— Это маленький секрет, который я собирался дать тебе сегодня, — сказал он тихим голосом, — никто не знает моей личной истории. Никто не знает, кто я есть и что я делаю. Даже я не знаю.
(...)
— Как я могу знать, кто я есть, когда я есть все это, — сказал он, указывая на окружающее жестом головы. Затем он взглянул на меня и улыбнулся.
— Мало-помалу ты должен создать туман вокруг себя. Ты должен стереть все вокруг себя до тех пор, пока ничего нельзя будет считать само собой разумеющимся. Пока ничего уже не останется наверняка или реального. Твоя проблема сейчас в том, что ты слишком реален. Твои усилия слишком реальны. Твои настроения слишком реальны. Не принимай вещи настолько сами собой разумеющимися. Ты должен начать стирать себя.
(...)
— Начни с простых вещей. Таких, как не говорить никому, что ты в действительности делаешь. Затем ты должен оставить всех, кто тебя хорошо знает. Таким образом, ты создашь туман вокруг себя.
— Но ведь это абсурдно! — протестовал я. — почему люди не должны знать обо мне? Что в этом плохого?
— Плохое здесь то, что, если они однажды тебя узнали, то ты уже становишься чем-то таким, что само собой разумеется, и, начиная с этого момента, ты уже не можешь порвать связь с их мыслями. Лично я люблю полную свободу — быть неизвестным.
(...)
— С этого момента, — сказал он, — ты должен просто показывать людям все, что ты найдешь нужным им показывать, но при этом никогда не говорить точно, как ты это сделал.
— Я не могу держать секреты! — воскликнул я. — то, что ты говоришь, бесполезно для меня.
— Тогда изменись! — сказал он отрывисто, с яростным блеском в глазах.

— Ты слишком серьезно себя принимаешь, — сказал он медленно. — ты слишком чертовски важен в своих собственных глазах. Это должно быть изменено! Ты так чертовски важен, что ты чувствуешь себя вправе раздражаться всем. Ты так чертовски важен, что ты можешь себе позволить уйти, если вещи не складываются так, как тебе бы хотелось. Я полагаю, ты думаешь, все это показывает, что ты имеешь характер. Это чепуха! Ты слаб и мнителен!
(...)
— Важность самого себя — это другая вещь, которую следует бросить, точно так же, как личную историю, — сказал он драматическим тоном.
(...)
— Не имеет значения, что ты говоришь растению, — сказал он. — ты можешь даже просто придумывать слова. Что важно, так это чувство симпатии к нему и обращение с ним, как с равным.
Он объяснил, что человек, который собирает растения, каждый раз должен извиняться за то, что он берет их, и должен заверить их, что когда-нибудь его собственное тело будет служить для них пищей.
— Так что в общем, растения и мы сами равны, — сказал он. — ни мы, ни они не являются ни более важными, ни менее важными.
— Давай поговорим с маленьким растением, — сказал он. — скажи ему, что ты не чувствуешь больше собственной важности.
(...)
— Начиная с этого времени, разговаривай с маленькими растениями, — сказал он. — разговаривай до тех пор, пока ты не потеряешь всякое чувство важности. Разговаривай с ними до тех пор, пока ты не сможешь этого делать в присутствии других.
(...)
— Мир вокруг нас — загадка, — сказал он. — и люди ничуть не лучше, чем что-либо еще. Если маленькое растение искренне с нами, мы должны поблагодарить его, или оно, возможно, не даст нам уйти.

— Твоя смерть дала тебе маленькое предупреждение, — сказал он загадочным тоном. — она всегда приходит, как озноб.
(...)
Его слова вызвали у меня большое волнение. Я подумал о том, что больше всего меня в нем раздражала его уверенность. Я не мог выносить его догматической убежденности относительно моментов моей собственной жизни, в которых я сам не был уверен. Я ушел в свое чувство отторжения, и я не видел, как он склонился надо мной, пока он не прошептал мне что-то буквально в самое ухо.
(...)
— Смерть — это наш вечный компаньон, — сказал дон Хуан серьезным тоном. — она всегда слева от нас на расстоянии вытянутой руки. Она наблюдала за тобой тогда, когда ты следил за белым соколом. Она шепнула в твое ухо, и ты почувствовал озноб так же, как ты почувствовал его сегодня. Она всегда наблюдала за тобой, и она всегда будет наблюдать до того дня, когда она тебя похлопает.
(...)
— Как может кто-либо чувствовать себя столь важным, когда мы знаем, что смерть преследует нас, — спросил он.
(...)
— Когда ты неспокоен, то следует повернуться налево и спросить совета у своей смерти. Необъятное количество мелочей свалится с тебя, если твоя смерть сделает тебе знак, или если ты заметишь отблеск ее, или если просто у тебя появится чувство, что твой компаньон здесь и ждет тебя.
(...)
Он заметил, что вопрос о нашей смерти никогда не поднимают достаточно глубоко. Но я стал спорить, что для меня будет бессмысленным думать о моей смерти, поскольку такие мысли принесут неудобство и страх.
— Ты полон всякой чуши! — воскликнул он. — смерть — это единственный мудрый советчик, которого мы имеем. Когда бы ты ни почувствовал, как ты это чувствуешь обычно, что все идет не так, как надо, и что ты вот-вот пропадешь, повернись к своей смерти и спроси ее — так ли это? Твоя смерть скажет тебе, что ты не прав, что в действительности ничего, кроме ее прикосновения, не имеет значения. Твоя смерть скажет тебе: «я еще не коснулась тебя».