В тот день погода хмурилась с утра. Холодный ветер нагнал серых туч, закрывших и без того робкое мартовское солнце. Он забирался в рукава и отвороты одежды прохожих, словно сыщик, высматривавший не осталось ли там чего запрещенного. А в начале марта для холодного ветра запрещенным было все теплое. Люди ежились от его леденящих прикосновений и торопились скорее попасть в дом, где наверняка гудела растопленная печь.
Что может быть лучше, чем прикоснуться озябшими ладонями к горячим стенкам натопленной печи. Внутри нее гудит обжигающий огонь, а стенки, напитавшись теплом, щедро отдают его страждущим. По традиции северных городов, гостя усаживали поближе к печи и потчевали горячим чаем. И все с удовольствием соблюдали этот, передаваемый из поколения в поколение закон, потому что сами не раз оказывались в подобной ситуации на студеном ветру.
Впрочем, все, да не все.
Следом за серыми тучами, ушедшими на юг, исчез и колючий ветер. Неожиданно стало тихо-тихо. Только высоко в синем небе удивленно застыло солнышко. Оно рассматривало безлюдные улицы северного города и даже заглядывало в окна. Однако никто из горожан не появлялся, и на улицах было одиноко. Разве что, крохотная снежинка плавно кружила в синеве, словно выбирая местечко поприличнее.
Впрочем, это было не совсем так.
Снежинка опешила от увиденного внизу и никак не могла принять решение. Она-то ожидала встречу с многочисленными родственниками. Такими же, как она, снежинками. А тут никого. Представляете? Ну, совсем никого внизу. Куда ни глянь. Пару часов назад, когда она еще летела в облаке с подружками к этому городу, все наперебой гадали, как состоится их встреча с теми, кто уже провел на крышах города и его окрестностях всю зиму. Было волнительно предполагать о том, как это все произойдет, ведь они опустятся сверху. Кому-то на голову. А это не всякому понравится. Ведь ворчуны везде есть.
Впрочем, внизу не было никого. Даже ворчунов.
Снежинка плавно описывала огромные круги над безлюдным северным городом, где даже снега не было видно. Куда все подевались? Ей стало удивительно одиноко. Даже страшно. Серая туча с миллионами сестричек, откуда была снежинка родом, бесследно исчезла за горизонтом. Снега нет ни на крышах, ни на улицах, ни на деревьях. Как говорят, и в помине нет. Что же теперь делать. Пусть даже кто-то ошибся в прогнозах, и снега сегодня быть не должно, но она-то уже здесь.
Впрочем, надолго ли.
Южное тепло раньше времени обрушилось на эти края. Не как, снег на голову, но неожиданно. Все мигом стало таять, стекать в лужицы и канавки. К вечеру северный город стал серым городом. Прохожие, подобрав подолы зимней одежды, неуклюже перепрыгивали невесть откуда появившиеся лужи и ручейки. Никто не задумывался, что это ещё утром было снегом. Чистым, искрящимся и холодным. Теперь нечто бесформенное и серое.
Впрочем, снежинка была бы рада и такой встрече.
Только, вот беда, ее родственниц нигде не было. Она осталась одна во всем мире. И что теперь гадать, кто ошибся. Она даже не представляла, что теперь делать. Внизу никогошеньки. Снежинке захотелось заплакать, но она вовремя вспомнила, как ее предостерегали сестрицы в снежном облаке. Заплакать – это последнее, что она сможет сделать в своей жизни.
Впрочем, как теперь жить, она тоже не представляла.
Ей думалось, что внизу будут ждать огромные белоснежные поляны или пышные снежные шапки на крышах домов, но ничего подобного не было. Снежинка все кружила и кружила над серым городом, высматривая хоть кого-нибудь. Все напрасно.
Впрочем, за голыми ветками деревьев мелькнуло что-то белое.
Снежинка понеслась в ту сторону. Времени покружить оставалось все меньше. Удачно миновав ветки и остатки разноцветной бумаги на них, она вылетела к белому пятну, замеченному сверху. Каково же было разочарование, когда она поняла, что это не снег.
Впрочем, это была белоснежная куртка на девочке.
Озорница топала сапожками по лужицам, разбрызгивая воду по сторонам. Очевидно, это так нравилась девчушке, что она даже не заметила, как пушистая снежинка опустилась ей на плечо. Куртка была новой и чистенькой. Казалось даже пахла не серым городом, а чем-то далеким отсюда. Девчушка в ней походила на колобка, вернее - снежный ком.
Впрочем, это был не настоящий снег.
Снежинка оказалось единственной в городе. Вот, ведь, незадача какая. Её предупреждали, что век снежинок нынче короток, но чтобы настолько… Гостье не захотелось исчезнуть бесследно, и снежинка робко спросила девочку:
- Не могла бы ты остановиться, а то я соскользну с твоей куртки.
Девчушка оглянулась по сторонам и, не заметив никого рядом, продолжила скакать по лужам.
- Потише, пожалуйста! – произнесла снежинка, как можно громче. - А то я соскользну в грязь. Мне совсем не хочется там оказаться.
Сообразив, что голос ей не послышался, девочка в белой куртке резко остановилась. Поначалу ей казалось, что это соседские мальчишки решили над ней подшутить, но вскоре мысль растаяла, как снег.
- Ты кто? – прошептала девочка, заговорчески наклоняя голову и прищуриваясь.
- Снежинка, - быстро ответила та.
Если бы у нее были плечики, она бы пожала ими, словно говоря – а кто же ещё. Но их не было. Приходилось надеяться только на сообразительность хозяйки белой курточки.
- А как тебя зовут?
- Марта, - гордо заявила снежинка. – Я мартовская.
- Здорово! – откликнулась девчушка, и тут же раздосадовано шлепнула сапожком по воде. – Эх, жаль меня не Майей зовут… А ты где?
- Да, вот же. У тебя на плече.
Впрочем, это было сказано зря.
Девочка, которую не звали Майя, чуть не смахнула ее рукавичкой, как назойливую муху.
- Осторожно! – взвизгнула Марта. – Не нравится, улечу. Только зачем же так грубо!
- Извини, - девчушка скосила глаз на свое плечо, сообразив, откуда послышался голос, – а-а-а-а, - протянула она, - а я думаю, кто это тут.
Она осторожно подхватила Марту варежкой и стала разглядывать.
- Ух, ты! Красивая… А что ты так поздно. Снег-то растаял. Вон, лужи одни.
- И что, никогошеньки не осталось из наших?
- Не-а, все там, - она кивнула на грязную лужу.
Это была сказано с таким безразличием, что Марта не выдержала и расплакалась.
Впрочем, это было последнее, что она смогла сделать в своей короткой жизни. А девочка, которую никто не назвал Майей, разрыдалась следом. Ей стало вдруг очень совестно, что она просто так, не нарочно, загубила чью-то, пусть и очень крохотную жизнь.

