До О. Джей. Симпсона, был Майкл Джексон — другой популярный чёрный артист, который был потрясён обвинениями выдвинутыми против него и затрагивающими его личную жизнь. Обвинения в том, что Джексон растлил 13-летнего мальчика, вызвали многомиллионную судебную тяжбу, два разбирательства большого жюри присяжных и постыдный цирк, который устроили средства массовой информации. В ответ, Джексон завёл дело о вымогательстве против некоторых из его обвинителей. В конечном счёте, иск был отозван из суда за определённую сумму, оцениваемую в $20 миллионов *. Никаких обвинений в преступлении не было предъявлено полиция или большими жюри присяжных. В августе 1994 года, Джексон снова попал в сводку новостей, когда Лиза Мари Пресли, дочь Элвиса, сообщила, что она и певец женаты.
Как только пыль осела на один из самых худших эпизодов крайности средств массовой информации, прояснилась одна вещь: американская общественность никогда не слышала защиту Майкла Джексона. До этого момента.
Конечно, невозможно доказать обратное — то есть доказать, что чего-либо не случилось. Но можно присмотреться к тем людям, кто делал голословные утверждения против Майкла и таким образом проникнуть внутрь их характера и мотивов. То, что получилось из этого исследования, основано на судебных документах, записях дел и бесчисленных интервью — убедительный аргумент того, что Джексон никому не причинил вреда и что он, возможно, сам стал жертвой хорошо продуманного плана, составленного для того, чтобы выжать из него деньги.
Более того, эта история, являющая результатом поисков в ранее не исследованной области, радикально отличается от той басни, что была так раскручена желтой прессой и даже основными журналистами. Эта история алчности, амбиций, ложного понимания со стороны некоторой части полиции и обвинителей, лености и любви к сенсациям СМИ и использования сильного гипнотического наркотика. Это также история и о том, как судебное дело было просто выдумано.
Ни Майкл Джексон, ни его теперешние адвокаты не согласились дать интервью для этой статьи. Возможно они решили бороться с гражданскими обвинениями и пойти на суд, что следовательно могло служить основой защиты Джексона — так же как основанием к дальнейшим обвинениям в вымогательстве самим обвинителям, которые могли бы хорошо реабилитировать певца.
Беды Майкла начались, когда его фургон сломался на Wiltshire Boulevard в Лос-Анджелесе в мае 1992 года. Застряв на середине улицы с сильным движением, Майклу помогла жена Мела Грина, служащего агентства по сдаче в аренду машин, находящегося в миле от места происшествия. Грин поехала туда за помощью. Когда Дэйв Шварц, владелец агентства, услышал о том, что Грин везёт Джексона в агентство, он позвонил своей жене Джун и сказал ей подъехать с их 6-летней дочкой и сыном от предыдущего брака. Мальчик, тогда ему было 12 лет, был большим фанатом Джексона. По прибытии, Джун Чендлер Шварц рассказала Майклу о том, как её сын посылал ему рисунок, после того, как с Майклом произошел несчастный случай — у него загорелись волосы во время съёмок рекламы для «Пепси». Потом она дала Майклу номер их домашнего телефона.
«Это было больше похоже на то, что она передавала, почти навязывала, мальчика ему» — рассказывает Грин — «Я думаю, Майкл думал, что он в долгу перед этим мальчиком, тогда это всё и началось».
Некоторые факты об отношениях бесспорны. Джексон начал звонить мальчику и дружба росла. После того, как Майкл вернулся из турне, три месяца спустя, Джун Чендлер Шварц, её сын и дочь стали регулярными гостями в Неверленде, ранчо Джексона в предместье Санта-Барбары. В течении следующего года, Майкл одаривал мальчика и его семью вниманием и подарками, включая совместные видеоигры, просмотры фильмов, походы в магазины игрушек «R» US и поездки по всему миру — от Лас-Вегаса и Диснейленда до Монако и Парижа. В марте 1993 года, Майкл и мальчик часто были вместе и даже спали в одной комнате. Джун Чендлер тоже стала близка к Джексону и он понравился ей очень сильно. «Он был самым добрым человеком из всех, кого она когда-либо встречала» — говорит один из ее друзей.
Странности Джексона — от его пластических операций до предпочтения компании детей — были широко известны. И хотя было необычно, для 35-летнего мужчины, спать с 13-летним ребёнком, мать мальчика и другие близкие к Джексону, никогда не думали, что это странно. Поведение Джексона лучше понимается, если рассматривать его в купе с его собственным детством.
«В противоположность тому, что вы могли бы думать, жизнь Майкла Джексона не была прогулкой по парку» — говорит один из адвокатов. Детство Джексона определённо остановилось — его неортодоксальная жизнь началась, когда ему было 5 лет и он жил в Гери, Индиана. Майкл провёл свою юность в студиях звукозаписи, на площадках, выступая перед миллионами незнакомцев и жил в бесконечных рядах комнат отелей. Кроме восьми братьев и сестёр, Майкл был окружён взрослыми, которые безжалостно давили на него, особенно его отец — Джо Джексон — строгий, не склонный к проявлениям любви человек, который бил своих детей.
Ранние переживания Джексона переросли в один из видов задержки развития, многие говорят, что он стал ребёнком в теле мужчины. «У него никогда не было детства» — говорит Берт Филдз, бывший представитель Джексона. «Оно у него есть сейчас. Его приятели 12-летние малыши. Они дерутся подушками и бросаются едой». Интерес Майкла к детям перерос в гуманитарные усилия. Многие годы он отдавал миллионы в благотворительные организации помощи детям, включая его собственную Heal the World Foundation.
Но есть и другой контекст — тот, что приходится делать во времена, в которых мы живём — в нём большинство наблюдателей могли бы дать оценку поведения Джексона. «Отдав должное тому замешательству и истерии, что творится по поводу сексуального оскорбления детей» — говорит доктор Филип Резник, известный кливлендский психиатр — «Любой физический или воспитательный контакт с ребёнком может быть расценен как подозрительный и взрослый может быть легко обвинён в сексуальных домогательствах».
Сначала, участие Джексона в жизни мальчика приветствовалось всеми взрослыми в жизни этого ребёнка — его матерью, отчимом и даже родным отцом, Ивеном Чендлером (который так же отказался от интервью для этой статьи). Ивен Роберт Чармац родился в Бронксе в 1944 году. Чендлер неохотно шёл по стопам отца и братьев и стал дантистом. «Он ненавидел быть дантистом» — говорит друг семьи — «Он всегда хотел быть писателем». После переезда в 1973 году в Вест Палм Бич для зубоврачебной практики, он изменил свою фамилию, думая, что Чармац «звучит слишком по-еврейски» — говорит его бывший коллега. Надеясь когда-нибудь стать сценаристом, Чендлер переехал в Лос-Анджелес со своей женой, Джун Уонг, привлекательной евроазийкой, которая недолго работала моделью.
В карьере дантиста Чендлера были сомнительные моменты. В декабре 1978 года, работая в Семейном Центре Crenshaw, клинике в районе Лос-Анджелеса с населением, получающим низкие доходы, Чендлер восстанавливал пациенту сразу 16 зубов за один приём. Проведя экспертизу работы, Совет Зубных Экспертов утвердил заключение, в котором обнаружил: «грубое невежество и/или неэффективность» в его профессиональной деятельности. Совет аннулировал его лицензию; однако закрытие лицензии было заменено, и, вместо этого, коллегия приостановила его деятельность на 90 дней и дала ему испытательный срок в 2,5 года. Опустошенный, Чендлер покинул город и отправился в Нью-Йорк. Он написал сценарий для фильма, но не мог продать его.
Месяцы спустя, Чендлер вернулся в Лос-Анджелес со своей женой и продолжил работать зубным врачом. К 1980 году, когда родился их сын, брак был на грани разрыва. «Одна из причин, почему Джун бросила Ивена — это его характер» — говорит друг семьи. Они развелись в 1985. Суд присудил опеку над мальчиком его матери и обязал Чендлера платить 500$ в месяц в качестве алиментов, но, если просмотреть документы, можно обнаружить, что в 1993, когда разразился скандал с Джексоном, Чендлер был должен своей жене 68 000 $ — долг, который она в конечном счёте простила.
За год до того, как Джексон вошел в жизнь его сына, у Чендлера появилась вторая серьёзная профессиональная проблема. Одна из его пациенток, модель, подала на него в суд за небрежность в лечении зубов, после того как он делал реставрацию одного из её зубов. Чендлер утверждал, что эта женщина подписала соглашение, по которому она якобы была предупреждена о возможных рисках. Но когда Эдкин Зинмен, её адвокат, попросил показать оригинал соглашения, Чендлер сказал, что документы были украдены из салона его «Ягуара». Он представил дубликат. Зинмен подозревал, но не мог проверить подлинность этих записей. «Это просто исключительное совпадение, что они были украдены» — говорит теперь Зинмен — «Это то же самое, что говорить 'Собака съела мою домашнюю работу'». Дело было в конечном счете улажено вне суда за не оглашенную сумму.
Несмотря на такие препятствия, Чендлер после этого успешно вёл практику в Беверли Хиллз. И он к тому же получил свой первый прорыв в Голливуд в 1992 году, когда был одним из сценаристов фильма Мела Брукса «Робин Гуд: Человек в трико». До того времени, когда Майкл Джексон вошёл в жизнь его сына, Чендлер не проявлял никакого интереса к мальчику. «Он продолжал обещать купить ему компьютер, так чтобы они могли бы работать над сценариями вместе, но он этого так никогда и не сделал» — говорит Майкл Фриман, прежний адвокат Джун Чендлер Шварц. Чендлер продолжал зубную практику и завёл новую семью с двумя маленькими детьми от его второй жены, общественного адвоката.
Сначала, Чендлер приветствовал и поощрял дружбу своего сына и Майкла Джексона, хвастался об этом друзьям и партнерам. Когда мальчик и Джексон остановились у Чендлера, в мае 1993, Чендлер призывал Майкла проводить больше времени с его сыном в его доме. Согласно источникам, Чендлер даже предложил Джексону сделать пристройку к дому, так чтобы певец мог остаться у него. Позвонив в районный центр и узнав что это невозможно, Чендлер сделал другое предложение — чтобы Джексон просто построил ему новый дом.
В тот же месяц, мальчик, его мать и Майкл полетели в Монако на World Music Awards. «Ивен начал ревновать из-за того, что его не взяли и чувствовал себя покинутым» — говорит Фриман. По возвращении, Джексон и мальчик снова остановились у Чендлера, что удовлетворило его — пятидневный визит, во время которого они спали в одной комнате вместе со сводным братом мальчика. Хотя Чендлер признал, что Джексон и мальчик всегда были одеты, когда бы он их ни видел в постели вместе, он утверждал, что это произошло как раз в то время и его подозрения в сексуальном домогательстве были подтверждены. Ни разу Чендлер не утверждал, что он был свидетелем сексуальных домогательств со стороны Джексона.
Чендлер стал все более зависимым, придумывая угрозы, которые отчуждали Джексона, Дэйва Шварца и Джун Чендлер Шварц. В начале июня 1993 года, Дэйв Шварц, который был в дружеских отношениях с Чендлером, тайно записал на пленку длинный телефонный разговор между ними. Во время разговора, Чендлер говорил о своей заинтересованности относительно сына, и своей злости на Джексона и бывшую жену, которую он описал как холодную и бессердечную. Когда Чендлер пытался «получить её внимание», чтобы обсудить свои подозрения насчёт Джексона, говорит он на кассете, она сказала ему : «А не пошел бы ты на ….»
«У меня были хорошие отношения с Майклом» — сказал Чендлер Шварцу. «Мы были друзьями. Мне он нравился и я уважал его и всё, что он есть. Не было причины, по которой он должен был перестать звонить мне. Я сидел однажды в комнате и говорил с Майклом и сказал ему действительно то, что я хочу от всех этих отношений. Что я хочу».
Признаваясь Шварцу в том, что он «прорепетировал», что говорить, а что не говорить, Чендлер никогда не упоминал деньги во время разговора. Когда Шварц спросил, что же сделал Джексон, что сделало Чендлера таким расстроенным, Чендлер сослался только на то, что: «Он разбил мою семью. [Мальчик] был соблазнён властью и деньгами этого парня». Оба мужчины неоднократно говорили о себе, как о бедных отцах мальчика.
Кроме того, на кассете Чендлер указал на то, что он готовился выступить против Джексона:
«Это уже обдумано» — сказал Чендлер Шварцу. «Есть другие люди, вовлеченные в дело, которые ждут моего звонка в определённый момент. Я заплатил им, чтобы они сделали это. Всё будет происходить согласно определённому плану, который не только мой. Однажды я позвонил, этот парень (его адвокат, Барри К. Ротман, вероятно) собирается уничтожить всех, кто включён — любым окольным, гадким, мучительным путём, каким он только сможет сделать это. И я дал ему все полномочия сделать это».
Затем Чендлер предсказал то, что обнаружилось только шесть недель спустя: «И если я доведу это до конца, я выиграю этот матч. Я получу всё, что хочу и они будут уничтожены навсегда. Джун потеряет [опеку над сыном]…и карьера Майкла окончится». «Это поможет [мальчику]?» — спросил Шварц.
«Это меня не волнует» — ответил Чендлер. «Это будет больше чем кто-либо из нас мог себе представить. Целая бомба взорвётся скоро над всеми и уничтожит всех полностью. Будет резня, если я не получу того, чего хочу».
Вместо того, чтобы пойти в полицию, казалось бы, самое подходящее действие в ситуации подозрения на растление ребенка, Чендлер обратился к адвокату. И не просто к какому-то адвокату. Он обратился к Барри Ротману.
«Этот поверенный, которого я нашел... Я выбрал самого гадкого сукина сына которого я только мог бы найти» — Чендлер сказал в записанном на пленку разговоре со Шварцем. «То, что он хочет сделать — вытащить это на публику так быстро, как он только сможет, с таким масштабом, как он только сможет и унизить стольких людей, скольких сможет. Он гадкий, подлый, он очень умён и жаждет общественного внимания.» (через своего поверенного, Вайли Эйткена, Ротман отказался дать интервью для этой статьи. Эйткин согласился ответить на основные вопросы, ограниченные только делом Джексона, да и то только на те, которые не касаются Чендлера или мальчика.) Зная Ротмана, рассказывает один из бывших коллег Ротмана, который работал с ним во время дела Джексона и вёл дневник, записывая то, что говорили и делали Ротман и Чендлер в офисе Ротмана, можно поверить, что Барри мог «выдумать весь этот план. Это [утверждения против Джексона] вписывается в границы его характера — делать что-то подобное этому». Информация, предоставленная бывшими клиентами Ротмана, сотрудниками и служащими, обнаруживает образцы манипуляции и обмана.
Ротман имеет общеюридическую практику в Century City. В одно время, он совершал сделки по музыкальным и концертным делам Литтл Ричарда, Роллинг Стоунз, The Who и Оззи Озборна. Золотые и платиновые записи, бывшие напоминанием тех дней, всё ещё висят на стенах его офиса. Со своей серо-белой бородой и вечным загаром — который он поддерживает в солярии своего дома — Ротман напоминает бывшего клиента из «а Leprechaun» (Лепрекон). Для бывших служащих, Ротман — «демон» с «ужасающим характером». Его самое заветное имущество, по словам знакомых, это его Ролс-Ройс Cornishe, с номером «BKR1 ».
За многие годы, Ротман нажил себе так много врагов, что его бывшая жена однажды выразила своему поверенному удивление, что хотя бы кто-то «не сделал его». У него репутация жестокого человека. «Он кажется профессиональным беглецом. Он почти некому не платит» — заключил следователь Эд Маркус (в докладе, зарегистрированном в Лос-анжелесском Высшем Суде, как часть процесса против Ротмана) после исследования списка кредиторов данного адвоката, который содержал более чем тридцать кредиторов и обвинителей, которые охотятся за ним. Вдобавок, более чем двадцать гражданских исков, в которых был вовлечён Ротман, были поданы в Верховный Суд, отдельные жалобы поступали на него в Комиссию по Труду и дисциплинарные действия за три инцидента были возбуждены против него адвокатурой штата Калифорния. В 1992 году, его деятельность приостановили на 1 год, и, хотя эта приостановка была в силе, вместо этого ему дали испытательный срок.
В 1987, Ротман заработал 16800 $, ведя дела об алиментах и плате на содержания детей. Через своего адвоката, его бывшая жена Джоан Ворд угрожала забрать имущество Ротмана, но он согласился отдать долг по-хорошему. Год спустя, после того как Ротман всё ещё не заплатил, адвокат Ворд попытался забрать в качестве долга дорогой дом Ротмана на Шермен Оэкс. К их удивлению, Ротман сказал, что он больше не владеет домом: тремя годами ранее, он заложил имущество в ломбардной компании Tihoa Operations, Inc., панамской акционерной корпорации. Как сказал адвокат Ворд, Ротман утверждал, что от Tihoa у него было 200 000 $ наличными в его доме и как раз в ту самую ночь его ограбили, отобрали деньги угрожая пистолетом. Единственный путь, которым он мог возместить убыток — это отдать дом Tihoa, сказал он им. Ворд и её адвокат подозревали что весь сценарий был уловкой, но они никогда не смогли бы это доказать. И только после того как заместители шерифа отбуксировали Роллс Ройс Ротлера, он начал платить им то, что был должен.
