На рубеже XIX - XX веков в России, в условиях смены поколений в передвижничестве и новых веяний в искусстве, связанных с зарождающимся модерном, с оформлением Абрамцевского кружка художников и Русской частной оперы Саввы Мамонтова, а затем Московского Художественного театра, именно Москва занимает ведущее положение в развитии русского искусства, вне официальной государственной политики и идеологии, как было с начала преобразований Петра I, со строительством новой столицы, с ее золотым веком, ныне нами осознанном как Ренессанс в России.

Москва вовсе не выступает как антипод Санкт-Петербурга при всегдашнем соперничестве обеих столиц, но лишь обнаруживает в большей степени коренные особенности русской культуры, тоже преображенной эпохой Возрождения в России, кстати, вне антитез западничества и славянофильства, понятий чисто теоретических и отчасти психологических, поскольку развитие русской жизни и искусства шло в едином русле освободительного движения (в широком смысле слова).

Проявления частной инициативы, вопреки официозу, - вот что ныне характерно. Уже передвижничество было проявлением частной инициативы художников. Это было объединением сформировавшихся художников, но уже Абрамцевский кружок во главе с Мамонтовым становится как бы школой для молодых художников. В этом отношении «Мир искусства» как журнал и одноименное объединение имеет свою историю, столь удивительную, с предысторией, связанной с группой гимназистов из родственных семей.

При этом случилось так, что один любитель изящного, романтик чистой воды, словно вышедший из новелл или романа Гофмана, а зачитывался он им по-немецки, поскольку рос в семье, в которой скрестились корни из Италии, Франции и Германии, Шура Бенуа, запустивши ранее занятия в казенной гимназии, а затем в известной гимназии Мая, был оставлен на второй год в выпускном классе, да с другом его Валечкой Нувелем, и тут их догнал Дима Философов, друг которого Костя Сомов бросил гимназию, как выяснится, чтобы поступить в Академию художеств, - таким-то образом возник круг друзей, с присоединением еще двух гимназистов, которые решили создать Общество самообразования, вполне в духе времени, хотя не без иронии.

Интересы у гимназистов были чисто художественные: живопись, музыка, театр. Однако по окончании гимназии с грехом пополам, Бенуа уже 20 лет, борода обозначилась, - все трое - Бенуа, Дима, Нувель, а также Скалон и Калин, с присоединением к ним Сережи Дягилева, кузена Философова, поступили на юридический факультет Петербургского университета. В это время в кружок друзей изящного приняли Левушку Бакста, ученика Академии художеств, а к Дягилеву лишь приглядывались. Время от времени Шура Бенуа стал видеть на улице солдатика, который норовил избежать с ним встречи.

Это был Костя Сомов, который решил не откладывать службу в армии до окончания Академии художеств и стал совмещать службу и учение, в чем тоже явно не имел успехов, как и в гимназии. Пребывая в таком состоянии, Сомов, разумеется, избегал встреч с Бенуа, который стал студентом, то есть обрел свободу, так они это понимали, а учились и в университете спустя рукава. Шура Бенуа буквально гонялся за солдатиком, как за зайцем, поскольку тот убегал, а затем из чувства жалости стал проявлять внимание, заходил к Сомовым. И с Левушкой Бакстом он подружился скорее из сочувствия, поскольку не было у него пока никаких оснований верить, что они - и Сомов, и Бакст - станут настоящими художниками.

Но круг сложился. Был принят и Сережа Дягилев, приехавший из Перми, провинциал, мечтавший стать певцом, по крайней мере, по родству с Димой Философовым. Друзья деятельно изучали живопись, посещали театры, а больше всячески веселились в гостях, у кого бы из них ни собрались. Между тем произошло знаменательное событие, поначалу для одного Шуры Бенуа. Премьера «Спящей красавицы» Чайковского - это еще в начале 1890 года, еще до окончания гимназии, а в конце года две премьеры - «Князя Игоря» Бородина и «Пиковой дамы» Чайковского.

