Начало романа-дневника

Предыдущая часть

1965,
июль

А если серьёзно...  Разве я был не прав, когда говорил, что ей нужны записи мои... Сама сказала: "Я искала в них ответ на подобные вопросы". Ну, я ж так и думал, что я сам по себе, без записей, не нужен ей. Ведь с удовлетворением потребностей, то есть с ответом на эти вопросы, которые её интересуют, уходит и эмоция.
Впрочем, ладно... Я зашёл в тупик. Ведь записи и я сам - ПОЧТИ одно и то же. Поэтому я не перестану её интересовать, так как стремление разобраться в различных жизненных явлениях будет существовать всю жизнь.

А написав про Галю в письме к Люде, я ошибся и задел совсем не те чувства. (Или она их скрывает от меня). 
Люда желает, чтобы я влюбился "чистой любовью". Для неё "чистая" любовь представляется в пионерском духе: любовь с беседами о Павке Корчагине и Оводе. И здесь ей показалось проявление у меня к Гале именно таких чувств. Вот и радуется, и подшучивает надо мной. Но если посмотреть глубже, то станет ясно: она хочет, чтоб я влюбился лишь потому, чтобы на моём примере доказать самой себе верность своим убеждениям и мечтаниям о "чистой" (платонической) любви. Да, убеждения, порой, сильнее "личных" чувств. Даже и у девчонок.
Значит  я должен крепче задеть её чувства и не должен укреплять её в мыслях  о  так называемой "чистой любви", которая не всегда бывает платонической. Я должен возбудить в ней чувственную любовь ко мне, поколебав уверенность в её представлении о "чистой" любви. Можно, например, намекнуть на многообещающие знакомства в Сретенске...

Борис, опомнись! (Это я сам себе говорю). Столько наговорил, нарассуждал и в конце концов решил действовать примитивными бабушкиными методами: хотелось вызвать самую обыкновенную ревность.
А между прочим, бабушкины методы не устарели.  Ведь любовь в своей основе не изменилась и за тысячи лет.

Четыре дня мечтаний и грёз

19 июля. Свежий пряный запах полыни. Ты в высокой и густой траве закутан. Специально  из раскрытого окна выставил динамик, а сам пошёл и лёг в траву. 
Люблю  я лето. Я родился почти на юге - в Сталинграде и хотя уже полжизни прожил в Забайкалье, но зиму любить не научился. Сейчас, когда я пишу эти строки, идёт декабрь 1965-го, морозы доходят до  -55⁰, и я уже три раза отмораживал нос.  
И вспоминаю лето... 
Я лежал, окунувшись в свежий пряный аромат полыни. Над головой ветка деревца на фоне сумеречного иссиня-тёмного неба. И веет, ласкает лёгкий ветерок, вобравший в себя все тонкости запахов ночной природы. А по радио - ария Хозе из оперы Бизе "Кармен".  
Музыка... Ещё музыка... Шелест скрипок... Мелодия, выводимая помповой трубой... Лирика... Не детский романтизм, а жадное наслаждение, никогда не утоляемая жажда. И всё же хорошо.

Кружит сердце горько-пьяная полынь,
Манит неба улетающая синь.

"Ты трепет сладкого забвенья".

Сердце работает ритмично, дыхание глубокое, кровеносно-сосудистая система - безошибочный и чуткий отражатель эмоций.
А всё же хорошо! А ещё лучше, если б рядом со мной была подруга. И рассказывать ей сказки, слушать музыку и сливаться в страстных порывах. Гармония.  Мечты вполне ясные, уже нет юношеской расплывчатой неопределённости. Знаешь, чего хочешь.
А хочешь гармонии...

20 июля. В детсаду дал  для слушания весёлую польку. Стал спрашивать в доступной для детей форме, какая эта музыка по характеру:
- Что под эту музыку можно делать?
Отвечают:
- Танцевать.
Спрашивают:
- А смеяться под эту музыку можно?
Отвечаю:
- Можно и смеяться, музыка очень весёлая.
Уже после занятия в коридоре один мальчонка спрашивает:
- Борис Ильич, а боксоваться под эту музыку можно? 
- Можно, только не до крови. 
Всю дорогу смеялся про себя. 

22 июля. Месяц прошёл, как я вернулся в Сретенск из Читы. И сегодня опять уезжаю в столицу Забайкалья. Деньги достал якобы на брюки (25 руб.), обещал с получки отдать и даже написал расписку, чтоб не сомневались. Жене брата Клаве намекнул, что могу уехать в Читу. Так что если не появлюсь вечером дома - будут знать.
Поезд, ту-туууу!

Чита. Четыре дня и четыре ночи

1965. Чита. Управление Забайкальской железной дороги. Площадь и улица Ленина.

1965. Чита. Гостиница "Забайкалье". Площадь и улица Ленина (по другую сторону от Управления железной дороги).

Заметка в газете "Забайкальский рабочий" о торжественном  открытии гостиницы "Забайкалье".

27 июля. Вернулся из Читы. Переписываю в Дневник страницы из записной книжки почти без изменений.

"Сижу в раздумье. Музыка: "Болеро" кубинского композитора Лекуоны".

Эти четыре дня и четыре ночи... Гулко шаги звучат в пустынной утренней Чите. Этот серый пятиэтажный дом. Квартира 30. Звонок. Звоню. Полуминутное молчание. Затаённый голос: "Кто?"
- Я это, я.
Она! Открывает дверь и со счастливым изумлением:
- Боря, это ты!
Невольным движением прижимается ко мне и уводит в комнату. 
Я сейчас замечаю, что она в халатике. Волосы короткими волнистыми прядками спадают на шею. 
Маленькая комната. Студенческий вид: раскладушка, два чемодана один под другим, а на них овальная плоскость - нечто вроде столика. Вещи в углу, прикрытые каким-то чехлом, пять гвоздей на двери: платья, плащ, кофточка. 
- Ну как живёшь? У тебя комфорт - даже радио есть.
Я одел свисающие со стены наушники. 
Радостный разговор на бытовые темы. В наушниках орёт физзарядка. В окне яркое утреннее солнце.
Она не очень верила, что я приеду и вот сейчас радуется и удивляется одновременно. Спрашивает, смеясь:
- Спать не хочешь? А то - ложись, .- и показывает на раскладушку.
Я зеваю:
- Да нет, вроде уже расхотелось.
- Ты гляди-ка, - удивляюсь я, садясь на раскладушку. - Как перина! Иди сюда.
Она села рядом:
- Твои письма так долго идут ко мне.
- А твои, думаешь, быстрее? Посылаешь авиапочтой, а идёт три дня. Чёрт бы побрал нелётную погоду.! Поездом и то за день доходит. 
Я гляжу на неё, наклоняюсь и целую - впервые за время разлуки. И не отрывая губ, медленно оседаем на жалобно заскрипевшую раскладушку...                                              

Гостиница "Забайкалье" в 2016-м

Улица Ленина сегодня

Улица Ленина перед входом на площадь Ленина. Справа гостиница, слева управление железной дороги.

(Продолжение следует)