Документы, собранные Лос-анжелесским Верховным Судом, подтвердили подозрения Ворд и её адвоката. Они показывают, что Ротман создал сложную сеть счетов иностранного банка и ломбардных компаний, для того чтобы скрыть часть имущества — в частности, его дом и более чем $531 000 дохода от его возможной продажи в 1989 году. Следы этих компаний, включая Tihoa, ведут к Ротману. Он купил Панамскую ломбардную компанию (существующая, но не действующая фирма) и устроил дело так, что хотя его имя не должно было появляться в перечне её должностных лиц, он мог иметь безусловную власть поверенного, что позволяло ему контролировать передвижения денег внутри фирмы и вне её.
Между тем, служащие Ротмана получали оплату нисколько не лучше, чем его бывшая жена. Бывшие служащие говорят, что им иногда приходилось выпрашивать свои заработанные чеки. И иногда, чеки, которые они наконец получали, могли быть необналичиваемыми в банке. Он не мог удержать юридических секретарей. «Он унижал и оскорблял их» — говорит один из них. Временные работники натерпелись худшего. «Он мог использовать их в течение двух недель» — добавляет юридический секретарь — «Затем уволить, крича на них и говоря, что они были глупыми. Затем он мог сказать агентству, что он был неудовлетворён временным работником и не заплатит». Некоторые агентства в конечном счёте стали умнее и заставляли Ротмана платить наличные до того, как они будут иметь с ним дело.
Привлечение Ротмана к дисциплинарной ответственности адвокатурой штата в 1992 году вышло за рамки дела о конфликте интересов. Годом ранее, на Ротмана подала иск клиентка Муриел Меткалф, которую он представлял на слушаниях об опеке и помощи ребёнку; Меткалф обвинила его в смягчении её иска. Через четыре месяца после того, как Меткалф уволила его, Ротман, не уведомляя её, начал представлять компанию её ушедшего спутника, Боба Бруцмена.
Случай показателен по другой причине: это показывает, что Ротман имел некоторый опыт в делах, связанных с растлением малолетних, ещё до скандала с Джексоном. Меткалф, когда Ротман всё ещё был её адвокатом, обвиняла Бруцмена в растлении их ребёнка (что Бруцмен отрицал). Знание Ротмана об обвинениях Меткалф не помешали ему начать работать на компанию Бруцмана, за что он и был привлечен к дисциплинарной ответственности.
К 1992 году Ротман скрывался от огромного числа кредиторов. Корпоративное агентство по недвижимому имуществу Folb Manegement , было одним из них. Ротман задолжал компании $53 000 (возврат арендной платы и проценты за офис на Сансет Бульвард). Folb преследовала его в судебном порядке. Тогда Ротман выдвинул ответные обвинения, утверждая, что охрана здания была настолько неадекватна, что однажды ночью воры смогли украсть ценное оборудование более чем на $ 6 900 из его офиса. В ходе слушаний, адвокат Folb сказал суду: «Мистер Ротман не из тех, чьё слово может быть принято за истину».
В ноябре 1992 года, у Ротмана имел свою юридическую фирму, на хвосте которой было банкротство по показаниям 13 кредиторов — включая Folb Manegement с долгами суммой на $ 880 000 и не подтверждённым имуществом. Просмотрев бумаги о банкротстве, бывший клиент, на которого Ротман подал иск за неуплату $ 400 000 гонорара за юридические услуги, заметил, что в списке Ротмана не числилось имущества на сумму $ 133 000. Бывший клиент угрожал разоблачить Ротмана за «обман кредиторов» — уголовное преступление — если он не прекратит судебную тяжбу. Загнанный в угол, Ротман отозвал иск в считанные часы.
За шесть месяцев до заявления о банкротстве, Ротман передал право владения своим Роллс-Ройсом фиктивной компании Майо, которую он контролировал. Тремя годами ранее, Ротман заявлял другого владельца машины — Longridge Estates, отделение Tinoa Operations, компанию, которая держала документы на его дом. В бумагах корпорации, заведенными Ротманом, адреса указанные для Tinoa и Longridge были одинаковы: 1554 Cahuenga Boulevard — который, как оказалось, был адресом китайского ресторана в Голливуде.
С участием этого человека, в июне 1993 года Ивен Чендлер начал выполнять «некий план», на который он ссылался в записанном на кассету разговоре с Дэйвом Шварцем. В конце месяца, Чендлер посвятил свою бывшую жену в свои подозрения. «Она думала, что всё это чушь» — говорит её бывший адвокат, Майкл Фриман. Она сказала Чендлеру, что осенью хочет забрать из сына из школы для того, чтобы они смогли бы сопровождать Майкла в мировом турне «Dangerous». Чендлер разозлился и, по нескольким источникам, угрожал предъявить общественности доказательства, как он утверждал, которые у него были на Джексона. «Какой родитель в здравом уме хотел бы вытащить своего ребёнка в центр внимания общественности» — спрашивает Фриман — «Если что-либо вроде этого действительно имело место, вам бы захотелось защитить своего ребёнка».
Майкл попросил своего тогдашнего адвоката Берта Филдза, вмешаться. Один из самых видных адвокатов, работавших сфере индустрии развлечений, Филдз представлял Майкла с 1990 года и вёл переговоры с Sony о самой большой когда-либо совершавшейся музыкальной сделке, с доходами, оцениваемыми предположительно в 700 миллионов долларов. Филдз привлёк сыщика Энтони Пелликано, чтобы он помог расставить всё на свои места. Пелликано делал всё в сицилианском стиле, будучи отчаянно преданным тем, кто ему нравился и безжалостным, жестким по отношению к своим врагам.
9 июля 1993 года, Дэйв Шварц и Джун Чендлер Шварц проиграли записанный ими разговор для Пелликано. «Прослушав кассету за десять минут, я понял, что это было о вымогательстве» — говорит Пелликано. В тот же день, он подъехал к Джексоновскому владению Century City, где гостили сын Чендлера и сводная сестра мальчика. Вне присутствия Джексона, Пелликано «осуществил визуальный контакт с мальчиком» и задал ему, как он говорит «однозначные вопросы": «Майкл когда-нибудь прикасался к тебе? Ты когда-нибудь видел его голым в постели?» Ответ на все эти вопросы был нет. Мальчик неоднократно отрицал, что что-либо в постели имело место. 11 июля, после того, как Майкл отказался встретиться с Чендлером, отец мальчика и Ротман продвинули вперёд другую часть плана — им нужно было получить опеку над мальчиком. Чендлер попросил свою бывшую жену позволить ребёнку остаться с ним «на одну недельку». Как сказал позже Берт Филдз в письменном показании под присягой для суда, Джун Чендлер Щварц поз волила мальчику уехать, полагаясь на заверения Ротмана Филдзу, что её сын вернётся после точно определённого времени, никогда не предполагая, что слова Ротмана могут ничего не стоить и что Чендлер может не вернуть их сына.
Уайли Эйткен, адвокат Ротмана, утверждает, что «в то время, когда Ротман давал слово, у него было намерение вернуть мальчика». Однако, когда «он узнал, что мальчик может ускользнуть из страны [поехать в турне с Джексоном], я не думаю, что у него был другой выбор». Но хронология чётко выявляет ,что Чендлер знал о том, что мать мальчика планирует взять сына в турне ещё в июне, когда тот закончил учёбу в школе. Записанный телефонный разговор, сделанный в начале июля, ещё до того, как Чендлер взял опеку над сыном, также по-видимому подтверждает, что Чендлер и Ротман не имели намерения выполнять соглашение о посещении. «Они [мальчик и мать] этого ещё не знают» — говорит Чендлер Шварцу — «Но они никуда не поедут».
12 июля, в тот же день, когда Чендлер взял контроль над сыном, у него была подпись бывшей жены на документе подготовленном Ротманом, по которому она не могла вывозить ребёнка из Лос-Анджелесского округа. Это означало, что мальчик не мог бы сопровождать Джексона в турне. Его мать сказала суду, что она подписала этот документ по принуждению. Чендлер, как она сказала в письменных показаниях под присягой, угрожал, что : «Я не получу [мальчика] обратно». Последовала жестокая борьба за опекунство, делавшая ещё мрачнее все обвинения Чендлера, о неправильном поведении со стороны Джексона. Это было во время первых нескольких недель после того, как Чендлер получил контроль над сыном, который был теперь изолирован от друзей, матери и отчима — тогда утверждения мальчика и приняли свои очертания.
В то же время, Ротман, ища мнение какого-нибудь эксперта для обоснования обвинений против Джексона, позвонил доктору Мэфису Абрамсу, психиатру из Беверли Хиллз. По телефону, Ротман ознакомил Абрамса с гипотетической ситуацией. В ответ, даже не встречаясь с Чендлером и его сыном, 15 июля Абрамс отправил Ротману письмо на двух страницах, в котором он констатировал, что «существует обоснованное подозрение, что сексуальное оскорбление имело место». Важно, что он также утверждал, что если это был реальный, а не гипотетический случай, то закон требует, чтобы он сделал рапорт по делу в Окружное Отделение Детских Служб Лос-Анджелеса (ООДСЛА). По записи дневника от 27 июля, оставленной бывшим коллегой Ротмана, ясно, что Ротман помогал Чендлеру выполнить план. «Ротман написал письмо Чендлеру, советуя ему, как сообщить об оскорблении ребёнка, не вовлекая в это родителя» — запись в дневнике.
В этот момент, всё ещё не было предъявлено требований или формальных обвинений, только завуалированные утверждения, которые переплелись в жестокой схватке за опекунство. 4 августа 1993 года, однако, всё прояснилось. Чендлер и его сын встретились с Джексоном и Пелликано в отеле Westwood Marquis. На встрече с Джексоном, говорит Пелликано, Чендлер нежно обнял певца (жест, как говорят некоторые, который противоречит подозрениям о том, что Джексон причинил вред его сыну), затем он залез в карман, вытащил оттуда письмо Абрамса и начал читать строчки из него. Когда Чендлер добрался до части об оскорблении ребёнка, мальчик, как говорит Пелликано, опустил голову и затем посмотрел на Джексона с удивлённым выражением лица, словно говоря «Я не говорил этого». Когда встреча закончилась, Чендлер указал пальцем на Джексона, говорит Пелликано, и предупредил «Я собираюсь уничтожить тебя».
Позже, тем же вечером, на встрече с Пелликано в офисе Ротмана, Чендлер и Ротман предъявили свои требования — 20 миллионов долларов.
13 августа была ещё одна встреча в офисе Ротмана. Пелликано пришёл с контрпредложением — $ 350 000 за написание сценария. Пелликано говорит, что сделал предложение чтобы разрешить спор об опеке и предоставить Чендлеру возможность проводить больше времени с сыном, работая над сценарием вместе. Чендлер отклонил предложение. Ротман сделал обратное требование — сделка за три сценария или ничего — но это было отвергнуто. В дневнике бывшего коллеги Ротмана, запись от 24 августа обнаруживает разочарование Чендлера: «У меня почти была $20 миллионная сделка» — сотрудник слышал, как Чендлер говорил это Ротману.
До того, как Чендлер стал контролировать сына, единственным человеком, обвинявшим Джексона был сам Чендлер — мальчик никогда не обвинял Майкла в каких-либо неправильных действиях. Однажды это изменилось в зубном кабинете Чендлера в Беверли Хиллз.
В присуnствии Чендлера и Марка Торбинера, зубного анестезиолога, мальчику дали очень спорное лекарство — амитал натрия, который, как некоторые ошибочно думают, является сывороткой правды. После того, как мальчик провёл время в зубном кабинете, он впервые сделал утверждения против Джексона. Журналист KCBS -TV, в Лос-Анджелесе, 3 мая 1994 года сообщил, что Чендлер использовал наркотики, дав их своему сыну, но дантист стал утверждать, что он сделал это только для того, чтобы вырвать зуб сына и что мальчик уже вышел из-под влияния наркотика, когда делал заявление. Ответ для статьи Торбинера по поводу использования наркотиков в отношении мальчика, был таков: “Если я и использовал его, то это было для зуболечебных целей”.
Имеющиеся факты об амитале натрия и недавний случай его использования, утверждения мальчика, по словам нескольких экспертов, должны рассматриваться как ненадёжные, если не очень спорными.
“Это психическое вмешательство, которое не может быть надёжным подтверждением факта” — говорит доктор Резник, кливлендский психиатр. “Люди исключительно внушаемы под его воздействием. Люди, под воздействием амитала натрия будут говорить вещи, которые совершенно не соответствуют действительности”. Аминал натрия — это барбитурат, сильно действующий наркотик, который вводит людей в гипнотическое состояние, особенно если он введён внутривенно. Первоначально предназначавшийся для лечения амнезии, впервые стал использоваться во времена Второй Мировой Войны, применялся на солдатах травмированных — при некоторых нарушениях, вызванных шоком — ужасами войны. Исследования учёных 1952 года, изначально проводимые для того, чтобы подтвердить действие наркотика как сыворотки правды, показали вместо этого и его риски: под его воздействием может быть легко внушена ложная память. “Легко внушить какую-либо идею через задание нужных вопросов” — говорит Резник. Но его эффект, по всей видимо сти, даже более коварен: “Идея может стать их памятью и исследования показали, что даже когда ты говоришь им правду, они поклянутся на Библии, что это происходило на самом деле” — говорит Резник.
Недавно, ненадёжность лекарства стала проблемой для разбирательства в Верховном суде Напа Каунти, Калифорния. После прохождения многочисленных терапевтических сеансов, по крайней мере один из которых включал использование амитала натрия, 20-летняя Холли Рамона обвинила отца в своем растлении им, когда она была ребёнком. Гэри Рамона неистово отрицал обвинение и подал в суд на терапевта и психиатра дочери, которые дали ей наркотик. Этим маем присяжные согласились с Гэри Рамона, полагая, что терапевт и психиатр могли вложить память, которая была ложной. Гэри Рамона был первым, кто успешно юридически бросил вызов так называемому «феномену перепечатанной памяти», который произвёл на свет тысячи обвинений в сексуальном оскорблении за последнее десятилетие. Что касается истории Чендлера об использовании наркотика для того, чтобы успокоить своего сына во время удаления зуба, она тоже кажется сомнительной, в свете общепринятого использования наркотика. «Это абсолютно психиатрический наркотик» — говорит доктор Кеннеф Готтлиб, психиатр их Сан-Францизко, который назначает амитал натрия пациентам с амнезией. Доктор Джон Йеджила, координатор отделения анестезии и контроля над болью школы дантистов UCLA, добавляет: «Это необычно для этого препарата, чтобы быть использованным для удаления зуба. В этом нет никакого здравого смысла в то время как доступны альтернативные препараты, которые лучше и безопаснее. Этот препарат не был бы моим выбором».
Из-за потенциального отрицательного эффекта амитала натрия некоторые доктора дают его исключительно в больницах. «Я бы никогда не стал использовать лекарство, которое вмешивается в подсознание человека, если есть другие лекарства» — говорит Готтлиб. «И я бы не стал его использовать без 'приводящего в сознание' оборудования на случай аллергической реакции и только в присутствии анестезиолога». Чендлер, по-видимому, не следовал этим предписаниям. Он выполнил процедуру своему сыну в офисе и положился на зубного анестезиолога Марка Торбинера в качестве эксперта. (Именно Торбинер познакомил Чендлера и Ротмана в 1991 году, когда Ротману нужно было лечение зубов).
Характер практики Торбинера показывает, что он делал своё дело с большим успехом. «Он хвастался, что имеет $100 в месяц с одного человека и $40 000 дохода ежемесячно» — говорит Нилла Джонс, его бывшая пациентка. У Торбинера нет офиса для осмотра пациентов, более того, он ездит по различным офисам по всему городу, где делает анестезию во время процедур.
Журналу стало известно (G.Q.), что Управление США по Принудительному Лечению от Наркотиков прощупывает другой аспект деятельности Торбинера: он делает звонки на дом, распространяя наркотики — большую частью морфий и демерол – и не только после операций своим пациентам, которым он лечил зубы, но и так же, по-видимому, и людям, испытывающим боль, которые не имели ничего общего с работой дантиста. Он ездит по домам своих клиентов — некоторые из них очень известные люди — привозя коробку, похожую на коробку для рыбацких снастей, в которой находятся наркотики и шприцы. В одно время номера для его «Ягуара» читались как «SLPYDOC». Согласно Джонсу, ставка Торбинера — $350 за десяти-двадцати минутный визит. Вот, что Джонс описывает как стандартную практику: когда не ясно, на сколько долго Торбинеру придется остаться, клиент, ожидающий надвигающееся оцепенение, оставляет Торбинеру чек с не проставленными цифрами для заполнения его суммой надлежащей величины.
У Торбинера дела шли так успешно не всегда. В 1989 году он был пойман на лжи и ему предложили уйти из UCLA, где он был помощником профессора в школе дантистов. Торбинер попросил отпуск на полдня, чтобы иметь возможность соблюсти религиозные праздники, но его позже нашли работающим вместо этого в одном зубном кабинете.
Совет Зубных Экспертов выяснил, проверив верительные грамоты Торбинера, что ему запрещено законом давать лекарства самостоятельно в процедурах связанных с лечением зубов. Но существует однозначное свидетельство, что он не соблюдал эти ограничения. Факт, что по крайней мере в восьми случаях Торбинер делал общую анестезию Барри Ротману, во время процедур по трансплантации волос. Хотя обычно для местной анестезии делают уколы в скальп, «Барри так боялся боли» — говорит доктор Джеймс Де Йерман, врач из Сан Диего, который выполнял трансплантацию, «что [он] хотел был полностью быть отключённым». Де Йерман сказал, был удивлён, узнав что Торбинер дантист, приняв его за Доктора Медицины.