Бенуа впервые открыл русскую музыку. Он не пропускал ни одного спектакля еще гимназистом, а студентом тем более. Он привлек всех членов своего кружка к постижению музыки Чайковского с клавиром в руках, при этом многие из них могли проигрывать на рояле. Особенно очаровала Бенуа «Пиковая дама», ее музыка оказалась созвучной музыкальной атмосфере Санкт-Петербурга, что он лишь смутно ощущал до этого. С музыкой Чайковского пришло открытие Петербурга. Это умонастроение было ново, но оно-то станет основой эстетики «Мира искусства». 

Но лучше открыть «Мои воспоминания» Александра Бенуа, впервые изданные у нас в 1980 году и тогда же мною прочитанные, при этом я делал выписки, поскольку изучал эпоху рубежа столетий во всех подробностях, да и два больших тома мемуаров художника и историка искусств были принесены из библиотеки. Эти выписки с примечаниями тогда и теперь, сдается мне, в данном случае самый подходящий материал - в жанре заметок на полях. Но это лучше выделить в отдельную статью, а здесь необходимо в общих чертах воспроизвести историю возникновения «Мира искусства», по сути, историю сформирования молодых художников, с прояснением эстетики мирискусников, которые отвращались от передвижничества, но смыкались с отдельными художниками из Абрамцевского кружка, более того, в них-то находя опору.

«Поворот в отношении русской музыки» у Бенуа начинается с его увлечения «Спящей красавицей», по его признанию: «от моего полного ее неведения (и даже какого-то презрения) это увлечение меня привело к восторженному поклонению». Такое предвзятое отношение к русской музыке в то время было распространено довольно широко, что сказалось и на генеральной репетиции, на которой присутствовала публика из истых театралов, критиков, включая государя (Александра  III). Большинству собравшихся музыка Чайковского «показалась «мало мелодичной», слишком сложной и сумбурной, а главное не танцевальной. Ходил даже слух, будто артисты отказывались под нее танцевать, до того она представлялась им непонятной».

«Рассказывали даже, что сидевший в первом ряду кресел (а не в своей боковой ложе) государь не удостоил Чайковского ни единым словом, что он повернулся спиной к Всеволожскому (тогдашнему директору императорских театров) и сразу по окончании балета отправился к выходу». Такое неодобрение царя должно было привести к отставке директора и снятию балета с афиши. На генеральной репецитии присутствовал один из братьев Бенуа, поэтому Шура не отправился на премьеру, не ожидая ничего хорошего. Но на утренник на новогодних каникулах он все же пришел с Димой Философовым.

«И что же, я должен сознаться, что это первое впечатление от «Спящей», если и не было для меня каким-то откровением, то все же я покинул театр с таким чувством, точно я побывал на очень грандиозном пиру». Теперь он не пропускал ни одного спектакля.

«И уже на втором спектакле не зрелище, не танцы, не спектакль, не исполнители меня пленили, а покорила меня музыка, нечто бесконечно близкое, родное, нечто, что я бы назвал своей музыкой. Словом, я влюбился в музыку Чайковского...». Вот так-то.

Далее Бенуа делает замечание, которое существенно важно для понимания эстетики мирискусников, в чем не было и для них ясности. «Кроме того, «Спящей» присуща еще одна черта (ее же я нахожу в «Пиковой даме» и в «Щелкунчике») - это то, что когда-то было нами окрещено уродливым словом «эпошистость» и что, не найдя другого выражения, мы затем называли не менее уродливым словом «пассеизм». Петр Ильич несомненно принадлежал к натурам, для которых прошлое-минувшее не окончательно и навсегда исчезло, а что продолжает как-то жить, сплетаясь с текущей действительностью. Такая черта представляется ценнейшим даром, чем-то вроде благодати; этот дар расширяет рамки жизни и благодаря ему и самое «жало» смерти не представляется столь грозным».

Это не просто способность погружения в прошлые века, любовь к  XVIII веку как во Франции, так и в России у Бенуа, что ценили мирискусники, а черта, присущая музыке Чайковского в равной мере, как и эстетике Ренессанса в Италии, как мы находили, черта, в которой смыкались библейские времена и настоящее, как в мадонне с младенцем, что представлял также просто портрет молодой женщины.

