Хотите верьте, хотите нет, но в ночь с 31-го на 1-е их не бывает на рабочих местах. Места стоят, а они отсутствуют. Сутки: и один, и второй, и третий. Ладно, люди не внимательны, а собакам каково, в лае от непорядка заходиться. Особые неудобства птицы испытывают. Да и розе ветров приходится не там притормаживать и снегу не туда падать. Понятное дело не они одни в бане водой, водкой в это время оттягиваются. Шампуни сколько уйдёт, мочалок, веников тьма понадобится, а простынок? Расходы больш-и-е…
Не буду дальше томить, назову нарушителей порядка, вам решать: или за столом в тепле сидеть, или вместе со мной на морозе своими глазами убедиться в отсутствии на рабочих местах известных музыкантов: Розенбаума, Прокофьева и Глинки. Гитару чаще всего забывают взять, а ровно в полночь за ней возвращаются. Сама в баню не хожу и ребёнка туда не пускаю. Как встала у Оперного, так и стою учителем начальных классов. Зарплату который месяц билетами в филармонию выдают, а там буфет, пирогами с капустой пахнет.

Время такое амёбное было. Все и всё делилось на части. Вожди, начиная с Ильича, кепки таскали. В шляпах, удлиняясь, семафорили враги трудового народа. Трудно представить было такое, что кто-то, когда-то, пусть даже не по своей воле сменит кепку на шляпу. Но, на то она и Россия, что всё невозможное в ней возможно. Стоял в нашем городе смотрящий за образованием и не только сам, Максим Горький, естественно, в кепке, подавая пролетарский пример будущим педагогам. Возвышаться ему в этом головном уборе века отмерили. Шляпных дел мастера в его сторону и взглянуть опасались. Но беда в России всех по очереди бьёт. Дошла она и до вождей. Правда, ни при жизни она их по темечку тюкает, а чуть попозже. Из мавзолея вынесли, из библиотек изъяли, а в одну из ночей черёд и до памятников дошёл.
Подъехали служивые, смотрят мужик в кепке и с усами стоит. Ну и давай раскачивать его из стороны в сторону.
У одного во внутренних органах что-то не так зашевелилось, дочь у него в институте на третьем курсе обучалась. Позвонил он ей из телефона-автомата:
- Дочка, кто у вас перед институтом в кепке и при усах: Сталин или не Сталин?
- Папка, какой он Сталин, это же Максим Горький, друг Ленина.
Испугались служивые, что чуть самого Ленина друга не лишили, доложили на верх. Там кумекали, кумекали по Буревестнику революции, и из-за опасения, что вдруг ещё кто-то перепутает, постановили: кепку изъять, а усы оставить. Тюбетейки в городе не нашлось, а шляпа в музее отыскалась. Стоит с тех пор Алексей Максимович перед Педагогическим со своими усами, но без кепки, а в шляпу ему студенты знания после получения дипломов за ненадобностью бросают. Горе от ума больше никому не грозит, весь ум у Горького в шляпе хранится.

Может сказка это, а может, быль, а может, правда, которую лучше не знать. Не знать проще. С больной совестью к зубному не побежишь, не умеют стоматологи совесть с корнем рвать. А когда у всех совесть болит, вроде как и ты с ними заодно в больничной палате бока мнёшь.
Кто о чём, меня мой город волнует. Мечта детства-отбор горожан по конкурсу. И в итоге мой город самый лучший на Земле. Долго я с этой мечтой носился, может, так бы с ней и помер.
Живёт в нашем городе доктор, многих он людей от смерти отодвинул. Слава о нём не только черту города перешагнула, но и по миру прошлась.
Не угодил он начальству высокому честностью своей, неподкупностью.
Оно его мигом звания главрача лишило. Сердце доктора незаслуженной обиды не выдержало, взбунтовалось от несправедливости.
Если бы он был не знаменитым доктором, его бы в любой больничке приняли и починили. А так, куда не привезут, отказываются, боятся.
Трусам не по размеру такое сердце. Вот тебе и конкурс. Во врачи идут по конкурсу, учат их шесть лет состраданию.
В кардиологи отбирают лучших из лучших. А в результате оказывается для них мнение высокого начальства важнее человеческого сердца. Ну и как после этого жить в таком городе?
Слава Богу, нашёлся ещё один доктор, для которого солнце-сердце человека. Миллион людей, а человека всего два. Как тут в уныние не впасть. Два-это мало? А может, достаточно. Люди на большее не рассчитаны. Сколько великих откровений на свете? Одно сразу приходит на ум. Однажды родился очень смелый мальчик и произнёс: «А король-то голый!» Имя его удачно забыли. Больше таких отважных на земле не рождалось. Было и второе откровение. Диоген сказал Александру Македонскому: «Отойди, ты заслоняешь солнце!» На первый взгляд оно не такое смелое, вроде величие Александра подтверждает. Но в этом откровении столько скрытых глубин!
Вот и хочется прокричать своим землякам:
«Отойдите от докторов, вы заслоняете солнце!»

