Обозленные, агрессивные, сплоченные — они воспринимают людей только как источник дохода

В последнее время все чаще стали звучать победные реляции о том, что с детской беспризорностью у нас практически покончено. И малолетних гаврошей теперь действительно почти не видно, однако если пройтись по подвалам и чердакам, то можно найти следы их ночевок — использованные шприцы, пустые бутылки, выжатые тюбики из-под клея. Или они не относятся к категории беспризорных? О том, есть ли сейчас такое явление и что оно из себя представляет, мы беседуем сегодня с писателем и журналистом Сергеем Волковым, автором вышедшей недавно книги “Дети пустоты”, посвященной современным беспризорникам.

— Сергей, почему вас так заинтересовали эти ребята?

— С одной стороны, беспризорники — это, конечно же, такая уличная вольница, праздник непослушания. Тема беспризорников всегда притягивала мальчишек, особенно в советские времена, когда беспризорность как явление существовала только на страницах книг или экранах кино. Достаточно вспомнить фильмы нашего детства: “Путевка в жизнь”, “Республика ШКИД”, “Флаги на башнях”, “Армия трясогузки” и другие.

С другой стороны, дети, не имеющие дома, живущие на улице, — это позор для страны. И государство не может, не имеет права считаться развитым, продвинутым, если в нем присутствует такое уродливое явление. Не будет у нас никакой инновационной экономики, не будет никакой модернизации, если есть беспризорные дети. А они есть. Хотя в последние годы у человека, следящего за информационным пространством, может сложиться впечатление, что с этим делом у нас все в порядке.

С беспризорниками я впервые столкнулся в 90-е годы, работая журналистом. Тогда их у нас было столько же, сколько в 20-е годы и в годы войны. Вокзалы, метро, заброшенные дома, стройки, котельные — этих ребят можно было встретить везде.

С тех пор ситуация улучшилась, это следует объективно признать. Количество беспризорных детей снизилось. Почему? Часть выросла и пополнила ряды взрослых бомжей, часть за совершенные преступления угодила за решетку. Кто-то умер от болезней и передозировки наркотиков, кто-то был убит в драке, исчез, пропал без вести.

А вот социализировались, вернулись в общество, стали нормальными гражданами всего лишь пять человек на каждую сотню.

На смену беспризорникам 90-х пришла новая волна, “дети нулевых”. Они отличаются от своих предшественников. Если пятнадцать лет назад детей гнала на улицу острая нужда, бездомье, отсутствие у родителей даже призрачных шансов получить работу, то сегодня причины другие.

Два года назад ЮНИСЕФ проводил исследования по уличным детям во всех крупных столицах мира. Тогда эксперты этой организации насчитали в Москве семь тысяч беспризорных и отметили тенденцию к росту.

Современный безнадзорный ребенок — это чаще всего “вольный казак”, не желающий жить по законам, принятым в обществе. Нынешние беспризорники — далеко не всегда сироты. У многих есть родители, но улица, жизнь в компании таких же “бегунков” для них дороже. Важный момент — многие из этих ребят не состоят ни на каком учете, они не ходят в школу, не имеют документов.

Ну, и вторая причина, страшная в своей обыденности, — у нас сложилась такая экономическая и социальная ситуация, когда детям в семье жить сложно. Семья просто не в состоянии обеспечить ребенка самым необходимым. Денег катастрофически не хватает, даже если родители отнюдь не тунеядцы. Моногорода, промышленные центры с разрушенным в 90-е годы производством сегодня не могут обеспечить достойную жизнь своим жителям. Безденежье порождает тяжелый психологический климат в семье. Дети не хотят, не могут, не умеют терпеть, выживать — и бегут из дома за другой жизнью, кажущейся вольной.

Сегодняшние “трудные дети” воруют, чтобы прокормиться. Если их ловят торговцы, то бьют. Могут и убить.

— Что из себя беспризорники представляют в человеческом плане?

— Очень часто это зверята. Обозленные, агрессивные, сплоченные. И они воспринимают людей, живущих “в обществе”, только как источник дохода. С нашей точки зрения, у них искаженное мышление. Они — как волки из киплинговской “Книги джунглей”. Каждый день охота, каждый день добыча. Это позволяет им выжить.