Давным-давно повелось на Руси встречать Коляду. Так называли прежде новое солнце нового года. К концу декабря зима набирала силу, укрыв все белоснежным саваном – и летние хлопоты, и осенние свадьбы, и несбывшиеся надежды. Все начинали заниматься домашними делами и готовились к празднику. Так над одной из тысяч деревушек, окруженных бескрайними полями и заснеженными лесами, неспешно курился дымок печных труб да запах пирогов.

Те обитатели леса, что не улетели в теплые страны и не залегли в спячку, сражались с врагами, морозами, и голодом. У кого быстрые ноги, у кого чуткий слух, у кого могучие рога. Кто норовил обустроить себе норку или дупло, а кто продолжал вольную жизнь под кронами вековых дубов да елей. Дыхание сытной людской жизни манило многих на опушку. Зверушки и пташки собирались здесь поутру посудачить о своем и поделиться новостями. Кто-то уже побывал в соседней деревне и трещал о том, что разнюхал. Все оживленно подхватывали самые невероятные предложения, как присоединиться к людскому пиршеству. Праздник никого не обходил стороной. Так было всегда.

Вот только пролетевшие года и вихри над Святой Русью многое изменили. Люди позабыли своих предков, свою историю и стали молиться чужим богам. Сильные и добрые всегда доверчивы, как дети, потому что судят о других по себе. Этим воспользовались серые, невесть откуда прокравшиеся на землю, одаренную Создателем несметными богатствами.