В другом случае, Торбинер приехал на дом к Нилле Джонс, как она говорит, и сделал ей инъекцию морфия, чтобы помочь притупить боль из-за её аппендиктомы.
16 августа, через три дня после того, как Чендлер и Ротман отклонили $350 000 предложение за сценарий, ситуация обострилась. В интересах Джун Чендлер Шварц, Майкл Фриман уведомил Ротмана, что он может собрать бумаги к следующему утру, которое смогут помочь отобрать у Чендлера мальчика. Быстро прореагировав, Чендлер отвёл сына к Мэфису Амбрамсу, психиатру, который должен был обеспечить Ротмана подтверждениями возможного случая оскорбления ребёнка. Во время трёхчасового сеанса, мальчик подтвердил, что Джексон вступил с ним в сексуальные отношения. Он говорил о мастурбации, поцелуях, ласкании сосков и оральном сексе. Здесь, однако, не было высказывания о настоящем проникновении. Это должно было быть выявлено медицинской экспертизой и таким образом обеспечить подтверждающие доказательства.
Следующий шаг был неизбежен. Абрамс, который должен был по закону доложить о любых подобных обвинениях властям, позвонил социальному работнику в Департамент Детских Служб (ДДС), который в ответ сообщил полиции. Полномасштабное расследование по делу Майкла Джексона началось.
Спустя пять дней после того, как Абрамс сообщил властям, медиа узнали о расследовании.
22 августа воскресным утром Дон Рэй, независимый репортёр из Бурбанка, был разбужен телефонным звонком. Звонивший, один из его «жучков», сказал, что выписан ордер на обыск ранчо Джексона и его владений. Рэй продал историю Лос-анжелесскому KNBC-TV, которое пустило новость в эфир в 4 часа по полудню следующего дня.
После этого, Рэй «наблюдал, как эта история мчится словно грузовой поезд» — говорит он. За двадцать четыре часа Джексон стал главной темой на 73 телевизионных новостей в Лос-анжелесском районе и был на первой полосе каждой Британской газеты. История о Майкле Джексоне и тринадцати летнем мальчике стала бешенством гиперболического масштаба, неподтверждённым слухом фактически уничтожившим грань, отделяющую таблоиды и ведущие средства массовой информации.
Степень обвинений против Джексона не была известна до 25 августа. Один человек из ДДС незаконно извлёк копию доклада об оскорблении для Дайан Даймонд из Hard Copy. В течении нескольких часов, офис Британской службы новостей в Лос-Анджелесе получил доклад и начал продавать копию любому репортёру, готовому заплатить $750. На следующий день, из украденного доклада мир узнал о живописных деталях дела. «Лёжа близко друг к другу в постели, господин Джексон запустил руку в трусики [ребёнка]» — написал социальный работник. С этого момента, освещение вскоре показало, что всё, касающееся Джексона, может быть игрой по своим законам.
«Соревнование в среде организаций новостей стали такими жёсткими» — говорит репортёр KNBC Конан Нолан, «что, истории не проверялись. Это было очень не удачно.» National Enquirer задействовал двадцать репортёров и редакторов в этой истории. Одна команда стучалась в 500 дверей в Брентвуде, пытаясь найти Ивена Чендлера и его сына. Используя записи об имуществе, они поймали Чендлера в его черном «Мерседесе». «Он не был счастлив, но за то был я!»- сказал О’Брайан, фотограф таблоида.
Затем появились ещё одни обвинители — бывшие рабочие Джексона. Первыми были Стелла и Филипп Лемаркью, бывшие экономые Джексона пытались продать свой рассказ таблоидам с помощью маклера Полы Барреси, бывшей порнозвезды. Они запросили — не больше не меньше — полмиллиона долларов, но в итоге продали интервью “The Globe”, Британскому таблоиду, всего за $15 000. Квиндойсы, пара из Филипин, которые работали в Неверленде, были следующими. Когда запрашиваемая ими цена была $100 000, они говорили, что «рука находилась вне штанишек ребёнка», Барреси рассказала продюсеру Front Line, программы PBS. «Когда их цена поднялась до $500 000, рука была уже внутри штанишек. И так продолжалось». Районная прокуратура Лос-Анджелеса заключила, что при данных обстоятельствах обе пары как свидетели были бесполезны.
Затем последовали охранники. Надеясь на главное шоссе журналистики, Дайан Даймонд из Hard Copy сказала Frontline в начале ноября 1993 года, что её программа «совершенно чиста в данном отношении. Мы не платили никаких денег за эту историю вообще». Но две недели спустя, когда обнаружился контракт Hard Copy, шоу было уличено в плате $100 000 пяти бывшим охранникам Джексона, которые планировали начать $10 миллионную судебную тяжбу, ссылаясь на несправедливое увольнение.
1 декабря, двое из тех охранников появились на программе; они были уволены, как сказала зрителям Даймонд, потому что «они знали слишком много о странных отношениях Майкла Джексона с мальчиками». В действительности, как выявили их показания под присягой три месяца спустя, было совершенно ясно, что они на самом деле никогда не видели, что Джексон делал что-либо ненадлежащее с сыном Чендлера или с любым другим ребёнком:
«Итак, вы ничего не знаете о господине Джексоне [и мальчике], не так ли?» — один из адвокатов Джексона спросил бывшего охранника Морриса Уильямса, находящегося под присягой.
«Всё что я знаю, из документов, в которых другие люди давали присягу.»
«Но не смотря на то, что кто-то возможно уже сказал, вы получили информацию о господине Джексоне [и мальчике] не из первых рук, не так ли?»
«Это верно».
«Вы говорили с ребёнком, который говорил бы вам когда-нибудь, что господин Джексон сделал что-нибудь неприличное с ним?» «Нет.»
Затем адвокат Джексона спросил, откуда Уильямс получил эти сведения: «Только то, что я слышал из средств массовой информации и что я увидел собственными глазами.»
«Хорошо. Это понятно. Вы ничего не видели своими собственными глазами, не так ли?»
«Это правильно, ничего».
(Судебная тяжба по делу охранников, начавшаяся в марте 1994 года, все еще продолжалась, когда эта статья поступила в печать.)
[ЗАМЕЧАНИЕ: Судья отклонил иск в июне 1995 года за отсутствием основания — примечание редактора]
Следующей стала горничная. 15 декабря, Hard Copy представила «Мучительный секрет горничной спальной комнаты». Бланка Франсия рассказала Даймонд и другим репортёрам, что она видела обнажённого Джексона, принимающего душ и ванну-джакузи с маленькими мальчиками. Она также сказала Даймонд, что видела своего собственного сына в компрометирующих позах с Джексоном — утверждение, которое большое жюри присяжных никогда не признавали заслуживающими доверия.
Копия показаний Франсии под присягой обнаруживает, что Hard Copy заплатили ей $20 000, и что Даймонд, проверяя эти утверждения женщины, должна была бы найти их ложными. В показаниях под присягой, опрашиваемая адвокатом Джексона, Франсия признала, что в действительности она никогда не видела Джексона, принимающего душ с кем бы то ни было, так же как и не видела его обнажённым с мальчиками в джакузи. Как она признала, на них всегда были одеты плавки.
В общей своей массе, говорит Майкл Ливайн, пресс-представитель Джексона, медиа «следовали взгляду на мир проктолога. Hard Copy был неприятен. Порочные, мерзкие и гнусные действия масс-медиа в отношении этого человека творились из сугубо эгоистических причин. [Даже] если ты никогда в своей жизни не покупал записи Майкла Джексона, ты должен быть очень заинтересован. Общество построено всего лишь на нескольких столпах. Один из них — правда. Когда ты забываешь об этом, ты находишься на скользком пути».
Расследования по делу Джексона, в которое в октябре 1993 года были вовлечены по крайней мере двенадцать детективов из Санта-Барабары и пригорода Лос-Анджелеса, подстрекалось личным восприятием одного психиатра, Мэфиса Абрамса, который не имел специализации и опыта по сексуальным оскорблениям детей. Абрамс, как отмечено в докладе ответственного работника ДДС, «чувствует, что ребёнок говорит правду». В эру широко распространённых и часто ложных обвинений в совращении детей, полиция и обвинители предавали большой вес показаниям психиатров, терапевтов и социальных работников.
Полиция завладела телефонными книгами Джексона во время набега на его резиденцию в августе и допросила около тридцати детей и их семьи. Некоторые, такие как Берт Барнс и Вэйд Робсон, сказали, что они делили кровать с Джексоном, но как и все остальные, они дали тот же ответ — Джексон не делал ничего не правильного. «Доказательства были очень полезными для нас» — говорит адвокат, работавший на защиту Джексона. «Другая сторона не имела ничего кроме широко раскрытого рта».
Не смотря на скудные доказательства, подтверждающие их веру, что Джексон был виновен, полиция напрягла все свои усилия. Два офицера полиции вылетели в Филиппины, пытаясь возродить историю Куидоусов о «руке в штанишках», но в итоге нашли её не заслуживающей доверия. Полиция также применила агрессивную технику расследования — включая преднамеренное сообщение лжи — подталкивая детей делать обвинения против Джексона. По словам нескольких родителей, жаловавшихся Берту Филдзу, офицеры говорили им совершенно ясно, что над их детьми надругались, даже если дети отрицали это родителям, что что-нибудь плохое происходило в кровати. Как Филдз выразил недовольство своем в письме начальнику Лос-анжелесской полиции Уилли Уильямсу, полиция «также запугивала детей возмутительной ложью, например: «У нас есть ваши фото в обнажённом виде», и, конечно, таких фото нет». Один офицер, Федерико Сикард, сказал адвокату Майклу Фриману, что он лгал детям, которых опрашивал и говорил им, что сам был ребёнком, над которым надругались. Сикард не отреагировал на просьбу дать интервью для этой статьи.
Всё это время Джун Чендлер Шварц отрицала обвинения, которые делал Чендлер против Джексона — до встречи с полицией в конце августа 1993 года. Офицеры Сикард и Росайбл Ферруфимо сделали заявление, которое начало менять её мнение. «[Офицеры] признали, что у них только один мальчик», говорит Фриман, который был на встрече, «но они сказали: «Мы убеждены, что Майкл Джексон причинил вред этому мальчику, потому что он идеально подходит под классический профиль педофила»».
«Нет такого понятия, как классический профиль. Они сделали совершенно глупую и абсолютно нелогичную ошибку» — говорит доктор Ральф Андервогер, психиатр из Минниаполиса, занимающийся лечением педофилов и жертв кровосмешения с 1953 года. Джексон, как он полагает, «был пригвожден» из-за «таких ложных концепций, как эта, которая позволяет выдавать себя за факт в эре истерии». На самом деле, как показали исследования Департамента Здравоохранения и Обслуживания Людей США, многие утверждения в оскорблении детей — 48% из зарегистрированных в 1990 году — на самом деле не имели места.
«Это было лишь делом времени, что бы кто-то вроде Джексона стал мишенью» — говорит Филлип Резник. «Он богатый, эксцентричный, окружён детьми, и в этом нашли его слабое место. Атмосфера такая, что рано или поздно это должно было случиться.»
Зёрна урегулирования вопроса уже были посеяны, когда расследование полиции продолжилось в обоих округах осенью 1993 года. И за кулисами началась битва между адвокатами Джексона за контроль над делом, которая в конечном счёте могла изменить направление политики защиты.
К этому моменту, Джун Чендлер Шварц и Дэйв Шварц объединились с Ивеном Чендлером против Джексона. Мать мальчика, как говорят несколько источников, боялась того, что Чендлер и Ротман могли сделать, если она не перейдёт на их сторону. Она боялась, что они могут попытаться начать против неё судебное дело и обвинить в родительской несостоятельности за то, что она позволила своему сыну спать вместе с Джексоном. Её адвокат, Майкл Фриман, с отвращением подавший в отставку, позже говорил: «Все дело было такой бедой. Я чувствовал себя с Ивеном не в своей тарелке. Он не из искренних людей, и я чувствовал, что он играет не по правилам».
Многие месяцы, обе стороны нанимали адвокатов и увольняли их, пытаясь найти лучшую стратегию. Ротман перестал быть адвокатом Чендлера в конце августа, когда Джексон выдвинул обвинения в вымогательстве против обоих. Оба затем наняли для защиты высокооплачиваемых адвокатов по уголовным делам, чтобы они представляли их. (Ротман нанял Роберта Шапиро, сейчас он главный адвокат О. Джей. Симпсона). Из дневника, который вёл бывший коллега Ротмана, до обвинений в вымогательстве, 26 августа, он услышал, как Чендлер говорил: «На карту поставлена моя задница и я могу попасть в тюрьму». Расследование по поводу обвинений в вымогательстве было поверхностным, как говорят несколько источников, поскольку «полиция никогда не принимала их всерьёз. Они могли бы сделать намного больше». Например, как это они проделали с Джексоном, полиция могла бы выписать ордера на обыск домов и офисов Ротмана и Чендлера. И когда оба, через своих адвокатов, отказались отвечать на вопросы полиции, могло быть созвано большое жюри присяжных. В середине сентября, Ларри Фельдман, адвокат по гражданским делам, имеющий должность главы Лос-анжелесской ассоциации судебных адвокатов, начал представлять сына Чендлера и непосредственно взял под контроль над ситуацией. Он начал $30 миллионную гражданскую судебную тяжбу, которая по всей видимости должна была быть началом конца.
С того момента, как новости о тяжбе разлетелись по миру, волки начали выстраиваться за дверями. По словам члена команды юристов Джексона, «Фельдман получил огромное множество писем от самых разных людей, говорящих, что над ними надругался Джексон. Они обошли их всех, пытаясь найти кого-нибудь, и они нашли ноль».
Имея в виду возможность появления вырисовывавшихся тогда уголовных обвинений против Джексона, Берт Филдз пригласил Ховарда Вейцмана, хорошо известного адвоката, защитника по уголовным делам, работающего с рядом клиентов высшего профиля, включая Джона Делорина, чьё дело он выиграл, и Ким Бессинджер, чей спор о контракте с Boxing Helena он проиграл. (Так же, на короткое время, Вейцман этим июнем был адвокатом О. Джей. Симпсона). Некоторые предсказывали будущее проблемы между адвокатами с самого начала. Не было места для двоих сильных адвокатов, привыкших руководить своими собственными шоу.
С того дня, когда Вейцман присоединился к команде защиты Джексона, «он был за урегулирование» — говорит Бонни Эзкенази, адвокат, работавшая на защиту. С Филдзом и Пелликано, всё ещё контролировавшими защиту Джексона, они приняли агрессивную стратегию. Они стойко верили в невиновность Джексона и поклялись опровергнуть обвинения в суде. Пелликано начал собирать доказательства для судебного разбирательства, которое было назначено на 21 марта 1994. «У них было очень слабое дело» — говорит Филдз — «Мы хотели бороться. Майкл хотел бороться и пройти судебный процесс. Мы чувствовали, что могли победить».
Разногласия внутри лагеря Джексона усугубились 12 ноября, после того, как на пресс конференции атташе Джексона объявил, что певец отменяет оставшуюся часть мирового турне, чтобы пройти реабилитационную программу лечения и избавиться от пристрастия к болеутоляющим средствам. Позднее Филдз сказал репортёрам, что Джексон «едва ли был способен адекватно действовать на интеллектуальном уровне». Другие из лагеря Джексона чувствовали, что представлять певца некомпетентным было ошибкой, «Это было важно» — говорит Филдз — «говорить правду. [Ларри] Фриман и пресса приняли позицию, что Майкл пытался скрыться и это была отговорка. Но это не было отговоркой».
23 ноября, конфликт обострился. Основываясь на информации, которую, как он говорит, получил от Вейцмана, Филдз сказал в зале судебного заседания, переполненной репортёрами, что обвинительный акт против Джексона по-видимому неминуем. У Филдза была причина делать такое заявление — он пытался отсрочить гражданскую тяжбу по делу о мальчике, на основании того, что имеет место предстоящее уголовная тяжба, которая должна быть рассмотрена первой. Вне зала судебного заседания, репортёры спросили, зачем Филдз сделал это заявление, на которое Вейцман ответил совершенно ясно, что Филдз «переговорил сам себя». Комментарий вывел из себя Филдза: «Потому что это не было правдой» — говорит он — «Это было просто оскорбительно. Я очень расстроен Ховардом». На следующей неделе Филдз отправил письмо, в котором уведомил Джесона о своей отставке.
«Там была огромная группа людей и все хотели делать разные вещи, это было все равно что двигаться через патоку, чтобы найти решение» — говорит Филдз. «Это был кошмар, и я хотел выйти из всего этого к чёртовой матери». Пелликано, известный своей агрессивной манерой ведения дела, подал в отставку в то же время.
Вместе с ушедшим Пелликано и Филдзом, Вейцман уволил Джонни Кокрэна, хорошо известного гражданского адвоката, который сейчас помогает в защите О. Джей. Симпсона. И Джон Бранка, которого как главного консультанта Джексона в 1990 году заменил Филдз, вернулся на арену. В конце 1993 года, когда Окружные Прокуратуры в обеих округах Санта Барбары и Лос-Анджелеса собрали большие жюри присяжных чтобы выяснить, должны ли быть выдвинуты государственные уголовные обвинения в преступлении против Джексона, защита изменила направление стратегии и серьезно заговорила об урегулировании дела гражданским путём, хотя его новая команда тоже верила в невиновность Джексона.
