этом вспоминать. Легко сейчас, а тогда - какой это был озноб, как страшно было. "О, знал бы я, что так бывает,// Когда пускался на дебют, // Что строчки с кровью - убивают, // Нахлынут горлом и убьют!.." (Б. Пастернак).

Теперь же мы ценим комфорт - даже в литературе, даже в круге чтения. Боимся себя потревожить, ранить. Нам удобно забыть, что поэзия - "дитя смерти и отчаяния" (И. Анненский). Хочется, чтобы стихи были элементом приятного мира, симпатичными деталями нашего внутреннего интерьера.

Но настоящая поэзия никогда не будет удобной. Она всегда - боль. Острая боль любви. Обо всем этом мне напомнили стихи Елены Тахо-Годи - нашей замечательной современницы, ученого-филолога и поэта.

...Только коснусь ладонью Знакомой ручки дверной - Снова полна любовью К жизни этой земной. И ничего не нужно Мне в мире, кроме того, Что при моем рожденье Было судьбой дано. Только бы было небо Синим, зеленой - трава, Мне хватит воды и хлеба, Чтоб счастлива я была. * * * Когда-то здесь лежали Ахматова и Блок, Теперь лежит молитвенник И ситцевый . Молитвенник, чтоб Богу Молиться по утрам; , чтоб рано утром Идти в Господний храм. Ахматова забыта. Забыт отныне Блок. Остались мне молитвенник И ситцевый . Мимолетное Прости мне минутную слабость, Надежду, мелькнувшую тщетно. Я знаю, что прав не осталось У бедного сердца на это. Но взгляд твой открытый, и голос, И то, что рассудка сильнее, Наполнили душу такою Тоской, что сказать не сумею. Я знаю, что, кроме разлуки, Судьба нам не может дать больше. Ну что ж - обними меня крепче... Ну что ж - поцелуй меня дольше... * * * Сначала меришь жизнь на дни, Потом - на годы, Потом узнаешь, что они Здесь непригодны, Что начинается В десятилетья И четверть века так легка, Как полстолетья.

И только под конец пути От нетерпенья Опять начнешь считать на дни И на мгновенья. Как будто в комнату вошел И тут же вышел - Вот и вся жизнь - зеркальный сон, чисел. * * * Теперь все равно абсолютно, Что было, что будет со мной. И счастье, и горе минутно, А вечен - лишь вечный покой. И только когда к полуночи Забудусь, усталая, сном, Я вижу в виденьях непрочных Знакомый с младенчества дом, И девочку в черных кудряшках В горячей траве цветника, И в потной ладошке букашку, Похожую на светляка. И трудно в момент пробужденья Поверить, дитя В блаженной игре единенья С вселенной, действительно, - я. * * * Гаснет нежность родного взгляда Так быстро, так ощутимо. Я сегодня была бы рада Умереть, пока я любима. Знать, что радость была безмерна, Но больше неповторима - Как же тяжко неимоверно, Как же больно невыносимо! * * * Может быть, твоя душа - Эта цветная, Золотисто-голубая, Как небесные поля, Промелькнула над плечом, Заставляя обернуться, Обернуться - улыбнуться И задуматься потом.

Источник: http://www.rg.ru/2014/03/13/taho-godi.html

И это снилось мне, и это снится мне, И это мне еще когда-нибудь приснится, И повторится все, и все довоплотится, И вам приснится все, что видел я во сне. Там, в стороне от нас, от мира в стороне Волна идет вослед волне о берег биться, А на волне звезда, и человек, и птица, И явь, и сны, и смерть - волна вослед волне. Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду, Жизнь - чудо из чудес, и на колени чуду Один, как сирота, я сам себя кладу, Один, среди зеркал - в ограде отражений Морей и городов, лучащихся в чаду. И мать в слезах берет ребенка на колени.

И эту тень я проводил в дорогу Последнюю - к последнему порогу, И два крыла у тени за спиной, Как два луча, померкли понемногу. И год прошел по кругу стороной. Зима трубит из просеки лесной. Нестройным звоном отвечает рогу Карельских сосен морок слюдяной. Что, если память вне земных условий Бессильна день восстановить в ночи? Что, если тень, покинув землю, в слове Не пьет бессмертья? Сердце, замолчи, Не лги, глотни еще немного крови, Благослови рассветные лучи.

"ОН ОДИН ВИДИТ БОГА..."

Текст: Дмитрий Шеваров
"Российская газета" - Неделя №6120 (144) 04.07.2013, 00:05

Море Даль морская серебрится, Слышен волн о камни звон, Разъярится, заклубится, Перейдет на тихий стон. Набежит волна, отпрянет, Набежит потом опять (Будто полк на крепость встанет И отступит снова вспять). Море блещет, море дышит, Море шепчет, как во сне, И резвящиеся рыбки Ходят стайками на дне. Здесь, на ялике разбитом, Стану я поклева ждать И играющий средь пены Поплавок свой наблюдать. Стану я смотреть у мола, Белокрылыя суда И корабликов черленых Как мелькают паруса.

Алеша Нестеров на картине "Душа народа" (фрагмент). Даль морская серебрится, Слышен волн о камни звон, Разъярится, заклубится, Перейдет на тихий стон... Алеша Нестеров, 1922 г.

14-летний Алеша подарил эти стихи папе и маме на Рождество. То было самое трудное время в жизни Нестеровых. Вернувшись в Москву после скитаний по отрезанному гражданской войной югу России, семья Михаила Васильевича Нестерова оказалась бездомной. Квартира и мастерская великого художника были реквизированы Реввоенсоветом. Вещи, библиотека, семейный архив, картины за тридцать лет работы - все было растащено и пропало бесследно.

Чтобы как-то отвлечь родителей от переживаний, Алеша подарил им эти стихи о море, о Черном море.

Алеша родился в Киеве 5 апреля 1907 года. Подробностей его жизни известно немного, но все мы видели его на картинах художника. И прежде всего - на картине "Душа народа" (другие ее названия - "На Руси" и "Христиане").

Это огромное загадочное полотно и эскизы к нему можно сейчас увидеть в Третьяковской галерее на Крымском Валу, где проходит выставка М.В. Нестерова. На картине вдоль берега Волги движется странная процессия: русские люди разных эпох, известные (легко узнаваемы Толстой и Достоевский) и безвестные, идут крестным ходом вслед за мальчиком. Коротко стриженый бледный мальчик в левой руке несет красный туесок, а правую прижал к груди, будто совершил крестное знамение. Он ступает по траве в какой-то благоговейной задумчивости, словно созерцая что-то невидимое другим.

Вот как Нестеров объяснял свой замысел: "Верующая Русь проходит перед лицом времен. Впереди этой людской лавины тихо, без колебаний и сомнений, ступает мальчик. Он один из всех видит Бога и раньше других придет к нему..."

Позировал отцу Алеша. Семилетнему отроку не всегда хватало терпения стоять в необходимой для картины позе, поэтому была сделана фотография. Михаил Васильевич пользовался этим снимком вплоть до окончания работы в 1916 году.

Автор лучшей книги о Нестерове священник и искусствовед Сергей Николаевич Дурылин хорошо знал Алешу юношей и вспоминал его поразительное лицо: в нем "не было ничего расплывчатого и тусклого. Его можно было любить или не любить, но его нельзя было не заметить, а раз увидев, не запомнить. Это было одно из тех неповторимо характерных лиц, которые так любил Рембрандт..."

Михаил Васильевич еще не раз писал сына: юноша, играющий на свирели ("Весна-красна"), крестьянин на картине "Вечерний звон", "Портрет сына в испанском костюме". Тем временем Алеша закончил Зоотехнический институт. С.Н. Дурылин пишет о его судьбе: "В сыне художника - по специальности он был коневод - жил настоящий поэт. Он тонко чувствовал поэзию русских степей. Его влекло работать на уединенных степных конных заводах, среди табунов, теряющихся в диком ковыле. Он чувствовал и любил это русское приволье в степных просторах, в удали протяжной русской песни, в неутолимой грусти и вольности поэзии Лермонтова. Он сам писал стихи с несомненным талантом..."

Родные вспоминали: последнее, что хотелось писать Михаилу Васильевичу, - портрет Алеши. Но 80-летний художник был очень слаб, Алеша же давно и тяжело болел.

Они ушли почти одновременно - осенью 1942 года.

Источник: http://www.rg.ru/2013/07/04/shevarov.html

ПРЕКРАСНЫЙ КАК РАДОСТЬ
27-летний генерал Кутайсов пропал в огне Бородинской битвы


Репродукция портрета генерал-майора Александра Ивановича Кутайсова работы художника Джорджа Доу из собрания Государственного Эрмитажа в Ленинграде. Фото: Алексей Варфоломеев/РИА Новости www.ria.ru
Текст: Дмитрий Шеваров
"Российская газета" - Неделя №6102 (126) 14.06.2013, 00:04

Двести лет назад Анна Петровна Бунина в журнале "Вестник Европы" опубликовала горестное стихотворение, посвященное памяти павшего в Бородинском сражении 27-летнего генерала Александра Ивановича Кутайсова.

Эти стихи напоминают плач Ярославны, каждое слово в них омыто слезами.

Ужель и ты!.. и ты
Упал во смертну мрежу!

Но есть в стихотворении строки, где поэтесса обращается к Александру, как к живому:

Войди в свой дом, ликуя
твой возврат,
Отец, сестры и брат
Заранее к тебе
простерли руки!
Их дом ликующий
стал ныне храмом скуки!..

Дело в том, что никто не видел Кутайсова погибшим. В разгар битвы сослуживцы заметили лишь одиноко скачущего полем генеральского коня. (Кстати, на родовом гербе Кутайсовых изображены рыцарь в латах и стоящая на задних ногах лошадь, они вместе держат щит. Под щитом написано: "Живу одним и для одного".)