– Предлагаю вечером в деревню не летать, - серьезно заявил черный ворон.
– Опять будут петарды и салюты палить. Сколько наших подпалили в прошлом году…
– Так, ведь, самое время упустим, - возразила молоденькая галка. – Людишки головы свои теряют от того зелья. Добро так и разбрасывают. Нас не будет, воробьи да голуби все растащат. Они и так едва летают от обжорства.
– Голову свою не потеряй, - буркнул ворон, - а прокормиться мы всегда сможем. Не было такого, чтобы нас земля родная не прокормила. У людей память коротка, они на всё заморское падки. Мы последние хранители остались. Среди нас попов нет и не будет.
– Почему попов? – скороговоркой выпалил молоденький щегол.
– Поп это память отцов предавший, - шепнула коноплянка, склонив аккуратную головку набок и, не мигая, глядя на недотепу.
– Т-т-т-очно, - отозвался дробью о ствол сосны дятел.
– А как же без пирогов? – в один голос пропели сойка и сорока. – Коляда же!
– Да-да, - поддакнула лазоревка, - на Солнцеворот самый короткий день. Успеть бы.
– Так три дня гулять будут, - прощелкал клест. – Успеем.
– Эх, перепуталось все у них, - нахохлился свиристель. – Новый год пред Рождеством теперь. Срамно.
– Хорошо хоть Крещение оставили на морозец. – чирикнула синица. – Чую, ударят на новолуние холода.
– Да-а, - протянула баском сова, - все перепуталось у них. Где это видано, чтоб на Коляду прорубь не парила. Дожди теперь.

Все разом замолкли, пристально разглядывая что-то вдалеке. Над опушкой нависла такая тишина, что даже лиса, замерла у старого дуба, испуганно прислушиваясь и не решаясь опустить лапку в снег.
– Да, прилетит она, - первой не выдержала сорока. – Я вам говорю!
– И я верю, - тихонько пропела откуда-то малышка пуночка.

Неожиданно послышался хруст снега под чьими-то тяжелыми шагами. Все обернулись на звук. Из-за расщепленной молнией сосны вышел старый лось. Его влажные черные глаза поблескивали. Верхняя губа чуть нависала над нижней, и казалось, что именно это мешало ему говорить. Все почтительно ждали пока сохатый подойдет.
– Я тоже верю, - громко фыркнул лось и, словно в подтверждение своих слов, зачерпнув рогами, словно лопатой, горку снега высоко подкинул его.

Это было так убедительно, что ни у кого не осталось сомнений, что долгожданный гость прилетит. Непременно. Уж если сохатый сам пришел на сбор, то непременно. Все загалдели, перебивая друг друга, что никогда не сомневались.
– Её год, - гаркнул ворон и все притихли. – Прилетит.
– И будут колядки петь, а не петарды палить? - с надеждой спросил сыч.
– А как же! – сама себя подбодрила соечка. – Это же так весело.
– А мы подпоем! – неожиданно согласился молчавший все время рябинник.
– Угу-угу, - отозвался с верхушки сосны филин.
– Зачем людям эти китайские лягушки и крысы, - возмущенно затрещала галка. – Они спят зимой, а мы должны их год встречать. Ужели в наших лесах и реках никакой достойной живности не осталось. Драконов нам только не хватало!
– Она должна прилететь, - мечтательно пропел дрозд. – Давно пора.
– Забыли двуногие о ней, - прохрипел простуженный поползень. – Сколько лет прошло. Никто не позвал. Она и обиделась.
– Если людям она не по сердцу, - вспорхнул юрок, - мы ее к себе позовем. Пусть с нами живет. И светлее и теплее будет. Морозы скоро.
– Нет, братья, - тоненько чирикнул невесть откуда залетевший чиж.- Я сам слышал, как люди ее звали. Да! Сидел я давеча на подоконнике одного дома. Там на веревочке всегда кусочек сала висит. Три девчушки вокруг свечки сидели и ее звали. Правильно звали, как в старину.
– А ты почем знаешь, как правильно, - усомнилась сорока. – Тебе годков-то сколько?
– Тук-тук, - отозвалась кукушка с соседней березы
– Я помню, как сова сказывала, - не сдавался малыш. – Ей-ей, помню. Так все и было.

И этот тоненький голосок почему-то заставил всех поверить, что прилетит долгожданная Жар-птица и над Святой Русью взойдет новый Коляда. И начнется год Жар-птицы. И все почувствуют, как она принесет тепло и свет в дома и любовь в сердца русские.

