...И она пошла в гости, у них девичник. «Не все же тебе шастать по пятницам!» – строго произнесла жена. Я не спорил, можно и перерыв сделать изредка. Накрасила ярко губы, надела радостное желтое платье, ушла.
Мы поиграли с детьми, потом я их уложил, почитав на ночь про Нильса с дикими гусями. Чудесный тихий вечер. Мне было так хорошо и спокойно, как давно не было. Около полуночи я написал жене: «Когда домой?». Ответила: «Еще посидиммм». Да, с тремя «м» в финале.
Я вымыл посуду, стараясь не греметь тарелками. И понял, что делать больше нечего. Правда, в холодильнике были три бутылки пива, но пива совсем не хотелось. Я лег в кровать. Решил дождаться жену с книжкой. Но уснул.
Меня разбудил грохот. Кто-то из детей, подумал я. Выскочил в прихожую. И столкнулся с женой. Она стояла на четвереньках, словно изображая собаку. «Ты что?» – говорю. «Молния…» – загадочно ответила жена.
– Что?
– Молния! – вскричала она гневно. – Молния!
Она подняла голову: растрепанные волосы, блуждающий взгляд, стоптанные губы. Жена была совершенно пьяна. И не могла расстегнуть молнию на сапогах.
– Не шуми, – говорю. – Дети же… Давай помогу.
– Пшел вон! Ты ни черта не умеешь!
Она попыталась встать и тут же грохнулась снова, ухватившись за плащ на вешалке. Вешалка сорвалась, жену накрыло куртками и шарфами.
– Тут я и посплю, – пробормотала она из-под одежды.
Я понял, что она действительно так уснет. Разгреб шарфы-куртки, поднял жену… Поднял с трудом. Она вообще худая, легкая, но ее болтало во все стороны и по дороге на кухню мы упали с ней вместе еще два раза.
Я дотащил жену до кухни словно дохлую русалку. Посадил на стул, в плаще и сапогах. Жена посмотрела вокруг и сказала: «Надо еще выпить...»
– Не надо, – ответил я и стал расстегивать ей сапоги.
Жена оттолкнула меня ногой. Привстала, распахнула холодильник: «О, пивко, отлично!». Схватила бутылку.
Тут я всё понял. Она меня разыгрывала. Жена просто решила изобразить мое типичное поведение в пятницу вечером. Так, слегка отомстить. Она никогда не напивалась раньше, а прожили мы уже двенадцать лет.
Я встал, скрестил руки и стал насмешливо за ней следить. Ну-ну, актриса, давай.
Жена открыла бутылку и начала быстро пить из горла, морщась. Выпила половину. Взглянула на меня: «Чо уставился?»
– Любуюсь твоей игрой.
– Как же ты мне надоел, а? Всю жизнь испоганил!
Она, наконец, сняла плащ. Бросила на пол. Я увидел ее желтое платье. На нем были два крупных винных пятна. Тут я понял: это не розыгрыш. Женщина может дурачиться сколько угодно, но свое лучшее платье она никогда не испортит шутки ради. Жена действительно напилась.
– Видеть тебя не хочу! – закричала она.
– Тише, умоляю, дети!
– Пусть знают всю правду! – она хлебнула еще пива.
Мне пришлось запереть ее в ванной, где она еще билась об дверь, роняла с тревожным звоном банки, потом, наконец, затихла. Включила кран.
Вышла дочка: «Папа, что с мамой?». Прикрывая спиной дверь, я ответил, что мама просто очень устала.
– Как ты устаешь с друзьями, да? – спросила умница дочь. И ушла, зевая.
Через пятнадцать минут я приоткрыл дверь. Прямо в желтом платье жена лежала в ванной, полной воды. Спала, откинув голову. На полу были осколки.
Не буду описывать, как мне удалось донести жену до кровати. Мучительное зрелище, сталинградская битва в узком коридоре. Желание у меня было лишь одно: накрыть ее огромной подушкой. И долго-долго прижимать подушку к лицу. Но я сдержался. Лег рядом. Было уже четыре утра. Сердце билось в нервной тахикардии. Надо бы корвалолу, подумал я… И тут жена резко меня обняла: «Ну давай!». Что, спрашиваю, «давай»? «То самое! – отвечает нагло. – Мне дико хочется!»