Жуковский в стихотворении "Певец во стане русских воинов" описал именно этот эпизод:

О горе! верный конь бежит
Окровавлен из боя;
На нем его разбитый щит...
И нет на нем героя.

Коня поймали. "Седло и стремя были окровавлены, - свидетельствовал очевидец, - тело не найдено, и обстоятельства последних минут остались неизвестны".

Родные и друзья надеялись на то, что Александр ранен, находится где-то в госпитале или попал в плен.

Вскоре после Бородинской битвы один петербургский сановник записал в дневник: "Курьер привез известия о генеральном сражении. Граф Кутайсов пропал. Полагают, что он взят в плен".

Во многих и многих русских сердцах надежды эти теплились вплоть до нового 1813 года...

Начальник нашей артиллерии на Бородинском поле генерал Александр Кутайсов был одним из самых молодых, талантливых и обаятельных русских военачальников. Вот как писал о нем Жуковский все в том же "Певце...":

Он видом и душой
Прекрасен был, как радость;
В броне ли, грозный,
выступал -
Бросали смерть перуны;
Во струны ль арфы ударял -
Одушевлялись струны...

Кутайсов владел всеми европейскими языками и, кроме того, турецким и арабским. Вокруг его постели всегда стояло до десяти больших табуретов, служивших генералу столами. На одном были его чертежи, на другом - математические расчеты, на третьем - переводы, на четвертом - артиллерийские записки, на пятом - ноты...

Гений военной мысли, автор первого боевого устава артиллерии, Кутайсов был одарен и художественными талантами. Поэтому когда Жуковский писал, что Кутайсов "во струны арфы ударял" - это не просто красивый образ. Александр играл на скрипке, превосходно рисовал, хорошо знал поэзию, сам писал стихи.

Генерал-майор Г.М. Ратч писал: "Ловкий в строю, привлекательный в обращении, ученый математик и веселый поэт, неустрашимый в боях, распоряжавшийся с невозмутимым спокойствием под выстрелами, граф Кутайсов приобрел любовь и доверенность подчиненных; при одном его слове забывались опасности". Еще до войны Александр I так сказал, обращаясь к отцу молодого генерала: "Ваш сын делает честь русской армии, и армия его любит".

Скорбя об утрате, один из друзей писал: "Вокруг Кутайсова было все так живо, так весело и вместе с тем так пристойно...". Один из поручиков 17-й артиллерийской бригады вспоминал, как вечером 25 августа, накануне сражения, Кутайсов объезжал батареи, давая последние указания. "Он соскочил с лошади, сел на ковер и пил с нами чай из черного обгорелого чайника. - "Я сегодня еще не обедал", - сказал он. Объяснил нам значение следующего дня, вскочил на лошадь и помчался. Мы следили долго этого любимого нами человека, и кто знал, что в последний раз".

Когда Анна Бунина в своем стихотворении звала молодого генерала вернуться в отчий дом, она имела в виду Рождествено - подмосковную усадьбу Кутайсовых. Если бы сейчас генерал Кутайсов вернулся в село Рождествено, он не нашел бы многого, что привычно было его взору. Но что-то милое, знакомое сердцу, увиделось бы ему в облике трехэтажного дома, выросшего недавно рядом с сельским храмом. Портик над главным входом делает этот дом похожим на уютную усадьбу девятнадцатого века. У дверей табличка: "Православная школа "Рождество".

Здесь для всех ребят имя Александра Кутайсова - родное. Даже первоклассники расскажут вам, что Кутайсов - "это герой 1812 года из нашего села, он командовал всеми пушками". В школьном коридоре - портреты Кутайсова и других героев Отечественной войны. Их имена звучат на уроках. В школьном музее можно увидеть настоящее ядро, "залетевшее" с той войны.

Свежий номер школьного журнала "Лексикон" весь посвящен войне 1812 года и открывается словами духовника школы отца Александра Елатомцева: "Наша школа стоит на земле усадьбы Рождествено - в начале ХIХ века она принадлежала семье графа Кутайсова, двадцатисемилетнего генерала, погибшего при защите батареи Раевского на Бородинском поле. И храм, в который мы ходим все вместе, поставлен его родителями - Иваном Павловичем и Анной Петровной Кутайсовыми в память о сыне и о всех погибших на поле Бородина. Так что Бородинская битва для нас - не только в учебниках, кино и оловянных солдатиках. Нам обязательно нужно знать о той войне и делиться этим знанием с другими, оберегая память, которая очень легко может исчезнуть..."

Подробнее познакомиться с историей усадьбы Рождествено, родом Кутайсовых и школой "Рождество" можно на сайте http://www.shkola-snegiri.ru и в книге Сергея Мамаева "Село Рождествено. История в очерках".

Источник: http://www.rg.ru/2013/06/14/general.html

ХИЖИНА ДЯДИ ВАСИ
6 июня в Москве откроется Дом-музей Василия Львовича Пушкина

Текст: Дмитрий Шеваров
"Российская газета" - Неделя №6091 (115) 30.05.2013, 00:12

Вы дядя мне и на Парнасе...
Рисунок художника Юрия Иванова

...Но я живу еще для искренних
друзей,
Душе и сердцу милых;
Живу еще для Муз и в хижине
моей
Не знаю скуки я, не вижу дней
унылых,
С спокойной совестью быть
можно одному!
Молчу по суткам - и мечтаю,
Я счастья всякому желаю,
А зла, Бог видит, никому.
К чему мне пышные обеды,
Где в винах дорогих купают
стерлядей?
Живу для мирныя, приятныя
беседы
И добрых, ласковых людей.
Василий Львович Пушкин

Только заслышав о пушкинском дяде, мы невольно улыбаемся, будто нам сказали что-то смешное. Вот упоминания о родителях поэта, его сестре или младшем брате улыбки у нас не вызывают, а скажи даже в самой серьезной аудитории "Василий Львович, дядя Пушкина..." - и какая-то смешинка пробегает по залу.

Очевидно, это все та же смешинка, что мучила Александра Сергеевича и мешала ему говорить и писать о дяде всерьез. Даже известие о кончине Василия Львовича (это случилось 20 августа 1830 года) не заставило Пушкина говорить о любимом дяде лишь в скорбных тонах.

Смерть Василия Львовича он переживает крайне тяжело. Василий Львович умер в канун свадьбы племянника, намечавшейся на сентябрь и вот теперь отложенной. Александру Сергеевичу виделось в этом предзнаменование новых бед. Но памятуя о том, что покойник предпочитал слезам улыбку, Пушкин пишет: "В довершение всех бед и неприятностей только что скончался мой дядюшка Василий Львович. Надо признаться, никогда еще ни один дядя не умирал так некстати..."

Продолжая это суждение в дядином духе, Александр Сергеевич мог бы добавить: "Впрочем, еще ни один дядя и не рождался так вовремя - кто бы свел меня с Карамзиным? Кто бы ободрял меня за первые стихотворные опыты и тащил их в печать? И главное: кто бы меня отвез в Лицей?.."

Напомню, что в 1811 году именно Василий Львович взялся устроить судьбу Александра и определить его в Императорский Царскосельский лицей. 16 июля дядя и племянник отправились из Москвы в Петербург.

Современники порой насмешливо относились к произведениям Василия Львовича, но все признавали, что он исключительно одарен добротой. Той веселой добротой, которая идет не от ума, а от полноты сердца.

Теперь в этом ещё вчера неприметном домике - один из самых интересных пушкинских музеев столицы.

Если Жуковский был Пьеро русского Парнаса, то Василий Львович с удовольствием исполнял роль Арлекино. Он не боялся быть смешным. Прекрасно зная о шутках, которыми щедро осыпал его племянник, никогда не обижался. У него было замечательное чувство юмора. Вот Василий Львович в письме П.А. Вяземскому осуждает проделки 19-летнего племянника, но за этим осуждением слышится добродушный дядюшкин смех: "Племянник мой совершенный урод. Он теперь пишет новую поэму..."

Когда Александр угодил в свою первую ссылку, то многие сочли молодого человека погибшим и для литературы, и для порядочной жизни. Только Василий Львович твердо верил в племянника: "Необузданная ветреность пройдет, а талант его и доброе сердце останутся при нем всегда". Эта упрямая вера в мальчишку, чьи выходки не обещали ничего хорошего, так удивляла друзей Василия Львовича, что они вспомнили об этом даже в некрологе: "Когда еще никто не знал Александра Сергеевича... поэт наш говаривал нам неоднократно: посмотрите, что будет из Александра!.."

Александр Сергеевич отвечал дяде не только насмешками, но и искренней привязанностью. Пушкин причисляет дядю к плеяде классиков, и это до глубины души трогает старика. Василий Львович благодарно отзывается посланием "К А.С. Пушкину":

Поэт-племянник, справедливо
Я назван классиком тобой!
Все, что умно, красноречиво,
Все, что написано с душой,
Мне нравится, меня пленяет.
Твои стихи, поверь, читает
С живым восторгом
дядя твой...

Пожалуй, только у дяди, в его московском доме на Старой Басманной, Александр Сергеевич чувствовал семейное тепло. Именно сюда он приезжает 8 сентября 1826 года после освобождения из михайловской ссылки и аудиенции у Николая I.

На наше счастье, этот скромный одноэтажный дом (Василий Львович называл его "смиренной хижиной") сохранился, и в Пушкинский день 6 июня в нем откроется филиал Государственного музея А.С. Пушкина - дом-музей Василия Львовича Пушкина. На пушкинской карте России появится новый адрес: Москва, Старая Басманная, 36.

Здесь подлинны не только стены, но и дубовые доски, по которым ступал Александр Сергеевич Пушкин. Филенчатые двери, которые он открывал. Угловая печь, прислонившись к которой поэт читал дяде новые стихи и рассказывал о своей невесте Наташе Гончаровой. Из этой "хижины" Василий Львович успел благословить племянника:

Прелестный взор ее тебя
животворит
И счастье прочное, и радости сулит.
Блаженствуй! - Но в часы
свободы, вдохновенья
Беседуй с музами, пиши
стихотворенья...