Давным-давно, в одной восточной стране было у отца три сына. Первенец - красавец. Стройный, статный, работящий, во всем порядок уважал и в каждом деле первым был. Его так и звали. Первый. Одна беда – всегда один. С детства сторонился шумных компаний, да так и жил бобылем. Попросит кто помочь, никогда не отказывал. Только делал все по-своему. Добавить к общему делу мог самую малость - только себя. А уж если приумножить или поделить что – всегда пожалуйста, но только результат прежний. Одни обижались на Первого – не работа это, а видимость одна. Другие его оправдывали, мол, хочет, чтобы все, как он были, но не всем это по нраву было. Только Первому до этого дела нет, отойдет в сторонку и надменно молчит, но ему прощали. Безотказным был, а порой только его и не хватало. Вот и терпели.

Второй сын был куда покладистей. Любил общество и его в любую компанию звали, потому что очень честным был. Если что надобно ровно пополам поделить, Второго зовут. Это он на раз. Даже если что-то и нацело не делится, он все равно справится. Еще этот добряк умел ловко все удваивать. Понадобится кому свое добро вдвое увеличить, кликнут Второго, он вмиг сделает. Причем, все гладко и ровненько. Да он и сам такой был – плечи округлые, голову всегда склоняет, спина дугой. Гибкий, как девица, весь в мать. Его даже знакомые меж собой четным прозвали. В отличие от Первого. Тот прямолинейным был, как оловянный солдатик, никогда никому не кланялся.

О третьем сыне долгое время вообще помалкивали. Никакой он был. Братья давно в деле, а этот так и норовил куда-то закатиться. Впрочем, и это у него неловко получалось. Он овальный был. А уж неумеха, каких свет ни видывал – за что ни возьмется, все вдребезги. Ни прибавить, ни отнять не мог. Ноль без палочки. Его так и прозвали. Ноль. А коли приумножить кто попросит, так мокрого места от добра просителя не останется. Только Ноль. Будто ничего и не было. Если кому что поделить нужно, так его даже не подпускали. Такого натворит, что описать трудно. В сердцах кто-то посетовал:
- Ну, что же ты, Ноль. Ну?!
После этого к нему кличка приклеилась. Нуль.

Отец все терпел, стараясь младшего дома держать. Кому хочется, чтобы третьего сына дураком звали. Хотя божественное «ра» в обидном прозвище не зря звучало. Как-то случилась в той стране беда. Чужеземцы напали. На первый взгляд внешне такие же, а вот знаки у них отрицательные. Если что перемножать или поделить, чужеземцы в любой стычке верх брали. Схлестнется самый маленький чужак с достойным силачом, а знак перевешивает. Только если равные по силам сойдутся в рукопашном, оба в прах.

Тут кто-то смекнул, что такая беда на встречу с Нулем похожа. Кинулись в ноги к отцу. Умоляют младшего сына на защиту отправить. А тому любопытно стало – почему неумеху вспомнили. Пошел он крушить чужеземцев. Приблизится к любому, только пыль летит. Взмолились пришлые о пощаде. Перемирие объявили и совет созвали.

Долго ли коротко судили-рядили, то неведомо, но порешили так. Ноль будет пограничником. Встанет посредине всех с разными знаками и никого не пропустит. Еще договорились Нулю никакого знака никогда не давать. Чтобы соблазна не было. Так с тех пор и стоят – по обе руки Нуля. Он главным оказался.

Правда жулики всех мастей так и норовят неумеху за собой поставить, чтобы значимость себе придать. Стали замечать, что Первый частенько теперь близнецов младшего за собой рядками выстраивает. От одного вида этой компании у многих голова кругом идет. Стали отцу опять жаловаться на младшего. Только мудрым мужчина оказался, ответил просто:

- Если кто-то не научился плавать, это не повод осушить все реки и озера. Создатель сделал нас разными, потому что у каждого свое предназначение. Заветы нам давно переданы, их нужно только выполнять.

Давным-давно, когда превыше всего ценились доброта, преданность и честь, среди зеленых лесов и золотых полей одной удивительной страны, в низинке, где любила притаиться в июльский полдень прохлада, был Родник. Именно с большой буквы, потому что обращались к нему очень уважительно. И не зря.

