Страна осталась: в книгах, песнях, в лицах стариков…А деревья знают, что они в другой стране? Снег, дожди–уже из этой. Птицы поняли весной. Метались из стороны в сторону, гнёзд не вили, песен не пели. Местные: голуби, воробьи, вороны, как воровали, побирались, так и поныне живут. Им что хрен, что редька: думают редко. Люди не видят времени, у них: недели, месяцы, часы, календари. Зрячи деревья, в их кольцах время. Деревья–первые враги любой власти. Головы потом летят, после стволов, после визга пил, после времени очередь до людей доходит. Живу в чужой стране, не в своё время живу. Без людей, одни молитвы и шагов бесконечных метры. За Северяниным, вслед повторяю: «Не эмигрант ещё, просто дачник.» Жалею, что не лётчик. Поднял бы самолёт в воздух и улетел. В небе нет эмигрантов, там у Бога, все свои.

На Колумбов в роддомах спрос упал. За Гамлетов родители будущих актёров глотки рвали, подарки акушеркам мешками таскали. Мои папа с мамой покумекали, решили на главного редактора газеты «Правда» записать. На морду я удивительно правдивым вышел. Третьим оказался, вслед за Параджановым и Довлатовым. Потом одного Серёгу посадили, другой сам в Америку улетел. Скучное занятие одному в очереди подошвы мять. Ум у меня не на ту букву, совесть на две. Шагаю не в ногу, нет у меня такой ноги. Сел на ветку. У нас многие на ней сидят, кто языком, кто ногами болтает. Сверху небо, внизу асфальт. На небе ангелы живут. Асфальт круче. Асфальт–система. Желание имелось, возможностей ноль заявить о себе, почувствовать живущим, весной удивить, трещинам асфальта порадоваться, поверить в первые извилины мозгов. Так бы и сидел, если бы не Михаил Сергеевич. С лица молодой, на тело розовый, соловьи при нём без песен на пенсию подались. Кто в руки пилу ему дал? Ветку в народе водкой зовут. Спилил Сергеич сук и не поперхнулся. А ствол оказался голым. Разбежались ветки на все пятнадцать сторон света. Меня в Сибирь в командировку от греха подальше отправили.
Авиация в те времена нами не брезговала. В любом виде в салон запускала, к креслу пристёгивала, и до места проживания доставляла в надлежащем виде. Полиции в помине не было, милиция с мужиками с одной ветки, одной правдой мазаны, от одних опилок голову ломило.
Очнулся в гостинице, в двухместном номере. Сосед дрых без задних ног, передними голову под одеялом мял. Потолок от сушняка корёжило. Поднялся карманы обшарил, сумку ощупал. Пусто-Пусто: ни бутылька, ни калабашек. Сосед морду высунул. Стало полегче, вдвоём страдать проще. Сделал пробный шаг:
- Чего желать извольте?
- Правды, потом воды.
- Тебе повезло, парень, она вся перед тобой.
- Тогда ответь, мужикам аборты делают?
- Не без того, почаще, чем бабам.
- За так?
- За так бабам, нам за калабашки.
- Плохая у тебя правда, от такой сдохнуть раз плюнуть.
Слово за слово, разговорились, сосед из активистов оказался, на таких асфальт держится. И на молоке, и на воде обжигался, губы по-прежнему к теплу тянет. И пока не утонут, не остановить.
- Признайся, сосед, в тебе правда имеется?
- Сколько угодно и срок годности не истёк.
- Кто ты по жизни?
- Председатель общества трезвости.
- А касса где?
- Тут она, люди из доверия вышли.
- Как тут, в номере что ли?
- Камера хранения не лучше людей.
- Слушай, сосед, как дела со счастьем обстоят?
- Было озеро, в которое никто не вступал. Мы жили, как муж и жена. Оно поило и кормило. Я ухаживал за ним.
- И где оно твоё озeро?
- Как закатали в асфальт, так и счастье под землю ушло.
- Хочешь, счастливым сделаю?
- Может и хочу, боязно.
- А если и себя заодно с тобой. Счастье на пару, давай попробуем?
- На пару не так страшно, делай, чёрт с тобой.
- Давай кассу общества трезвости пропьём?
- Ты с ума сошёл.
- И ты сходи. В памяти этот день сокровищем сиять станет.
Закупили в ресторане при гостинице: водки, вина, закуски, самовар заказали. В самый разгар веселья сосед скромно признался:
- Спасибо, понял, счастье возможно.
После встречи со счастьем не пьём, вспоминаем, надышаться не можем. Ельцин запил. Горбачёву за сук Нобелевскую премию выдали. Параджанову в Ереване музей открыли. Довлатов почти классик. Правду обозвали комсомольской и все на том успокоились.