Есть у нас в городе малюсенькая улочка. На ней находятся два исторических здания. В одном был госпиталь в Первую мировую, в другом во Вторую.
Речка под асфальтом лежит, которая дала имя городу.
Начинается улица с общежития педагогического училища, заканчивается Педуниверситетом. Между ними детская спортивная школа, Управление образования, три общеобразовательных школы, детский сад. Была ещё молочная кухня, но упразднили в угоду копейке. Очеловечить бы её, как Кировку, улочку эту малюсенькую, пусть дети, а не машины владеют ею. Сергей Викторович, Тарасов вошёл в историю Кировкой. Войдите и Вы в неё через улицу Володарского.

Сходил в «Журавлину» выпил горилки, салом побаловался. Выпить и закусить каждый дурак может. А вот после что?
В этом «что» весь смак и правда сермяжная. Вышел, на лавочку у «Альфа» банка присел, закурил и стал думать о «что». Не успел, оно само подвернулось. Три цыганки мелочь из кепки нищего хвать и улыбаются шире юбок цветастых. Вот тут и началось «что».
- А ну, положь!
Остановились, как вкопанные.
- А Вы ему кто?
- Брат я его родной. На носки собираю. Скоро осень, а он босой совсем.
- А мы голодные.
- Приходите через час, всё, что от носок останется Ваше будет.
- Обманешь, мужик.
- Мы с братом не обманываем, нам и место такое доверили за «Альфа» банком бдить.
- Ой, мужик, ну ты и мужик.
Народ вокруг столпился, мелочь в кепку ручьём потекла.
Прикинул в уме, вроде брату и на валенки хватит и мне на стакан останется.
Подошёл блюститель порядка:
- Это что?
- Так точно это «что».
- А надо?
- Мне без «что» жизнь не в радость.

В горсаду Пушкина соорудили памятник поцелую, он из одной пары губ. Тот, кто такое выдумал, явно не целовался. Если бы он свое изваяние назвал «воздушным поцелуем», тогда другое дело. Пушкина дилетантство оскорбило. Александр Сергеевич опытным путем проверил, и не раз, поцелую требуется пара губ. Всю ночь поэт думал, как наказать проказника. Под утро не выдержал, позаимствовал алую краску у восхода и вывел своё хулиганское резюме «Пискин дом». Администрация парка забыла, что Пушкин забияка еще тот и стерла слова великого поэта. Пушкинисты в шоке, как можно? Есть мнение! Лишить парк имени! Говорят, бюст Пушкина после этого к Гагарину подался. Юра не против. А народу нашему палец в рот не клади, он уже между собой парк по Пушкински зовет.

