Помимо официальной науки, переписываемой после каждой смены власти, есть ещё история изустная - живые свидетельства и рассказы очевидцев, передаваемые из уст в уста. Собственно, такой она и была изначально, до появления письменности. Таким живым источником для меня стали рассказы самой старшей и самой любимой из тётушек, Марии Кирилловны Поповой (7.01.1905 - 22.02.1997) (слева на фото, в белом платочке, с моими родителями). Мы даже родились с ней в один день, на Рождество. Человек редкой доброты, народная целительница. Пока была жива, к ней в Самару валил народ со всех соседних областей. От мзды отказывалась, но люди оставляли сами. И это всё раздавала потом близким и родным. При каждой встрече с ней и мне перепадало. Моих родителей, когда стали немощны, забрала из Андреевки к себе, а потом ещё и купила им в Самаре же отдельный дом с участком. 

Прежде чем приступить к двум её историям из гражданской войны, куда более информативным, чем все кинофильмы о ней, снятые потом, - небольшое вступление. Добротный и с обширным двором дом деда Кирюши стоял ещё и стратегически выгодно. Слева (если смотреть с улицы) - аж на 8 вёрст просматривалась дорога на ж.д. станцию  Бузулук. Справа на другом краю двора - подсобная саманная мазанка в два оконца, куда удобно переселять всех домочадцев. Соседа справа нет - дом разрушен снарядом в первые дни войны. (В детстве мы, ребятня, там шуровали лопатами и находили много патронов, штучных и в обоймах по 5 штук). Так что с любой точки двора отлично просматривалась и идущая в гору дорога на казачью столицу Уральск на другом конце села. Поэтому - что белые, что красные, сменяя друг друга (а случалось это не раз и не два), как правило, забирали дом под штаб. А какой уж - дивизионный или полковой - это как карта ляжет. Неизменным оставался антураж. Ворота - настежь. Двор забит лошадями и снующими людьми в форме. А законные обитатели боятся лишний раз высунуть нос из убежища.

 

История первая - трагикомичная. Только Маруся из своего убежища выбирается на двор, как к ней подходит некто в гимнастёрке и папахе, как у всех, и говорит приказным тоном: "Растопи-ка баню, помыться надо. И хоть спину мне потрёшь". Девчонке 14 лет. Война, закон - тайга... Сразу к отцу. Тот бегом в свою бывшую горницу, к штабным. Там, разобравшись, долго ржали: "Так это же баба. Неужто не заметно?" На радостях тётя натаскала воды, растопила баньку и даже потёрла спинку этому чуду, назвавшемуся Анной. И до конца дней была уверена, что мылась с пулемётчицей Анкой.

Мифотворчество - страшная сила. Это теперь мы знаем, что никаких "Петек" и "пулемётчиц" не было и в помине, а Анна была женой Фурманова. Но тогда, после фильма, самозванные Пётры Исаевы и Анки высыпали как грибы после дождя. Объявить себя Фурмановым или Чапаевым могли лишь потенциальные клиенты дурдомов, поэтому довольствовались лишь этими двумя персонажами. Но борьба велась нешуточная, на истребление. Пока не удостоились желанного паблисити в советских газетах и журналах двое победителей: Пётр Исаев из-под Саратова, якобы погибший вместе с Чапаем, и вполне себе живая Анка-пулемётчица по имени (не падайте в обморок!) Мария Попова. Так чего же хотите от моей тёти Маруси Поповой, если всем вокруг давно известно, что Петька Исаев - иэ соседнего села? И даже покажут дом, где он жил. Если даже реальные дети Чепаева отказались от всех своих предков и родовых корней, сменив фамилии на мифическую "Чапаев".

Если бы не две счастливые случайности, никто и не знал бы сегодня Чепаева Василия Ивановича, заурядного командира 25-ой стрелковой дивизии, не особо успешного в боевых делах. Его даже отправляли подучиться в военную академию, но через три месяца комдив сбежал из Москвы опять на фронт. А зря. Поднаторел бы в командных делах - глядишь, проявил себя в следующей войне. А так своей преступной халатностью погубил и себя, и веривших ему людей.

