В колонках играет - Wojciech Kilar - Mina / Dracula

Утро было промозглое. Прямо-таки мерзкое было утро. Из дверей "Бродячей собаки" показалась высокая тёмная фигура. Молодой мужчина замер на крыльце, вглядываясь в туман.

— Как в Лондоне, — подумалось ему. — Покой.

Лондон порою представлялся Городом Песочных Часов, где от одного переворота до другого сыпались дни его юности в незримом ожидании — ожидании возвращения на родину. Чувство это было выражено не мыслью, но беспокойством, неясной тоской, которая от чего-то особенно ярко ощущалась в пасмурные дни. И всё-таки это был покой. Да, покой, ибо в огромном городе он был заточён, вынужденный проникать в генетику и медицину, и воспринимал Лондон как неизбежность, выраженную временем.

Было начало седьмого, и на улицах почти никого не было. Или это только так казалось из-за тума-на. Хотя, может быть, это был смог. Мирослав — так звали мужчину — двинулся по направлению к дому.

— Лечь спать или поехать в лабораторию? — мысли рассеянно возникали в голове. Казалось, что это и не его вовсе мысли, а он их только цепляет из тумана, неловко задевает и проскальзывает мимо. Сам же он ощущал себя неполным, почти прозрачным или, вернее сказать, местами про-зрачным, как пунктирная линия. От этой разорванности Мирослав сделался чувствительней: город представился большим, всепоглощающим, воздух — не влажным, но даже каким-то сырым, запахи — жёсткими, тинными. В носу неприятно покалывало. Всё вокруг было вялым: серые люди в чёр-ных одеждах и белых автомобилях превращались в туман; серо-белый дым, как серная кислота, плавил всё, и очертания города стирались на глазах.

Мирослав остановился, запрокинул голову, зачем-то пытаясь разглядеть за подсвеченной пеленой мутное небо, снял очки, чтобы протереть их. Собственно, окуляры были ему не нужны — видел он лучше всякого другого человека. За серыми стёклами он скрывал глаза...

— Дурацкие очки, — только он подумал об этом, как мысль его перескочила на что-то другое, на что-то неясное, рассеянное и, безусловно, приятное. Мирослав настороженно вытянулся струной, прищурился, по-собачьи выдвинул вперёд подбородок, едва заметно зашевелил носом. Нечто, которое вот-вот грозило появиться из тумана, уже сейчас отчётливо пахло шоколадом, кофе, све-жим деревом и марихуаной, а ещё дождём и рассветом. Это было что-то, что можно было бы за-печатлеть, оставить и даже полюбить. Молодой человек машинально сунул очки в карман пальто вместе с платком, оставшись стоять посреди уличного тумана. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул. Мир теперь был завершённым, сложноцветным, без всяких там бело-серых разводов. Сырой запах тумана всё отчётливее перетекал в нечто; нечто всё решительнее приближалось, легко и бесшум-но поравнялось с ним и стало удаляться.

— Куда? — тряхнув головой, как бы удивился он, но глаз так и не открыл. Молодой человек раз-вернулся на каблуках, подождал несколько секунд и двинулся за удаляющимся. К слову сказать, с закрытыми глазами было даже уютнее, ничего не мешало улавливать запах, который, кстати, никуда и не спешил, а просто удалялся, перемешиваясь и становясь единым нераздельным. От запаха делалось тепло. Город со своей зябкой суетливостью отступил, отхлынул туман. Запах остановился, и Мирослав остановился тоже.