Как могла сторона Джексона выйти из игры в суде и согласиться на улаживание дела вне суда, оставив его утверждения в невиновности, против которых были всего лишь спорные доказательства? Его адвокаты, очевидно, решили, что было очень много факторов, которые говорили против придания дела гражданскому суду. Среди них был тот факт, что эмоциональная хрупкость Джексона была бы испытываемой репрессивными средствами массовой информации, которые с удовольствием будут досаждать певцу как чума день за днём во время суда, а суд может продлиться целых шесть месяцев *. Политика и расовая принадлежность также имеют значение — особенно в Лос-Анджелесе, где всё ещё приходят в себя от тяжёлых испытаний, связанных с Родни Кингом — и защита боялась, что нельзя рассчитывать на то, что судом закон может быть не учтён для осуществления правосудия. И также, нужно принять во внимание то, что среди присяжных были люди разных национальностей. Как говорит один из адвокатов: «Они представили, что латиноамериканцы могут не любить Джексона за то, что у него есть деньги, чёрные должны негодовать на него за 'попытку быть белым', и белые могут иметь затруднения, рассматривая проблему растления детей.» По мнению Резника, «истерия так велика и клеймо [о растлении детей] так сильно, что от этого нет защиты».
Адвокаты Джексона так же беспокоились о том, что может случиться, если последует уголовное судебное разбирательство, особенно в Санта Барбаре, где большой частью белое, консервативно настроенное общество, как в средних так, и в высших классах. В любом случае, который бы защита не рассматривала, гражданское судебное разбирательство было слишком большим риском. Решив урегулировать вопрос гражданским путём, как говорят источники, адвокаты представляли, что они могли бы предупредить уголовное судебное разбирательство через молчаливое понимания того, что Чендлер может согласиться представить сына недоступным для дачи показаний.
Другие, приближённые к делу, говорят, что решение урегулировать дело так же возможно имеет нечто общее с другим фактором — репутацией адвокатов. «Можете себе представить, что могло бы случиться с адвокатом, проигравшим дело Майкла Джексона?» — говорит Энтони Пелликано. «Здесь нет пути для всех трёх адвокатов выйти победителями, если они не урегулируют вопрос. Единственный человек, который от этого проигрывает — Майкл Джексон». Но Джексон, говорит Бранка, «изменил свое мнение [о предании дела суду], когда вернулся в страну. Он не видел насколько массивным было освещение, и насколько враждебным оно было. Он просто хотел, чтобы всё кончилось».
По другую сторону, отношения между членами семьи мальчика ожесточились. Во время встречи в офисе Ларри Фельдмана в конце 1993 года, Чендлер, по некоторому источнику, «совершенно потерял контроль и избил Дэйва [Шварца]». Шварц, живший отдельно от Джун к этому времени, был уже отстранён от принятия решений, которые могли бы воздействовать на его приёмного сына, и он был обижен Чандером за то, что забрал мальчика и не вернул его.
«Дэйв рассердился и сказал Ивену, что это всё было вымогательством, Ивен встал, подошел и начал бить Дэйва» — говорит другой источник.
Для каждого, жившего в Лос-Анджелесе в январе 1994, было две главных темы для обсуждения — землетрясение и урегулирование дела Джексона. 25 января, Джексон согласился заплатить мальчику неназванную сумму. Днём ранее, адвокаты Джексона отозвали из суда обвинения в вымогательстве против Ротмана и Чендлера.
Действительная сумма урегулирования дела никогда не была раскрыта, хотя слухи обозначили сумму в $20 миллионов *. Один источник говорит, что Чендлер и Джун Шварц получили вплоть до $2 миллионов каждый, в то время как адвокат Фельдман возможно получил 25% в качестве условленного гонорара. Остальные деньги будут оформлены в качестве доверенности на мальчика и будут выплачиваться под надзором опекуна, назначенного судом.
«Помните, это дело всегда было о деньгах» — говорит Пелликано — «и Ивен Чендлер закончил тем, что всё-таки получил то, что хотел». Пока Чендлер всё ещё опекун своего сына, полагают некоторые источники, это логически означает, что отец имеет доступ ко всем деньгам, которые получает его сын.
К концу мая 1994 года, Чендлер, наконец, проявил своё намерение завершить работу дантистом. Он закрыл офис в Беверли Хиллз, ссылаясь на то, что его преследуют сторонники Джексона. Согласно условиям урегулирования дела, Чендлеру было запрещено писать о деле, но его брат, Рэй Чармац, по некоторым сообщениям, пытался заняться написанием книги.
То, что могло обернуться никогда нескончаемым делом, этим прошедшим августом, оба Барри Ротман и Дэйв Шварц (два главных игрока, не учтенных в урегулировании) завели гражданские дела против Джексона. Шварц утверждает, что певец разбил его семью. Судебный иск Ротмана обвиняет Джексона в клевете и злословии, также как и его исходную команду защиты — Филдза, Пелликано и Вейцмана — за обвинения в вымогательстве. «Обвинение [в вымогательстве]» — говорит адвокат Ротмана Эйткин — «совершенная неправда. Мистер Ротман был выставлен на посмешище общественности, был предметом криминального расследования и это привело к потере прибыли». (По-видимому, некоторая сумма из потерянной Ротманом прибыли — это огромный гонорар, который он мог бы получить, если бы мог продолжать быть адвокатом Чендлера во время разрешения дела).
Что касается Майкла Джексона, то «он преуспевает в жизни», говорит публицист Майкл Левин. Теперь женатый, недавно Джексон также записал три новых песни для альбома лучших хитов и закончил снимать новое музыкальное видео, названное «History».
И что же получилось из громадного следствия по делу Джексона? Полицией и прокуратурами двух юрисдикций Были потрачены миллионы долларов, большим жюри присяжных опрошены 200 свидетелей, включая 30 детей, знавших Джексона, не было найдено ни одного свидетеля для подтверждения незаконных действий Джексона (в июне 1994, всё ещё надеясь найти хотя бы одного свидетеля, три прокурора и два полицейских детектива вылетели в Австралию задать вопросы Уэйду Робсону, мальчику, который подтвердил, что спал в одной постели с Джексоном. Однако по прибытии они ничего не добились: мальчик сказал, что ничего плохого не происходило).
Единственные утверждения, направленные против Джексона, были сделаны только одним ребёнком и только после того, как мальчику ввели гипнотический наркотик, который известен как повышающий восприимчивость к внушениям.
«Я нахожу дело подозрительным» — говорит доктор Андервогер, психиатр из Миннеаполиса — «именно из-за единственности свидетельских показаний, которые исходят только от одного мальчика. Это было совершенно неправдоподобно. Настоящие педофилы за свою жизнь имеют в среднем 240 жертв. Это прогрессирующее расстройство. Они никогда не удовлетворены».
Принимая во внимание слабое свидетельство, имеющееся против Джексона, кажется маловероятным, что он мог бы быть признан виновным, если бы дело было передано в суд. Но суду общественного мнения нет ограничений. Люди свободны спекулировать и предполагать так, как они хотят и эксцентричность Джексона делает его уязвимым перед вероятностью того, что общественность предполагает худшее о нём.
Так возможно ли, что Джексон не совершал преступления, что он тот, кем был всегда — защитник, а не растлитель детей? Адвокат Майкл Фриман думает так: «У меня такое чувство, что Джексон не делал ничего неправильного и эти люди [Чендлер и Ротман] увидели благоприятный момент и запрограммировали это. Я уверен, что дело было в деньгах».
По замечаниям некоторых обозревателей, история Майкла Джексона демонстрирует опасную власть обвинения, против которого часто нет никакой защиты — особенно когда обвинения затрагивают тему сексуального оскорбления ребёнка. Другим ясно теперь еще и то, что полиция и прокуроры потратили миллионы долларов на создание дела, оснований которого никогда не существовало.
Статья: © Мэри Фишер — старший автор для Джи Кью, Лос-Анджелес, 1994 год.
Перевод: © Екатерина Кофман, 2000 год, © Денис Р. Соляхов, 2000 год.
Редакция: © Денис Р. Соляхов, 2000, 2001 годы.
Майкл Джексон возглавил список самых богатых покойных знаменитостей, который ежегодно составляет журнал Forbes.
За год продажа альбомов Джексона, доходы от фильма-концерта "This Is It", шоу Cirque du Soleil, авторские права и плата за использование имени певца принесли его наследникам 275 миллионов долларов.
В аналогичном списке, опубликованном Forbes в 2009 году спустя несколько месяцев после скоропостижной кончины Джексона, певец занимал третью строчку с посмертным доходом в 90 миллионов долларов.
На втором месте в списке самых богатых покойников-знаменитостей разместился Элвис Пресли. "Король рок-н-ролла" - постоянный участник таких рейтингов Forbes, неоднократно занимавший в них первую строчку. В 2010 году, по подсчетам экспертов журнала, Пресли "заработал" для своих наследников 60 миллионов долларов.
Третью строчку занял автор "Властелина колец" и "Хоббита" Дж.Р.Р. Толкиен с 50 миллионами долларов посмертных доходов. Четвертым стал Чарльз Шульц - автор комиксов "Peanuts" о собачке Снуппи и ее хозяине Чарли Брауне - с 33 миллионами долларов. Замыкает пятерку самых богатых покойников Джон Леннон с 17 миллионами долларов. Толкиен, Шульц и Леннон также не первый раз попадают в список знаменитостей, чье имя и творческое наследие продолжают приносить прибыль и после их кончины.
Новыми участниками списка самых богатых покойников в 2010 году стали экс-владелец бейсбольной команды Yankees Джордж Стейнбреннер, занявший 9-е место с 8 миллионами долларов, и шведский писатель Стиг Ларссон, автор всемирно популярной детективной трилогии "Миллениум". Ларссон с 18 миллионами долларов посмертного дохода разместился на 6 месте.
Другими участниками списка, включающего 13 имен, стали: автор детских сказок Доктор Зюс (настоящее имя Теодор Жизель - 7-е место 11 миллионов долларов; Альберт Эйнштейн - 8-е место 10 миллионов долларов; автор мюзиклов Ричард Роджерс - 10-е место 7 миллионов долларов; музыкант Джими Хендрикс и актер Стив Маккуин разделившие 11-е место с доходом в 6 миллионов долларов; телепродюсер Аарон Спеллинг - 12-е место 5 миллионов долларов.
Лидер прошлогоднего рейтинга - модельер Ив Сен-Лоран - на этот раз в число самых богатых покойников не попал. Напомним, что в 2009 году наследники Сен-Лорана получили около 300 миллионов долларов, в основном, за счет продажи принадлежащей ему коллекции предметов искусства.
До О. Джей. Симпсона, был Майкл Джексон — другой популярный чёрный артист, который был потрясён обвинениями выдвинутыми против него и затрагивающими его личную жизнь. Обвинения в том, что Джексон растлил 13-летнего мальчика, вызвали многомиллионную судебную тяжбу, два разбирательства большого жюри присяжных и постыдный цирк, который устроили средства массовой информации. В ответ, Джексон завёл дело о вымогательстве против некоторых из его обвинителей. В конечном счёте, иск был отозван из суда за определённую сумму, оцениваемую в $20 миллионов *. Никаких обвинений в преступлении не было предъявлено полиция или большими жюри присяжных. В августе 1994 года, Джексон снова попал в сводку новостей, когда Лиза Мари Пресли, дочь Элвиса, сообщила, что она и певец женаты.
Как только пыль осела на один из самых худших эпизодов крайности средств массовой информации, прояснилась одна вещь: американская общественность никогда не слышала защиту Майкла Джексона. До этого момента.
Конечно, невозможно доказать обратное — то есть доказать, что чего-либо не случилось. Но можно присмотреться к тем людям, кто делал голословные утверждения против Майкла и таким образом проникнуть внутрь их характера и мотивов. То, что получилось из этого исследования, основано на судебных документах, записях дел и бесчисленных интервью — убедительный аргумент того, что Джексон никому не причинил вреда и что он, возможно, сам стал жертвой хорошо продуманного плана, составленного для того, чтобы выжать из него деньги.
Более того, эта история, являющая результатом поисков в ранее не исследованной области, радикально отличается от той басни, что была так раскручена желтой прессой и даже основными журналистами. Эта история алчности, амбиций, ложного понимания со стороны некоторой части полиции и обвинителей, лености и любви к сенсациям СМИ и использования сильного гипнотического наркотика. Это также история и о том, как судебное дело было просто выдумано.
Ни Майкл Джексон, ни его теперешние адвокаты не согласились дать интервью для этой статьи. Возможно они решили бороться с гражданскими обвинениями и пойти на суд, что следовательно могло служить основой защиты Джексона — так же как основанием к дальнейшим обвинениям в вымогательстве самим обвинителям, которые могли бы хорошо реабилитировать певца.
Беды Майкла начались, когда его фургон сломался на Wiltshire Boulevard в Лос-Анджелесе в мае 1992 года. Застряв на середине улицы с сильным движением, Майклу помогла жена Мела Грина, служащего агентства по сдаче в аренду машин, находящегося в миле от места происшествия. Грин поехала туда за помощью. Когда Дэйв Шварц, владелец агентства, услышал о том, что Грин везёт Джексона в агентство, он позвонил своей жене Джун и сказал ей подъехать с их 6-летней дочкой и сыном от предыдущего брака. Мальчик, тогда ему было 12 лет, был большим фанатом Джексона. По прибытии, Джун Чендлер Шварц рассказала Майклу о том, как её сын посылал ему рисунок, после того, как с Майклом произошел несчастный случай — у него загорелись волосы во время съёмок рекламы для «Пепси». Потом она дала Майклу номер их домашнего телефона.
«Это было больше похоже на то, что она передавала, почти навязывала, мальчика ему» — рассказывает Грин — «Я думаю, Майкл думал, что он в долгу перед этим мальчиком, тогда это всё и началось».
Некоторые факты об отношениях бесспорны. Джексон начал звонить мальчику и дружба росла. После того, как Майкл вернулся из турне, три месяца спустя, Джун Чендлер Шварц, её сын и дочь стали регулярными гостями в Неверленде, ранчо Джексона в предместье Санта-Барбары. В течении следующего года, Майкл одаривал мальчика и его семью вниманием и подарками, включая совместные видеоигры, просмотры фильмов, походы в магазины игрушек «R» US и поездки по всему миру — от Лас-Вегаса и Диснейленда до Монако и Парижа. В марте 1993 года, Майкл и мальчик часто были вместе и даже спали в одной комнате. Джун Чендлер тоже стала близка к Джексону и он понравился ей очень сильно. «Он был самым добрым человеком из всех, кого она когда-либо встречала» — говорит один из ее друзей.
Странности Джексона — от его пластических операций до предпочтения компании детей — были широко известны. И хотя было необычно, для 35-летнего мужчины, спать с 13-летним ребёнком, мать мальчика и другие близкие к Джексону, никогда не думали, что это странно. Поведение Джексона лучше понимается, если рассматривать его в купе с его собственным детством.
«В противоположность тому, что вы могли бы думать, жизнь Майкла Джексона не была прогулкой по парку» — говорит один из адвокатов. Детство Джексона определённо остановилось — его неортодоксальная жизнь началась, когда ему было 5 лет и он жил в Гери, Индиана. Майкл провёл свою юность в студиях звукозаписи, на площадках, выступая перед миллионами незнакомцев и жил в бесконечных рядах комнат отелей. Кроме восьми братьев и сестёр, Майкл был окружён взрослыми, которые безжалостно давили на него, особенно его отец — Джо Джексон — строгий, не склонный к проявлениям любви человек, который бил своих детей.
Ранние переживания Джексона переросли в один из видов задержки развития, многие говорят, что он стал ребёнком в теле мужчины. «У него никогда не было детства» — говорит Берт Филдз, бывший представитель Джексона. «Оно у него есть сейчас. Его приятели 12-летние малыши. Они дерутся подушками и бросаются едой». Интерес Майкла к детям перерос в гуманитарные усилия. Многие годы он отдавал миллионы в благотворительные организации помощи детям, включая его собственную Heal the World Foundation.
Но есть и другой контекст — тот, что приходится делать во времена, в которых мы живём — в нём большинство наблюдателей могли бы дать оценку поведения Джексона. «Отдав должное тому замешательству и истерии, что творится по поводу сексуального оскорбления детей» — говорит доктор Филип Резник, известный кливлендский психиатр — «Любой физический или воспитательный контакт с ребёнком может быть расценен как подозрительный и взрослый может быть легко обвинён в сексуальных домогательствах».
Сначала, участие Джексона в жизни мальчика приветствовалось всеми взрослыми в жизни этого ребёнка — его матерью, отчимом и даже родным отцом, Ивеном Чендлером (который так же отказался от интервью для этой статьи). Ивен Роберт Чармац родился в Бронксе в 1944 году. Чендлер неохотно шёл по стопам отца и братьев и стал дантистом. «Он ненавидел быть дантистом» — говорит друг семьи — «Он всегда хотел быть писателем». После переезда в 1973 году в Вест Палм Бич для зубоврачебной практики, он изменил свою фамилию, думая, что Чармац «звучит слишком по-еврейски» — говорит его бывший коллега. Надеясь когда-нибудь стать сценаристом, Чендлер переехал в Лос-Анджелес со своей женой, Джун Уонг, привлекательной евроазийкой, которая недолго работала моделью.