Когда грустно, не так грязно. В России сидели все. Кто не сидел, тот сядет. Все, кроме Пушкина. Тот, как стоял, так и стоит на своём. Прадеда на каторгу при Александре III отправили. Корову с медведём соединить пытался. Мечтал, как поголовье долгую зиму копыта сосать будет, а по весне всю деревню молоком зальёт. Задрал медведь с десяток коров, ему забава. Прадеда в Сибирь матушку забрили горе мыкать. Деда при Николае II на Сахалин отправили. Рай задумал из России устроить, хлебушком вдоволь крестьян накормить. Пырей с рожью скрещивал. В церковь не ходил, к ветрам взывал. В аду батяня мой на свет появился. Как подрос от уголовного прошлого отца и деда отрёкся. К большевикам подался светлое будущее в потёмках искать. С грехом пополам какие-то ускоренные курсы одолел и начал детишек уму разуму учить. С учебниками беда, не было их совсем. Батя из высоких кабинетов ворох конституций натискал и в школу свою приволок. По ночам вместе с матушкой буквы забеливали, запятые, точки. На уроках выдавал по конституции на брата и те вставляли буквы в меру сил, знаки препинания рисовали на месте белых пятен. После уроков красными чернилами украшал страницы конституции колами, двойками, трояками редко кого баловал. Из этих детишек многие в большие люди выбились, кто в стоматологи, кто в политики. Бате за вредительство 58-ю впаяли и на Соловки года на пальцах ног пересчитывать, на руках пальцы на следствии переломали. О себе ничего доброго сказать не могу–неблагонадёжный. Тихий, хмурый, сыч сычём. Спина от стен белая, грудь от полов красная, голова от теней тёмная. Когда грустно, на душе не так грязно. Любая система–асфальт. Хватит ли воли, желания, возможностей заявить о себе, почувствовать себя живым существом? А дальше всё просто: поглощай и выделяй и тогда однажды весной удивишься себе и небо удивишь собой и солнце. Для системы ты трещина в асфальте, тебя обязательно закатают обратно. Система не понимает и не поймёт, что опыт жизни неискореним. Тот, кто однажды видел небо, вернётся к нему опять. Вот эти трещины в асфальте и есть извилины людей, если они люди. Сын вздумал новой России подсобить. Предложил властям на всех светофорах цвета поменять на государственные. Красный горит–стой смирно, вспомни гимн и пой. На белом сдавайся–плати штраф, квитанцией нос утри и успокойся на этом. При голубом гляди в оба и дальше смело шагай. Ославили сынка, СМИ замордовало. Ни Снегурочка, ни Золушка замуж за него не идут. Дюймовочка и та отказалась. Торгует сынок на рынке кормом для тараканов, краской самосветящейся для клопов. Не верит, что Пушкин не сидел и не сидит до сих пор. Денег кот наплакал, до Москвы не добраться, на Пушкина стоячего глазком не взглянуть. На внука надежда теплилась, в лицей конкурс выдержал. Подкачал внучок. В день самоуправления туалеты школы в аренду сдал. Директор сунулся по нужде, памперсы из уважения получил, весь день в них и промаялся. В общем вытурили внучка из лицея. Вот говорят, Москва слезам не верит, а у нас уже и слёз не осталось. Грустно, а когда грустно на душе не так грязно, и на том спасибо. Самое честное не знать, когда знаешь, честным быть трудно. Древо родословное полить не чем. В Москве Пушкин в рост, у нас он бюст.