Случайность первая: его комиссар Фурманов, приревновав жену и рассорившись с комдивом вдрызг, был переведён в Туркестан. Оставшись поэтому в живых, подался потом в писатели, сочинив роман "Чапаев", чей герой лишь фамилией походил на реального прототипа.

Случайность вторая: бр. Васильевы (кто и не братья вовсе, а однофамильцы) решили снять по этой книге фильм. А поскольку автора уже не было в живых, рулить сценарием пригласили его вдову Анну. Так сказать, правопреемницу и очевидицу событий. "Врёт как очевидец", - говорил ещё товарищ Сталин. Анна Никитична подумала (и не без оснований), что сочинять может не хуже первого мужа. И насочиняла такое, что сделало ненужным скучный роман Фурманова, а реальный Чепаев был окончательно погребён под гранитным пьедесталом харизматичного героя анекдотов.
  
Картина маслом была бы неполной, если не высветить предысторию с любовным треугольником. Анна Никитична Стешенко (1899 - 1941) сошлась с Фурмановым ещё в царской армии, когда её после курсов медсестёр направили на санитарный поезд, где Дмитрий был начальником. В 1918 году расписались и тут же разошлись. Муж был очень ревнив, а Ная (так она велела всем близким называть себя) слишком часто давала поводы для ревности.

Анна была женщиной решительной. И в апреле 1919 года, едва стаял снег, нагрянула в дивизию. Не поставив заранее в известность ни Чепаева, ни Фурманова. Комдиву доложили, он с приближёнными пошёл разбираться. Когда ввалились в дом, где заселился Фурманов, то застали молодых в постели.

Чепаев на дух не переносил женщин в своих войсках. Даже в роли секретарей-машинисток при его штабе подвизались два бывших гимназиста. А тут такое... Но институт комиссаров был создан для партийного контроля и присмотра за военачальниками. Ни один приказ не вступал в силу без комиссарского одобрения. Последнее слово и здесь осталось за Фурмановым.

Анна Стешенко была официально зачислена в штат дивизии как заведующая культпросветом политотдела. Чтобы оправдать своё пребывание в дивизии, вела агитацию и культурно просвещала. В дни затишья бойцы декламировали, разыгрывали сценки, пели хором. Она же перебирала клавиши пианино, реквизированного в городе. Но недолго музыка играла. Через месяц Ная опять дала мужу повод для ревности. Теперь уже с самим комдивом. Комиссар был взбешен. Разговаривать с командиром уже не мог. Встречаясь, как два кочета, бросались друг на друга - приходилось разнимать. Общение перешло на записки, прибавилось работы ординарцам. Эта переписка сохранилась. Все объяснения Чепаева укладываются в одну фразу: "Так ведь я что, если бы Анна Никитична сама не хотела, так я ведь и не стал бы". Фурманов более изощрён в словесности: тут и  "наглость", и "низость", "презрение Анны Никитичны" и даже "ваша гнусная игра". Прошёл ещё месяц, прежде чем прибыл в июне новый комиссар, а молодая чета отбыла к новому месту службы.
 
Эти сведения ценны прежде всего тем, что позволяют точно датировать истории тёти Маруси: июнь 1919 года. Может, и банька-то понадобилась как раз перед отъездом. И ещё одно подтверждение. В гаршинской школе, где проучился первые полтора класса, стояло обшарпанное пианино. На нём никто не играл, но благоговейно сдували пыль: подарок Чапаева! Ныне это дело представляется так. С гужевым транспортом в армии всегда напряжёнка: надо на чём-то возить раненых, продовольствие, фураж, штабные сейфы. А тут ещё плюс три подводы для культпросвета: для самой Анны, для её декораций и для этого самого пианино. Наи нет, декорации сожгли на кухне, а пианино оставили в школе. Там, где она на нём и музицировала. Так что все эти трагикомизмы происходили именно здесь.