В нашем городе много глупостей, груды мусора, но не всё. Мы не лыком шиты, есть особинка. У нас мент в момент истины взятку в миг заглатывает и всё. У свидетелей шеи сводит, слюной давит, подрожать тянет, а не всякому талант дан. Питание без посредничества продовольственных отделов – великое благо, оберегающее от дурного влияния недоброкачественных продуктов. Дали менту условный срок, погоны срезали. У того аппетит в момент на взятки взял и исчез. А тут еще прокуратура стала реальный срок требовать. А ему, менту нашему, пусть и бывшему, ничего давать не следует: ни сроков, ни зарплат, ни еды …
Пусть взятками питается, поедает этот позорный продукт нашего времени. Медики, спасибо им, скумекали, взяли под белое крыло, санитаром к себе оформили. На пузе счетчик установили и стали мента – санитара другим организациям в аренды – набеги сдавать. Ест наш молодец и не давится. А в городе нехватка бумажных купюр ощущается. Безработица в рядах надзорных органов растет. Весело, от улыбок зашкаливает. Так, глядишь назад до коммунизма дойдем или вперед в какую-нибудь Швейцарию со Швецией упремся. Стырили у нас медомента. Не уберегли мы самобытность свою. В столицах, говорят, на бронированном автомобиле под особой охраной на обеды возят. Ест там наш земляк от пуза и не давится. Счетчик, правда, сняли с живота, за глаза боязно, округляются. В нашем городе много глупостей…
Они-то и украшают нас, от ума мы в меланхолию впадаем. А медицина в ней ни бельмеса.

Не в каждом городе Пастернак есть. В нашем он живет. Про ваш такое не скажешь. Зовут его не так, а как Куприна или самого Герцена. В дошкольные годы отвезли родители маленького Сашу в Переделкино, на дачу к его великому однофамильцу. Борис Леонидович побаловал мальчонку на свих коленях. Факт давно известный, посидишь на коленях поэта, сам потом поэтом станешь. Сам Борис у Толстого на коленях сиживал.
Потянуло пацана к книжкам, театр к себе одним пальцем поманил, даже краеведение краем задело. Поступил в Пед. - театральных, литературных Вузов у нас нема. Стал усердно историю партии штудировать. Прочили ему карьеру секретаря райкома, а он, шалун, раскрыл секрет убийства Кеннеди. Чуть из Вуза не выперли. Время такое было, не моги- и все. Пастернак мог многое, он в баскетболе владел таким ударом, НБА завидовало: и росту его, и весу, и тому удару, после которого кольцо в серп рвалось и молотом в ушах отдавалось.
С дипломом на руках пригласили Александра Ивановича в лучшую школу города, детям номенклатурных работников историю талдычить. Шестиклашки шустрые достались, решили они преподавателя с громкой фамилией оконфузить.
- Вот Вы все твердите: «Папа римский, Папа Римский…» А мамы Римские бывают?
- Запомните, дети, и всем передайте, не бывало такого позора и не будет впредь!
Сунули они ему под нос после этих замечательных слов толстенный том энциклопедии, пальчиком в нужное место потыкали, и староста класса от лица всех спросил:
- Чему Вас в институтах учат?
Александр Иванович с горя вступил в партию, историю забросил, из первой школы ушел в менее известную литературу преподавать- она в те времена мало чем от истории партии отличалась.
В прежней память о нем на стенах туалетов хранится. Школой- новостройкой руководил будущий большой друг будущего премьера Израиля. Именно он молодого преподавателя крепко- накрепко к сцене привязал. Да так, что до сих пор его оттуда за уши не оттянуть. Нет в нашем славном городе школы, где бы Александр Иванович Пастернак следов своих на театральных подмостках не оставил. Публика у нас, благодаря Пастернаку, в театральном деле сечёт. Омск с Томском хотели к себе его переманить- Сибирь в людях толк знает. Театральная общественность встала на дыбы: «Пастернак – наше все!» Ему с тех пор не букеты после спектаклей накатывают, а колбасу внушительных размеров. Не хранит, ест сам.
По известности он в нашем городе на втором месте после Ишуковой. Обворовывают его, правда, часто. Но он не унывает, понимает- популярность стоит того. Несмотря на явную свою гуманитарность, техникой болеет не на шутку.
Помню на заре ксероксов и факсов засунет, бывало, белый лист, а тот, бедняга, обратно таким же является, текстом не отмеченный. На что Александр Иванович восклицал:
- Для первого раза сойдет!
Из вредных привычек имеет одну; женщин любит, они ему отвечают тем же: готовят, стирают, гладят… Образование из себя Пастернак выжег, когда спрашивают:
- Кто Вы теперь, Александр Иванович.
Отвечает скромно, устало, потупив взгляд.
- Драматург, поэт, директор творческих конкурсов, член многих жюри, в общем – чиновник.
Он единственный в нашем городе, кто не стыдится этого звания. Для подтверждения то бороду отпустит, то живот, а не то купит портфель таких размеров, что хоть полвитрины мясного отдела туда помещай. Как- то на аттестации руководящих работников ему задали каверзный вопрос:
- Какое образование у Вас, коллега?
- Пять высших и техникум!
- Не говорите так!
- Почему?
- Поймут, с одного раза до чиновников не доходят.
- А как отвечать публике?
- Пальцем указывайте на выси.
Указывает, да так, что с экранов да со страниц газет не сходит. Музеи ломятся от материалов о нем. В городе знают, хочешь стать поэтом, посиди на коленях Пастернака. Соседи по подъезду жалуются, очередь в квартиру Александра Ивановича не знает конца. Он никому не отказывает, хочешь садиться- садись. Правда джинсы больше месяца не выдерживают славы Пастернака. Ой, много историй о нем по городу ходит.