Создание нового музея - это многолетний труд многих специалистов, но, знаю, все они согласятся с тем, что музей не мог бы состояться без подвижничества Наталии Ивановны Михайловой, доктора филологических наук, заместителя директора Государственного музея А.С. Пушкина по научной работе. Идею создания музея В.Л. Пушкина она высказала еще двадцать лет назад. Кстати, книга Н.И. Михайловой "Василий Львович Пушкин" (она вышла недавно в серии ЖЗЛ) - это не только строго научное, но и увлекательнейшее повествование, написанное с любовью.

...Час близок; может быть, увы,
Меня не будет - будьте вы.

Источник: http://www.rg.ru/2013/05/30/pushkin.html

МЕНЬШЕ ВСЕГО ЛЮБВИ ДОСТАЕТСЯ НАШИМ ЛЮБИМЫМ


Фото: РИА Новости www.ria.ru

Текст: Дмитрий Шеваров
"Российская газета" - Неделя №6085 (109) 23.05.2013, 00:09

Кто-то уйдет,
кто-то вернется,
кто-то простит,
кто-то осудит,
меньше всего
любви достается
нашим самым
любимым людям.
Александр Дольский, 1964 год.

Эти строки из песни Александра Дольского я услышал первой студенческой зимой, в начале 1980-х. Мы сидели в университетской читалке, готовились к семинару, а при этом еще успевали болтать обо всем на свете. Помню, как моя однокурсница Оксана Попова тихонько напела мне о том, что "кто-то уйдет, кто-то вернется" и что "меньше всего любви достается нашим самим любимым людям". Меня обожгли эти слова, я тут же подумал о маме, о бабушке...

Оксана сама писала стихи, и я решил, что это ее строки. Она тряхнула низкой челкой: "Нет, это не я, это Саша Дольский - не слышал?.."

Конечно, про Дольского я слышал - все-таки он был наш, свердловский. Может, и песню эту мимоходом слышал, но, чтобы услышать в ней главное, - для этого нужны были вот эти сумерки в читалке, с шелестом страниц вокруг и снегом за высоким окном. А в снегу - мельканье пешеходов, спешащих на трамвай, на остановку "Оперный театр".

Театр оперы и балета и сегодня - через дорогу от нашего университета. В 1940-е годы свердловский Оперный стал колыбелью Александра Дольского: его детство прошло за кулисами. Отец Саши был оперным певцом, а мама - балериной. Когда Саше исполнилось десять лет, и он вышел на сцену - пел в составе хора в операх "Пиковая дама" и "Кармен".

А за порогом театра Саню встречала совсем другая жизнь и другая музыка.

Нас голод сбил в компании шальные,
и, мудрые и злые огольцы,
мы обходили рынки и пивные,
хватая беломор и огурцы.
Я сытости доныне
не приемлю:
набитое нутро смиряет злость.
Я землю даже ел, когда
на землю
варенье у кого-то пролилось.

В школьном оркестре Саша играл на гитаре. В шестнадцать лет сочинил песню "Плакала девчонка, слезы не унять...", которая пошла гулять по дворам и гуляет до сих пор как "народная". После школы пошел на завод, работал слесарем. Поступил в УПИ, где в студенческом ансамбле играл уже не только на гитаре, но и на контрабасе, саксофоне и банджо. В 1961 году стал дипломантом Всесоюзного конкурса артистов эстрады. Через десять лет преподаватель Уральского политеха Александр Дольский стал лауреатом Грушинского фестиваля.

Под ночным небом тысячи людей, затаив дыхание, слушали его песню. Простые слова, которые, кажется, мог бы написать ребенок, и такая же простая мелодия. Но при этом все чувствовали, что в этих словах и в этой музыке есть что-то не от мира сего.

Мне звезда упала на ладошку.
Я ее спросил: - Откуда ты?
- Дайте мне передохнуть
немножко,
я с такой летела высоты...

7 июня Александру Александровичу Дольскому исполняется 75 лет. Поздравляем!

Источник: http://www.rg.ru/2013/05/23/dolskiy.html

"ПОМНЮ - ПАПА ЕЩЕ МОЛОДОЙ..."

Сегодня мы дарим вам стихи об отцах

"Российская газета" - Неделя №6079 (103)
Текст: Дмитрий Шеваров
16.05.2013, 00:04

Один из весенних выпусков мы посвятили стихотворениям о мамах. Сегодня мы дарим вам стихи о папах. В основном это стихи-воспоминания. Нынешним папам стихи посвящают почему-то редко. А ведь они любят своих малышей не меньше, чем папы дореволюционные, довоенные или доперестроечные. Быть может, вы поможете исправить эту несправедливость?

Помню - папа еще молодой. Помню выезд, какие-то сборы. И извозчик - лихой, завитой. Конь, пролетка, и кнут, и рессоры... Давид Самойлов (из стихотворения "Выезд") "Свистать всех наверх!.." С ногами залезу на темный диван, Зажмурю глаза, чтоб удобней мечтать - Мне папа сегодня волшебный роман С цветными картинками будет читать! Из окон плывет замечательный мрак... Над книгой таинственно лампа горит... "Джез Крюк, извиняюсь, вы - круглый дурак!" - Отец с выражением мне говорит. Но только вступлю я в заманчивый бой, Лишь ветер в груди паруса развернет - Как папа, устало кивнув головой, Уронит страницу и сладко зевнет. "Ну папа! Читай - там пиратский фрегат!" Все тихо... Вода в батарее журчит... Во сне пробормочет отец наугад: "Свистать всех наверх!"... и опять замолчит. И сердце сжимается, как кулачок. "Не спи!" - за рукав я пижаму трясу. Но папа сквозь пальцы куда-то течет, И мирно сползают очки на носу... Андрей Анпилов Сказки Мне сказки, помнится поныне, Любил рассказывать отец. Но, утомясь на середине, Он не досказывал конец! Он уставал: работал много, А я, оставшись в тишине, Как бы стоял на полдороге,

Вот какие папы были сто лет назад. Иван Николаевич Сазонов с детьми. Коломна. 1900-е годы. Не зная: что придумать мне? Но я придумывал с опаской, Со злом боролся до конца... А рядом вкусно пахло краской От куртки спящего отца! Марина Тахистова Как папа жил в детстве Папа утром сам вставал, Всё до капельки съедал, Не ронял, представьте, чашек, Никогда не рвал рубашек И не бегал босиком, И не щёлкал языком, И с дворняжкой не дружил - Очень скучно папа жил! Олег Бундур Про папу и шляпу Я вывел на улицу папу, А ветер унес его шляпу. Мы знаем теперь, что у ветра Есть шляпа из серого фетра. Наталья Хрущева Мой папа Мой папа - красавец! Соседям на зависть! Глаза словно сливы Раскосы, красивы! Он длинные уши На солнышке сушит. Врагов не боится - Ни зверя, ни птицы! Храбрец и красавец, Зовут его - Заяц! Елена Григорьева

Пишите Дмитрию Шеварову dmitri.shevarov@yandex.ru

Источник: http://www.rg.ru/2013/05/16/poeziya.html

"ОТ ВСЕГО СЕРДЦА БЛАГОСЛОВЛЯЮ..."

Текст: Дмитрий Шеваров
"Российская газета" - Неделя №6061 (85) 18.04.2013, 00:05

В сегодняшнем выпуске мы встретимся с двумя удивительными произведениями человеческого духа - письмом и стихотворением.

На первый взгляд они никак не связаны друг с другом. Письмо написано на закате дней Василием Андреевичем Жуковским, стихи - молодым офицером Иваном Васильевичем Виноградовым.

Портрет Василия Андреевича Жуковского. К. П. Брюллов 1835 год.

Иван Виноградов - штабной адъютант 2-го конного офицерского полка генерала М. Дроздовского. 1919 год.

Жуковский писал в тиши своего франкфуртского кабинета. Виноградов - в переполненной палате госпиталя.

Но вот письмо и стихи встретились сегодня, пересеклись, как два луча, чтобы сказать нам о главном - о Любви.

Письмо-благословение Василий Андреевич Жуковский адресовал девушке и юноше, которые решили соединить свои жизни. Катя и Василий были детьми близких друзей великого поэта. Недавно это удивительное письмо было впервые опубликовано в сборнике "Жуковский: исследования и материалы", блестяще подготовленном филологами Томского государственного университета (а тираж сборника ничтожно мал - 300 экземпляров!).

Кому посвятил свое стихотворение штабс-капитан Иван Виноградов - мы не знаем. Знаем лишь то, что после многих боев и очередного ранения Иван оказывается в эмиграции, скитается по балканским странам, потом оказывается в Париже. В 1927 году он становится монахом, принимая постриг с именем Исаакий...


От всего сердца благословляю тебя, мой добрый друг Катя, - тебя и твоего милого (теперь мне вдвойне милого) жениха на ожидающее вас счастье. Дверь к нему отверзается вам сама собою, вдруг, неожиданно, - и тем лучше; это вам доказывается, что Божья рука ее отворяет. Я понимаю вполне достоинство жизни семейной, и это мне легко, потому что жена моя высокое, чистое творенье, на то мне помощница. Бог дает вам новую жизнь, но не жизнь, составленную из одних радостей и наслаждений, нет, жизнь гораздо более тревожную, нежели первая...

Мой милый друг, со страхом и с верою приступите в отворившиеся вам двери, и примите чашу, которую вам отныне вместе пить назначено. Правда простая, не украшенная, строгая, Божия правда стоит перед душою, и жизнь сложит свою одежду, данную ей молодостью, и, отбросив все легкомысленные, очаровательные, но зато и быстро пролетающие замыслы, надежды и удовольствия, приобретет характер постоянства и неизменности, несмотря на то, что сердце засмолится истинными, житейскими тревогами... Итак, друзья, ждите этих тревог, но не бойтесь их.