В карьере дантиста Чендлера были сомнительные моменты. В декабре 1978 года, работая в Семейном Центре Crenshaw, клинике в районе Лос-Анджелеса с населением, получающим низкие доходы, Чендлер восстанавливал пациенту сразу 16 зубов за один приём. Проведя экспертизу работы, Совет Зубных Экспертов утвердил заключение, в котором обнаружил: «грубое невежество и/или неэффективность» в его профессиональной деятельности. Совет аннулировал его лицензию; однако закрытие лицензии было заменено, и, вместо этого, коллегия приостановила его деятельность на 90 дней и дала ему испытательный срок в 2,5 года. Опустошенный, Чендлер покинул город и отправился в Нью-Йорк. Он написал сценарий для фильма, но не мог продать его.
Месяцы спустя, Чендлер вернулся в Лос-Анджелес со своей женой и продолжил работать зубным врачом. К 1980 году, когда родился их сын, брак был на грани разрыва. «Одна из причин, почему Джун бросила Ивена — это его характер» — говорит друг семьи. Они развелись в 1985. Суд присудил опеку над мальчиком его матери и обязал Чендлера платить 500$ в месяц в качестве алиментов, но, если просмотреть документы, можно обнаружить, что в 1993, когда разразился скандал с Джексоном, Чендлер был должен своей жене 68 000 $ — долг, который она в конечном счёте простила.
За год до того, как Джексон вошел в жизнь его сына, у Чендлера появилась вторая серьёзная профессиональная проблема. Одна из его пациенток, модель, подала на него в суд за небрежность в лечении зубов, после того как он делал реставрацию одного из её зубов. Чендлер утверждал, что эта женщина подписала соглашение, по которому она якобы была предупреждена о возможных рисках. Но когда Эдкин Зинмен, её адвокат, попросил показать оригинал соглашения, Чендлер сказал, что документы были украдены из салона его «Ягуара». Он представил дубликат. Зинмен подозревал, но не мог проверить подлинность этих записей. «Это просто исключительное совпадение, что они были украдены» — говорит теперь Зинмен — «Это то же самое, что говорить 'Собака съела мою домашнюю работу'». Дело было в конечном счете улажено вне суда за не оглашенную сумму.
Несмотря на такие препятствия, Чендлер после этого успешно вёл практику в Беверли Хиллз. И он к тому же получил свой первый прорыв в Голливуд в 1992 году, когда был одним из сценаристов фильма Мела Брукса «Робин Гуд: Человек в трико». До того времени, когда Майкл Джексон вошёл в жизнь его сына, Чендлер не проявлял никакого интереса к мальчику. «Он продолжал обещать купить ему компьютер, так чтобы они могли бы работать над сценариями вместе, но он этого так никогда и не сделал» — говорит Майкл Фриман, прежний адвокат Джун Чендлер Шварц. Чендлер продолжал зубную практику и завёл новую семью с двумя маленькими детьми от его второй жены, общественного адвоката.
Сначала, Чендлер приветствовал и поощрял дружбу своего сына и Майкла Джексона, хвастался об этом друзьям и партнерам. Когда мальчик и Джексон остановились у Чендлера, в мае 1993, Чендлер призывал Майкла проводить больше времени с его сыном в его доме. Согласно источникам, Чендлер даже предложил Джексону сделать пристройку к дому, так чтобы певец мог остаться у него. Позвонив в районный центр и узнав что это невозможно, Чендлер сделал другое предложение — чтобы Джексон просто построил ему новый дом.
В тот же месяц, мальчик, его мать и Майкл полетели в Монако на World Music Awards. «Ивен начал ревновать из-за того, что его не взяли и чувствовал себя покинутым» — говорит Фриман. По возвращении, Джексон и мальчик снова остановились у Чендлера, что удовлетворило его — пятидневный визит, во время которого они спали в одной комнате вместе со сводным братом мальчика. Хотя Чендлер признал, что Джексон и мальчик всегда были одеты, когда бы он их ни видел в постели вместе, он утверждал, что это произошло как раз в то время и его подозрения в сексуальном домогательстве были подтверждены. Ни разу Чендлер не утверждал, что он был свидетелем сексуальных домогательств со стороны Джексона.
Чендлер стал все более зависимым, придумывая угрозы, которые отчуждали Джексона, Дэйва Шварца и Джун Чендлер Шварц. В начале июня 1993 года, Дэйв Шварц, который был в дружеских отношениях с Чендлером, тайно записал на пленку длинный телефонный разговор между ними. Во время разговора, Чендлер говорил о своей заинтересованности относительно сына, и своей злости на Джексона и бывшую жену, которую он описал как холодную и бессердечную. Когда Чендлер пытался «получить её внимание», чтобы обсудить свои подозрения насчёт Джексона, говорит он на кассете, она сказала ему : «А не пошел бы ты на ….»
«У меня были хорошие отношения с Майклом» — сказал Чендлер Шварцу. «Мы были друзьями. Мне он нравился и я уважал его и всё, что он есть. Не было причины, по которой он должен был перестать звонить мне. Я сидел однажды в комнате и говорил с Майклом и сказал ему действительно то, что я хочу от всех этих отношений. Что я хочу».
Признаваясь Шварцу в том, что он «прорепетировал», что говорить, а что не говорить, Чендлер никогда не упоминал деньги во время разговора. Когда Шварц спросил, что же сделал Джексон, что сделало Чендлера таким расстроенным, Чендлер сослался только на то, что: «Он разбил мою семью. [Мальчик] был соблазнён властью и деньгами этого парня». Оба мужчины неоднократно говорили о себе, как о бедных отцах мальчика.
Кроме того, на кассете Чендлер указал на то, что он готовился выступить против Джексона:
«Это уже обдумано» — сказал Чендлер Шварцу. «Есть другие люди, вовлеченные в дело, которые ждут моего звонка в определённый момент. Я заплатил им, чтобы они сделали это. Всё будет происходить согласно определённому плану, который не только мой. Однажды я позвонил, этот парень (его адвокат, Барри К. Ротман, вероятно) собирается уничтожить всех, кто включён — любым окольным, гадким, мучительным путём, каким он только сможет сделать это. И я дал ему все полномочия сделать это».
Затем Чендлер предсказал то, что обнаружилось только шесть недель спустя: «И если я доведу это до конца, я выиграю этот матч. Я получу всё, что хочу и они будут уничтожены навсегда. Джун потеряет [опеку над сыном]…и карьера Майкла окончится». «Это поможет [мальчику]?» — спросил Шварц.
«Это меня не волнует» — ответил Чендлер. «Это будет больше чем кто-либо из нас мог себе представить. Целая бомба взорвётся скоро над всеми и уничтожит всех полностью. Будет резня, если я не получу того, чего хочу».
Вместо того, чтобы пойти в полицию, казалось бы, самое подходящее действие в ситуации подозрения на растление ребенка, Чендлер обратился к адвокату. И не просто к какому-то адвокату. Он обратился к Барри Ротману.
«Этот поверенный, которого я нашел... Я выбрал самого гадкого сукина сына которого я только мог бы найти» — Чендлер сказал в записанном на пленку разговоре со Шварцем. «То, что он хочет сделать — вытащить это на публику так быстро, как он только сможет, с таким масштабом, как он только сможет и унизить стольких людей, скольких сможет. Он гадкий, подлый, он очень умён и жаждет общественного внимания.» (через своего поверенного, Вайли Эйткена, Ротман отказался дать интервью для этой статьи. Эйткин согласился ответить на основные вопросы, ограниченные только делом Джексона, да и то только на те, которые не касаются Чендлера или мальчика.) Зная Ротмана, рассказывает один из бывших коллег Ротмана, который работал с ним во время дела Джексона и вёл дневник, записывая то, что говорили и делали Ротман и Чендлер в офисе Ротмана, можно поверить, что Барри мог «выдумать весь этот план. Это [утверждения против Джексона] вписывается в границы его характера — делать что-то подобное этому». Информация, предоставленная бывшими клиентами Ротмана, сотрудниками и служащими, обнаруживает образцы манипуляции и обмана.
Ротман имеет общеюридическую практику в Century City. В одно время, он совершал сделки по музыкальным и концертным делам Литтл Ричарда, Роллинг Стоунз, The Who и Оззи Озборна. Золотые и платиновые записи, бывшие напоминанием тех дней, всё ещё висят на стенах его офиса. Со своей серо-белой бородой и вечным загаром — который он поддерживает в солярии своего дома — Ротман напоминает бывшего клиента из «а Leprechaun» (Лепрекон). Для бывших служащих, Ротман — «демон» с «ужасающим характером». Его самое заветное имущество, по словам знакомых, это его Ролс-Ройс Cornishe, с номером «BKR1 ».
За многие годы, Ротман нажил себе так много врагов, что его бывшая жена однажды выразила своему поверенному удивление, что хотя бы кто-то «не сделал его». У него репутация жестокого человека. «Он кажется профессиональным беглецом. Он почти некому не платит» — заключил следователь Эд Маркус (в докладе, зарегистрированном в Лос-анжелесском Высшем Суде, как часть процесса против Ротмана) после исследования списка кредиторов данного адвоката, который содержал более чем тридцать кредиторов и обвинителей, которые охотятся за ним. Вдобавок, более чем двадцать гражданских исков, в которых был вовлечён Ротман, были поданы в Верховный Суд, отдельные жалобы поступали на него в Комиссию по Труду и дисциплинарные действия за три инцидента были возбуждены против него адвокатурой штата Калифорния. В 1992 году, его деятельность приостановили на 1 год, и, хотя эта приостановка была в силе, вместо этого ему дали испытательный срок.
В 1987, Ротман заработал 16800 $, ведя дела об алиментах и плате на содержания детей. Через своего адвоката, его бывшая жена Джоан Ворд угрожала забрать имущество Ротмана, но он согласился отдать долг по-хорошему. Год спустя, после того как Ротман всё ещё не заплатил, адвокат Ворд попытался забрать в качестве долга дорогой дом Ротмана на Шермен Оэкс. К их удивлению, Ротман сказал, что он больше не владеет домом: тремя годами ранее, он заложил имущество в ломбардной компании Tihoa Operations, Inc., панамской акционерной корпорации. Как сказал адвокат Ворд, Ротман утверждал, что от Tihoa у него было 200 000 $ наличными в его доме и как раз в ту самую ночь его ограбили, отобрали деньги угрожая пистолетом. Единственный путь, которым он мог возместить убыток — это отдать дом Tihoa, сказал он им. Ворд и её адвокат подозревали что весь сценарий был уловкой, но они никогда не смогли бы это доказать. И только после того как заместители шерифа отбуксировали Роллс Ройс Ротлера, он начал платить им то, что был должен.
Документы, собранные Лос-анжелесским Верховным Судом, подтвердили подозрения Ворд и её адвоката. Они показывают, что Ротман создал сложную сеть счетов иностранного банка и ломбардных компаний, для того чтобы скрыть часть имущества — в частности, его дом и более чем $531 000 дохода от его возможной продажи в 1989 году. Следы этих компаний, включая Tihoa, ведут к Ротману. Он купил Панамскую ломбардную компанию (существующая, но не действующая фирма) и устроил дело так, что хотя его имя не должно было появляться в перечне её должностных лиц, он мог иметь безусловную власть поверенного, что позволяло ему контролировать передвижения денег внутри фирмы и вне её.
Между тем, служащие Ротмана получали оплату нисколько не лучше, чем его бывшая жена. Бывшие служащие говорят, что им иногда приходилось выпрашивать свои заработанные чеки. И иногда, чеки, которые они наконец получали, могли быть необналичиваемыми в банке. Он не мог удержать юридических секретарей. «Он унижал и оскорблял их» — говорит один из них. Временные работники натерпелись худшего. «Он мог использовать их в течение двух недель» — добавляет юридический секретарь — «Затем уволить, крича на них и говоря, что они были глупыми. Затем он мог сказать агентству, что он был неудовлетворён временным работником и не заплатит». Некоторые агентства в конечном счёте стали умнее и заставляли Ротмана платить наличные до того, как они будут иметь с ним дело.
Привлечение Ротмана к дисциплинарной ответственности адвокатурой штата в 1992 году вышло за рамки дела о конфликте интересов. Годом ранее, на Ротмана подала иск клиентка Муриел Меткалф, которую он представлял на слушаниях об опеке и помощи ребёнку; Меткалф обвинила его в смягчении её иска. Через четыре месяца после того, как Меткалф уволила его, Ротман, не уведомляя её, начал представлять компанию её ушедшего спутника, Боба Бруцмена.
Случай показателен по другой причине: это показывает, что Ротман имел некоторый опыт в делах, связанных с растлением малолетних, ещё до скандала с Джексоном. Меткалф, когда Ротман всё ещё был её адвокатом, обвиняла Бруцмена в растлении их ребёнка (что Бруцмен отрицал). Знание Ротмана об обвинениях Меткалф не помешали ему начать работать на компанию Бруцмана, за что он и был привлечен к дисциплинарной ответственности.
К 1992 году Ротман скрывался от огромного числа кредиторов. Корпоративное агентство по недвижимому имуществу Folb Manegement , было одним из них. Ротман задолжал компании $53 000 (возврат арендной платы и проценты за офис на Сансет Бульвард). Folb преследовала его в судебном порядке. Тогда Ротман выдвинул ответные обвинения, утверждая, что охрана здания была настолько неадекватна, что однажды ночью воры смогли украсть ценное оборудование более чем на $ 6 900 из его офиса. В ходе слушаний, адвокат Folb сказал суду: «Мистер Ротман не из тех, чьё слово может быть принято за истину».
В ноябре 1992 года, у Ротмана имел свою юридическую фирму, на хвосте которой было банкротство по показаниям 13 кредиторов — включая Folb Manegement с долгами суммой на $ 880 000 и не подтверждённым имуществом. Просмотрев бумаги о банкротстве, бывший клиент, на которого Ротман подал иск за неуплату $ 400 000 гонорара за юридические услуги, заметил, что в списке Ротмана не числилось имущества на сумму $ 133 000. Бывший клиент угрожал разоблачить Ротмана за «обман кредиторов» — уголовное преступление — если он не прекратит судебную тяжбу. Загнанный в угол, Ротман отозвал иск в считанные часы.
За шесть месяцев до заявления о банкротстве, Ротман передал право владения своим Роллс-Ройсом фиктивной компании Майо, которую он контролировал. Тремя годами ранее, Ротман заявлял другого владельца машины — Longridge Estates, отделение Tinoa Operations, компанию, которая держала документы на его дом. В бумагах корпорации, заведенными Ротманом, адреса указанные для Tinoa и Longridge были одинаковы: 1554 Cahuenga Boulevard — который, как оказалось, был адресом китайского ресторана в Голливуде.
С участием этого человека, в июне 1993 года Ивен Чендлер начал выполнять «некий план», на который он ссылался в записанном на кассету разговоре с Дэйвом Шварцем. В конце месяца, Чендлер посвятил свою бывшую жену в свои подозрения. «Она думала, что всё это чушь» — говорит её бывший адвокат, Майкл Фриман. Она сказала Чендлеру, что осенью хочет забрать из сына из школы для того, чтобы они смогли бы сопровождать Майкла в мировом турне «Dangerous». Чендлер разозлился и, по нескольким источникам, угрожал предъявить общественности доказательства, как он утверждал, которые у него были на Джексона. «Какой родитель в здравом уме хотел бы вытащить своего ребёнка в центр внимания общественности» — спрашивает Фриман — «Если что-либо вроде этого действительно имело место, вам бы захотелось защитить своего ребёнка».
Майкл попросил своего тогдашнего адвоката Берта Филдза, вмешаться. Один из самых видных адвокатов, работавших сфере индустрии развлечений, Филдз представлял Майкла с 1990 года и вёл переговоры с Sony о самой большой когда-либо совершавшейся музыкальной сделке, с доходами, оцениваемыми предположительно в 700 миллионов долларов. Филдз привлёк сыщика Энтони Пелликано, чтобы он помог расставить всё на свои места. Пелликано делал всё в сицилианском стиле, будучи отчаянно преданным тем, кто ему нравился и безжалостным, жестким по отношению к своим врагам.
9 июля 1993 года, Дэйв Шварц и Джун Чендлер Шварц проиграли записанный ими разговор для Пелликано. «Прослушав кассету за десять минут, я понял, что это было о вымогательстве» — говорит Пелликано. В тот же день, он подъехал к Джексоновскому владению Century City, где гостили сын Чендлера и сводная сестра мальчика. Вне присутствия Джексона, Пелликано «осуществил визуальный контакт с мальчиком» и задал ему, как он говорит «однозначные вопросы": «Майкл когда-нибудь прикасался к тебе? Ты когда-нибудь видел его голым в постели?» Ответ на все эти вопросы был нет. Мальчик неоднократно отрицал, что что-либо в постели имело место. 11 июля, после того, как Майкл отказался встретиться с Чендлером, отец мальчика и Ротман продвинули вперёд другую часть плана — им нужно было получить опеку над мальчиком. Чендлер попросил свою бывшую жену позволить ребёнку остаться с ним «на одну недельку». Как сказал позже Берт Филдз в письменном показании под присягой для суда, Джун Чендлер Щварц поз волила мальчику уехать, полагаясь на заверения Ротмана Филдзу, что её сын вернётся после точно определённого времени, никогда не предполагая, что слова Ротмана могут ничего не стоить и что Чендлер может не вернуть их сына.