— Какой странный аромат, — думал он. Несколько секунд он стоял совершенно неподвижно, а потом открыл глаза. — Как неудобно получилось, — огорчённо и чуть сконфуженно Мирослав по-смотрел на прядь каштановых волос в руке. — Чепуха, — фыркнул он, одёрнул руку и коротко огляделся. На остановке, — а находился он теперь на обычной автобусной остановке, — собирал-ся серенький народец из тех, что косят под туман. Рядом стояла девушка с запахом и каштановыми волосами, насквозь пропитанными кофе, шоколадом и кучей всего другого. Мирослав посмотрел на неё, будто она не осознавала происходящего, будто это всё было не по-настоящему, а лишь во сне, а во сне, как известно, можно делать что угодно. Подумать только, как это прекрасно: позволить себе думать, что мир лишь грезится! Небольшой рост, длинные яркие волосы, грозящие перейти не то в коричневый, не то в красный, кремовое пальто с высоким воротником, чёрный сложенный зонт-трость — то, что бросилось в глаза в первые секунды.

— У вас зелёные глаза, — со скрытым укором сказала она. Глаза Мирослава действительно были зелёные. Не просто зелёные, а цвета нового салатового фломастера, каким дети рисуют траву у дома. Красивый и совершенно дурацкий, карикатурный для глаз цвет. Без очков лицо молодого человека выглядело несколько безумным, растерянным. Казалось, большие зрачки не на чём не фокусируются. Цвет выдавал диковатую сущность. Наверное, когда-то они были другие — ну там карие или хотя бы серо-зелёные, — но Мирослав этого не помнил и старался не думать об этом. В его памяти был рубеж, за который он не переступал. Молодой человек верил, что цвет вернётся потом, сам собой. Только нужно постараться, изобрести этакий билет в прошлую жизнь, где всё будет по-другому. Он поморщился.

— Она знает, — зеленоглазый прищурился и вскинул голову, как бы стремясь целиком охватить девушку взглядом, что не получалось из-за совместной близости. Лицо собеседницы было спокой-но, руки робко сжимали зонт. — Нет, не знает. Не знает, — Мирослав чуть вздохнул и с расстанов-кой добавил:

— А у тебя жёлтые. Это ещё хуже.

Задеть её он никак не хотел, просто подумал вслух. Не замечая того, разговор перешагнул на ты. Хотя чего там — Мирослав по-прежнему находился на пороге дома Морфея. Но город поминутно возвращался, люди приобретали отчётливость, машины уже не плыли посреди тумана, но визжа-ли, разбрызгивая вокруг тёмно-коричневую кашу.

— Бывает же такое, — про себя улыбнулся он. Поминутно бросая взгляды на утреннюю собесед-ницу, молодой человек вернулся к протиранию очков, водрузив их после на переносицу. — Я ду-мал, что желтые только у наших. Хотя наши так не пахнут.

Новосибирск вернулся весь и вдруг, но аромат никуда не пропадал, всё ещё борясь с сырым ту-манным запахом города. Девушка также не испарилась, как исчезло ощущение грёзы, а по-прежнему смотрела на него. Незнакомка выразительно мигнула. Она могла бы обидеться на его оценочное замечание, но не обиделась и даже не удивилась. Только кивнула и перевела взгляд на шрам. Шрам на щеке тоже был давно, хотя шрамом это было назвать трудно. Скорее то, что было на лице у молодого человека, походило на свежую рану, которая едва начала заживать. След этот не лечился и не удалялся никакими новомодными средствами. Не тот случай. Он нахмурился. На-хмурился грустно, по-детски. Она отвернулась. Отвернулась равнодушно по-взрослому.

— Лондон, — тоскливо вздохнул про себя зеленоглазый мужчина.

…Мирослав пришёл домой. Аромат всё ещё не отставал, а следовал за ним, как кот, и прогонять его совершенно не хотелось. Казалось, этот запах поселился где-то в нём. Он лёг на кровать. Квартира заполнилась воображаемым туманом, но не влажным, а вполне сухим, как дым. Сонное белое марево проникало в его тело, в его сознание и наполняло всё вокруг. Перед глазами он ви-дел девушку с каштановыми волосами, и вся она состояла из своего запаха... Он снова увидел, как она улыбнулась и исчезла в сером автобусе. Волосы, улыбка и жёлтые глаза поплыли, слились...