Люблю
Я люблю. Я люблю и прощаю,
Все прощаю и все я терплю,
Снисхожденья не ведая края,
Потому что люблю.

Пусть завистники злые расскажут
Нехорошее что про тебя
И на грех твой перстами укажут -
Я прощаю любя...

Есть великая сила прощенья.
Эту силу я в сердце коплю,
Как священнейший дар Провиденья,
Потому что люблю.

Я молюсь за тебя всей душою,
Думы лишние прочь я гоню,
Себя в жертву тебе предлагаю -
Потому что люблю.
Архимандрит Исаакий (Виноградов)
30 марта 1919 г.

Источник: http://www.rg.ru/2013/04/18/vinogradov.html

ЗАПЛАТИМ, И ВСЁ! НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ

В 1911 году Николай Гумилев с Сергеем Городецким основали знаменитый «Цех поэтов» и сразу же решили издать альманах. Естественно, его страницы должны были объединить творчество всех поэтических направлений, а для закрепления успеха требовалось заручиться поддержкой уже маститых и широко известных авторов. С этой целью Гумилев позвонил Сологубу и договорился о встрече для обсуждения важного вопроса.

Отцы-основатели «Цеха поэтов» и будущие издатели альманаха явились на квартиру к Федору Кузьмичу вдвоем и с некоторой робостью объяснили цель своего визита. Но реакция Сологуба позволила им расслабиться.

– Да с огромным удовольствием, молодые люди! Для хорошего дела я стихи, конечно же, дам. Вот! – и Сологуб передал Гумилеву тетрадь с великолепной сафьяновой обложкой. – Отсюда выбирайте, сколько хотите! Любые стихи по вашему усмотрению!

Обрадованные Гумилев и Городецкий принялись вслух читать стихотворения и откровенно восхищаться. Мэтр с улыбкой кивал, благосклонно принимая их восторги. Наконец, выбор был сделан.

– Мы бы с огромной благодарностью вот эти четыре прекрасных стихотворения взяли, Федор Кузьмич. В нашем альманахе это будут истинные бриллианты! – искренне польстил поэту Гумилев.

– Вот только фонд у нас не очень большой… – краснея, вступил Городецкий. – К огромному нашему сожалению, мы заплатить сможем за строчку только по восемьдесят копеек. Уж извините за такую прозу, Федор Кузьмич, для вас-то, разумеется, это роли не играет. Но мы ведь должны предупредить…

И вот тут случилась удивительная вещь. Сологуб, один из немногих литераторов, сумевших неплохо заработать на своем творчестве, вдруг перестал улыбаться. Лицо его вытянулось, а рука, словно кобра, метнулась к Гумилеву и выхватила сафьяновую тетрадь. Гумилев растерялся, не понимая, в чем дело, а Федор Кузьмич крикнул жене:

– Анастасия Николаевна! На рояле там лист со стихами лежит, принесите мне, пожалуйста!

Получив от жены довольно измятый лист, Сологуб протянул его Гумилеву.

– Пожалуй, вот эти стихи могу отдать по восемьдесят копеек. А другие, простите, у меня дороже.

Просители глянули на лист и увидели там два четверостишия о рассвете, лае собак и еще каких-то прелестях деревенской жизни. К рифме придраться было невозможно, но того, «сафьянового» великолепия и глубины в этих виршах и в помине не имелось. Без тени улыбки на лицах Городецкий и Гумилев поблагодарили Сологуба и откланялись.

Выйдя из квартиры Сологуба, Гумилев все с тем же каменным лицом обратился к Городецкому:

– Я сейчас начну неистово хохотать!

– Так я уже хохочу! – заявил Городецкий. – И не менее неистово…

И вот тут они начали смеяться – до слез, до полного изнеможения. Наконец, отхохотавшись, Городецкий простонал:

– Такую муть по восемьдесят копеек! А по пятьдесят у него что-нибудь есть, интересно?.. Но вопрос я вижу совершенно в другом.

– В чем же? – заинтересовался Гумилев.

– Стихи-то мы у него ведь взяли! Но нельзя же это публиковать, в самом-то деле!

– Можно выкрутиться, – серьезно сказал Гумилев. – Деньги заплатим, а печатать не будем.

И они принялись хохотать дальше.

Читать: Николай Гумилёв биография

Источник: http://www.people.su/articles/670/

ТРИ ПОСЛЕДНИХ ЗЕРНЫШКА

"Российская газета" - Неделя №6008 (32)

Текст: Дмитрий Шеваров
14.02.2013, 00:04

Как ходил Ванюша бережком вдоль синей речки Как водил Ванюша Солнышко на золотой уздечке Душа гуляла Душа летела Душа гуляла В рубашке белой Да в чистом поле Все прямо прямо И колокольчик Был выше храма Да в чистом поле Да с песней звонкой Но капля крови на нитке тонкой Уже сияла, уже блестела Спасая душу, Врезалась в тело. Гулял Ванюша вдоль синей речки И над обрывом Раскинул руки То ли для объятия То ли для распятия... Александр Башлачев, из песни "Ванюша", январь 1986 г.

Александр Башлачев

Здравствуйте, Дмитрий. Напишите, пожалуйста, об Александре Николаевиче Башлачеве. 17 февраля 2013 года будет 25 лет с момента его гибели. Кажется, этот поэт незаслуженно забыт сейчас.

Для меня стихи и песни Александра Башлачева - одно из самых кровных, искренних, исповедальных проявлений поэтического творчества вообще. Такое впечатление, что человек изнутри горел и с кровью отдавал стихи во внешний мир, нам.

Мне трудно часто слушать или читать Башлачева; необходим внутренний настрой на его интонацию. Я не могу слушать записи Башлачева за рулем или сидя за обедом. Его песни выталкивают за рамки обыденности, для меня они - о чем-то истинном, настоящем. Понимание глубинного смысла некоторых стихов пришло ко мне лишь со временем.

Он погиб 27-летним, а такое впечатление, что ученических вещей у него почти не было. Он очень быстро вырос внутренне как поэт.

Коротко о себе: мне 27 лет, экономист. Но так сложилось, что по специальности не работаю.
Николай Носов, Ленинградская область

Здравствуйте, Николай! Вы правы: стихи и песни Саши Башлачева требуют тишины, чуткого вслушивания в слово, в неповторимую мелодику, полную глубинных переливов и сложных созвучий. Чтобы понимать Сашины песни, надо знать отечественную историю и Евангелие, народную поэзию и классическую литературу. А еще - надо чувствовать чужую боль. И видеть жизнь при свете вечности, даже если от этого Света режет глаза.

...Что, крутят вас
винты похмельные -
С утра пропитые
кресты нательные?

Песни Башлачева для нас слишком неудобны - они не развлекают и не утешают. Они вонзают в совесть те вопросы, от которых мы бегаем всю жизнь. Не потому ли Башлачев "незаслуженно забыт", как вы пишете.

Впрочем, вовсе не все его забыли. На родине поэта, в Череповце, проходит фестиваль "Сашин день", каждый год появляются новые исследования его творчества. Недавно вышла книга, которая так и называется: "Александр Башлачев: исследования творчества" (М.: Русская школа, 2010).

Саша Башлачев был наделен тем трагическим даром, что и его земляк Николай Рубцов, - он "слышал печальные звуки, которых не слышит никто".

...Пуст карман.
Да за подкладкою
Найду я три своих
последних зернышка.
Брошу в землю,
брошу в борозду -
К полудню срежу
три высоких колоса.
Разотру зерно ладонями
Да разведу огонь
Да испеку хлеба.
Преломлю хлеба румяные
да накормлю я всех
тех, кто придет сюда
тех, кто придет сюда
тех, кто поможет мне
тех, кто поможет мне
рассеять черный дым...

Источник: http://www.rg.ru/2013/02/14/poeziya.html

ЮРА, И ПРО НАС НАПИШИ!
9 февраля исполнилось бы 75 лет Юрию Ковалю - самому поэтичному прозаику

Фото: Виктор Усков
Текст: Дмитрий Шеваров
07.02.2013, 00:07

...Вытоплена печка,
вся изба согрета,
А тебя все нету,
пропадаешь где-то.
В лесу беспредельном,
в лесу неизвестном
Твой ли след заносит
снегом поднебесным...
В снегу не покину,
в лесу не оставлю,
На окошко лампу
яркую поставлю,
Чтоб светились окна
над лесом окрестным.
Твой ли след заносит
снегом поднебесным...
Юрий Коваль, песня из фильма "Пограничный пес Алый", 1979 г.

Юрий Коваль появился на свет в Москве 9 февраля 1938 г.

А в октябре 41-го Юра эвакуировался с мамой в Саранск. 1 сентября 1945-го пошел в московскую школу N 657. После школы поступил на факультет русского языка и литературы МГПИ. В 1960 году по распределению уехал в село Емельяново Лаишевского района Татарской АССР, в местной школе преподавал историю и географию, русский язык и литературу, рисование и пение.

Сейчас от этой школы остались одни развалины. Но в Емельяново до сих пор помнят высокого красивого учителя, который и после уроков все время возился с ребятами: то в поход вел, то на этюды, то в волейбол с ними играл, то на гитаре. Песни его помнят.

В 1963 году Юрий Коваль вернулся в Москву и начал преподавать русский язык и литературу в школе рабочей молодежи N114. Вскоре вышли в свет книги - сборники стихов для детей "Станция "Лось" и "Слоны на Луне". Вот одно из стихотворений Коваля той поры - "Морозный день":

...Между узорных
морозных
ветвей
сжался в комок
озорной воробей.
Даже сорока
трещать
перестала,
валенок где-то
сорока достала.
Спрятался в будке
ушастый Барбос.
- Брр, до чего же
ужасный
мороз!

В начале 1970-х стали выходить книги прозы Коваля: "Чистый Дор", "Алый", "Недопесок". Арсений Тарковский говорил: "Юрий Коваль - автор книги "Недопесок", одной из лучших книг на земле".