Уайли Эйткен, адвокат Ротмана, утверждает, что «в то время, когда Ротман давал слово, у него было намерение вернуть мальчика». Однако, когда «он узнал, что мальчик может ускользнуть из страны [поехать в турне с Джексоном], я не думаю, что у него был другой выбор». Но хронология чётко выявляет ,что Чендлер знал о том, что мать мальчика планирует взять сына в турне ещё в июне, когда тот закончил учёбу в школе. Записанный телефонный разговор, сделанный в начале июля, ещё до того, как Чендлер взял опеку над сыном, также по-видимому подтверждает, что Чендлер и Ротман не имели намерения выполнять соглашение о посещении. «Они [мальчик и мать] этого ещё не знают» — говорит Чендлер Шварцу — «Но они никуда не поедут».
12 июля, в тот же день, когда Чендлер взял контроль над сыном, у него была подпись бывшей жены на документе подготовленном Ротманом, по которому она не могла вывозить ребёнка из Лос-Анджелесского округа. Это означало, что мальчик не мог бы сопровождать Джексона в турне. Его мать сказала суду, что она подписала этот документ по принуждению. Чендлер, как она сказала в письменных показаниях под присягой, угрожал, что : «Я не получу [мальчика] обратно». Последовала жестокая борьба за опекунство, делавшая ещё мрачнее все обвинения Чендлера, о неправильном поведении со стороны Джексона. Это было во время первых нескольких недель после того, как Чендлер получил контроль над сыном, который был теперь изолирован от друзей, матери и отчима — тогда утверждения мальчика и приняли свои очертания.
В то же время, Ротман, ища мнение какого-нибудь эксперта для обоснования обвинений против Джексона, позвонил доктору Мэфису Абрамсу, психиатру из Беверли Хиллз. По телефону, Ротман ознакомил Абрамса с гипотетической ситуацией. В ответ, даже не встречаясь с Чендлером и его сыном, 15 июля Абрамс отправил Ротману письмо на двух страницах, в котором он констатировал, что «существует обоснованное подозрение, что сексуальное оскорбление имело место». Важно, что он также утверждал, что если это был реальный, а не гипотетический случай, то закон требует, чтобы он сделал рапорт по делу в Окружное Отделение Детских Служб Лос-Анджелеса (ООДСЛА). По записи дневника от 27 июля, оставленной бывшим коллегой Ротмана, ясно, что Ротман помогал Чендлеру выполнить план. «Ротман написал письмо Чендлеру, советуя ему, как сообщить об оскорблении ребёнка, не вовлекая в это родителя» — запись в дневнике.
В этот момент, всё ещё не было предъявлено требований или формальных обвинений, только завуалированные утверждения, которые переплелись в жестокой схватке за опекунство. 4 августа 1993 года, однако, всё прояснилось. Чендлер и его сын встретились с Джексоном и Пелликано в отеле Westwood Marquis. На встрече с Джексоном, говорит Пелликано, Чендлер нежно обнял певца (жест, как говорят некоторые, который противоречит подозрениям о том, что Джексон причинил вред его сыну), затем он залез в карман, вытащил оттуда письмо Абрамса и начал читать строчки из него. Когда Чендлер добрался до части об оскорблении ребёнка, мальчик, как говорит Пелликано, опустил голову и затем посмотрел на Джексона с удивлённым выражением лица, словно говоря «Я не говорил этого». Когда встреча закончилась, Чендлер указал пальцем на Джексона, говорит Пелликано, и предупредил «Я собираюсь уничтожить тебя».
Позже, тем же вечером, на встрече с Пелликано в офисе Ротмана, Чендлер и Ротман предъявили свои требования — 20 миллионов долларов.
13 августа была ещё одна встреча в офисе Ротмана. Пелликано пришёл с контрпредложением — $ 350 000 за написание сценария. Пелликано говорит, что сделал предложение чтобы разрешить спор об опеке и предоставить Чендлеру возможность проводить больше времени с сыном, работая над сценарием вместе. Чендлер отклонил предложение. Ротман сделал обратное требование — сделка за три сценария или ничего — но это было отвергнуто. В дневнике бывшего коллеги Ротмана, запись от 24 августа обнаруживает разочарование Чендлера: «У меня почти была $20 миллионная сделка» — сотрудник слышал, как Чендлер говорил это Ротману.
До того, как Чендлер стал контролировать сына, единственным человеком, обвинявшим Джексона был сам Чендлер — мальчик никогда не обвинял Майкла в каких-либо неправильных действиях. Однажды это изменилось в зубном кабинете Чендлера в Беверли Хиллз.
В присуnствии Чендлера и Марка Торбинера, зубного анестезиолога, мальчику дали очень спорное лекарство — амитал натрия, который, как некоторые ошибочно думают, является сывороткой правды. После того, как мальчик провёл время в зубном кабинете, он впервые сделал утверждения против Джексона. Журналист KCBS -TV, в Лос-Анджелесе, 3 мая 1994 года сообщил, что Чендлер использовал наркотики, дав их своему сыну, но дантист стал утверждать, что он сделал это только для того, чтобы вырвать зуб сына и что мальчик уже вышел из-под влияния наркотика, когда делал заявление. Ответ для статьи Торбинера по поводу использования наркотиков в отношении мальчика, был таков: “Если я и использовал его, то это было для зуболечебных целей”.
Имеющиеся факты об амитале натрия и недавний случай его использования, утверждения мальчика, по словам нескольких экспертов, должны рассматриваться как ненадёжные, если не очень спорными.
“Это психическое вмешательство, которое не может быть надёжным подтверждением факта” — говорит доктор Резник, кливлендский психиатр. “Люди исключительно внушаемы под его воздействием. Люди, под воздействием амитала натрия будут говорить вещи, которые совершенно не соответствуют действительности”. Аминал натрия — это барбитурат, сильно действующий наркотик, который вводит людей в гипнотическое состояние, особенно если он введён внутривенно. Первоначально предназначавшийся для лечения амнезии, впервые стал использоваться во времена Второй Мировой Войны, применялся на солдатах травмированных — при некоторых нарушениях, вызванных шоком — ужасами войны. Исследования учёных 1952 года, изначально проводимые для того, чтобы подтвердить действие наркотика как сыворотки правды, показали вместо этого и его риски: под его воздействием может быть легко внушена ложная память. “Легко внушить какую-либо идею через задание нужных вопросов” — говорит Резник. Но его эффект, по всей видимо сти, даже более коварен: “Идея может стать их памятью и исследования показали, что даже когда ты говоришь им правду, они поклянутся на Библии, что это происходило на самом деле” — говорит Резник.
Недавно, ненадёжность лекарства стала проблемой для разбирательства в Верховном суде Напа Каунти, Калифорния. После прохождения многочисленных терапевтических сеансов, по крайней мере один из которых включал использование амитала натрия, 20-летняя Холли Рамона обвинила отца в своем растлении им, когда она была ребёнком. Гэри Рамона неистово отрицал обвинение и подал в суд на терапевта и психиатра дочери, которые дали ей наркотик. Этим маем присяжные согласились с Гэри Рамона, полагая, что терапевт и психиатр могли вложить память, которая была ложной. Гэри Рамона был первым, кто успешно юридически бросил вызов так называемому «феномену перепечатанной памяти», который произвёл на свет тысячи обвинений в сексуальном оскорблении за последнее десятилетие. Что касается истории Чендлера об использовании наркотика для того, чтобы успокоить своего сына во время удаления зуба, она тоже кажется сомнительной, в свете общепринятого использования наркотика. «Это абсолютно психиатрический наркотик» — говорит доктор Кеннеф Готтлиб, психиатр их Сан-Францизко, который назначает амитал натрия пациентам с амнезией. Доктор Джон Йеджила, координатор отделения анестезии и контроля над болью школы дантистов UCLA, добавляет: «Это необычно для этого препарата, чтобы быть использованным для удаления зуба. В этом нет никакого здравого смысла в то время как доступны альтернативные препараты, которые лучше и безопаснее. Этот препарат не был бы моим выбором».
Из-за потенциального отрицательного эффекта амитала натрия некоторые доктора дают его исключительно в больницах. «Я бы никогда не стал использовать лекарство, которое вмешивается в подсознание человека, если есть другие лекарства» — говорит Готтлиб. «И я бы не стал его использовать без 'приводящего в сознание' оборудования на случай аллергической реакции и только в присутствии анестезиолога». Чендлер, по-видимому, не следовал этим предписаниям. Он выполнил процедуру своему сыну в офисе и положился на зубного анестезиолога Марка Торбинера в качестве эксперта. (Именно Торбинер познакомил Чендлера и Ротмана в 1991 году, когда Ротману нужно было лечение зубов).
Характер практики Торбинера показывает, что он делал своё дело с большим успехом. «Он хвастался, что имеет $100 в месяц с одного человека и $40 000 дохода ежемесячно» — говорит Нилла Джонс, его бывшая пациентка. У Торбинера нет офиса для осмотра пациентов, более того, он ездит по различным офисам по всему городу, где делает анестезию во время процедур.
Журналу стало известно (G.Q.), что Управление США по Принудительному Лечению от Наркотиков прощупывает другой аспект деятельности Торбинера: он делает звонки на дом, распространяя наркотики — большую частью морфий и демерол – и не только после операций своим пациентам, которым он лечил зубы, но и так же, по-видимому, и людям, испытывающим боль, которые не имели ничего общего с работой дантиста. Он ездит по домам своих клиентов — некоторые из них очень известные люди — привозя коробку, похожую на коробку для рыбацких снастей, в которой находятся наркотики и шприцы. В одно время номера для его «Ягуара» читались как «SLPYDOC». Согласно Джонсу, ставка Торбинера — $350 за десяти-двадцати минутный визит. Вот, что Джонс описывает как стандартную практику: когда не ясно, на сколько долго Торбинеру придется остаться, клиент, ожидающий надвигающееся оцепенение, оставляет Торбинеру чек с не проставленными цифрами для заполнения его суммой надлежащей величины.
У Торбинера дела шли так успешно не всегда. В 1989 году он был пойман на лжи и ему предложили уйти из UCLA, где он был помощником профессора в школе дантистов. Торбинер попросил отпуск на полдня, чтобы иметь возможность соблюсти религиозные праздники, но его позже нашли работающим вместо этого в одном зубном кабинете.
Совет Зубных Экспертов выяснил, проверив верительные грамоты Торбинера, что ему запрещено законом давать лекарства самостоятельно в процедурах связанных с лечением зубов. Но существует однозначное свидетельство, что он не соблюдал эти ограничения. Факт, что по крайней мере в восьми случаях Торбинер делал общую анестезию Барри Ротману, во время процедур по трансплантации волос. Хотя обычно для местной анестезии делают уколы в скальп, «Барри так боялся боли» — говорит доктор Джеймс Де Йерман, врач из Сан Диего, который выполнял трансплантацию, «что [он] хотел был полностью быть отключённым». Де Йерман сказал, был удивлён, узнав что Торбинер дантист, приняв его за Доктора Медицины.
В другом случае, Торбинер приехал на дом к Нилле Джонс, как она говорит, и сделал ей инъекцию морфия, чтобы помочь притупить боль из-за её аппендиктомы.
16 августа, через три дня после того, как Чендлер и Ротман отклонили $350 000 предложение за сценарий, ситуация обострилась. В интересах Джун Чендлер Шварц, Майкл Фриман уведомил Ротмана, что он может собрать бумаги к следующему утру, которое смогут помочь отобрать у Чендлера мальчика. Быстро прореагировав, Чендлер отвёл сына к Мэфису Амбрамсу, психиатру, который должен был обеспечить Ротмана подтверждениями возможного случая оскорбления ребёнка. Во время трёхчасового сеанса, мальчик подтвердил, что Джексон вступил с ним в сексуальные отношения. Он говорил о мастурбации, поцелуях, ласкании сосков и оральном сексе. Здесь, однако, не было высказывания о настоящем проникновении. Это должно было быть выявлено медицинской экспертизой и таким образом обеспечить подтверждающие доказательства.
Следующий шаг был неизбежен. Абрамс, который должен был по закону доложить о любых подобных обвинениях властям, позвонил социальному работнику в Департамент Детских Служб (ДДС), который в ответ сообщил полиции. Полномасштабное расследование по делу Майкла Джексона началось.
Спустя пять дней после того, как Абрамс сообщил властям, медиа узнали о расследовании.
22 августа воскресным утром Дон Рэй, независимый репортёр из Бурбанка, был разбужен телефонным звонком. Звонивший, один из его «жучков», сказал, что выписан ордер на обыск ранчо Джексона и его владений. Рэй продал историю Лос-анжелесскому KNBC-TV, которое пустило новость в эфир в 4 часа по полудню следующего дня.
После этого, Рэй «наблюдал, как эта история мчится словно грузовой поезд» — говорит он. За двадцать четыре часа Джексон стал главной темой на 73 телевизионных новостей в Лос-анжелесском районе и был на первой полосе каждой Британской газеты. История о Майкле Джексоне и тринадцати летнем мальчике стала бешенством гиперболического масштаба, неподтверждённым слухом фактически уничтожившим грань, отделяющую таблоиды и ведущие средства массовой информации.
Степень обвинений против Джексона не была известна до 25 августа. Один человек из ДДС незаконно извлёк копию доклада об оскорблении для Дайан Даймонд из Hard Copy. В течении нескольких часов, офис Британской службы новостей в Лос-Анджелесе получил доклад и начал продавать копию любому репортёру, готовому заплатить $750. На следующий день, из украденного доклада мир узнал о живописных деталях дела. «Лёжа близко друг к другу в постели, господин Джексон запустил руку в трусики [ребёнка]» — написал социальный работник. С этого момента, освещение вскоре показало, что всё, касающееся Джексона, может быть игрой по своим законам.
«Соревнование в среде организаций новостей стали такими жёсткими» — говорит репортёр KNBC Конан Нолан, «что, истории не проверялись. Это было очень не удачно.» National Enquirer задействовал двадцать репортёров и редакторов в этой истории. Одна команда стучалась в 500 дверей в Брентвуде, пытаясь найти Ивена Чендлера и его сына. Используя записи об имуществе, они поймали Чендлера в его черном «Мерседесе». «Он не был счастлив, но за то был я!»- сказал О’Брайан, фотограф таблоида.
Затем появились ещё одни обвинители — бывшие рабочие Джексона. Первыми были Стелла и Филипп Лемаркью, бывшие экономые Джексона пытались продать свой рассказ таблоидам с помощью маклера Полы Барреси, бывшей порнозвезды. Они запросили — не больше не меньше — полмиллиона долларов, но в итоге продали интервью “The Globe”, Британскому таблоиду, всего за $15 000. Квиндойсы, пара из Филипин, которые работали в Неверленде, были следующими. Когда запрашиваемая ими цена была $100 000, они говорили, что «рука находилась вне штанишек ребёнка», Барреси рассказала продюсеру Front Line, программы PBS. «Когда их цена поднялась до $500 000, рука была уже внутри штанишек. И так продолжалось». Районная прокуратура Лос-Анджелеса заключила, что при данных обстоятельствах обе пары как свидетели были бесполезны.
Затем последовали охранники. Надеясь на главное шоссе журналистики, Дайан Даймонд из Hard Copy сказала Frontline в начале ноября 1993 года, что её программа «совершенно чиста в данном отношении. Мы не платили никаких денег за эту историю вообще». Но две недели спустя, когда обнаружился контракт Hard Copy, шоу было уличено в плате $100 000 пяти бывшим охранникам Джексона, которые планировали начать $10 миллионную судебную тяжбу, ссылаясь на несправедливое увольнение.
1 декабря, двое из тех охранников появились на программе; они были уволены, как сказала зрителям Даймонд, потому что «они знали слишком много о странных отношениях Майкла Джексона с мальчиками». В действительности, как выявили их показания под присягой три месяца спустя, было совершенно ясно, что они на самом деле никогда не видели, что Джексон делал что-либо ненадлежащее с сыном Чендлера или с любым другим ребёнком:
«Итак, вы ничего не знаете о господине Джексоне [и мальчике], не так ли?» — один из адвокатов Джексона спросил бывшего охранника Морриса Уильямса, находящегося под присягой.
«Всё что я знаю, из документов, в которых другие люди давали присягу.»
«Но не смотря на то, что кто-то возможно уже сказал, вы получили информацию о господине Джексоне [и мальчике] не из первых рук, не так ли?»
«Это верно».
«Вы говорили с ребёнком, который говорил бы вам когда-нибудь, что господин Джексон сделал что-нибудь неприличное с ним?» «Нет.»
Затем адвокат Джексона спросил, откуда Уильямс получил эти сведения: «Только то, что я слышал из средств массовой информации и что я увидел собственными глазами.»
«Хорошо. Это понятно. Вы ничего не видели своими собственными глазами, не так ли?»
«Это правильно, ничего».
(Судебная тяжба по делу охранников, начавшаяся в марте 1994 года, все еще продолжалась, когда эта статья поступила в печать.)