Там вдали за пашней,
Забродило вишенью,
Веером вчерашнего
Отметая лишнее
Давит воздух глушью,
Ароматом вишенным,
Тишиной, как тушью,
Отсекает лишнее.
Памятью из прошлого
От земли повеяло.
Там за пашней лошади
Вишню мнут вдоль берега.

Снегов не бывает двух,
Февраль последний сбросил.
В марте опадает пух
С беременных светом сосен,
Невидимый летит на слух,
На пальцев весёлые росы,
В марте падает белый пух
С беременных светом сосен.

Где-то лето, где-то март,
Где-то осени полфразы,
Ветер заварил закат
По-особому заказу:
И фиалки, и шалфей,
И немного мяты.
Стоны сизых голубей
В полосе заката,
Крылья алые костра,
Крики капель марта…
И слеза, одна слеза,
Вот её и жалко.

Снегов не бывает двух,
Февраль последний сбросил.
В марте опадает пух
С беременных светом сосен,
Невидимый летит на слух,
На пальцев весёлые росы,
В марте падает белый пух
С беременных светом сосен.

Где-то лето, где-то март,
Где-то осени полфразы,
Ветер заварил закат
По-особому заказу:
И фиалки, и шалфей,
И немного мяты.
Стоны сизых голубей
В полосе заката,
Крылья алые костра,
Крики капель марта…
И слеза, одна слеза,
Вот её и жалко.

Ладоней две загадки
Ты разглядеть сумей
Две родинки, две складки,
Две ниточки теней.
Видишь там невдалеке,
Где пальцы светом дышат,
Крестик на моей руке,
Он Господом нашим вышит

Сумерек крошево,
Шторы на страже,
Тут моё прошлое
Тёплое, важное.
Вкусные уши
Пельменей на кухне,
Хлеб–это Пушкин,
Сахар у Кюхли,
Капусты хруст,
Булок белые груди.
У кухни отменный вкус,
Кухня выводит в люди.

Две бабульки
Из квартиры нижней
Выносили стулья
Прежней жизни:
Две шкатулки,
Шкаф облезлый, рыжий
Из переулков прошлой жизни.
Две кастрюльки,
Столик книжный,
Две бабульки–
Взбульки жизни.

Давай рискнём, поехали,
Поставим дни на карту!
Всё к чёрту! Летим к Чехову,
В столицу нашу Ялту!
К шампанскому, чебурекам,
К чайкам мартовским,
В Крым, к великому человеку,
От занавесок Мхатовских!