В лютую стужу вода у него была теплая, а в жару – студеная. Всегда кристально чистая, а уж какая вкусная – не оторваться. Сколько бы не пили, всем хватало. Даром. При встрече Родник не делил людей на хороших и плохих. Жажда у всех одна. Потому вокруг него всегда порядок был. Любая душа доброту понимает, и чем может одаривает. Не то, чтобы взамен. Баш на баш. Нет. По зову сердца. Кто траву лишнюю уберет, кто камнем бережок поправит, кто помолится в тени старого дуба, что ветвями от непогоды Родник укрывает. И это чувствуется.

Любой путник здесь мог не только жажду утолить, но и тревогу душевную успокоить. У кого ее нет. А Родник все понимает. С ним помолчать, что исповедаться. Уходя, путник повернется к Роднику и до земли поклонится. От души.

Однажды, нашлась горячая голова, затеяла, было, капище там соорудить. Отговорили. Ни к чему это. Душе для общения с высоким не нужны ни хоромы, ни дворцы. Что может быть лучше чистого синего неба и Родника в собеседники. А он не прост был. Каждый, кто припадал к Роднику, потом свое отражение в нем видел. Чудеса ли то или вода такая, только вся правда. Как на ладони. И не перед кем оправдываться или клясться в чем. Все, как есть.

Бывало осерчает кто, шлепнет по воде ладонью. Пойдут круги, пропадет отражение, но на душе-то от этого не легче. Себе не соврешь. Да еще стыд одолеет – с кем воевать надумал. Только Родник и обидится мог. Вода в нем замутиться, рябь на поверхности, и все вокруг как-то не так. Словно отвернется он от тебя. Можешь уйти, конечно, только тяжесть на сердце камнем давить будет. Тошно станет. Если не совсем пропащий, вернешься и покаешься. Родник зла не помнит.

В лихолетье пытались его извести. Чужие кони топтали берега, дуб вековой спалили, водой торговать затеяли. Даже времянку соорудили, чтобы иным богам молиться. Куда там. Исчез Родник. Без него и тропинка к тому месту быльем поросла. Будто и не было ничего.

Только душа вранья не приемлет. Испивший однажды родниковой воды из берестяной плошки, дождевую воду в пластиковом пузырьке отвергает. Мертвая она. Хоть с заморских ледников по цене злата. Отвергает. А Родник тот помнят и детям своим о нем сказывают.

Хоть и давно то было, а отыскать заветное место можно. От грязи очистить, камнем бережок укрепить, да деревца посадить. Оживет Родник. Побежит чистый ручеек, унося муть в болотце. Там ей и место. Сколь еще времени пройдет, чтобы речушки местные от всего наносного очистились, чтобы появился в них, как встарь, жемчуг? То неведомо.

Мать – Сыра Земля все помнит. На добро добром откликается. Родник в чужие руки не отдаст. Только родным своим. Пора вспомнить, кто мы. Да не по книжкам, неизвестными толмачами писанными, а в душу свою заглянуть. Вкус той воды вспомнить.
Живая она.

За окном нудно моросил октябрьский дождик. Одна из внучек, оставленных у нас дома под присмотром, пока родители были заняты на работе, подбежала ко мне с вопросом:
- Дед, а почему эти воины без кольчуг и шлемов?

Смотрю, что ее так заинтересовало в книге. Действительно, на иллюстрации батальной сцены перед строем русской дружины изображены ратники без доспехов, в одних белых рубахах. Даже щитов нет. В руках только меч.

- Видишь ли дружок, - пытаюсь я объяснить, - раньше у наших предков – русов - были другие традиции. Жили и воевали они по-другому. Была такая пословица – не лезь поперед батько в пекло.

- Почему? – удивляется моя любопытная собеседница. – Разве нет молодых, кто посильнее?
- Дело в том, - подыскиваю я слова, - что русов, воспитывали, как воинов. Согласно традициям не было лучшей смерти. Поэтому попусту не воевали. Отдавали свои жизни только за настоящее дело. В любой заварушке старшие становились впереди. Если дело можно было решить миром, они использовали свой авторитет. Если же крови не избежать, они тоже были впереди.