[ЗАМЕЧАНИЕ: Судья отклонил иск в июне 1995 года за отсутствием основания — примечание редактора]
Следующей стала горничная. 15 декабря, Hard Copy представила «Мучительный секрет горничной спальной комнаты». Бланка Франсия рассказала Даймонд и другим репортёрам, что она видела обнажённого Джексона, принимающего душ и ванну-джакузи с маленькими мальчиками. Она также сказала Даймонд, что видела своего собственного сына в компрометирующих позах с Джексоном — утверждение, которое большое жюри присяжных никогда не признавали заслуживающими доверия.
Копия показаний Франсии под присягой обнаруживает, что Hard Copy заплатили ей $20 000, и что Даймонд, проверяя эти утверждения женщины, должна была бы найти их ложными. В показаниях под присягой, опрашиваемая адвокатом Джексона, Франсия признала, что в действительности она никогда не видела Джексона, принимающего душ с кем бы то ни было, так же как и не видела его обнажённым с мальчиками в джакузи. Как она признала, на них всегда были одеты плавки.
В общей своей массе, говорит Майкл Ливайн, пресс-представитель Джексона, медиа «следовали взгляду на мир проктолога. Hard Copy был неприятен. Порочные, мерзкие и гнусные действия масс-медиа в отношении этого человека творились из сугубо эгоистических причин. [Даже] если ты никогда в своей жизни не покупал записи Майкла Джексона, ты должен быть очень заинтересован. Общество построено всего лишь на нескольких столпах. Один из них — правда. Когда ты забываешь об этом, ты находишься на скользком пути».
Расследования по делу Джексона, в которое в октябре 1993 года были вовлечены по крайней мере двенадцать детективов из Санта-Барабары и пригорода Лос-Анджелеса, подстрекалось личным восприятием одного психиатра, Мэфиса Абрамса, который не имел специализации и опыта по сексуальным оскорблениям детей. Абрамс, как отмечено в докладе ответственного работника ДДС, «чувствует, что ребёнок говорит правду». В эру широко распространённых и часто ложных обвинений в совращении детей, полиция и обвинители предавали большой вес показаниям психиатров, терапевтов и социальных работников.
Полиция завладела телефонными книгами Джексона во время набега на его резиденцию в августе и допросила около тридцати детей и их семьи. Некоторые, такие как Берт Барнс и Вэйд Робсон, сказали, что они делили кровать с Джексоном, но как и все остальные, они дали тот же ответ — Джексон не делал ничего не правильного. «Доказательства были очень полезными для нас» — говорит адвокат, работавший на защиту Джексона. «Другая сторона не имела ничего кроме широко раскрытого рта».
Не смотря на скудные доказательства, подтверждающие их веру, что Джексон был виновен, полиция напрягла все свои усилия. Два офицера полиции вылетели в Филиппины, пытаясь возродить историю Куидоусов о «руке в штанишках», но в итоге нашли её не заслуживающей доверия. Полиция также применила агрессивную технику расследования — включая преднамеренное сообщение лжи — подталкивая детей делать обвинения против Джексона. По словам нескольких родителей, жаловавшихся Берту Филдзу, офицеры говорили им совершенно ясно, что над их детьми надругались, даже если дети отрицали это родителям, что что-нибудь плохое происходило в кровати. Как Филдз выразил недовольство своем в письме начальнику Лос-анжелесской полиции Уилли Уильямсу, полиция «также запугивала детей возмутительной ложью, например: «У нас есть ваши фото в обнажённом виде», и, конечно, таких фото нет». Один офицер, Федерико Сикард, сказал адвокату Майклу Фриману, что он лгал детям, которых опрашивал и говорил им, что сам был ребёнком, над которым надругались. Сикард не отреагировал на просьбу дать интервью для этой статьи.
Всё это время Джун Чендлер Шварц отрицала обвинения, которые делал Чендлер против Джексона — до встречи с полицией в конце августа 1993 года. Офицеры Сикард и Росайбл Ферруфимо сделали заявление, которое начало менять её мнение. «[Офицеры] признали, что у них только один мальчик», говорит Фриман, который был на встрече, «но они сказали: «Мы убеждены, что Майкл Джексон причинил вред этому мальчику, потому что он идеально подходит под классический профиль педофила»».
«Нет такого понятия, как классический профиль. Они сделали совершенно глупую и абсолютно нелогичную ошибку» — говорит доктор Ральф Андервогер, психиатр из Минниаполиса, занимающийся лечением педофилов и жертв кровосмешения с 1953 года. Джексон, как он полагает, «был пригвожден» из-за «таких ложных концепций, как эта, которая позволяет выдавать себя за факт в эре истерии». На самом деле, как показали исследования Департамента Здравоохранения и Обслуживания Людей США, многие утверждения в оскорблении детей — 48% из зарегистрированных в 1990 году — на самом деле не имели места.
«Это было лишь делом времени, что бы кто-то вроде Джексона стал мишенью» — говорит Филлип Резник. «Он богатый, эксцентричный, окружён детьми, и в этом нашли его слабое место. Атмосфера такая, что рано или поздно это должно было случиться.»
Зёрна урегулирования вопроса уже были посеяны, когда расследование полиции продолжилось в обоих округах осенью 1993 года. И за кулисами началась битва между адвокатами Джексона за контроль над делом, которая в конечном счёте могла изменить направление политики защиты.
К этому моменту, Джун Чендлер Шварц и Дэйв Шварц объединились с Ивеном Чендлером против Джексона. Мать мальчика, как говорят несколько источников, боялась того, что Чендлер и Ротман могли сделать, если она не перейдёт на их сторону. Она боялась, что они могут попытаться начать против неё судебное дело и обвинить в родительской несостоятельности за то, что она позволила своему сыну спать вместе с Джексоном. Её адвокат, Майкл Фриман, с отвращением подавший в отставку, позже говорил: «Все дело было такой бедой. Я чувствовал себя с Ивеном не в своей тарелке. Он не из искренних людей, и я чувствовал, что он играет не по правилам».
Многие месяцы, обе стороны нанимали адвокатов и увольняли их, пытаясь найти лучшую стратегию. Ротман перестал быть адвокатом Чендлера в конце августа, когда Джексон выдвинул обвинения в вымогательстве против обоих. Оба затем наняли для защиты высокооплачиваемых адвокатов по уголовным делам, чтобы они представляли их. (Ротман нанял Роберта Шапиро, сейчас он главный адвокат О. Джей. Симпсона). Из дневника, который вёл бывший коллега Ротмана, до обвинений в вымогательстве, 26 августа, он услышал, как Чендлер говорил: «На карту поставлена моя задница и я могу попасть в тюрьму». Расследование по поводу обвинений в вымогательстве было поверхностным, как говорят несколько источников, поскольку «полиция никогда не принимала их всерьёз. Они могли бы сделать намного больше». Например, как это они проделали с Джексоном, полиция могла бы выписать ордера на обыск домов и офисов Ротмана и Чендлера. И когда оба, через своих адвокатов, отказались отвечать на вопросы полиции, могло быть созвано большое жюри присяжных. В середине сентября, Ларри Фельдман, адвокат по гражданским делам, имеющий должность главы Лос-анжелесской ассоциации судебных адвокатов, начал представлять сына Чендлера и непосредственно взял под контроль над ситуацией. Он начал $30 миллионную гражданскую судебную тяжбу, которая по всей видимости должна была быть началом конца.
С того момента, как новости о тяжбе разлетелись по миру, волки начали выстраиваться за дверями. По словам члена команды юристов Джексона, «Фельдман получил огромное множество писем от самых разных людей, говорящих, что над ними надругался Джексон. Они обошли их всех, пытаясь найти кого-нибудь, и они нашли ноль».
Имея в виду возможность появления вырисовывавшихся тогда уголовных обвинений против Джексона, Берт Филдз пригласил Ховарда Вейцмана, хорошо известного адвоката, защитника по уголовным делам, работающего с рядом клиентов высшего профиля, включая Джона Делорина, чьё дело он выиграл, и Ким Бессинджер, чей спор о контракте с Boxing Helena он проиграл. (Так же, на короткое время, Вейцман этим июнем был адвокатом О. Джей. Симпсона). Некоторые предсказывали будущее проблемы между адвокатами с самого начала. Не было места для двоих сильных адвокатов, привыкших руководить своими собственными шоу.
С того дня, когда Вейцман присоединился к команде защиты Джексона, «он был за урегулирование» — говорит Бонни Эзкенази, адвокат, работавшая на защиту. С Филдзом и Пелликано, всё ещё контролировавшими защиту Джексона, они приняли агрессивную стратегию. Они стойко верили в невиновность Джексона и поклялись опровергнуть обвинения в суде. Пелликано начал собирать доказательства для судебного разбирательства, которое было назначено на 21 марта 1994. «У них было очень слабое дело» — говорит Филдз — «Мы хотели бороться. Майкл хотел бороться и пройти судебный процесс. Мы чувствовали, что могли победить».
Разногласия внутри лагеря Джексона усугубились 12 ноября, после того, как на пресс конференции атташе Джексона объявил, что певец отменяет оставшуюся часть мирового турне, чтобы пройти реабилитационную программу лечения и избавиться от пристрастия к болеутоляющим средствам. Позднее Филдз сказал репортёрам, что Джексон «едва ли был способен адекватно действовать на интеллектуальном уровне». Другие из лагеря Джексона чувствовали, что представлять певца некомпетентным было ошибкой, «Это было важно» — говорит Филдз — «говорить правду. [Ларри] Фриман и пресса приняли позицию, что Майкл пытался скрыться и это была отговорка. Но это не было отговоркой».
23 ноября, конфликт обострился. Основываясь на информации, которую, как он говорит, получил от Вейцмана, Филдз сказал в зале судебного заседания, переполненной репортёрами, что обвинительный акт против Джексона по-видимому неминуем. У Филдза была причина делать такое заявление — он пытался отсрочить гражданскую тяжбу по делу о мальчике, на основании того, что имеет место предстоящее уголовная тяжба, которая должна быть рассмотрена первой. Вне зала судебного заседания, репортёры спросили, зачем Филдз сделал это заявление, на которое Вейцман ответил совершенно ясно, что Филдз «переговорил сам себя». Комментарий вывел из себя Филдза: «Потому что это не было правдой» — говорит он — «Это было просто оскорбительно. Я очень расстроен Ховардом». На следующей неделе Филдз отправил письмо, в котором уведомил Джесона о своей отставке.
«Там была огромная группа людей и все хотели делать разные вещи, это было все равно что двигаться через патоку, чтобы найти решение» — говорит Филдз. «Это был кошмар, и я хотел выйти из всего этого к чёртовой матери». Пелликано, известный своей агрессивной манерой ведения дела, подал в отставку в то же время.
Вместе с ушедшим Пелликано и Филдзом, Вейцман уволил Джонни Кокрэна, хорошо известного гражданского адвоката, который сейчас помогает в защите О. Джей. Симпсона. И Джон Бранка, которого как главного консультанта Джексона в 1990 году заменил Филдз, вернулся на арену. В конце 1993 года, когда Окружные Прокуратуры в обеих округах Санта Барбары и Лос-Анджелеса собрали большие жюри присяжных чтобы выяснить, должны ли быть выдвинуты государственные уголовные обвинения в преступлении против Джексона, защита изменила направление стратегии и серьезно заговорила об урегулировании дела гражданским путём, хотя его новая команда тоже верила в невиновность Джексона.
Как могла сторона Джексона выйти из игры в суде и согласиться на улаживание дела вне суда, оставив его утверждения в невиновности, против которых были всего лишь спорные доказательства? Его адвокаты, очевидно, решили, что было очень много факторов, которые говорили против придания дела гражданскому суду. Среди них был тот факт, что эмоциональная хрупкость Джексона была бы испытываемой репрессивными средствами массовой информации, которые с удовольствием будут досаждать певцу как чума день за днём во время суда, а суд может продлиться целых шесть месяцев *. Политика и расовая принадлежность также имеют значение — особенно в Лос-Анджелесе, где всё ещё приходят в себя от тяжёлых испытаний, связанных с Родни Кингом — и защита боялась, что нельзя рассчитывать на то, что судом закон может быть не учтён для осуществления правосудия. И также, нужно принять во внимание то, что среди присяжных были люди разных национальностей. Как говорит один из адвокатов: «Они представили, что латиноамериканцы могут не любить Джексона за то, что у него есть деньги, чёрные должны негодовать на него за 'попытку быть белым', и белые могут иметь затруднения, рассматривая проблему растления детей.» По мнению Резника, «истерия так велика и клеймо [о растлении детей] так сильно, что от этого нет защиты».
Адвокаты Джексона так же беспокоились о том, что может случиться, если последует уголовное судебное разбирательство, особенно в Санта Барбаре, где большой частью белое, консервативно настроенное общество, как в средних так, и в высших классах. В любом случае, который бы защита не рассматривала, гражданское судебное разбирательство было слишком большим риском. Решив урегулировать вопрос гражданским путём, как говорят источники, адвокаты представляли, что они могли бы предупредить уголовное судебное разбирательство через молчаливое понимания того, что Чендлер может согласиться представить сына недоступным для дачи показаний.
Другие, приближённые к делу, говорят, что решение урегулировать дело так же возможно имеет нечто общее с другим фактором — репутацией адвокатов. «Можете себе представить, что могло бы случиться с адвокатом, проигравшим дело Майкла Джексона?» — говорит Энтони Пелликано. «Здесь нет пути для всех трёх адвокатов выйти победителями, если они не урегулируют вопрос. Единственный человек, который от этого проигрывает — Майкл Джексон». Но Джексон, говорит Бранка, «изменил свое мнение [о предании дела суду], когда вернулся в страну. Он не видел насколько массивным было освещение, и насколько враждебным оно было. Он просто хотел, чтобы всё кончилось».
По другую сторону, отношения между членами семьи мальчика ожесточились. Во время встречи в офисе Ларри Фельдмана в конце 1993 года, Чендлер, по некоторому источнику, «совершенно потерял контроль и избил Дэйва [Шварца]». Шварц, живший отдельно от Джун к этому времени, был уже отстранён от принятия решений, которые могли бы воздействовать на его приёмного сына, и он был обижен Чандером за то, что забрал мальчика и не вернул его.
«Дэйв рассердился и сказал Ивену, что это всё было вымогательством, Ивен встал, подошел и начал бить Дэйва» — говорит другой источник.
Для каждого, жившего в Лос-Анджелесе в январе 1994, было две главных темы для обсуждения — землетрясение и урегулирование дела Джексона. 25 января, Джексон согласился заплатить мальчику неназванную сумму. Днём ранее, адвокаты Джексона отозвали из суда обвинения в вымогательстве против Ротмана и Чендлера.
Действительная сумма урегулирования дела никогда не была раскрыта, хотя слухи обозначили сумму в $20 миллионов *. Один источник говорит, что Чендлер и Джун Шварц получили вплоть до $2 миллионов каждый, в то время как адвокат Фельдман возможно получил 25% в качестве условленного гонорара. Остальные деньги будут оформлены в качестве доверенности на мальчика и будут выплачиваться под надзором опекуна, назначенного судом.
«Помните, это дело всегда было о деньгах» — говорит Пелликано — «и Ивен Чендлер закончил тем, что всё-таки получил то, что хотел». Пока Чендлер всё ещё опекун своего сына, полагают некоторые источники, это логически означает, что отец имеет доступ ко всем деньгам, которые получает его сын.
К концу мая 1994 года, Чендлер, наконец, проявил своё намерение завершить работу дантистом. Он закрыл офис в Беверли Хиллз, ссылаясь на то, что его преследуют сторонники Джексона. Согласно условиям урегулирования дела, Чендлеру было запрещено писать о деле, но его брат, Рэй Чармац, по некоторым сообщениям, пытался заняться написанием книги.
То, что могло обернуться никогда нескончаемым делом, этим прошедшим августом, оба Барри Ротман и Дэйв Шварц (два главных игрока, не учтенных в урегулировании) завели гражданские дела против Джексона. Шварц утверждает, что певец разбил его семью. Судебный иск Ротмана обвиняет Джексона в клевете и злословии, также как и его исходную команду защиты — Филдза, Пелликано и Вейцмана — за обвинения в вымогательстве. «Обвинение [в вымогательстве]» — говорит адвокат Ротмана Эйткин — «совершенная неправда. Мистер Ротман был выставлен на посмешище общественности, был предметом криминального расследования и это привело к потере прибыли». (По-видимому, некоторая сумма из потерянной Ротманом прибыли — это огромный гонорар, который он мог бы получить, если бы мог продолжать быть адвокатом Чендлера во время разрешения дела).
Что касается Майкла Джексона, то «он преуспевает в жизни», говорит публицист Майкл Левин. Теперь женатый, недавно Джексон также записал три новых песни для альбома лучших хитов и закончил снимать новое музыкальное видео, названное «History».
И что же получилось из громадного следствия по делу Джексона? Полицией и прокуратурами двух юрисдикций Были потрачены миллионы долларов, большим жюри присяжных опрошены 200 свидетелей, включая 30 детей, знавших Джексона, не было найдено ни одного свидетеля для подтверждения незаконных действий Джексона (в июне 1994, всё ещё надеясь найти хотя бы одного свидетеля, три прокурора и два полицейских детектива вылетели в Австралию задать вопросы Уэйду Робсону, мальчику, который подтвердил, что спал в одной постели с Джексоном. Однако по прибытии они ничего не добились: мальчик сказал, что ничего плохого не происходило).
Единственные утверждения, направленные против Джексона, были сделаны только одним ребёнком и только после того, как мальчику ввели гипнотический наркотик, который известен как повышающий восприимчивость к внушениям.