Величайший правитель является в мои сны всякий раз, когда оказываюсь в ситуации, где не предвидится достойного решения. Органный зал в нашем городе - яблоко раздора. Я поведал Царю о безысходности события. Соломон улыбнулся и промолвил:
- Истинно верующих и истинно преклоненных перед музыкой равновесно. Пусть одни заберут части от органа и установят его там, где их душе угодно. Другие пусть возьмут себе кирпичи Церкви и возведут ее вновь там, где их душе угодно. Место же на Алом поле следует отдать детям. Без них у Вас ни Церкви ни Органа не будет. Пусть благоразумие не изменит им.
Мир Вашему городу и согласие во всем!

С Южным и Северным полюсом всё в порядке! Кто за Запад с Востоком ответит? Странно, что почти никто не знает про решение сессии ООН. Там Челябинск назначен восточным полюсом мира. Скоро представители сотен стран кинутся со стягами своих государств покорять наш загадочный город. Место западного полюса пока вакантно. Специалисты считают рост количества полюсов занятием неспешным. Трёх пока за глаза планете хватит. Предполагается на восточной верхушке мира зафиксировать верблюда, поставить его на довольство. Отрадно, глядишь, и нам перепадёт, многое, ох многое придётся в городе изменить. Руки Орлёнку развязать - раз. Не дай бог, мировая общественность решит, что мы так над всеми детьми издеваемся. Левшу следует в один из лицеев определить - два. Вернуть сбежавших классиков на постаменты вокруг драм театра - три. Говорят, они за Цвиллинга обиделись и в бега от обиды подались. «Титаник» с подвального помещения следует этажа на два приподнять, вдруг родственники того крушения нагрянут, а он у нас на дне, неудобно, знаете. Вообще, захорошеет наш город до неузнаваемости, правда, подскажут Сказ об Урале не Дедом Морозом с подарками наряжать, а в тюбетейку, в халат роскошный и мангалы с шашлыками ему в руки велят сунуть. Сейчас важно решить, какая из точек города для полюса подходит. Тут без референдума не обойтись. Есть мнение, полюс – это сфера Любви. Там солнце восходит, а не в Японии. Достойный ответ им за Курилыми. Каково? Мы пуп Земли и точка! Заживём так, что никаким Европам с Америкой не снилось. Пусть ездят спины нам чесать как бесплатное приложение к пупу-полюсу. Вот пиар так пиар! Кстати, этимология слова такова – утроенный объём Земли, проще – ври в три короба и порядок!

В нашем городе с незапамятных времён на привокзальной площади стоит величественный монумент Деду Морозу. Сам Дед из камня, как и все на Урале, а вот шуба да шапка у Деда настоящие, и мешок с подарками натуральный. Другим городам такое и присниться не может.
Народ у нас сметливый, до счета охочий. Вот и считаем с конца декабря до той лютой январской ночки, когда Дедушку нашего до последней ниточки оголят, оставят мёрзнуть в чём мать родила. Нам круглый год этот остаток велено «Сказом об Урале» величать. Как велено, так и зовём – ко всему привыкли. Бажову каково? Да и наш Боже куда смотрит? Дедушка-голышка – это же позорище.