Как же от нее омерзительно пахло. Нет, зря я не использовал подушку. Жена стала набрасываться, я с трудом отбивался: «Слушай, у меня болит голова, я устал, я вымотался, я с детьми целый вечер, я не могу…». Нет, это ее не интересовало. Она меня тискала, жамкала, мяла и говорила: «Давай, быстрее, давай!».
Пытка, мука, садизм. Я не выдержал. Ушел спать в комнату к детям, прямо на коврике. Жена крикнула вслед: «Тогда я пойду к Володьке!». Но мне уже не было интересно, что за Володька. Я сам был истерзанным ковриком.
…Утром меня разбудили веселые дети. Я улыбнулся им, хоть и не выспался. Всё казалось дурацким сном. Я встал, посмотрел за окно: солнце и ранняя весна, хорошо. Тут дочка сказала: «Пап, там мама просит таблетку, воду, чай с лимоном, какой-то уголь, и не шуметь».
Нет, это был не сон. Впереди еще был новый кошмар – похмелье жены.
Где же та большая подушка?

"У меня в институте был преподаватель Гургеныч. Старый кинооператор, который снял много хороших советских фильмов, и просто классный дядька. Как-то он принес нам на лекцию маленькую кино-бобинку на полминуты всего. Это, говорит, самое смешное, что вы увидите в жизни (и ведь не соврал) зарядил киноаппарат и толкнул предисловие:
- Я в середине 60-х снимал в Польше кино: война, немцы, партизаны. На Краковской площади снимали эпизод как немцы сбили наш самолет, летчик прыгнул с парашютом, а немцы с собаками его берут в плен.
Дубль-1: - Каскадер прыгнул, приземлился, арестовали.
Режиссер: - Как-то не то... он плавненько спустился, как диверсант, зрителю его не будет жалко...
Гургеныч: - А что же вы хотите?
Режиссер: - Давайте хоть ветра подождем.
Поляк-переводчик: - Проше пана, мы, конечно, можем подождать, но так для справки - последний раз на этом месте ветер был четыреста лет назад, когда построили эту площадь, она же квадратная и вокруг дома.
Режиссер: - Тогда перерыв до завтра. Ветер я организую.
Режиссер позвонил в Москву, оттуда в штаб нашей армии в Польше и к утру на площадь въехала зачехленная штуковина, а при ней майор с солдатом.
Режиссер: - Ну, давай, майор, снимай брезент и покажи, как дует твой вентилятор.
Майор: - Товарищ режиссер, эта машина секретная, так что я расчехлю ее в последний момент перед съемкой.
Режиссер: - А какую струю может выдать твоя каракатица?
Майор: - Всего 10 градаций: от первой, самой слабой и до десятой, но вам больше первой не потребуется.
Режиссер: - Майор! Генерал мне сказал, что ты поступаешь в мое распоряжение и все мои слова для тебя приказы! Не нужно мне давать советов!
Майор: - Виноват, товарищ режиссер.
Режиссер: - Пойми, мне нужен ветер не на десятку, а на десятку с плюсом, выжми из своей колымаги все соки. Чтоб это был не просто ветер, а драматический ветер.
Майор сказал "Есть!" и пошел готовить машину.
Гургеныч закончил вступление, погасил свет и сказал: а вот теперь вы увидите дубль 2...
Вот летчик выпрыгнул с парашютом и так же, как в первом дубле, неспеша опустился на площадь.
Вдруг он как бы увидел немцев... и за два метра от земли с дикой скоростью улетел сначала вдаль, а потом, долетев до домов, взмыл вверх - откуда прилетел. Немцы, как бы подхваченные воздушной волной парашютиста, поскакали вдаль как надувные по булыжной мостовой вместе с собаками и мотоциклом. На противоположной стороне площади вылетели все оконные стекла. В итоге парашютист не пострадал, он приземлился через пару кварталов, а вот "немцев" чуток покоцало.
Когда режиссер пришел в себя от шока, то спросил майора:
- Что это было?
И майор доложил, что это машина для сдувания радиоактивной пыли с боевой техники в случае ядерного конфликта и на десятом уровне она сдувает все, что весит меньше тридцати тонн. Если мы вам больше не нужны, разрешите нам убыть в часть....