Они оба были пронзительно молоды и молоко ещё на губах не обсохло, и мёд с уст не сошёл. Пальцы украшали обручальные кольца, лица восходы счастья. Отличить от старшеклассников мог человек, влюблённый в другого человека, но не завуч. Завучу все дети дороги, а заодно и учителя. Кольца на пальцах, серьги в ушах мешают азам знаний. Их следует снимать перед уроками, после возвращать родителям в руки. Марго Игоревна утро каждого рабочего дня называла золотым. Собирала урожай из украшений в шкатулку и относила в кабинет директора. Они оба были пронзительно молоды, особенно он –начинающий учитель физики. Поднимался по широкой лестнице на первый урок, душа пела, трепетала весной от не известности. Руки, ноги не слушались, всё кроме головы казалось лишним. Вдруг кто-то схватил за левую руку и начал свинчивать обручальное кольцо с безымянного пальца.
Обернулся, увидел Марго Игоревну и чуть в обморок не свалился от страха. Дикость поступка завуча не укладывалась в голове.
- Как тебя, юноша, ты новенький?
- Александр Сергеевич.
- Скажи ещё, что Пушкин и кольцо от Воронцовой.
- Нет, из дома кольцо.
- После уроков пусть родители подойдут к директору. Ты слышишь меня?
- Да.
- Вот и хорошо, Саша, беги на урок, сейчас звонок прозвенит.
Родители Александра Сергеевича жили в другом городе. Сам идти к директору за кольцом не отважился. Первые уроки физики прошли нормально и кольцо не сегодня, так завтра разберутся и вернут. Молодая жена пропажу обнаружила, устроила скандал. Во время объяснений затыкала уши и ревела. С того дня как-то не заладилось. И молоко на губах обсохло и мёд с уст сошёл. Разбежались каждый в свою сторону. Он в школе дневал и ночевал, она на флейте в филармонии играла. За сорок следующих лет столько завучей сменилось не пересчитать, директора поустойчивей. Но того, в чьём сейфе кольцо хранилось похоронили давно. А Александр Сергеевич по-прежнему работал учителем физики. Дети его любили, он любил детей. Кольцо так и не вернули, и семьёй не обзавёлся. Школе исполнилось сто лет. Юбилей праздновали широко: цветы, адреса, подарки… Казалось всех поздравили, про Александра Сергеевича только запамятовали совсем.
Под самый конец вечера молодой директор вызвал на сцену ветерана физики, извинился и вручил кольцо обручальное, золотое запоздалое колечко. На котором когда-то искрилось имя любимой. Александр Сергеевич принял из рук директора дорогой подарок и заплакал. Зал дружно поднялся. Все помнили, как в редкие паузы на уроках он веселил цитатами из любимой им книги «Физики шутят». Как они плачут увидели впервые.
Многие предлагали свои услуги. Отказался, хотелось побыть одному. Домой отправился пешком. В подземном переходе молодая девушка играла давно забытую мелодию. Остановился, заслушался. Порылся в карманах, мелочи не нашлось, пальцы наткнулись на кольцо.
- Вы хорошо играете, возьмите кольцо на память.
Она взяла, разглядела имя удивилась.
-Так зовут мою бабушку. Значит, Вы могли быть моим дедом.
- Мог бы, если бы не испугался зайти в кабинет директора школы.
- А сегодня выходит, набрались храбрости?
- Нет, он сам мне его вернул.
- Да, запоздалое колечко…

На работу,
Осень, к себе устрой,
Для полёта,
Осень,
Всего с лихвой.
Листья грудью
Огорошу,
Лиха будет,
Наземь брошусь.
Прошусь не брать,
Давать без счёта,
Осень, я–брат:
Прими на работу.

И листья подлетали стаей
Невиданной раскраски,
И жадными устами
Шептали лета сказки.

И белки подбегали близко
С раскосыми глазами,
Хотели что-то высказать,
А что не знали сами.

И осень неустанно,
Как в эту пору водится,
Роняла жёлтые каштаны
В сплетенье нитей Богородицы.

Завари-ка чай покрепче,
Закручинило чело.
Может быть сверчок за печкой
И подскажет нам чего.

Ты подсядь ко мне поближе,
Не скупись, полнее лей,
Слышишь, а сверчок-то выжил,
Стало в горнице светлей.

Отнеси ему за печку
На тряпице сахарок,
Какой хороший нынче вечер-
Запел за печкою сверчок.

Карусели–головы моей дом,
Печален их исход осенний.
На приколе, под замком
В парках погибают карусели.
Железо лижет холодом,
Круги тепла не выдам.
Каруселей моих голову
Кто-то отправляет в Антарктиду.