Историческая действительность, воссозданная в «Спящей красавице», приурочена к детству будущего короля Людовика XIV и погружена вместе с тем в сказки Шарля Перро, перед нами миф, что и есть жизнь, по античной эстетике и эстетике Ренессанса, - у Чайковского по эстетике Ренессанса в России. И именно этой эстетики придерживались Бенуа, Сомов, Бакст, правда, если у Чайковского классика, то у мирискусников романтическое миросозерцание рубежа столетий довлеет, с пристрастием к театру, эротике как  XVIII века, так и Востока в тысячелетиях.

«Восхищение «Спящей красавицей» вернуло меня вообще к балету, к которому я было охладел, и этим загоревшимся увлечением я заразил всех моих друзей, постепенно ставших «настоящими балетоманами». Тем самым создалось одно из главных условий того, что через несколько лет подвинуло нас самих на деятельность в той же области, а эта деятельность доставила нам мировой успех».

На премьере оперы Чайковского «Пиковая дама» мы видим уже всех друзей Бенуа. «Рядом со мной сидел Валечка, поближе к оркестру Дима Философов и Сережа Дягилев, за нами оба Сомовы, где-то обретался Митя Пыпин и Пафка Коребут».

Восприятие новой оперы Чайковского публикой и особенно критикой, даже семьи Бенуа и его друзей, было далеко не восторженное. Скорее звучали придирки или снисходительное одобрение, вместо благодарности.

«Что же касается меня, - писал Александр Бенуа в «Моих воспоминаниях», - то в мой восторг от «Пиковой дамы» входило именно такое чувство благодарности. Через эти звуки мне действительно как-то приоткрылось многое из того таинственного, что я чувствовал вокруг себя. Теперь вдруг вплотную придвинулось прошлое Петербурга. До моего увлечения «Пиковой» я как-то не вполне сознавал своей душевной связи с моим родным городом; я не знал, что в нем таится столько для меня самого трогательного и драгоценного. Я безотчетно упивался прелестью Петербурга, его своеобразной романтикой, но в то же время многое мне не нравилось, а иное даже оскорбляло мой вкус своей суровостью и «казенщиной». Теперь же я через свое увлечение «Пиковой дамой» прозрел. Эта опера сделала то, что непосредственно окружающее получило новый смысл. Я всюду находил ту пленительную поэтичность, о присутствии которой я прежде только догадывался».

Миросозерцание Бенуа и его друзей, включая Льва Бакста, который смолоду, будучи старше их на несколько лет, любил оперу и драму, а балет находил чем-то предосудительным, вполне определилось, с открытием Петербурга и его окрестностей - Петергофа и Царского Села, в которых сохранялась еще атмосфера XVIII века.

Это увлечение мирискусников прошлым находили странным и даже чем-то предосудительным, признаком декаданса. Это в самом деле отдавало романтическим пристрастием, между тем было открытием русской культуры, как культуры Франции или Италии вплоть до античности, постижением достижений Ренессанса в России без осознания пока как таковых. А что же такое Петергоф, в котором, по словам Бенуа, Петр I воплотил свою душу, если не ренессансное явление? А что же такое музыка Чайковского?!

С окончанием университета пути друзей могли разойтись. Да, отчасти так и произошло. Александр Бенуа, поступив на службу к княгине Тенишевой М.К, известной меценатке,. в качестве собирателя ее коллекции, поселился в Париже, Валечка (Вальтер) Нувель служил в министерстве императорского двора, лишь Сергей Дягилев, оставив пение и мечты о композиторстве, лихорадочно искал поле деятельности, с устройством двух небольших выставок, как окончательно созрела идея издания журнала «Мир искусства», с устройством первой выставки работ русских и финляндских художников.

Почему «и финляндских»? Просто у Дягилева не было еще возможностей привлечь европейских художников. Но это уже было выражением одной из основных идей журнала и будущего объединения «Мир искусства», о чем Бенуа пишет так: «Мы горели желанием послужить всеми нашими силами родине, но при этом одним из главных средств такого служения мы считали сближение и объединение русского искусства с общеевропейским, или, точнее, с общемировым».

Выставка русских и финляндских художников была устроена в начале 1898 года в зале Музея барона Штиглица. Она была организована Сергеем Дягилевым с размахом: и без того роскошный зал был украшен оранжерейными растениями и цветами (дело было зимой), а на открытие была приглашена царская фамилия: кроме великих князей, прибыли две императрицы и Николай II, что общественности не понравилось. Но еще больше не понравилась сама выставка.