«Я нахожу дело подозрительным» — говорит доктор Андервогер, психиатр из Миннеаполиса — «именно из-за единственности свидетельских показаний, которые исходят только от одного мальчика. Это было совершенно неправдоподобно. Настоящие педофилы за свою жизнь имеют в среднем 240 жертв. Это прогрессирующее расстройство. Они никогда не удовлетворены».
Принимая во внимание слабое свидетельство, имеющееся против Джексона, кажется маловероятным, что он мог бы быть признан виновным, если бы дело было передано в суд. Но суду общественного мнения нет ограничений. Люди свободны спекулировать и предполагать так, как они хотят и эксцентричность Джексона делает его уязвимым перед вероятностью того, что общественность предполагает худшее о нём.
Так возможно ли, что Джексон не совершал преступления, что он тот, кем был всегда — защитник, а не растлитель детей? Адвокат Майкл Фриман думает так: «У меня такое чувство, что Джексон не делал ничего неправильного и эти люди [Чендлер и Ротман] увидели благоприятный момент и запрограммировали это. Я уверен, что дело было в деньгах».
По замечаниям некоторых обозревателей, история Майкла Джексона демонстрирует опасную власть обвинения, против которого часто нет никакой защиты — особенно когда обвинения затрагивают тему сексуального оскорбления ребёнка. Другим ясно теперь еще и то, что полиция и прокуроры потратили миллионы долларов на создание дела, оснований которого никогда не существовало.
Статья: © Мэри Фишер — старший автор для Джи Кью, Лос-Анджелес, 1994 год.
Перевод: © Екатерина Кофман, 2000 год, © Денис Р. Соляхов, 2000 год.
Редакция: © Денис Р. Соляхов, 2000, 2001 годы.
Вы не видели мое детство?
Я ищу те чудеса моей юности,
мечты о пиратах и приключениях,
о завоеваниях и королях на троне...
В одной из наших с ним бесед мой друг, раввин Шмулей, рассказал мне, что он попросил нескольких его коллег – писателей, мыслителей и артистов – написать их размышления о Шаббате. Затем он попросил и меня записать мои мысли по этому поводу, и я нашел эту идею очень интересной и возникшей вовремя, ведь недавно умерла Роуз Файн, еврейская женщина, которая была моей любимой учительницей и путешествовала со мной и моими братьями, когда все мы были группой «Jackson Five».
Когда люди видят телевизионные съемки, сделанные, когда я был мальчиком лет восьми или девяти и только начинал музыкальную карьеру, продолжающуюся всю мою жизнь, они видят маленького мальчика с широкой улыбкой. Они уверены, что этот маленький мальчик улыбается потому, что ему весело; что он поет от всего сердца потому, что он счастлив; и что он танцует с неистощимой энергией потому, что он беззаботен.
Но хотя пение и танец были и, вне всякого сомнения, остаются одними из моих величайших радостей, в то время я больше всего хотел двух вещей, которые и делают детство самыми чудесными годами в жизни – времени для игр и ощущения свободы. Большинство публики по-прежнему не осознает того давления, которое испытывает ребенок-знаменитость, чья жизнь, хотя и увлекательная, всегда требует заплатить очень высокую цену.
Больше всего на свете я хотел быть обычным маленьким мальчиком. Я хотел строить домики на деревьях и ходить на тусовки роллеров. Но это стало невозможным слишком рано. Я должен был смириться с тем, что мое детство отличалось от большинства других. Но мне всегда было интересно, что же это такое – обычное детство.
Как бы то ни было, был один день в неделе, когда я мог сбежать от голливудской сцены и толп в концертных залах. Этим днем был Шаббат. Во всех религиях Шаббат – это день, который позволяет верующим и даже требует от них отступить от повседневного и сфокусироваться на исключительном. Я узнал кое-что о еврейском Шаббате раньше, от Роуз, а мой друг Шмулей позже объяснил мне, что в еврейский Шаббат повседневные дела, такие как приготовление обеда, мелкие покупки и стрижка газона, запрещены, так что люди могут делать обычное необычным, а естественное – волшебным. Запрещено даже ходить по магазинам и включать свет. В этот день – Шаббат – в мире каждый должен перестать быть обычным.
Но я больше всего на свете хотел быть обычным. Так что в моем мире Шаббат был днем, когда я мог отступить от моей уникальной жизни и заглянуть в повседневность.
Воскресенья были моим днем для «пионерства», так называется миссионерская работа, которой занимаются Свидетели Иеговы. Мы проводили этот день в пригородах Южной Калифорнии, ходя от двери к двери или совершая круги по крытым рынкам и распространяя наш журнал «Сторожевая башня». Я продолжал мою «пионерскую» работу годами уже и после того, как началась моя карьера.
Вплоть до 1991 года, до моего турне Dangerous, я переодевался толстяком, надевал парик, бороду и очки и отправлялся в повседневную Америку, посещая торговые центры и поселки в пригороде. Я любил приходить во все эти домики и видеть вязаные коврики, кресла-качалки, детей, играющих в «Монополию» и бабушек, сидящих с младенцами – все эти восхитительно обычные, а для меня волшебные сценки жизни. Многие, я знаю, могут возразить, что в этих вещах нет ничего такого особенного. Но для меня они были положительно потрясающими.
Забавно то, что ни один взрослый никогда не догадывался, кто был этот странный человек с бородой. Но дети, с их отличной интуицией, понимали сразу. После второго круга по крытому рынку я обнаруживал, что за мной, словно за Гамельнским крысоловом с его свирелью, тянется хвост из восьми или девяти детей. Они шли за мной, шептались и хихикали, но никогда не выдавали меня своим родителям. Они были моими маленькими помощниками. Эй, может, купите у меня журнал? Теперь уже вам интересно, верно?
Воскресенья были священными по двум разным причинам, когда я взрослел. Это были одновременно и те дни, когда я посещал церковь, и дни, которые я проводил, репетируя упорнее всего. Это может показаться противоречащим идее «отдыха в Шаббат», но это был наиболее священный способ проводить время для меня: развивать таланты, которые Бог дал мне. Лучший способ, какой я мог представить, чтобы выразить мою благодарность, это приумножать тот дар, что подарил мне Бог.
Церковь была радостью в своем особом роде. Это был еще один шанс для меня быть «обычным». Церковные старосты относились ко мне точно так же, как к любому другому. И они никогда не становились раздраженными в те дни, когда возле церкви собирались репортеры, узнавшие, где я нахожусь. Они пытались приглашать репортеров в церковь. В конце концов, даже репортеры – дети Божьи.
Когда я был маленьким, вся наша семья посещала церковь вместе в Индиане. Когда мы стали старше, это стало трудным, и моей замечательной и действительно святой матери иногда приходилось быть там совсем одной.
Когда обстоятельства сделали слишком сложным для меня посещение церкви, я утешался верой в то, что Бог присутствует в моем сердце, в музыке и в красоте, а не только в здании церкви. Но я все еще скучаю по тому ощущению общности, которое я чувствовал там – я скучаю по друзьям и по людям, которые относились ко мне так, словно я был просто одним из них. Просто человеком. Разделяющим день с Господом.
Когда я стал отцом, все мое ощущение Бога и Шаббата обрело новый смысл. Когда я смотрю в глаза моего сына Принса и моей дочери Пэрис, я вижу чудеса и вижу красоту. Каждый день становится Шаббатом. То, что у меня есть дети, позволяет мне оказываться в этом волшебном и святом мире в любой момент любого дня. Я вижу Бога через моих детей. Я говорю с Богом через моих детей. Я с трепетом отношусь к тому благословению, что Он дал мне.
В моей жизни бывали времена, когда я, как любой человек, сомневался, существует ли Бог. Когда Принс улыбается, когда Пэрис смеется, у меня не остается сомнений. Дети – это дар Господа нам. Нет – они даже больше чем это – они само воплощение Божьей энергии, созидательности и любви. Его можно найти в их невинности, почувствовать в их веселье. Самыми драгоценными днями в моем детстве были эти воскресенья, когда я мог быть свободным. Вот чем всегда был для меня Шаббат. Днем свободы. Теперь я нахожу эту свободу и волшебство каждый день в своей роли отца.
Самое замечательное то, что мы все обладаем способностью сделать любой день тем драгоценным днем, каким является Шаббат. Мы делаем это, вновь посвящая себя чудесам детства. Мы делаем это, отдавая наше сердце и разум целиком маленьким человечкам, которых мы зовем сыном и дочерью. Время, которое мы проводим с ними – и есть Шаббат. Место, где мы проводим это время, называется Раем».
Майкл Джексон.
Английский таблоид The Mail on Sunday 8-го декабря 2003 опубликовал статью о Майкле Джексоне. Автор этой статьи, британский журналист Джонатан Марголис (известный фэнам Майкла по статье «Майкл Джексон: человек за маской», написанной после выступления Майкла в Оксфорде в 2001 году), описывает День Благодарения, который он два года назад провёл вместе с Майклом и его детьми.
День Благодарения – это самый важный день в американских семьях. В каждом доме в Соединённых Штатах в этот день на обед подают индейку, тыквенный пирог и всё, что еще полагается. Два года назад я провёл вполне типичный День Благодарения – но только с довольно нетипичной американской семьёй. Потому что гостями в доме моих друзей в Нью-Джерси были Майкл Джексон, его пятилетний сын Принс Майкл Первый и трёхлетняя дочка Пэрис. Да, тот самый Майкл Джексон, который, подержав своего младшего сына Принса Майкла Второго над перилами балкона в Берлине, считается теперь худшим отцом в мире. Джексон извинился тогда за своё поведение, но социальные работники в США сказали мне, что если бы этот инцидент произошёл в этой стране, все трое его детей были бы у него отобраны.
Но всё же, на основании четырёх месяцев, что я провёл, общаясь с Майклом и его детьми до и после того Дня Благодарения, я пришёл к противоположному мнению. Джексон не такой плохой отец, каким его изображают. Более того, Принс Майкл Первый и Пэрис, на мой взгляд, одни из самых воспитанных, неиспорченных и уравновешенных детей, каких мне доводилось встречать. За то время, что я провёл с ними, я узнал их достаточно хорошо. Я читал им вслух, Пэрис сидела у меня на коленях, а Принс был рядом. Однажды я сделал замечание Принсу, когда он переехал мою ногу своим игрушечным трактором. Он вежливо извинился и даже повторил «простите», когда Майкл посчитал, что первое извинение не было достаточно искренним. Это не было то поведение испорченных, неуправляемых детишек, которого я ожидал. Были и еще сюрпризы. Существует популярный миф о том, что дети Джексона живут в изоляции и не могут контактировать с другими детьми. Но я видел, как они часами играют с друзьями. Ходят слухи, что игр ушки детей Джексона в конце дня все выбрасываются из-за боязни инфекции. Но я видел, как они берут в руки и тянут в рот всякие штуки, пластмассовые игрушки, как это делают все дети. Я побывал в магазине игрушек вместе с Принсом и Пэрис, во время одного из походов Майкла за покупками; было 7 часов вечера, и визит быстро подошёл к концу, потому что детям скоро пора было ложиться спать. Им было позволено взять только по одной игрушке.
Сам Джексон может быть неврастеником, эксцентричным человеком и вообще со странностями – но Принс и Пэрис яркие, уверенные в себе, дружелюбные и внимательные к окружающим. Они произносят молитву перед едой, разговаривают связными предложениями, а не односложными американскими междометиями, и им, как и многим детям, запрещено говорить плохие слова. У Принса серьёзное лицо, но проказливый характер, и он обладает ненасытным любопытством. Хотя он окружён обслугой, готовой выполнить любое пожелание его отца, я не увидел даже намёка на высокомерие в поведении мальчика. Пэрис была еще малышкой, когда я познакомился с ней, с хорошеньким живым личиком. Она постоянно соревновалась с Принсом, кто первый запрыгнет на колени к папе.
Поскольку Джексон разведён с Дебби Роу, матерью этих детей, то в тех редких случаях, когда его самого нет рядом, за ними присматривает гувернантка. Это женщина-испанка, которая всегда держится на заднем плане, но очень внимательно следит за всем. Я не верю, что хоть что-нибудь может укрыться от её внимания, и если она всё еще работает няней у Джексона, то мне страшно даже подумать о том, что она ему устроила за этот трюк на балконе.
Похоже, что одежду для Принса выбирает сам Майкл, а для Пэрис ему помогает это делать гувернантка. По особым случаям Принс бывает одет как маленький лорд Фаунтлерой. Пэрис всегда носит изящные бархатные платьица с кружевами, немного старомодные.
Я сам отец троих детей, и наблюдал, как между Принсом и Пэрис происходят обычные для братьев и сестёр небольшие стычки. Во время одного обеда Принс заметил, что Пэрис притащила свою пелёнку за стол. «У Пэрис пелёнка, у Пэрис пелёнка», – дразнился он. Майкл указал Принсу на то, что смеяться ему не следует, потому что у него тоже была такая. Мальчик притих и казался немного смущённым тем, что об этом было сказано вслух. Тридцать секунд спустя Принс начал снова, только на сей раз тихонько: «У Пэрис пелёнка, у Пэрис пелёнка…» Пэрис не обращала на него внимания.
Многие странности Джексона объясняются строгостями его отца. Со своими детьми Майкл строг, но эта строгость бесконечно более гуманна. Он категорически против того, чтобы шлёпать детей, и где-то среди того тумана странностей, что порой затеняет его острый ум, существует твёрдое намерение дать детям наиболее нормальное воспитание, насколько это возможно. Он особенно беспокоится о том, чтобы они, достигнув подросткового возраста, избежали наркотиков и прочих прелестей индустрии шоу-бизнеса. Он настаивает на том, что «нет значит нет», но дисциплина утверждается без гнева и криков. Когда дети безобразничают или обижают друг друга, он отбирает у них игрушки и ставит их в угол. Дома, в Нэверленде, он ограничивает количество их игрушек. Им нельзя говорить об игрушках «это моё», когда друзья приходят в гости; и им внушается, что деньги нужны для того, чтобы делиться доходами с другими.
Поразительно то, как решительно Майкл борется с тщеславием. Он сказал, что однажды поймал Принса у зеркала, мальчик причёсывался и говорил: «Я выгляжу хорошо». Майкл поправил его: «Ты выглядишь нормально». Он учит Принса и Пэрис быть дипломатичными, но никогда не лгать. Даже невинная ложь вредна с его точки зрения. Он предпочитает учить своих детей «смотреть на вещи с иной точки зрения». Принс, например, боится, когда самолёт попадает в воздушную яму. Если ты говоришь ему, что он не на самолёте, а на «американских горках», объясняет Майкл, он понимает, что это ложь. Но если сказать – «мы в самолёте, но ты представь себе, что это горки», то это и есть взгляд с другой точки зрения.
Майкл строг и к самому себе. Однажды, когда он записывал свой последний альбом «Invincible», в студию пришёл Принс и рассыпал попкорн на полу. Майкл настоял на том, чтобы самому убрать мусор: «Это мой сын намусорил, я и уберу», – сказал он удивлённым музыкантам, опускаясь на корточки. Раввин Шмулей Ботек, друг Майкла и хозяин того дома, где и состоялся обед в День Благодарения, верит в то, что у Джексона есть редкая инстинктивная эмпатия [способность сопереживать. – Прим. переводчика] в общении с детьми, возможно, из-за того, что сам он так и не стал по-настоящему взрослым. Я видел эту эмпатию много раз. Майкл говорит с детьми так же, как со взрослыми. Он не терпит, если они вмешиваются в беседу взрослых, но остаётся «настроенным» на детский голос, задающий вопрос, слышит его – в то время как многие из нас предпочитают быть слегка глухими. Он боится собак, но купил своим детям золотистого ретривера, считая, что неправильно будет передавать детям свой иррациональный страх. Он также не любит просто выдумывать ответы на сложные вопросы, задаваемые детьми – в таких случаях он идёт в свою огромную библиотеку и ищет там правильный ответ.
Так что же было с Майклом Джексоном, когда произошла эта печально знаменитая сцена на балконе? Что заставило человека, маниакально обеспокоенного безопасностью своих детей, подвергнуть младенца ненужному риску? Я могу только предположить, что он поддался легкомысленному азарту; это еще один из его принципов – что детей нужно учить ничего бояться. Он сказал мне в тот вечер Дня Благодарения, что любит опасность, но сам не знает, почему.
Такое объяснение, конечно, не устроит социальных работников, с которыми Майклу придётся иметь дело, если что-то подобное берлинскому инциденту случится снова. Но, может быть, они примут во внимание вот этот фрагмент речи, которую произнёс Майкл в прошлом году в Оксфордском университете:
Что если они вырастут и будут обижены на меня и на то, как мои решения повлияли на их детство? “Почему у нас не было нормального детства, как у других детей?” – могут они спросить. И в такие моменты я молюсь, что мои дети оправдают меня. Что они скажут себе: Наш папа делал лучшее, что он мог, учитывая те уникальные обстоятельства, с которыми он сталкивался”. Я надеюсь, что они всегда будут помнить хорошие вещи, те жертвы, на которые я охотно шёл ради них, и не будут критиковать меня за то, от чего им пришлось отказываться, или за ошибки, которые я сделал и еще, конечно, буду делать, воспитывая их. Ведь мы все были чьими-то детьми, и мы знаем, что вопреки самым лучшим планам и стараниям, ошибки всегда случаются. Такова человеческая природа.