У нас, как в любом провинциальном городе, был парк культуры и отдыха. Покой пионеры охраняли: кто барабанами, кто горнами. Зелёные насаждения девушки с веслами стерегли. Хулиганов мужики отбойными молотками от каруселей отгоняли. Все они были белолицы, белоштанны, белоноги и белоглупы до посинения.
Перестройка все это известковое добро как корова языком смахнула. Парк облысел, культура в сосновый бор партизанить подалась. Свято место пусто не стоит…Соорудила власть из хлама два огромных памятника, на все цвета радуги размалёванные. Один торту, другой - рту. Торт из барабанного помеса, рот из горла. Ступеньки к торту из весел, а цветочки вокруг из девушек без ремесла натыкали. Парк переименовали – велено его парком рта и торта величать. Вот такая аорта получается…
За счет ртов тот торт всё выше и выше тянется. Ходят люди в парк облизываться, а культуры захочется, в бор бегают – там её навалом. Гагарина нет, Курчатов в воротах стоит. Заступиться за народ некому. Не надо было отбойные молотки отдавать да белый свет на радугу выменивать.

Соня, с Вашего молчаливого соглашения мы по Вам и на закат и на восход ходим. Мы благодарны Вам за отсутствие Севера и Юга, на Вашей улице все равны. Вы, конечно, знаете, мы редко плачем, Челябинск-город сухой, а когда слёзы сдержать невмочь идём к дому Татьяничевой, где она каждому, не взирая на ранг, произносит сокровенное: «гордым легче, гордые не плачут». Если честь опускается ниже положенной черты, бежим к дому Оболенского, он ещё никому не отказывал в княжеской помощи. Спасибо, Соня, на Вашей улице человеческое возвращается. Знаете, когда наши многочисленные предприятия намереваются сбрасывать отходы в Миасс, мы с вёдрами идём к реке и прячем её от нерадивых по нашим квартирам.
В советские времена справа на восточной стороне мы в полуподвал бутылки носили сдавать, а нынче, благодаря Вашему заступничеству тут «Рёбрышковая». Мы ходим туда поболтать с Вами о том, о сём, а когда начинает к горлу подкатывать, кажется, что до Вас можно рукой дотянуться и Вы утешите, не дадите до крайности дойти. Вы хранительница затылков трёх наших ведущих ВУЗоВ. Меду явно не повезло, он по соснам до Вас секунды считает. Знаете, Соня, птицы по осени перестали улетать на Юг, они в наших вартирах ждут весенней встречи с Вами. Вы не могла бы шепнуть Властям, чтобы женщинам с Вашим именем было представлено право иметь квартиры с окнами на улицу Сони.
Напоследок хотелось сказать, что в моей семье во всех поколениях есть Софьи, Ваше имя их украшает и укрепляет мою Веру в Вас!

