231 просмотров

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!  СКОРО в Нескучных Заметках читайте и смотрите новый шедевр, посвященный недавно окончившейся выставке "ТРОНЫ и ВЕЛИЧИЕ", проходившей в Версальском дворце. Помимо уже знакомого вам трона Императора, который не так давно побывал в Москве, вы узнаете о тронах и других монархов Европы, представленных на выставке, в том числе - и о тронах русского царя.

Пушкин. Большой Екатерининский дворец.

Ф. Я. Алексеев - первый в русской живописи мастер городского пейзажа. В 1766- 73 гг. учился в Академии Художеств, сначала в классе "живописи цветов и плодов", затем в пейзажном. В 1773 г. за программный пейзаж получил золотую медаль и был отправлен на три года в Венецию заниматься живописью театральных декораций, хотя это и не соответствовало его склонностям. В Венеции Алексеев изучает ее знаменитых пейзажистов А. Канале, Ф. Гварди, увлекается видовыми и фантастическими гравюрами Д. Б. Пиранези, жившего в Риме. Этим молодой художник навлекает на себя недовольство академического начальства. По возвращении на родину Алексеева встретили весьма сдержанно, ему не только не предложили никакой программы на получение академического звания, но и принудили работать декоратором при театральном училище (1779-86). Оставить нелюбимую службу художнику удалось благодаря копированию пейзажей А.Канале, Б. Беллотто, Г.Робера и Ж.Берне из собрания Эрмитажа. Копии Алексеева, творчески воспроизводящие саму живописную систему оригиналов, имели невероятный успех. Они принесли художнику славу "российского Каналетто" и долгожданную возможность перейти к писанию оригинальных пейзажей. Среди его работ 1790-х гг. особенно известны "Вид Петропавловской крепости и Дворцовой набережной" (1793) и "Вид Дворцовой набережной от Петропавловской крепости" (1794). Алексеев создает возвышенный, отлитый в совершенную форму (в соответствии с законами классицизма) и одновременно живой образ большого, величественного, индивидуального в своей красоте города, в котором человек чувствует себя как житель золотого века. Идеальное и реальное находятся здесь в полном равновесии. За эти картины Алексеев получает в 1794 г. звание академика перспективной живописи. В следующем году художника посылают в Новороссию и Крым писать виды мест, которые в 1787 г. посетила Екатерина II. Так появляются пейзажи южных городов - Николаева, Херсона, Бахчисарая.  

Красная площадь в Москве  [1801]

Эпитафия Суворову.

1800 г.

Остановись прохожий!!

Здесь человек лежит на смертных не похожий:

В глуши, на крылосе с дьячком он басом пел

И славою как Петр, или Александр гремел;

Ушатом на себя колодезну лил воду

И пламень храбрости вливал в сердца народу.

В рубахe, в каске он пред войсками верхом,

Как молния сверкал и поражал как гром;

С полками там ходил, где чуть летают птицы,

Жил в малой хижине, а отнимал столицы.

Не в латах на коне, как греческий герой,

С нагайкою в руке с полдюжины он Трой,

Не со щитом златым устрашены, он паче

В едино лето взял и на казачьей кляче.

По петухам вставал, сражался на штыках.

Чуждой народ носил его на головах;

Одною пищею с солдатами питался;

Цари  к нему в родство, не он к ним причитался,

Был двух империй вождь, Европу удивлял,

Сажал царей на трон, —сам на соломе спал.

Это пост Opposto из ЖЖ.За что громное спасибо - за память и небезразличие. Не могла не прицитировать!!!. Я в ужасе - и слов нет. Ну хоть кому то должно быть до этого дело!!!!! Ведь не мало людей, небезразличных к тому, что все это просто исчезает с лица земли нашей многострадальной.

Очень значимый случай произошел в жизни сына реестрового казака, пастуха общественных стад, родившегося в селе Лемешах, что в Малороссии, Алексея Разумовского. Самой древней и более-менее известной нам фигурой рода Разумовских был Яков Романович Розум, родившийся примерно во второй половине XVII века. Есть две версии происхождения этой фамилии: первая говорит о том, что «... название Розума дано было Григорию Яковлевичу, как гласит предание, соседними казаками за поговорку, которую он любил употреблять под пьяную руку: «Гей! Що то за голова, що то за розум!».