Повествуя о жизни Юрия Коваля, приходится через многие события перепрыгивать, потому что и толстой книжки не хватит, чтобы о них рассказать. К тому же Коваль был не только писатель и учитель, но еще и художник, артист, композитор, исполнитель песен, переводчик, строитель собственного дома...

Кстати, дом этот до сих пор стоит в деревне Цыпина Гора близ Ферапонтова монастыря. Там произошла с Ковалем одна удивительная история. Однажды... Впрочем, вот как сам Коваль рассказывал эту историю: "Я возвращался с тяги. Мы жили тогда на Цыпиной горе вместе с Витей Усковым, это мой старый друг, фотограф, хороший очень человек... Ты знаешь, что такое тяга? Это вечерняя охота, а домой возвращаешься - уже глубокая ночь. Совершенно пустая деревня, заброшенная на горе стоит... Я подхожу, где-то над горой небо светится. И тут я подумал: надо все это обязательно написать! Как эта гора, эти дома черные стоят, как на небе какие-то сполохи идут, бог знает что, и звезды, конечно... Тогда я и услышал тот самый странный голос, который мне сказал: "Юра, и про нас напиши".

Так появился рассказ "Про них". Коваль закончил его такими словами: "Вот я и написал про них. А кто они такие - не знаю".

Коваль не торопился все назвать, все объяснить и над всеми "и" расставить точки. Куда важнее для него было тихонько подсказать читателю: то, что мы видим, - это еще не весь мир. Это его, быть может, махонькая часть, заячий хвост.

В книгах Коваля повсюду чувствуется это удивительное почтение к невидимому, даже благоговение. Вот идет он по лесу с ружьем (из которого никогда не стрелял), и даже трава под Юриными сапогами не приминается.

Так и строчки в его рассказах не мнутся от времени. Они упруги, как свежеструганные доски - по ним весело бежать глазами.

Ковалю удалось написать о жизни в ее самых нежных и невыразимых прикосновениях. О том, что на секунду касается нас и отлетает, а мы, застигнутые врасплох, не успеваем порадоваться этому.

Давайте сейчас вместе порадуемся письму о Юрии Ковале, которое я недавно получил. "Здравствуйте, Дмитрий! Мое деревенское детство пришлось на начало 1970-х. В нашей многодетной семье выписывались "Мурзилка" и "Веселые картинки". Писатель Коваль и художник Устинов шагнули к нам с "мурзилочных" страниц. Николай Устинов очень органично дополнял Юрия Коваля. Они казались такими же, как мы, простыми деревенскими людьми, потому что хорошо описывали непритязательный русский быт. Вспомните "Подснежники"! Потом в той же деревне Варламово, я услышала, как по радио передавали спектакль "Недопесок". Пять дней мы слушали его на одном дыхании. Прошло много лет, и спектакль этот вновь повторили по радио, и на счастье, его удалось записать. Техника была слабовата, кассет не хватало, некоторые части оказались урезанными, но от этого не менее любимыми.

Эти записи я приносила в библиотеку, где в ту пору работала. К нам детей приводили классами на мероприятия. Среди них мы рассказывали и о творчестве Юрия Коваля, включала запись его голоса. Чтоб нагляднее получался рассказ о недопеске (а многие ребятишки даже не представляли себе, как выглядит песец), я выносила из подсобки свое пальто с песцовым воротником. А потом все рисовали картинки к "Недопеску". Кассеты эти слушаем до сих пор. Они поднимают настроение, заряжают бодростью и оптимизмом, как и все творчество Юрия Коваля".

Татьяна Смирнова, Харовский район, Вологодская обл.

P.S.
Читать у Юрия Коваля:
Алый

Приключения Васи Куролесова

Недопёсок

Пять похищенных монахов

Чистый Дор

Листобой

Избушка на Вишере

Полынные сказки

Монохроники...

Календарь поэзии на сайте
www.rg.ru/plus/poezia
Пишите Дмитрию Шеварову:
dmitri.shevarov@yandex.ru

Источник: http://www.rg.ru/2013/02/07/koval.html

"А В НЕБЕ ПРОТАЛИНЫ СИНЕГО СИТЦА..."

"Российская газета" - Неделя №5996 (20)
Текст: Дмитрий Шеваров

31.01.2013, 00:04

Сегодня перед вами - стихи и письма наших читателей.

День золотой! Снег молодой Розовой фреской припорошил землю, И вновь - славим Любовь, Те, кто живет и кто жил, - Все мы! Елена Котосова

В Михайловском выпал снег. Пушкин и няня. Художник Игорь Шаймарданов

* * *
Горячо-сердечный привет с Кубани! Я часто перечитываю, Дмитрий, твое обозрение поэтов и очень благодарю за историю, за память ушедшую. Ты, как хороший рыбак, вылавливаешь всех забытых хороших поэтов. Я любитель и собиратель народных песен и романсов, да и мне в школьные годы учителя пророчили быть поэтом. Но в 1929 году после 4 классов мои способности и таланты унесла ужасная азиатская малярия. Она меня трясла до 1941-го, не раз прощался с белым светом. Ну, что было - то было. Перенес три великие войны.
Алексей Ефимович Настэка, г. Крымск, Краснодарский край

К трем войнам, пережитым Алексеем Ефимовичем, в прошлом году добавилось еще одно испытание - страшное наводнение, обрушившееся на Крымск. В первые дни неразберихи и суматохи Алексея Ефимовича не могли найти. Его хата на улице Зеленой была пуста. Соседи лишь разводили руками. Скоро выяснилось, что незадолго до наводнения Алексей Ефимович как участник Великой Отечественной получил квартиру в новом микрорайоне. Но и там никого не оказалось. Только через месяц лихой казак нашелся: его забрал к себе сын.
11 февраля Алексею Ефимовичу Настэка исполняется 98 лет - поздравляем!

* * *
Здравствуйте, Дмитрий. В канун дня памяти А.С. Пушкина на память приходят события, связанные с его именем. В моей жизни таким незабываемым событием было посещение Ленинграда. Я приехала из своего далекого Хабаровска на курсы повышения квалификации. А у моего сына Сергея были первые студенческие каникулы. Этот месяц, прожитый с сыном в Ленинграде, был одним из самых счастливых в моей жизни. Главным событием было посещение последней квартиры Пушкина на Мойке. Экскурсовод, молодая женщина, так проникновенно рассказывала о последних минутах жизни поэта, что невозможно было удержаться от слез. Это было настоящее потрясение. Мы и сейчас частенько вспоминаем в семье эту поездку.
Спасибо за то, что выслушали меня.
Валентина Николаевна Киреева, Хабаровск

* * *
Однажды летом, на садовом участке, я взяла газету и увидела вашу статью о поэте Жемчужникове. Я сидела в тишине и читала, изредка отводя взгляд на горы, когда глаза застилали слезы. Мне очень хочется сделать вам что-то приятное, и я осмелюсь переписать для вас миниатюру своего старшего сына. Она называется "Внезапный снег": "Иногда, в начале весны, может случиться внезапный снег. Запомни этот день и знай, что это зима прощается с тобой..."
Нелли Евгеньевна Овчаренко, Челябинская область

* * *
Ни звука о страшном,
о прошлом, о горе,
ни младшим, ни старшим
ни слова укора,
ведь радость пуглива,
слаба и несмела,
ни слова о прошлом.
Вот солнышко село,
вот солнышко встало
и, теплое, близко.
А в небе проталины
синего ситца,
к цветенью черемухи
дождь как приправа.
И надо бы петь
и черемуху славить,
качаться на волнах
зеленого шума,
себе запрещая былое и думы.

Ольга Кортусова, Томск

Источник: http://www.rg.ru/2013/01/31/poeziya.html

КОРОТКАЯ СТРОКА
Сегодня сорок дней со дня ухода Константина Ваншенкина
24.01.2013, 00:03 "Российская газета" - Неделя №5990 (14)
Текст: Дмитрий Шеваров
Поэт Константин Ваншенкин. РИА Новости www.ria.ru
Спичка
Вспыхнувшая спичка,
Венчик золотой.
Маленькая стычка
Света с темнотой.
Краткое мгновенье.
Но явилось там
Неповиновенье
Вьюгам и дождям.
Ночи всё бездонней,
Но опять, смотри, -
Домик из ладоней,
С огоньком внутри.
Где на перекрестках
Мрак со всех сторон, -
Сруб из пальцев жестких
Слабо озарен.
Константин Ваншенкин, 1972 г.

Если вспомнить те его стихи, на которые сложены песни, то, кажется: какой же это свойский, распахнутый человек. И как хорошо с ним, наверное, просто посидеть, поговорить "за жизнь". Вот и я примерно так думал. А Ваншенкин оказался немногословен, сдержан, почти суров - во всяком случае, таким он был в нашей единственной беседе. Встречались мы в Переделкино 15 июля 2002 года.

Что вам первое помнится из детства?
Константин Ваншенкин: Это такие тонкие вещи - с ходу не скажешь. Такие воспоминания хочется оставить при себе. Иногда сейчас сами собой возникают, проблескивают какие-то подробности детства, но они могут быть вполне оценены только людьми того далекого времени. Теперешний читатель, даже внимательный, воспримет их отстраненно, просто как деталь былых времен.

В этих вернувшихся подробностях вы находите какие-то предвестия своего пути, того, что вы станете поэтом?
Константин Ваншенкин: Я не собирался быть писателем. Вернувшись с войны, поступил в геолого-разведочный институт. Первая моя книжка была о войне, об армии, но и там же вдруг - о детстве. Читателями это было очень горячо воспринято. Мое стихотворение "Мальчишка" особенно любили. А критика напоминала мне слова Пушкина о том, что на стихах о прошедшей юности далеко не уедешь. Но какая у нас была юность? Семнадцати лет, после второй четверти десятого класса я был призван в армию.