Ваш постоянный прохожий

- Вы доктор?
- Я, а в чём, собственно, дело?
- Соловьи в голове у меня запели.
- Сколько их там у Вас?
- Сегодня утром пятнадцать насчитала.
- Пятнадцать - явный перебор.
- Посоветуйте, доктор, как быть, поют окаянные?
- Выпишу Вам рецепт, всем помогает, надеюсь, и Вам повезёт.
Взяла баба рецепт из рук доктора и домой поспешила. А в рецепте предписывалось встать у дверей и ждать. Чего ждать о том, ни слова. Вот и встала она у своих дверей и дождалась. Мужик со службы вернулся, да как дерболызнет дверью, аж искры из глаз полетели. На лбу у бабы шишак вскочил, а соловьи все разом издохли. Растянула тишина бабу в улыбке и воскликнула та в восхищении:
- Вот доктор так доктор, одним махом всех певцов образумил.
А как спать улеглись, мужик ворочался, ворочался и простонал:
- Не могу уснуть и всё, хоть Лазаря пой.
- А что, не мила стала?
- Пустотой давит так, что сердце заходит.
И дошло тогда до бабы, какие соловьи в голове её голосили. Вспомнились ей те пятнадцать слов, что он однажды в молодые годы сказал, а она в заботах да хлопотах забыла, оплошала - за соловьёв приняла. Утром встала пораньше, помылась, прибралась и по ту сторону дверей стоять отправилась. Так и стоят они до сих пор, она по одну сторону, он по другую, спят и то стоя. А во снах от тишины покоя нет, уши она закладывает. Дверей в нашем городе уйма, я по скрипу знаю, какие соловьёв из голов вышибают. Есть и такие, где один два заведут трели, да и затихнут. Грешен, секреты не умею хранить, голова у меня дырявая.
На улице Цвиллинга, возле кинотеатра Пушкина, много лет висят удивительные двери, в них до сей поры соловьи те пятнадцать слов любви насвистывают. Три коленца пять раз подряд и порядок.
Напоследок сказать хочется, дорогие сограждане, опасайтесь непроверенных дверей, рецептов докторов, в жизнь невлюблённых, и болтунов вроде меня.

Когда получил диплом учителя, меня обуяла гордость от высокого звания. Витал где-то в облаках, земли под собой не чуял. Может там бы до сих пор и болтался, если бы не встретились в моей жизни два человека, они опустили меня на грешную землю.
С Аркашей познакомились в начале семидесятых в клубе книголюбов, что на ЧЭГРЭСе у самой реки стоит. Однажды он к себе на квартиру зазвал за жизнь поговорить. Полуторка, стол, раскладушка, полное собрание Соловьёва, собрание Костомарова и всё! Медик по образованию, он работал сторожем при церкви. Когда я проговорился, кто я и чем горд, он вскочил с раскладушки и стал бить словом по моей морде, не щадя ни глаз, ни ушей.
- Ты же не дурак, понимать должен, что это одна из самых вредных профессий. Уходи пока не поздно, не успеешь заметить, как затянет, и тогда ты окончательно погиб. Школы и без тебя под завязку набиты живыми трупами учителей.
Я был ошарашен, не поверил ему, хотя с годами что-то в мозгах зашевелилось. Заскакал по земле одной ногой, вторая всё ещё там, в облаках болталась. Столкнулись с ним в 91-ом, в то время по земле я уже на двух ногах ходил. Он с точностью до года лет двадцать назад предсказывал падение советской власти. При встрече с ним я только опустил глаза, он понял, ничего не сказал, улыбнулся и пошёл дальше.
Вторую ногу на землю Надежда Мандельштам вернула. Произошло это так: вычитал в архивах, что первый памятник Ленину в нашем городе сооружён на деньги учителей. Скинулись они по сто рублей подыскали скульптора, тот и сварганил памятник вождю на Алом поле. Шёл всего лишь 1924 год, и те учителя не чета нам нынешним. В гимназиях учились, библию знали, иностранные языки, а вот деньги на памятник Ленину дали, а не детям, умирающим с голоду. Я был потрясён - с кем в одной шеренге стою. Искал человека, который смог бы что-то объяснить, как-то успокоить. В родном городе такого не нашлось. В Москву поехал, там через книголюбов вышел на неё, на Надежду. В то время уже верил лишь поэтам да их терпеливым жёнам. Меня представили как заблудшего провинциала. Пили на кухне чай с вареньем, и я рассказывал всё без утайки.
- Знаете, молодой человек, сейчас модно Сталина ругать, всю вину на него сваливать. Завтра эти люди примутся за Ленина. Они не виноваты.
- А кто виноват?
- Вы не догадываетесь разве?
- Нет.
- Не испугаетесь, если правду скажу?
- Думаю, нет, я готов к ней.
- Мы виноваты.
- Кто?
- Мы!