И ноги у него разные, и руки не лучше, и ум на другую букву. Закончил Пед-вуз для тех, у кого совсем его нет. На математику попал не по любви, от безысходности. Улиц в городе тьма, как томов у классиков: Маркса, Энгельса, Ленина, Володарского, Свердлова, Клары Цеткин, Розы Люксембург. Взяли на Красную. 79-я золотая,47-я серебряная и даже 15-я фосфорная отказали. 1-я водородная поставила в строй. Он бесконечно благодарен ей и Д.И.Менделееву, составителю рейтинга школ. Приняли тепло, дали ведро с известью и кисть замазывать матерные слова по периметру. Взыграла гордость. У тех, у кого ум на другую букву, заразы этой в избытке имеется. Приволокли к директору Инге Владимировне Водорезовой. Она слыла новатором, знатоком языков местных и иностранных.
- Иди, голубок, замазывай брань! С первомайских праздников у прохожих слезу вышибает.
- Извините, нас этому не учили – Потом подумал и добавил – Дайте список слов. Не то забелю «Слава КПСС» или у кого-то из Ильичей букву забрызгаю.
- Ты прав, ворон, вот список. Попробуй хоть одну брань мимо рук пронести, перья повыщиплю, кроме одного.
- А оно зачем?
- Заявление по собственному им напишешь.
Отработал по списку. Слова лишнего на себя не взял. Пришёл доложить. Не поверили. Завхоза по периметру послали. Та с ухмылкой ядовитой явилась.
- Инга Владимировна «Акус» пропустил.
- В чём дело, дичь перелётная, почему «Акус» не замазал?
- Какой ещё «Акус»? Наши люди так не матерятся.
-«Акус» по арабо-израильски, по-нашему «Сука», понял меня?
- Ни «суки» ни «акуса» в списке не было, можете полюбопытствовать.
- Ну, ты и Й-ух оказывается, а я думала птица заморская.
- Скажите, а что такое Й-ух?
- Кобель по-нашему.
- Спасибо за урок, Инга Владимировна.
- Иди, пока на цепь не посадила.
Первого сентября, как обычно: линейка, цветы для учителей. На которые у них, как и у покойников аллергия.
Первый звонок из рук первоклашки. У кого-то торт, у кого-то пирог, шарики, зоопарк и летите, голуби летите. Мужиков в школе кот наплакал, слава Богу, что коты плакать могут, а как разучатся, что тогда? Сели, налили. За первое сентября пить не педагогично. Решили по туалетам пробежаться, лучший тост, на стенах подобрать. Нашли, переписали, проговорили, водка без закуси, как по маслу в рот полезла. «Инга-Акус». По второй налили. «Сам Акус. Инга». Хорошо посидели, с толком.
Перед первым уроком математики, как молодого специалиста, к завучу пригласили.
- Рассказывай, чем пользовался, какая тема, какую задачу перед собой ставил.
- Тема: «Виды углов». Задача одна, хочу, чтобы до всех дошло.
- Кто помогал план урока сварганить?
- Идейно Инга Владимировна и её знаменитое «Й-ух».
- И где ты там углы обнаружил?
- «Й-ух» это по арабо-израильски, а по-нашему вертикальные углы в первой букве. Во второй – смежные.
- Ты хочешь сказать, что в третьей накрестлежащие имеются?
- Зачем говорить, если Вы знаете об этом.
То, что до всех дошло можете не сомневаться. Первая водородная по Красной из школ города выделяется умением мыслить в обе стороны.

Скажешь:
«Вира!»
Стану смирным.
А вдруг, как великую тайну
Выдохнешь долгожданное, тёмное, тёплое:
«Майна…»

С.Параджанову

И опять костры горят,
С рябин косынка сорвана,
Дворники осень сдают в ломбард…
Растаскивают во все стороны:
Опавшие веснушки лица,
Отдушину горожан насупленных.
Поймите, дворники, листва ничья,
Она не может быть кем-то куплена.
Не таскайте веснушки охапками,
Не снимайте с души наряд,
Призываю Вас к порядку я:
Не сдавайте листву в ломбард!