В русской литературе ХIХ века несколько гениальных книг родилось из воспоминаний детства. Сейчас эта тема ушла из нашей словесности...
Константин Ваншенкин: Ну, во-первых, жизнь тогда была более размеренная, спокойная. Сейчас читатель, большинство во всяком случае, не в состоянии читать такие описательные книги. И вообще классику.

А мне кажется, что читатель истосковался по гармонии...
Константин Ваншенкин: Есть, конечно, и замечательный читатель, он все примечает, понимает. Я тоже встречаю таких людей, как ни странно. И я вижу, что они воспринимают литературу гораздо более тонко, чем критика.

В прошлом году Александр Исаевич Солженицын просил меня выступить на вручении премии Жене Носову, нынче, увы, покойному. Я выступал, а потом ко мне подходили разные люди и говорили о моих стихах с удивительно профессиональным пониманием. Они говорили, что ценят в моих стихах короткую строку. Это же очень трудно - писать короткой строкой.

Наши газеты уход Евгения Ивановича Носова почти не заметили. Это было обидно и странно - таких художников можно сосчитать на пальцах одной руки...
Константин Ваншенкин: Смещены все представления о ценностях. Сейчас такое время, когда многие замечательные художники отброшены. Но они уже навсегда в литературе и не так важно - говорят о них по телевизору или нет, издают их или не издают.

А вы дружили с Евгением Ивановичем?
Константин Ваншенкин: Мы с Женей не были близкими друзьями, но очень симпатизировали друг другу. Понимаете: мы - ровесники, оба с двадцать пятого года. Для тех, кто был на фронте, это очень важно. Каждый год разницы - разная судьба. Один год рождения - это одинаковое время призыва, одинаковость всех положений на войне. Мы же в начале войны были совсем мальчишками, и нас призвали в конце сорок второго - начале сорок третьего. При знакомстве на всех сборных пунктах, в эшелонах и госпиталях, звучала одна фраза: "Ты с какого года?". Это как визитная карточка. И сразу все ясно, и не надо рассказывать, что с тобой было.

Те, кто там не был, сколько бы о войне ни читали, не могут себе представить, что это такое было. Сейчас думают, что это похоже на Афганистан или Чечню. Да, и там ужасно было. Но никакого сравнения нет с теми годами, когда пол-России занято врагом, пол-России погибло.

Что бы вы хотели сказать молодым людям, которые сейчас пробиваются в русскую литературу, стараясь не уступать соблазнам моды и легкого успеха?
Константин Ваншенкин: Могу сказать, что и нам после войны было трудно. Было мало издательств и всего три толстых журнала, которые были оккупированы всякими лауреатами. Очень трудно было пробиться. Но была связь поколений. Был интерес старших к идущим вслед.

А сейчас - разрыв. Он спровоцирован теми, кто говорит: то, что было до нас, - этого не существует, это советская литература, а она была прикормлена, и так далее... Это неправда, потому что рядом с фальшью была потрясающая, настоящая литература, которая продралась через все эти решетки, рогатки и вилы. Продралась к читателю. И не на Запад, а здесь, у нас. Тот, кто говорит, что этого не было, хочет просто сам утвердиться, получить имя за счет унижения достойных имен и замечательных людей. Это абсолютное повторение ждановской и сталинской политики. В послевоенных постановлениях было сказано, что все эти Ахматовы и Зощенко - это вчерашний день, который надо зачеркнуть. Но результат известен: кто остался, а кто забыт.

Источник: http://www.rg.ru/2013/01/24/vanshenkin.html

СТИХИ В СЕТИ
Русская классика без робости выходит в открытый океан Интернета

10.01.2013, 00:02 "Российская газета" - Неделя №5978 (2)

Текст: Дмитрий Шеваров (dmitri.shevarov@yandex.ru)

Хорошо вам, детки,
Зимним вечерком
В комнатке уютной
Сели вы рядком,
Пламя от камина
Освещает вас...

Когда Евгений Стеблов читает эти стародавние стихи Плещеева (они написаны почти полтора века назад), то возникает фантастическое чувство: мы там, в ХIХ столетии, и это нас освещает пламя от камина...

В канун Рождества в русском Интернете произошло событие, которое за праздничной суетой, увы, осталось незамеченным в СМИ. В Сети появилось пространство звукового и визуального общения с миром русской поэтической классики: сайт "Антология русской поэзии для семейного чтения". Его адрес: http://antologia.xxc.ru/

Здесь можно услышать (и увидеть!), как старинные строки звучат в исполнении современных актеров, как пейзажи русских художников оживают под музыку Чайковского. Стихи, многие из которых были на век, а то и на полтора, совершенно забыты русским читателем, теперь как свежие новости разлетаются в "Фейсбуке" и "ВКонтакте".


Стихи Корнея Чуковского (на рисунке) актуальны и любимы до сих пор. Их читают и на публику, и по семейному детям на ночь.
Предтечей этого удивительного проекта была поэтическая антология "Круг Лета Господня", собранная театральным педагогом Ольгой Нерсесовой. В последние годы жизни она преподавала художественное слово в воскресной школе при храме Христа Спасителя, поэтому именно этот храм в 2009 году издал "Круг Лета Господня". Книга стала лауреатом нескольких российских и международных премий.

Главным "мотором" этих проектов - как издательского, так и мультимедийного - стал сын Ольги Нерсесовой режиссер Аркадий Левин. Аркадий возглавляет Центр культурных инициатив "Сретение". ✂··· Читать далее

Источник: http://www.rg.ru/2013/01/10/kalendar.html

"ТОЛЬКО ЛЮБИТЬ, ТОЛЬКО ЕЛЬ НАРЯЖАТЬ..."

50 лет назад вышла в свет первая книга Беллы Ахмадулиной

27.12.2012, 00:05 "Российская газета" - Неделя №5973 (300)
Текст: Дмитрий Шеваров

Какое блаженство, что блещут снега, что холод окреп, а с утра моросило, что дико и нежно сверкает фольга на каждом углу и в окне магазина. Пока серпантин, мишура, канитель восходят над скукою прочих имуществ, томительность предновогодних недель терпеть и сносить - что за дивная участь! Какая удача, что тени легли вкруг елок и елей, цветущих повсюду, и вечнозеленая новость любви душе внушена и прибавлена к чуду. Откуда нагрянули нежность и ель, где прежде таились и как сговорились!

Белла Ахмадулина и Леонид Куравлёв в фильме "Живёт такой парень". 1964 г. _________________ Как дети, что ждут у заветных дверей, я ждать позабыла, а двери открылись. Какое блаженство, что надо решать, где краше затеплится шарик стеклянный, и только любить, только ель наряжать и созерцать этот мир несказанный... Белла Ахмадулина Декабрь 1974 г.

Невесомый сборник за четырнадцать копеек. На титульном листе: "Белла Ахмадулина. Струна. Стихи". (Белла - имя звучит, дрожит, как первое прикосновение к туго натянутой струне). И дата: 1962.

Давно заметил: если книга - твоя ровесница, то ты находишь в ней что-то особенно близкое. Тут не одни глаза, а еще и руки - осязают в тонкой бумаге что-то младенческое, улавливают какие-то первые токи бытия. Мелкий шрифт, тонкие, как нити дождя, строки. Вот и медлишь под этим дождем, жадно листаешь эти сто страничек. "Так в глубь тетради, словно в глубь лесов // я безрассудно и навечно кану..."

Какая странная, таинственная участь - быть тонким сборником на двух скрепках, в слабом тисненом переплете и болоньевом плащике суперобложки. Появиться на свет в московской типографии и тут же быть увезенной куда-нибудь на Север или на Алтай, на Байконур или на строительство дороги Абакан - Тайшет... Обрести там палатку, вагончик, а потом - этажерку под торшером в хрущевке. Быть на сто раз прочитанной на ходу, пропетой под гитару, нашептанной по ночам, подаренной с короткими словами прощания. Поезда, самолеты, вездеходы, байдарки, скитанья в рюкзаках, тряска в фанерных почтовых ящиках.

В ту осень так горели маяки,
так недалеко звезды
пролегали,
бульварами шагали моряки,
и девушки в косынках
пробегали...

И пусть навсегда улетели те самолеты, и давно отменены те поезда, и где-то ржавеют те вездеходы, а книжка с именем "Струна" вот, рядом с компьютером - разве не чудо? Разве не чудо: не потеряться в той стране, которая сама себя теряет.

И разве не счастлив тот, кто может окунуть лицо в этот сборник, и увидеть: вот летит сквозь осень мотороллер, льется молоко в луженое ведерко, осыпаются платаны, мороженого катится возок и кружится пластинка... "Какая участь нас постигла, // как повезло нам в этот час, // когда бегущая пластинка // одна лишь разделяла нас!".

И слава Богу, все стоит
тот дом среди деревьев
дачных,
и моложав еще старик,
объявленный как неудачник.
Вот он выходит на крыльцо,
и от мороза голос сипнет,
и галка, отряхнув крыло,
ему на шапку снегом сыплет.
И, стало быть, недорешен
удел, назначенный молвою...

Какая из нынешних книг, так броско упакованных в глянец, сможет поведать через полвека нашим внукам: меня любили, мной дорожили до слез, меня носили на руках, прятали на сердце - в карманах кожаных летных курток, гимнастерок и штормовок; со мной ходили на свиданья, мне дарили осенние листья, вкладывая их между страниц. "Мы были звуки музыки одной...".

Как стремительно тает все, что мы считали вечным, - озоновый слой и льды Северного полюса, заповеди любви и память о войне. Страна тает. Отечество, можно сказать. "Природа подвергается разрухе,// Отливы превращаются в прибой, // И молкнут звуки - по вине разлуки // Меня с тобой..."

Но остаются стихи. А это значит - все так же падает первый снег за окном библиотеки и светится рыжий локон над античной драмой. "И, стало быть, недорешен удел, назначенный молвою..."