Памяти А.П. Платонова

Сердце у меня одно, а Родины две. На нём два контура выколото: СССР и России. Родину не выбирают: первую дали родители, вторую дядьки из Беловежской пущи. Иные из соотечественников стесняются своих левых рук. Я нет, двумя обниматься удобнее. Мне стыдно перед первой и больно за вторую. Она в этом году заневестилась, совершеннолетней становится Россия. Может в брак вступать, в выборах участвовать, но и осужденной может быть на законных основаниях. В России во все времена не сесть и не сойти с ума – роскошь невиданная. Вот этой роскоши и хочется ей пожелать в год восемнадцатилетия. Страна Россия тёмная, как небо ночное, а люди светятся, подмигивают, падают… И тогда весь мир загадывает желание. Загадайте, люди добрые, чтобы деток своих она не обижала, стариков почитала, чтобы хватило ума извиниться перед миром за шалости детские, за выходки юности. А как извинится, так и мир изменится в лучшую сторону. Главное - помнить: и Пушкин, и Толстой, и Достоевский ещё не предел. С днём рождения, Родина!

В Москве Арбат, у нас Кировка, хотя справедливости ради она обязана быть Тарасовкой. Тарасов наш – Киров пришлый. Но наших у нас не любят, с пришлыми проще.
При входе на Кировку Вас встречает не тронутый пальцем городовой. Что поразительно, и не пробуют. У мужика с прошением к Законодательному Собранию те же приметы, но подтекст тут другой. А вот у кокетливой дамочки правый локоток отполирован мужским вниманием изрядно. Робкий все-таки у нас народишко, в другом городе она бы грудками блистала. Отношение к нищему у банка снисходительно-доброжелательное: лысину заласкали так, что любому фонарю фору даст. У пенсионера на лавочке руки и трость тронуты теплыми ладонями горожан, за что им низкий поклон и спасибо тихое от людей с возрастом, хоть так заботятся, и то дело.
У Розенбаума основательно заиграны струны, правое колено и левый носок ботинка. Здесь всё понятно и логично. Давай в том же духе, Александр! Художник абсолютно обойден вниманием, живописцы, как и животные, у нас не в чести. Сюда бы фотокорреспондента, он бы от тоски так не серел. Да и для потомков зафиксировать не лишнее, какой попсой народ зачитывался в начале века. У учительницы с ребенком основательно обступлены ноги, у ребенка голова облысела от усердия. Нет все-таки тяги к естественным знаниям у сограждан. Грудь учительницы темная-темная от несоприкосновений.
А у собачки пограничника в столичном метрополитене нос отполирован до совершенства. Москва - студенческий город. Правду сказать, и у нашей собачки, что у ног мужика с прошением жмется, на носике следы проблесков обозначены. Не всё столицам у собак носы тереть, мы и не такое можем отчебучить, челябинцы всё же.
А в Нью-Йорке, городе на Манхеттене, у бизнес-быка яйца до солнечной ярости доведены. Тут всё понятно, Нью-Йорк – обитель миллионеров. Вот такое Фаберже получается. В Петербурге, городе на Неве, студенты веками коня Петра обихаживают. Ни для кого не секрет, что наше: и городское, и областное всё - верблюд. Догадайтесь, земляки, какую часть его тела трем чаще всего? Я знаю, Вы как думаете? Если скажу честно, без купюр, Вы мне, понятное дело, не поверите, пойдете поглазеть, и тут вам шок на все сто обеспечен.
В чем дело, дорогие сограждане? Почему этот элемент нас так притягивает к себе? В глаза ему посмотреть боязно, вдруг плюнет экземпляр гербовый. А тем местом не плюются, вот и трем его до блеска. Верное это блюдо – ладно трём сверху донизу. Нет, не стану называть. Катитесь туда сами, я пойду к Левше блоху щекотать.
Понять никак не могу, над кем она так смеется – дура насекомая?