 

 

И вторая история, поведанная тётей Марией Кирилловной. История просто страшная.

 

Когда Красная армия заходила в село, все здоровые ребята призывного возраста, попавшиеся на глаза, без разговоров забирались на службу. Поэтому среди чепаевцев всегда находились знакомые или земляки. Так было и на этот раз. На фронте затишье. Жаркий летний день. К Марусе, старшей из детей, подходят знакомые ребята. Такие же молодые, как и она. Где-то раздобыли бредень и говорят: "Нам нельзя, а вы прогуляйтесь на речку. Искупаетесь, наловите раков и карасей. А мы их потом здесь во дворе сварим и все вместе поедим". Уговаривать не пришлось. Мария запрягла свою лошадёнку и с сестрою отправилась на родную Грязнуху. 

Наловили достаточно и уже собирались домой, как услышали пару-тройку выстрелов. А взглянув в сторону села, ещё и заметили каких-то гарцующих там всадников. От греха подальше лошадь, свою главную ценность, с берега свели вниз к реке и там решили переждать. Когда всё стихло, направились домой.

Уже подъезжая к родному двору, увидели страшную картину. Вдоль дороги на улице. Там и сям. В запекшихся лужах крови лежали те самые молодые ребята. С раскроенным черепом, вывалившимися кишками, грудью разрубленной от плеча. И трупы облепили  уже тучи мух. А двор  был забит уже казаками в погонах и их лошадьми.  Это теперь мы знаем, что все арсеналы и военные заводы оказались под большевиками. Поэтому казаки вынуждены были беречь патроны и орудовали как мясники.

Перепуганных домочадцев, сгрудившихся в кучу, нашли всё в той же мазанке. Даже запереться в своём убежище было нельзя. Ждали, когда в очередной раз с грохотом вышибут дверь и станут искать здесь скрывшихся "краснопузых".

Только братику Пете (4 года) всё было нипочём. Едва только вышел он с отцом во двор, как подошёл к двум рослым казакам и выдал: "Вот наши придут - они вам бошки посшибают!" Не поняв, те уже наклонились к мальцу: "Чего, чего?" Хорошо,что мой дядя половину букв ещё не выговаривал. А дед оказался рядом. Он коршуном бросился вниз, влепил затрещину и увёл ревущего сына, приговаривая: "Не мешай взрослым дядям!"

 

Мой дядя Попов Пётр Кириллович (1905 - 1943) год спустя отличился ещё раз. Советская власть уже утвердилась окончательно. Продразвёрстка. Комиссары выгребают у всех хлеб подчистую. Чтобы не подохнуть с голода, ночью дед закапывает зерно под собачьей конурой. А наш "павлик морозов", видимо, что-то из шуток взрослых уловил. И вот, когда продкомиссары в очередной раз стали деда трясти за грудки, говори, мол, где хлеб, не то хуже будет, подбежал и доложил: "Я знаю, где хлеб. У собаки под хвостом!" Дед Кирюша сам потом недоумевал, как его сподвигло в этот миг на гениальную фразу: "Вот теперь ты этого собачьего го*на и отведаешь!" Мысли комиссаров мгновенно переключились с места на процесс. Поедания этого самого деликатеса. Они дружно заржали, а отец тут же передал говоруна в цепкие женские руки.

Жаль, что этот добрый и честный человечек жил так недолго. В 1937 году пошёл служить на Черноморский флот и домой уже не вернулся. В 1943-ем погиб под Новороссийском, на Малой земле.


И бонус к посту - этот ролик. Не обессудьте за качество: киноплёнка та ещё, 8мм, даже не super. Андреевка - это наша семья. Куйбышев (Самара) - двоюродные братья по отцу и тётя Маруся. А Гаршино - это тот самый дедушкин двор, где происходило всё рассказанное: дом, землянка, но уже с замазанными окнами. И даже та самая баня за задним двором. Напротив - дом тёти Ариши (Ирины). Он тоже заснят, не перепутайте.

https://www.youtube.com/watch?v=OKeOEg_FXc4