- Почему? – не сдается девчушка. – Ты сам говорил, чти отца своего, а это старики.
- Э, нет, - настаиваю я. - Ты присмотрись повнимательнее. Это не старики и не инвалиды. В белых рубахах самые опытные воины. За ними строй сыновей и только потом – внуков, еще не имевших детей. «Старики» надевали чистые белые рубахи и снимали доспехи, чтобы достойно встретить смерть. Она должна была вдохновить на подвиги сыновей и внуков. Разжечь в них месть.
Внучка, не мигая, смотрит на меня.
- Именно поэтому в русском языке слова место и месть не только созвучны, а накрепко связаны. В этой связке наша история, традиции предков. Не торопись говорить, что это не справедливо. Задумайся. Ведь только так можно одолеть более сильного противника. После смерти «стариков» остальным стыдно дрогнуть в строю. Погибнуть или победить. Это был суровый закон, но именно он позволял выжить нации.

- Почему же они воюют без кольчуг, в одних рубахах? – недоумевает внучка.
- Это боевая традиция, - стараюсь не горячиться я. - Презрение смерти впечатляет любого врага. Ведь если русский воин самой смерти не боится, уж наемных грабителей и подавно. И еще тут точный расчет, а не только бравада. Опытный воин любое движение врага наперед видит, а двигаться без тяжелых доспехов ему гораздо легче. Среди русов «старики» были не пузатые пенсионеры, а бойцы, которые десятка молодых стоили. Потому в бою выбирали такое место.

- Почему же белые рубахи, - стоит на своем она, - а не красные, как у римлян?
- Римляне воевали в красных плащах, чтобы кровь не выдавала раны, а русы бились в белых рубахах, чтобы и ран не было. Такие были мастера. И, потом, белое пятно в бою хороший ориентир для своих. Это же поле брани было.

- Они матерились? – ее глазенки округляются.
- Еще как. Только ведь по делу. В такой мясорубке не до сантиментов. Одним крепким словцом выражали все сразу. Зато в быту не использовали. А, вот, белая рубаха в бою направление задавала. Это теперь генералы из укрытий командуют, у русов все иначе было.

- Почему?
- Русы выбирали себе такого вожака, кто первым шел в бой и последним садился за стол.
- Так просто? – удивилась девчушка.
Мы помолчали.
- А мы русы? – неожиданно спросила внучка.
- Наши славные предки были русами, - тяжело вздохнул я. – Мы многое растеряли. Позволяем пришлым диктовать нам чуждые законы и традиции. Русы такого никому не позволяли. Жили по справедливости, потому к ним многие тянулись.
- Все теперь? – маленькие глазенки заблестели от слез.

- Ну, почему же, - прижимаю ее к себе. – Ты же гораздо раньше меня узнала, как связаны в русском языке два простых слова. Место и месть.

Давным-давно за синими морями и широкими полями среди бескрайних лесов была необычная страна. В ней жили красивые светло-русые люди, верившие в своих богов и говорившие на необычном языке. Необычным он был потому, что хранил мудрость предков. Что ни слово, то история, что ни фраза, то совет. Пословиц и поговорок было столько, что по любому поводу можно было верный ответ дать, а уж баек и прибауток не счесть. Все сказки и былины не простые, в каждой намек, да сокровенное слово, которое от любой беды выручит. Было так потому, что от предков им досталась богатейшая страна. В горах злата-серебра не выбрать, в лесах зверя немерено, в реках рыбы да жемчуга не счесть, а в полях столько хлеба родится, что соседям продавать надобно.

Оттого и завидовали соседи. Им казалось, что все даром этому народу досталось. Не по справедливости. Некоторые даже войной ходили. Только никому не удавалось эту красивую страну силой взять. Каждый раз на чужую рать своя поднималась, в которой каждый воин сильнее да ловчее был.

Не могли недруги в толк взять, отчего эти светло-русые так сильны. Мудрецы разных стран только руками разводили, да бубнили о каких-то тайных силах. Лишь однажды старый колдун за мешок золота продал Черному королю секрет, как светло-русых погубить.

Силой их не одолеть, а словом - можно. Они воспитаны на своих сказках да былинах, верят поговоркам да пословицам. Встретится на жизненном пути беда какая, а у светло-русых уже ответ готов. В шутках-прибаутках секрет зашифрован. Заветные слова да наговоры. В иных странах только ведьмы их и знают, если тайные книги читают, а эти с детства обучены.

- Как же их одолеть? – топнул ножкой Черный король.
- Нужно, чтобы светло-русые свой язык забыли, – зло прошипел колдун.

С тех пор стал Черный король засылать в ту страну чужестранцев. Лицедеи, циркачи, фокусники, шулеры, медиумы – короче всякое жулье. Любопытных да легковерных они соблазняли модными словечками да песенками. Поначалу это казалось безобидной затеей, поскольку за душу никого не брало. Баловство, да и только.