На карте России в самом низу, крестик висит православный. Это контур моей области, там я живу. Дед с бабкой были верующими. Отец с матерью коммунистами. Я крещён тайно от родителей. В церковь не хожу, в детстве бабушка меня в цирк водила. Внучка с дочкой живут в Америке. Когда внучке исполнилось шесть лет она спросила меня:
- Дед, расскажи, где ты живёшь?
- Если переплыть океан…
- Какой океан?
- Да хоть тот, хоть этот, появится большой белый остров…
- Как он называется?
- Россия.
- Он на китах?
- Нет, на ребре Адама, у нас это ребро Уральскими горами зовут.
- Еву из него сделали?
- И Еву, и бабушку, и маму, и тебя…
- А ребро из чего состоит?
- Оно из самоцветов.
- А они откуда?
- Они от звёзд.
- К Вам прилетают звёзды?
- Да, каждый вечер в мой город Челябинск прилетают звёзды.
- От чего он так странно называется?
- В память о человеке ему дали такое имя – Челябинск.
- Как это?
- Это значит Челябинск – Человек.
- Разве бывает город – Человек.
- У нас в России всё бывает.

Человеки – это люди, не живущие в Челябинске. Челябинец, он не хуже человека, но всё же чем-то другим отчебучен. От человеков челябинец отличается четвёртым коленом, там, где у них «о», у нас «я» выросла. Конечно, и они, и мы челы. Их век соответствует нашему бинцу. Короче, если бы Шекспир сочинял в нашем городе Гамлета, тот бы восклицал: «Бинц или не бинц!»
Хотя по языку к нам ближе всего немцы с их: «Я бин ец». Правда глагол «бин» у нас частицей двойственности нашего положения и сознания является. Что касается частицы «нец», она восходит к знаменитым восточным миниатюрам «Нэцки» , кои мы на Кировке значительно увеличили, возвеличив себя до Челов. Кстати, мы самый читающий город России. Секрет прост, нам разрешают в книжных приворовывать. Да, самые крепкие браки в стране у нас. ЗАГСы каждый месяц вызывают к себе и спрашивают: «хотели Вы быть Вашим мужем (женой)? Отвечаешь правильно получаешь приз другого мужа (жену).
Активность города от частицы «АК». АК на местном наречии – белый. Вот такой белый бинц получается.

Я живу в городе, где много парикмахерских и аптек, поэтому у нас совсем нет больных и лохматых. В соседнем городе царя убили, а на нашем вокзале Ленин выходил оправиться, на это место фонтан водрузили, круговорот воды в природе. Немецкий поэт Гейне утверждал: «Злые собаки в намордниках задним местом лают». У нас воздух чистый, собак в намордниках не держим, они у нас даже малую нужду на клумбах справляют, а в детских песочницах -другую. Умные твари знают своё место.
Я живу в необыкновенном городе, пассажиры наших маршруток вежливо просят водителей: «Остановите на остановке». И вы не поверите, останавливают иногда и там. Гости города от таких слов в уныние впадают.
С шахматной точки зрения город удивительно содержателен и богат. Пешкам у нас не место. Пешеходы не наш жанр. Зато в машинах одни слоны, ферзи и короли барствуют.
Центры дворов у нас являются знаковыми, другим объектам своих мест ни за какие коврижки не уступят. Вокруг них собаки, голуби, бомжи хороводы водят. Такое единство птиц, животных и людей впечатляет. А люди наши неприхотливы, нам стаканы без надобности – пьём из горла. Какое подспорье казне, посудомойкам и врачам. Из закусок предпочтение оказываем семечкам, их кожура на асфальте уют домашних ковров воссоздаёт. Да и птицы довольны, твари небесные, нас людей всегда поддержать готовы. Травмоопасные объекты, каковыми являются лавки во дворах и скверах, власти убрали, за что огромное им спасибо. В прежние времена соображать приходилось, куда ноги, куда, что повыше их приспосабливать.
Я живу в симпатичном городе: люди у нас досуг на корточках проводят, укрепляя при этом коленные суставы. И самое главное, у нас нет унижающих человеческое достоинство «Ж» и «М». Мы эти акции в кустах акации проводим и не дуемся, а думаем о круговороте воды в природе. И под землю не спешим, метро прорыли, а оно без надобности, неба там нет, а у нас над головой с лихвой и синевы, и облачности. Да, чуть не забыл, мы Китай обскакали по основной статье. У тех фейерверк по праздникам, у нас праздники всегда. Вот в таком городе я живу и другие города мне по барабану. Власти величают нас ласково – подъездными жильцами, руки жмут и улыбаются.