Не знаю, как для кого, а для меня стихи - это возможность поднести к глазам Родину. Нежный вкус родимой речи холодит уста и теплит сердце.

А в соседней комнате девочка поет кукле "баюшки-баю". И почему-то совершенно не хочется сегодня включать телевизор.

О, президентов выборы
и крики!
Как там шумят
и верховодят всласть...
И все же книги -
как над нами книги
Неумолимо проявляют
власть!

P.S. Все процитированные мной строки - из книги "Струна" Беллы Ахатовны Ахмадулиной.

Источник: http://www.rg.ru/2012/12/27/akhmadulina.html

НРАВСТВЕННЫЙ ВЫБОР ПОЭТА

Одна короткая встреча, которая, возможно, сберегла жизнь Максимилиану Волошину

22.11.2012, 00:33 "Российская газета" - Неделя №5943 (270)

Текст: Дмитрий Шеваров (dmitri.shevarov@yandex.ru)

Поэт Максимилиан Волошин с велосипедом, силуэт художницы Е. Кругликовой, 1908 г.

Уже в петлях скрипела дверь
И в стены бил прибой
с разбега,
И я, как запоздалый зверь,
Вошел последним внутрь
ковчега.
Максимилиан Волошин
1914 г.

История эта началась 17 июля 1910 года, когда Максимилиан Волошин упал с велосипеда и серьезно повредил правую руку (разрыв локтевых связок). Последствия травмы остались на всю жизнь. В начале Первой мировой войны поэт не подлежал призыву. Волошин говорил: "Судьба заботливо сломала мне правую руку, отняв у ней возможность стрелять и убивать". Но после огромных потерь, понесенных русской армией, даже увечные должны были предстать перед медкомиссиями. Военные врачи не справлялись с потоком призывников, и те порой неделями томились в коридорах лазаретов, ожидая решения своей судьбы.

В конце октября 1916 года 39-летний поэт получил предписание явиться на освидетельствование в Керченский военный лазарет. Волошин спешит предупредить о своей долгой отлучке родных и друзей. "Я думал, что моя перебитая и полуатрофированная правая рука меня освободит немедленно, но меня посылают в военный госпиталь..."

Поэт боится не фронта, а тыла. С увечной рукой его могут послать лишь на подсобные работы в заштатный гарнизон. 10 ноября 1916 года в самом тяжелом расположении духа Волошин прибыл в Керченский лазарет Черноморского флота, размещавшийся в крепости на окраине города.

Начальником лазарета служил Елисей Иванович Волянский - выпускник Петербургской военно-медицинской академии, опытный хирург, участник русско-японской войны. В Керчи его знали как безотказного доктора. Бедных он лечил бесплатно. Дочь Вера вспоминала: "Он страдал и переживал за каждого своего больного. Всегда ровный, справедливый, он был примером честности и чувства долга. Возвращался домой поздно, после обхода в палатах. Я еще в палисаднике слышала его шаги и звон шпор..."

Имя Максимилиана Волошина было, очевидно, знакомо Волянскому по газетам, где весь 1915 год печатались репортажи и очерки поэта из воюющей Франции. Возможно, у них были и общие знакомые, ведь жена доктора, Вера Михайловна, была из литературной семьи.

Уже 16 ноября Волошин вернулся домой с белым билетом в кармане и с самыми добрыми воспоминаниями о госпитале и военных врачах. "Я был на испытаниях в Керченском лазарете, меня свидетельствовали 8 военных врачей и единогласно признали негодным, - пишет поэт в письме. - Со мной были необыкновенно внимательны. Ах, как мало времени в жизни и как много любимых и прекрасных людей. Никогда не успеть отдать каждому столько, сколько ему нужно..."

Керченская интеллигенция попросила поэта выступить с лекцией, и уже 6 декабря Волошин вновь в Керчи. Присутствовал ли в зале Зимнего театра доктор Волянский, удалось ли им еще раз повидаться - не знаю. Но их дальнейшие судьбы подтверждают: это были люди одного нравственного выбора.

После революции оба остались на родине - и Волошин, и доктор Волянский. К лету 1917 года Елисей Иванович получил звание генерала, за которое уже осенью его в любой момент могли растерзать. С пятью детьми и женой его выселили из квартиры, лишили работы, а он и в своих скитаниях продолжал лечить больных.

Волошин спасал в своем доме людей то от белых, то от красных. Когда весной 1919 года друзья позвали поэта ехать с ними за границу, Максимилиан Александрович ответил: "Когда мать больна, дети ее остаются с нею".

"Календарь поэзии" на сайте "РГ": www.rg.ru/plus/poezia

Источник: http://www.rg.ru/2012/11/22/voloshin.html

ЛАДАНКА ИВАНА САВИНА

15.11.2012, 00:02 "Российская газета" - Неделя №5937 (264)

Текст: Дмитрий Шеваров

В нашей почте нередко попадаются письма, которые (будь такая возможность) я публиковал бы полностью - так важно в них каждое слово. Сегодня именно такой случай. Наш читатель из Тулы Дмитрий Овчинников спасает от забвения имя рано ушедшего русского поэта.

Возмездие
Войти тихонько в Божий
терем
И, на минуту став нездешним,
Позвать светло и просто:
Боже!
Но мы ведь, мудрые, не верим
Святому чуду. К тайнам
вешним
Прильнуть, осенние, не можем.
Дурман заученного смеха
И отрицанья бред багровый
Над нами властвовали строго.
В нас никогда не пело эхо
Господних труб. Слепые совы
В нас рано выклевали Бога.
И вот он, час возмездья черный,
За жизнь без подвига, без дрожи,
За верность гиблому безверью
Перед иконой чудотворной,
За то, что долго терем Божий
Стоял с оплеванною дверью.
Иван Савин, 11 ноября (29 октября) 1922 года, Гельсингфорс

Трудно представить, что эти стихи написаны девяносто лет назад - так они пронзают сегодняшней болью.

Однажды, прогуливаясь по идеально чистому и тихому Ильинскому православному кладбищу в Хельсинки, я обратил внимание на высеченную на могильном памятнике надпись: "Иван Иванович Саволаин", а под ней - "Поэт Иван Савин. 1899-1927". Кто же этот русский, похороненный в далекой Финляндии?

..."Посмотри - душа седая в двадцать три..." - это написал в 1922 году Иван Савин, успевший за несколько лет войны пережить столько, что впору было поседеть и самому. Необычна история этой семьи. Дед Савина по линии отца - финн-моряк Йохан Саволайнен, переселившийся в Россию. Другой дед - молдаванин.

Родился Иван Савин 29 августа (по новому стилю - 10 сентября) 1899 года в Одессе, а детство и раннюю юность провел в маленьком городке Зенькове Полтавской губернии. Когда началась Гражданская война, Иван ушел в Белую армию добровольцем.

В 1922 году Савина, как финна по происхождению, выпустили в Финляндию. В Гельсингфорсе (прежнее название города Хельсинки), устроившись на сахарный завод сколачивать ящики, он вскоре включился в жизнь русской колонии, стал сотрудничать в русской зарубежной прессе, вошел в Кружок молодежи и был выбран его председателем.

Человек разносторонне одаренный, Иван Савин, кроме занятий литературой, хорошо играл на рояле, неплохо рисовал, был большим театралом. При Кружке русской молодежи работала Студия любителей драматического искусства, в постановке которой шли и его пьесы. Иногда на сцену выходил сам автор.

Писатель получил в подарок от Кружка молодежи серебряный портсигар, на внутренней стороне которого выгравирована надпись: "Ивану Саволайнену (Савину) - Верному от верных - 21/2 1924 - Гельсингфорс".

В 1926 году в Белграде вышел единственный прижизненный сборник стихов Ивана Савина - "Ладанка", изданный Главным правлением Галлиполийского общества. Перенесенные лишения подорвали его здоровье, и 12 июля 1927 года 27-летний поэт скончался.

Иван Бунин так отозвался на эту преждевременную смерть: "Ему не было еще и двадцати лет, когда он пережил начало революции, затем Гражданскую войну, бои с большевиками. После падения Крыма он остался, больной тифом, на запасных путях Джанкойского узла, попал в плен. Узнал глумления, издевательства, побои, голод, переходы снежной степи в рваной одежде, кочевания из ЧеКи в ЧеКу. Там погибли его братья... То, что он оставил после себя, навсегда обеспечило ему незабвенную страницу в русской литературе".

Дмитрий Овчинников, г. Тула

Источник: http://www.rg.ru/2012/11/15/poezia.html

КАК СТУЧАТ СЕРДЦА ДРУЗЕЙ

08.11.2012, 00:05 "Российская газета" - Неделя №5931 (258)

Текст: Дмитрий Шеваров

Спустилась мгла ночная
над поляной,
А мы сидим кружком
вокруг костра.
Как хорошо сидеть вот так
с друзьями
И слышать, как стучат
у них сердца...
Из гимна отряда "Друзья ветра и солнца"
Ульяновск, 1971 г.

35 лет назад на экраны вышел фильм Динары Асановой "Ключ без права передачи".

Фильм и сейчас поражает своей чистотой и глубиной. Он не только о школе и подростках, он - о поиске главного в жизни. А этот поиск невозможен был тогда без поэзии. И в фильме, кроме известных актеров и ленинградских школьников, участвовали поэты Булат Окуджава, Давид Самойлов, Белла Ахмадулина... Здесь впервые прозвучала песня, которая эхом живет в нас и поныне: "Давайте восклицать, друг другом восхищаться..."

Главную роль - учительницы литературы Марины Максимовны - пронзительно сыграла Елена Проклова. И вот на днях я узнал, что в то же время, когда снимался фильм, в Ульяновске жила учительница почти с такой же судьбой, она так же взыскательно и серьезно дружила со своими учениками, так же отдавала им сердце. Преподавала она не литературу, а географию (но успевала читать детям на уроках и в походах Н. Думбадзе и О. Куваева, Д. Дарелла и Ю. Казакова). Ее звали Наталия Павловна Миюсова.