Шло время. Каждое новое поколение что-то забывало из своего родного языка, и как-то само собой получилось, что вскоре светло-русые уже на знали своих удивительных поговорок да пословиц, распевали чужие песни и повторяли нелепые слова. О сказках никто и не вспоминал.

Когда Черный король, знавший секрет долголетия, налетел со своей ордой на красивую страну среди бескрайних лесов, светло-русые не смогли ему противиться. Позабыли они язык мудрых предков, и что делать не ведали. Тогда Черный король заставил всех говорить только на своем языке.

Впрочем, всем да не всем. В одной дальней деревеньке, что приютилась на берегу речушки в дремучем лесу, бабушка продолжала рассказывать своей внучке старые сказки, повторяла пословицы да поговорки, пела душевные песни. Когда прознали они о, постигшей страну беде, стали причитать. Как бывало в некоторых сказках. Еще в них говорилось, ежели ратника в бою сразили, нужно отыскать родник с живой водой. Она поможет.

Отправилась внучка на поиски. День идет. Второй. Дороги не знает, но на каждом повороте ей пословицы да поговорки помогают верное направление отыскать. Приметы дельные советы дают. Запоет девчушка песню душевную, та из чащи выведет. Почудится ей что в темноте, она к своим богам обратиться за помощью – зверь услышит привычные слова и не тронет.

Долго ли коротко шла внучка, да отыскала она тот родник. Прежде поведала она ему о постигшем страну горе. Долго и подробно все рассказала да поплакалась. Все, как в сказках, которые бабушка ей говаривала. Распознал родник заветные слова и откликнулся. Из глубины наполнил флягу живой водою. Поклонилась ему внучка в пояс и пошла обратно.

По дороге встретится внучке деревушка или село, остановится она у колодца и незаметно капнет в него из своей фляги капельку. Почует колодец живую воду и сам живой наполнится, а кто напьется из него, сразу родной язык вспоминает.

Уж сколько сказок о богатырях и добрых молодцах в языке у светло-русых сказано! Не счесть. Каждый почувствовал в себе силушку несметную. Сколь ратников появилось да воевод по всей земле... Вспомнили они песни предков своих и душа каждого гордость проснулась. И такая силища поднялась – ведь, что ни присказка, то заклинание, что ни поговорка, то сокровенные слова к предкам своим.

Не помогли Черному королю ни советы старого колдуна, ни порча, ни сглазы, ни подклады. Могучая сила смела его с той прекрасной земли, как осенний ветер сухую листву. Опомнились люди и поверить не могли, что так легко поддались чужестранным словам, липким и бесполезным, как растаявший леденец.

Пытались отыскать внучку, которая землю их родную от недругов спасла, да не смогли. Ни имени ее, ни деревеньки, из которой она родом, никто так и не узнал. Просто внучка, которая помнила язык предков.

В незапамятные времена среди зеленых полей и густых лесов стояла одна деревенька. Глубокое. Многим название казалось странным, поскольку ни рек, ни озер поблизости не было. Разве что ручейки, в которых летом купались воробьи. Поговаривали, что деревеньку ту назвали так в шутку, с намеком на особенность ее жителей. Она состояла в том, все поголовно были великими выдумщиками. Ну, это мягко сказано. Они безбожно врали. Плели не весть что по поводу и просто так, сочиняли небылицы и сами в них верили. Пересказывая всякий раз, добавляли отсебятину, да так, что смысл менялся на противоположный.

Путник, впервые попавший в Глубокое на вечерние посиделки, до утра не мог заснуть. Позже странная деревня манила и пугала его, как погост в лунную ночь. В уездном городе на ярмарке или в базарный день жители из Глубокого бывали частенько. Им нечего было продать, а купить могли разве что леденец, но вот порассказать о том, чего не было, они были мастера. Подгулявшие купчишки частенько звали к столу не цыган, а говорунов из Глубокого. Такого порасскажут, что тишина в харчевне стоит, и ложки не стучат. Дальние страны и великие битвы, дворцовые интриги и перевороты, пираты и несметные сокровища, вампиры и красавицы – и самое забавное, что рассказчик свидетель, а то и участник событий. В доказательство шрамы показывал и святыми клялся.