Благое желание открыть для мира молодое русское искусство обернулось смехом, поношениями публики и прессы, вплоть до карикатур. Будущих мирискусников сразу прозвали «декадентами». Всеобщей мишенью стало декоративное панно Врубеля «Утро». Не понравилось и то, что это произведение куплено княгиней Тенишевой.

На страницах сатирического журнала «Шут» появилась карикатура: «На ней была изображена сама наша шедрая, благожелательная меценатка Мария Клавдиевна Тенишева в виде омерзительной бабы-торговки, а перед ней стоял Дягилев, представленный каким-то прощелыгой (о нем упорно держался слух, что он - «промотавшийся авантюрист», ищущий всюду возможности поживиться на чужой счет), и вот этот оборванец предлагал бабе изношенную зеленую тряпку, которая и должна была представлять панно Врубеля...»
Подпись гласила: «Брось, бабка, торговаться: одеало - в рубель... Ведь я его не на свалке выгреб, а в больнице у Фрея  выудил».

Досталось и Сомову при первом появлении на выставках его картин. «На почетном месте среди ряда его акварелей Дягилев повесил одно из самых «душистых» его произведений - «Радугу», которая тогда же сразу поступила в Гельсингфорский музей (финны увезли. - П.К.). Но за исключением тесного круга более чутких людей, никто не понял всего, что было искреннего и тонкого в этих фантазиях или в этих отражениях простой действительности, зато всяким придиркам к каким-либо погрешностям в рисунке, в перспективе, не было конца, и сразу по городу распространилась молва, что этот «новоявленный декадент» не только «не умеет ни писать, ни рисовать, но что он при этом и шарлатан, и обманщик».

И все же дело было сделано. Княгиня Тенишева и Савва Иванович Мамонтов (здесь наверняка не обошлось без участия Серова) поверили в группу молодых художников во главе с Дягилевым и взялись субсидировать издание журнала «Мир искусства», что отметили в дни выставки банкетом в особняке Тенишевых на Английской набережной.
В те же дни было открытие Русского музея в Михайловском дворце.

Еще осенью 1897 года Дягилев писал Бенуа в Париж: «Я весь в проектах - один грандиознее другого. Теперь проектирую этот журнал, в котором думаю объединить всю нашу художественную жизнь, т. е. в иллюстрациях помещать истинную живопись, в статьях говорить откровенно, что думаю, наконец, примкнуть к журналу новую, развивающуюся в Москве и в Финляндии отрасль художественной промышленности. Словом, я вижу будущее через увеличительное стекло. Но для этого мне нужна помощь и, конечно, к кому же мне обратиться, как не к тебе? Впрочем, в тебе я уверен, как в себе, не правда ли?.. Костя уже обещал помощь обложкой и афишей».

Закончив хлопоты с выставкой, Дягилев вплотную взялся за первый номер журнала «Мир искусства», который вышел осенью 1898 года, с выходными данными 1899 года. Он вызвал еще больший шум, чем выставка. Установка мирискусников на чистое искусство, свободное от идеологических пристрастий, разумеется, передвижничества и академизма, казалась заведомо ущербной, что находили и в картинах молодых художников. Аналогичные явления происходили и в архитектуре, и в поэзии, и в театре, что воспринимали как декаденство и что получило определение Русского модерна.

Княгиня Тенишева не выдержала (у нее были и другие причины для разочарования, в частности, отказ Бенуа служить у нее - в связи с получением наследства после смерти отца) и отказалась от своей финансовой поддержки журнала. В это время подвергся аресту Савва Мамонтов по обвинению в хищениях средств компании. «Мир искусства» оказался перед угрозой закрытия. Известно, как Серов, который писал портрет государя в это время, обычно молчаливый, заговорил об участи Саввы Мамонтова, а затем и журнала, Николай II распорядился, чтобы Мамонтова выпустили из тюрьмы под домашний арест, пока идет суд, и выделили 10000 рублей «Миру искусства».