В летние каникулы ее отряд "Друзья ветра и солнца" отправлялся в поход на Кольский полуостров или на Соловки, в Карелию или на Байкал. А в конце странствий всегда приезжали на берег озера Тургояк - такая была у них традиция. Здесь в 1973 году они, уже десятиклассники, написали письма самим себе в будущее - в 1993 год. И они встретились через двадцать лет на Тургояке, прочитали эти письма и стали еще ближе друг другу. Встречаются до сих пор, но уже без Напалны, Наталии Павловны...

Я узнал обо всем этом из книги "Непотерянное поколение", которую мне прислал на днях из Ульяновска Геннадий Демочкин. Это удивительный человек. В конце 90-х он оставил журналистскую карьеру, чтобы спасать на глазах гибнущую советскую историю: дневники, письма, воспоминания, фотографии... Чтобы найденные рукописи не легли мертвым грузом в архив, Геннадий стал выпускать "Антологию жизни". Вышло уже двадцать сборников, и каждый читается на одном дыхании, потому что там не просто документы, а сам воздух 1960-80-х.

Эти книги Демочкина - мостики, проложенные по хляби смутных времен от родителей к детям. Они помогают понимать, любить и прощать. Вот только их тираж оскорбительно мал: 200 экземпляров. У нас ведь как с некоторых пор повелось: делаешь что-то на пользу Отечеству - сиди себе тихо и делай за свой счет. Не возбраняется, конечно, с шапкой ходить по кругу. Геннадий пишет мне: "Нет поддержки. Время уходит, силы уже не те. А главное - умирают люди, уходят неопрошенными..."

P.S.

Обнаружил сейчас на сайте Ульяновского отделения "Единой России" региональный проект "Историческая память". Странно, что труды своего земляка авторы проекта проигнорировали. Надеюсь, что после этой заметки все изменится.

Источник: http://www.rg.ru/2012/11/08/uchitel.html

РАССКАЗАТЬ, ЧТО СОЛНЦЕ ВСТАЛО!

Народный художник России Николай Александрович Устинов Фото: Шеваров Дмитрий

01.11.2012, 00:03 "Российская газета" - Неделя №5926 (253)

Текст: Дмитрий Шеваров

Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало...
Афанасий Фет

В Российской государственной детской библиотеке открылась юбилейная выставка одного из самых блистательных иллюстраторов русской поэзии Николая Устинова.

Где бы ни появлялся Николай Устинов, его тут же облепляют маленькие дети. Они треплют ему бороду, карабкаются на плечи, трогают его за нос, пытаясь понять, из чего он сделан. Дети ждут от Устинова смешных, ласковых и круглых слов, будто чувствуя, что в этом человеке каким-то образом поместились все стихи и сказки, какие только написаны на русском языке от сотворения мира.

Устинова сделало сказителем и художником военное детство. Мама увезла его от войны в рязанскую деревню, к прадедушке Ивану Мефодьичу. К тому времени Коля уже набил руку на рисовании вождей - Сталина с усами, Ворошилова в портупее. Николай Александрович вспоминает: "Я деревенским был интересен, я им пересказывал сказки, до школы научившись читать. Деревенские ребята были искренними, открытыми, благодарными слушателями. А еще - я же рисовал! Конечно, рисовал своих любимых вождей, но помещал их в знакомые мне деревенские ситуации - например, изобразил Сталина, который достает из подпола свеклу, чтобы к Новому году сварить из нее патоку, а дочь Светлана стоит около украшенной елки. Или вот еще что: была у меня книжка Чуковского "Доктор Айболит", так там на одной картинке нарисованы перевоспитанные Айболитом пираты, которые сажают деревья. Моя шкодливая рука населила этот сюжет членами Политбюро, которые тоже сажают деревья, а на переднем плане стоит босиком дедушка Калинин с саженцем на плече, а остальные копают - работают..."

Когда отец (по образованию - архитектор) вернулся с фронта, то обнаружил у сына способности к рисованию и определил его в первый класс легендарной МСХШ - Московской средней художественной школы. Там Коля встретил свою единственную любовь - Юлию Кубовскую. Почти шестьдесят лет они вместе. На открытие выставки одноклассники принесли школьную фотографию: "Вот Коля, вот Юля..."

В 1967 году Устиновы купили деревенскую избу под Переславлем-Залесским. В этой избе художник стал самим собой. Тем мастером, которого ни с кем не спутаешь. Здесь он создал иллюстрации к Тютчеву и Фету, Лермонтову и Некрасову, Майкову и Бунину, Блоку и Есенину... Для нескольких поколений детей его работы стали мостиком к пониманию великой поэзии.

На минувшей Московской международной книжной выставке-ярмарке Николай Устинов получил награду "За особый вклад в искусство книжной иллюстрации, верность эстетическим принципам".

Выставка в РГДБ (Калужская пл., д. 1) продлится до конца ноября. Время работы: понедельник - четверг с 10.00 до 19.00, воскресенье - с 11.00 до 17.00. На выставке представлены не только иллюстрации к русской поэзии и сказкам, но и осенние пейзажи, написанные художником под Переславлем.

Благодаря "Дневнику пристрастного издателя", можно побывать на открытии выставки, а также послушать, как Николай Александрович рассказывает о своей работе и читает стихи. После этого осеннее настроение непременно станет весенним!

Источник: http://www.rg.ru/2012/11/01/vistavka.html

МАЛЬЧИК СО ШПАГОЙ

Он мог бы стать поэтом или художником, но погиб, сражаясь с Наполеоном

25.10.2012, 00:26 "Российская газета" - Неделя №5920 (247)
Текст: Дмитрий Шеваров

Александр Чичерин со своей лошадью Арапкой. Автопортрет, оставшийся в дневнике на странице от 30 ноября 1812.

...И сосчитают ли потопленных
Во время трудных переправ,
Забытых на полях потоптанных,
Но громких в летописях слав?..
Чума, война иль революция,
В пожарах села, луг в в крови!
Но только б спела скрипка Муция
Песнь Торжествующей Любви.
Николай Гумилев, из стихотворения "Двенадцатый год"

Повествуя о русской поэзии 1812 года, мы оставили в тени читателей той поры. А среди них были не только нежные барышни, но и боевые офицеры. Весь день они могли провести в переходах, стычках или боях, а ночью сидеть у костра и читать друг другу стихи. Не будь сердца этих людей так отзывчивы на русское слово, не было бы никакого золотого века в нашей поэзии.

О том, какими были эти люди, лучше всего нам рассказали бы их дневники. Но из дневников, которые вели на войне русские офицеры, уцелели всего два. Один из них принадлежит выпускнику Пажеского корпуса 19-летнему поручику Лейб-гвардии Семёновского полка Александру Чичерину.

Александр - совсем еще мальчишка. На марше он может так замечтаться, что не услышит вовремя команд. Но при этом поручик горяч и храбр, а его доброе сердце всем известно. В лагере под Малоярославцем Кутузов, оставшийся по нерасторопности своих адъютантов под открытым небом, просит палатку именно у Чичерина. Саша перебирается к своему товарищу и записывает в дневнике: "Теперь у меня нет даже палатки... В моей палатке укрыты судьбы Европы..."

Первая часть дневника Чичерина пропала после Бородинского сражения, когда наши войска спешно отходили к Москве. Дошедшая до нас вторая часть дневника Чичерина начинается с горестных слов, которые так много говорят о душе этого юноши: "Пусть бы забрали мое бельё, платье, палатку, посуду - всё на свете, но когда я подумаю, что платочек Марии, образок, письма.., мои краски, карандаши, мой дневник - что всё это погибло в огне или поделено шайкой каких-нибудь разбойников..."

Александр был талантливым рисовальщиком, многое он обещал и как литератор. Дома у него были замечательные воспитатели и учителя. Талантливого отрока поощряли к творчеству Державин, Карамзин, Жуковский...

А осталась нам лишь эта тетрадка.

Из дневника поручика Чичерина

18 сентября. Мы сидим одни в своих палатках, и однообразие наших разговоров и шуток заставило нас искать новых развлечений. Мы так дружны, что нам ни на минуту не хотелось покинуть палатку. Музыка сменялась чтением, мы беседовали, потом Анненков декламировал стихи... Вот уже пять суток, как мы стоим на месте, но сейчас получен приказ готовиться к выступлению.

19 сентября. 13-ю верстами ближе к Калуге. Лагерь в селе Спас-Купля.

Сегодня утром мы прошли 13 верст в отвратительную погоду... Грязь ужасная; солдатам, промокшим на марше, приходится спать в воде - дождь просачивается сквозь солому, которой они укрываются. Если б я мог разделить с ними удобства, коими пользуюсь!.. Моя палатка защищает меня от воды и ветра... Здесь я укрыт от всего, и чего же мне ещё желать? Я ненавижу излишества и роскошь.

27 декабря. 88 вёрст от Вильны. Талькуны.

Я не мог быть счастлив, если сутки не держал в руках кисти, если книга, которую мне хотелось прочесть, оставалась нераскрытой на столе.., если мне не удавалось видеть ту, чьи черты запечатлены в моей душе.

Вот в чем я вижу для себя истинное счастье.

Послесловие

Последняя запись в дневнике относится к 13 августа 1813 года. Через несколько дней, в битве под Кульмом, Александр Чичерин был смертельно ранен. Вот как вспоминал его сослуживец Николай Муравьев: "...Поручик Чичерин примером своим ободрял солдат: он влез на пень, надел коротенький плащ свой на конец шпаги и, махая оной, созывал людей своих к бою, как смертоносная пуля поразила его сзади..."

Если вы будете в Праге и придете на Ольшанское кладбище, то найдите там памятник с именами русских офицеров, павших в сражениях под Дрезденом и Кульмом. Двенадцатое в списке - имя Александра Чичерина.

Источник: http://www.rg.ru/2012/10/25/chicherin.html