Не, подумать только: подавай ей на башню флаги и чтоб из алого персидского шёлка. – Дракон валялся на лужайке, пузом кверху и лениво жевал травинку (ну как травинку- цельный куст голубенького цикория), - вот счас прям взял и сгонял в Персию, тем более, что метеоусловия по дороге неблагоприятные – бури там всякие, ураганы и цунами… Деревенские ткачихи не хуже полотно сообразят к вечеру, а потом мы его, это, - Ящер зевнул, солнышко окончательно его разморило, и он уже сквозь зевок закончил фразу, - в шелковице покрасим… Сладкий драконий сон побеспокоило ощущение, что что-то колет его в пятку. Дракон брыкнул ногой, на время покалывание исчезло, но потом снова вернулось. Спящий страдалец дёрнулся ещё раз – снова не помогло. - Испепелю! - зарычал разгневанный монстр, твёрдо намереваясь проделать это с тем беспардонным луговым растением, которое посмело нарушить его отдых на свежем воздухе, в то время, пока юная пленница пребывала в сладостном неведении по поводу командировки самого Дракона в далёкую Персию. И ведь начал было подниматься огонь с глубины горячего нутра, но разглядев причину своего пробуждения, Дракон быстро глотнул пламя обратно.
Вовсе не растение стояло у его лапы и тыкало его пером в пятку. И, несмотря на перо, даже не птица. - Ты чего? – удивлённо спросил Ящер у невысокого светловолосого человечка, обмотанного белой простынкой, словно он только что из бани. На голове у блондина был веночек из листиков, которые подозрительно смахивали на те, что Принцесса клала в суп. За спиной у незнакомца мирно щипал травку конь…с крыльями… - Здравствуй, достопочтенное чудище! Для того я прервал свой сон, дабы вызвать тебя на дуэль ради спасения небесного создания, которое ты заточил в сырой высокой башне своего замка…
- Как , говоришь, его зовут? - переспросила Принцесса. Она сидела с вышивкой и морщила лоб, вспоминая.
- Монифустус Клёц, - Дракон барабанил когтями по паркету и не переставал возмущаться, - ты представляешь!

Я, как и любая женщина, люблю себе польстить. И, конечно, мне кажется, что я нежная пуся-сахарочек, маленький рыжий конь с зелёным глазом. Такой хочется мороженку покупать, петухов на палочке и трусы в горошек.
Ан нет. Со стороны-то людям виднее. И они почему-то не видят во мне престарелую Лолиту. Её вижу только я, потому что у меня, кстати, зрение паршивое, а очки я не ношу.
А кого же люди в тебе видят - спросит пытливый читатель?
А пи**ец какой-то они видят - отвечу я пытливому читателю.
В прошлом году я уже рассказывала, как стояла у дверей театра (не кабака с караоке, как вы сначала прочитали. Это не опечатка. Я иногда хожу в театры, на выставки и даже в зоопарк - для культурного досуга), и ко мне подошёл внезапно дедушка. Обычный такой дед, с двухлитровой сиськой пивандрия, из которой он перманентно отхлёбывал, сдувал пену с усов, и говорил: "Эх, зашибица!" А я стою, напоминаю, у театра. Вся такая фильдеперсовая и с клатчем. Это важная деталь. Потому что, чтоб вы понимали, я выглядела как среднестатистический приличный человек, который пришёл усладить взор пьесой и выпить в буфете коньячку с шоколадкой Родные просторы.
И вот этот благообразный старец подходит ко мне, и внезапно задаёт вопрос: - Пивка шлепнуть не желаешь?
У меня сморщилось лицо, клатч, и настроение. Потому что, знаете ли, я всё-таки считала себя пусей-сахарочком. И никогда раньше не думала, что я похожа на человека, который хочет шлепнуть пивка с незнакомым дедом у дверей театра. И я, конечно, задала ему встречный вопрос: - А похоже, что я не прочь пригубить вашу янтарную пенистую сиську?
И дед смутился. И как-то так стал оглядываться, и, наверное, увидел театр. А может, и мой сморщившийся клатч. И тут же извинился: - Простите, я был груб. И совершенно не то хотел спросить. Я вообще-то по другому вопросу. Понимаете, мне нужна Госпожа.
Я сначала, в силу своей темноты и театрального настроя не сразу и въехала. И даже переспросила: - Кто?
А дед, приложившись бородой к своей пенной сиське, отхлебнул, подавился, закашлялся мне в плечо, и тихо пояснил: - Госпожа. Чтобы она меня била и унижала. Понимаете? Я же вижу - вы из наших.