В те времена грамоте мало кто был обучен, потому книг не читали, а вот послушать любили. Частенько звали на праздники в богатые дома жителей той деревеньки, а они всякий раз новую байку приносили – то слезу вышибут, то страху нагонят, то смехом уморят до икоты. Публика порой далеко за полночь не расходится. Сидят все кружком перед рассказчиком, рты раскрыв, и всему верят. Он только свечку поближе пододвинет и давай балаболить. От его рук тени по стенам да потолку бегают, голос то зычный, то бархатный. Так и стелет. Да, соврать мастера были.

Причем, все поголовно в Глубоком этим пристрастьем грешили. И стар, и млад. Поговаривали, грибы в лесу у той деревеньки особые росли. Потому никто к хмельному интереса не проявлял. Зато жили весело. Разыграть кого-то из соседей – хлебом не корми. Молодки с утра у колодца встретятся и такое порасскажут, что потом сами бегут домой проверять. Причем, своим же россказням и верили. Все, кроме одной.

Была в той деревеньке знахарка. Одна жила в дальнем домишке на отшибе. Ни детей, ни стариков у нее не было. Огромный черный кот составлял всю ее семью. Нелюдимая и замкнутая женщина неопределенного возраста сторонилась веселой жизни в Глубоком, да и к ней стучались только по великой нужде. У кого скотинка захворает или муж загуляет, к знахарке тянутся. Она зелье сварит, камушки свои на столе раскинет, пошепчет на огонек свечи - все и уладится.

Однажды случилась в тех краях засуха. Два года неурожай. Зимы лютые, а летом хлеба не соберешь. Голодно и холодно стало. Птицы улетели, ручьи и те высохли. Многие снялись с насиженных мест в другие земли. Никто россказням вралей из Глубокого не верит, что вот-вот дожди пойдут, а тепло и урожаи вернуться.

Однажды душным вечером услышала знахарка шум под своими окнами. Глядь, а там толпа – вся деревня собралась. Не балагурят, как обычно, а злобно в ее сторону пальцами точат, да выкрикивают – мол, она порчу навела. Того и гляди дом спалят. Не испугалась знахарка. Вышла на крыльцо, да без лишних слов указала на старую березу посреди деревеньки.

- Копайте там. Воду найдете. Напоите себя и поля свои. Урожай будет.

С тем и ушла. Соседи переглянулись, да лишь руками развели. Пошушукались и решили проверить. Глубоко пришлось копать, да не зря. Хлынула вода из нового родника. Холодная, чистая. Пустили ее на поля, и колос поднялся. К концу лета такой урожай собрали, что торговать стали. Разбогатели. Только вместе с шальными деньгами пришли в ту деревеньку зависть и злоба. Перестали соседи друг друга разыгрывать, да небылицы сказывать. Купцами заделались. Вокруг своих домов заборы высокие поставили и злых кобелей на цепь посадили.

С каждым годом урожай на полях вокруг Глубокого был просто неслыханный. В округе беда, а у них хлеб девать некуда. Стали они торговать на ярмарках и о своих байках позабыли. Никто в округе уж не зовет на посиделки жителей из Глубокого, а они голытьбы всякой сторонятся. Как бы не украли чего. Сами к соседям не ходят, и к себе не зовут. Вдруг кто увидит, что закрома у них от зерна ломятся, а по углам горницы дорогая утварь пылится. Никто и не заметил, как былых весельчаков и балагуров молчунами стали кликать, а деревню их перекрестили в Молчановку.

Как-то по весне пошли сильные ливни, даже дома подтопило. Все обошлось, только вот колодец у старой березы обвалился. Засыпало его подчистую. Ключевой воды не стало, и урожаи пропали. Как ни старались молчуны, ничего у них не вышло. Сунулись, было к знахарке за помощью, а у нее ставни и двери накрест заколочены. Очень быстро накопленное добро, как песок сквозь пальцы. Дома обветшали, а заборы на дрова разобрали. Старую березу, что у родника стояла, и ту спилили.

Теперь редкий путник спросит у кого-нибудь в соседней деревне, где Глубокое. В ответ услышит – в Лету кануло. Все бы ничего, да жаль тех сказок и прибауток, что исчезли вместе со странной деревенькой, где жили болтуны и врали, за понюшку табака делавшие жизнь целой округи такой счастливой и беззаботной.