Нашлись и другие меценаты; но с отставкой с поста министра финансов Витте как противника авантюры на Дальнем Востоке и с началом войны с Японией, «Мир искусства» оказался без помощи от казны и прекратил свое существование в 1904 году. И с выставками объединения «Мир искусства» стало дело захлебываться после воистину грандиозного деяния Дягилева по организации Историко-художественной выставки русских портретов в Таврическом дворце в 1905 году. Но мирискусники к этому времени уже вполне освоились в новой сфере творчества - в театре и прежде всего в балете. В императорских театрах не нашлось места лишь Дягилеву, который, известно, как вышел из положения.

«Мир искусства» выходил до 1901 года - 1 раз в 2 недели, затем - ежемесячно.     Это был литературно-художественный иллюстрированный журнал самого широкого содержания, что предопределило его судьбу. Говорят о популяризации русского искусства XVIII - начала XIX века, о пропаганде образцов народного творчества и изделий кустарных промыслов, в чем проявлялись эстетика мирискусников и интересы меценатов

Как известно, журнал широко знакомил читателя с современной русской и зарубежной художественной жизнью (статьи и заметки А.Н.Бенуа, И.Э.Грабаря, С.П.Дягилева, В. В. Кандинского, отрывки из соч. Р. Мутера и Ю. Мейера-Грефе, обзоры иностранных изданий, воспроизведения выставочных экспозиций, репродукции современной русской и западно-европейской живописи и графики).

Это соответствовало основным устремлениям друзей из кружка Бенуа - достижения развития русского искусства в едином русле с европейским и общемировым искусством, исходя из мысли о нашей отсталости, что однако обнаружит нечто неожиданное: развитие русской классической литературы, музыки и живописи обернется революцией в театре в мировом масштабе и что ныне мы осознаем как ренессансное явление.

Кроме того, на страницах «Мира искусства» публиковались литературно-критические статьи В.Я.Брюсова и Андрея Белого, в которых сформулировалась эстетика русского символизма. Но больше всего места занимали религиозно-философские сочинения Д. С. Мережковского, З. Н. Гиппиус, Н. М. Минского, Л. Шестова, В. В. Розанова, что вообще-то весьма странно для чисто художественного издания. Дело в том, что Дмитрий Философов познакомился втайне от друзей с Мережковскими (и даже сблизился с ними впоследствии), у которых однажды застали его Бенуа и Нувель, это еще студентами, проявляя интерес, кроме искусства и современной литературы, к религиозно-философским вопросам, да не вообще, а в плане обновления церкви, что занимало мыслителей и художников еще в Золотой век Флоренции.

Таким образом, мирискусники оказались в числе основателей Религиозно-философского общества. Издателем или главным редактором журнала «Мир искусства» был Дягилев, но всем в редакции (и как завредакции, и секретарь, и редактор) заправлял Философов, он-то и отдавал предпочтение религиозно-мистическим и национально-мессианским устремлениям литераторов, что вступало в противоречие вообще с искусством и с западничеством художников, даже с их открытием русского искусства XVIII - начала XIX века, то есть ренессансных явлений русской культуры, пусть еще не осмысленных как таковые. В 1903 году группа Философов - Мережковский покинула «Мир искусства» и основала свой журнал «Новый путь» (1903 - 1904). С началом войны с Японией «Мир искусства», лишившись поддержки казны, прекратил свое существование.

В оформлении журнала «Мир искусства» принимали участие молодые художники: К. А. Сомов, Л. С. Бакст, Е. Е. Лансере и др, которые в это время и сформировались; нет сомнения, его высокое полиграфическое качество, наравне с репродукциями лучших произведений искусства, способствовало достижению одной из главных целей объединения «Мир искусства» - утверждения красоты как в жизни, так и в искусстве.

©  Петр Киле

Источник:

Эпоха Возрождения.

 

Серия сообщений "Мир искусства.":
Часть 1 - К. С. Петров-Водкин (1878-1939).
Часть 2 - Валентин Серов.
Часть 3 - "Мир искусства". Исторические воспоминания.
Часть 4 - Художники "Мира искусства".
Часть 5 - Дягилев и Русский Ренессанс.
...
Часть 36 - О цветении кипрея
Часть 37 - Классик из классиков
Часть 38 - К выставке портретов Федора Рокотова в Третьяковской галерее