Эпизод из жизни князя Потемкина.

Сообщено Г. П. Алексеевым.

ПОКОЙНЫЙ ДЕД мой, действительный статский советник Дмитрий Иларионович Алексеев, бывший девять трех-летий сряду Екатеринославским губернским предводителем дворянства, по окончании своего образования за границею, сперва в Германии, именно в Гетингенском университете, а потом в Кембриджском и Оксфордском в Англии, начал свою государственную службу чиновником в С.-Петербурге в канцелярии князя Потемкина-Таврическаго. Между другими воспоминаниями его о Потемкине, он передал мне следующий эпизод, могущий служить к характеристике знаменита любимца Екатерины II, который я полагаю будет не безъинтересен для читателей «Историческаго Вестника».

«Однажды», — разсказывал мой покойный дед, — «утром, когда я пришел к светлейшему князю, по обыкновению, для доклада с полным портфелем бумаг, в Таврический дворец, я увидел, что вся приемная князя была переполнена множеством высокопоставленных лиц, увешанных звездами и орденами и терпеливо ожидавших появления князя, чтобы представиться ему. В комнате царило глубокое молчание, ибо известно было, что светлейший еще опочивал, и, следовательно, каждый из присутствовавших там боялся произвести даже малейший шорох, чтобы не разбудить князя. Я, разумеется, как имеющий тогда самый малый чин, стоял, одиноко в отдалении и также неподвижно ожидал приема. Вдруг из опочивальни, находившейся рядом с праемною комнатою, дверь быстро и с шумом растворяется и в дверях показывается сам величественный Потемкин в шлафроке и в туфлях, надетых на босыя ноги и громким голосом зовет своего камердинера. Не успел раздаться этот голос, как вдруг, в одно мгновение, все, что было в зале,—генералы и все другия знатныя особы, опрометью бросились из залы наперерыв один перед другим, чтобы не медля отыскать княжескаго камердинера. Я же, видя, что все присутствовавшие ушли из комнаты, остался неподвижен на своем месте, с портфелем под мышкою, боясь не только шевельнуться, но даже моргнуть глазами. Тем не менее, однако, а успел заметить, что князь грозно посмотрел на меня и молча удалился. Когда был отыскан камердинер и светлейший. уже одевшийся в полную форму, окончил прием всех присутствовавших, то подозвал меня и сказал:

—  «Прежде нежели я займусь твоими бумагами, я имею спросить тебя: скажи мне, Алексеев, знаешь ли ты, сколько в моем Таврическом саду находится ореховых деревьев?».

На мой отрицательный ответ князь сказал:

—  «Пойди в сад, немедля сосчитай их и доложи потом о сем мне». «Я, разумеется, опрометью,  бросился   исполнять  приказание  грознаго

князя и, вошед в сад, тут же, самым тщательным и аккуратным образом стал осматривать все клумбы и посадки деревьев обширнаго Таврическаго сада, чтобы не пропустить ни одного ореховаго дерева. После нескольких часов, проведенных мною в этом занятии, уже к вечеру, с замиранием сердца и боясь, что может быть, какое-нибудь из этих злосчастных для меня деревьев, ускользнуло от моего взора, я вернулся в приемную князя и просил доложить ему, что я исполнил его приказание. Не успел доложить ему камердинер о моем прибытии, как тот же час, князь вышел ко мне и спросил:

—  «Ну, Алексеев, скажи, сколько ты насчитал ореховых деревьев?» «Я объявил ему сосчитанное мною число. Тогда его светлость громко

изволил мне сказать:

—  «Хорошо, ты скоро и точно исполнил мое приказание. А знаешь ли ты, зачем я дал тебе это поручение? Затем,  чтобы научить тебя быть проворнее, ибо я заметил, что  ты,  сегодня  утром,   когда  я  крикнул, чтобы позвать моего камердинера и когда все  присутствовавшие тогда в зале генералы и прочия знатныя особы бросились отыскивать его для меня, ты же, молокосос, даже не двинулся с места, чтобы исполнить свой долг. Ступай и будь вперед расторопнее. Все  это да послужит тебе уроком! С докладом же своим и бумагами зайди завтра утром,  ибо  сегодня я не расположен заниматься ими. Прощай!»