Когда мы встречались, они и меня расценивали в таком разрезе. Если в приемнике, в детском доме очередной “бегунок” охотно отвечал на вопросы, то на улице, в переходе, на вокзале чаще всего беседы проходили за плату: сигареты, чебуреки, пиво. И в глазах у ребят время от времени вспыхивал такой волчий огонек — они словно бы прикидывали: может, стоит накинуться на этого надоедливого мужика всей кодлой за углом, дать по башке да и попросту выпотрошить карманы?

Кстати, они практически не признают “на своей территории” общепринятых норм общения. Человеку, собирающемуся разговаривать с беспризорниками, нужно быть готовым к тому, что его, вне зависимости от возраста, будут называть на “ты”, говорить: “слышь, мужик” или “эй ты, тетка”, не стесняясь материться, посылать куда подальше…

Характерный пример — года четыре назад на северо-западе Москвы, на одном из транспортных узлов, объединявших в себе станцию электрички и метро, часто можно было встретить шайку таких ребят, возглавляемых парнишкой в ковбойских сапогах. Выглядело это дико: малолетний оборванец — и дорогие кожаные “казаки”. Бригада Сапога промышляла тем, что потрошила пьяных. Выследив вечером прилично одетого мужчину, они начинали “пасти” его, дожидаясь, когда вокруг не окажется милиции. Налетали всем скопом сзади, валили, отнимали портфель или сумку, выворачивали карманы. А вокруг были люди, пассажиры, с ужасом взиравшие на эти расправы.

Малолетние грабители прекрасно знают: их никто не остановит, никто не вмешается.

 

— В начале нулевых годов действительно было принято на государственном уровне решение ликвидировать эту проблему. Но, как это у нас часто бывает, пар во многом ушел в свисток. В итоге просто поменялась терминология. Теперь у нас нет беспризорников, их заменили “безнадзорные дети”, “социальные сироты”, “дети, попавшие в тяжелые жизненные ситуации” и т. д.

Многие благотворительные организации начали заявлять, что журналисты раздувают тему. Но можно зайти в Интернет, в блоги, в социальные сети, на форумы, почитать, что пишут люди. Я уж не говорю о том, что достаточно просто проехаться по Москве и Подмосковью — не на машине, а простым пассажиром метро, электрички — и собственными глазами понаблюдать, что происходит. В конце концов, почитайте криминальные сводки! 8% всех преступлений в России совершают дети и подростки, и львиная доля этих преступлений на счету наших “героев”.

Мы сейчас живем в очень странном мире. Развитие информационных технологий привело к тому, что обыватель уверен: существует лишь то, что показывают по телевизору, о чем пишут массовые издания, говорят по радио. А беспризорные дети находятся вне информационного поля. О них уже не модно писать и снимать. И получается, что их как бы и нет.

В стране существуют как бы два параллельных социума. Один из них — наш, априори считающийся единственным, а другой — их, тайный, скрытый от глаз простых граждан. И этот второй социум живет за счет первого, паразитирует на нем. Конечно, в него входят не только уличные дети. Бомжи, беглые преступники, бродяги, цыгане, нелегальные мигранты — это все тоже члены второго социума. И, конечно же, детям не место среди всех этих людей. Их нужно вырвать оттуда, социализировать, как это делалось в 20–30-е и послевоенные годы прошлого века.

Из беспризорников, воспитанников трудовых коммун и детдомов той поры вышло множество хороших и известных людей. Писатели Леонид Пантелеев, Иван Ефремов, академики Арцимович, Дубинин, Кочергин, Чарыев, народная артистка СССР Георгиевская, политик Аркадий Иванович Вольский и еще много, много громких имен.

С трудом верится, что подобная судьба ждет кого-то из современных “гаврошей”. И дело тут в том, что в советское время существовала государственная программа социализации беспризорников. Государственная! Это самый главный момент. А нынешним власть предержащим проще сделать вид, что проблемы не существует. Я вовсе не собираюсь выступать в роли какого-то разоблачителя, но продолжать отмахиваться от проблемы, вместо реальных, конкретных дел проводить “ребрендинг”, заменяя понятие “беспризорный” на “ребенок, попавший в трудную жизненную ситуацию”, — это не выход и никому не делает чести.

Сегодня можно говорить об организованном криминализированном детском сообществе, и оно очень быстро интегрируется во взрослую жизнь.

— То есть мы в ближайшее время получим из беспризорников новые преступные банды?

— Если они выживут. Как правило, многие из них или алкоголики, или наркоманы. В последние годы точками дислокации шаек беспризорников стали аптеки. “Нашакалив” денег, эти дети идут туда и покупают таблетки, другие препараты, из которых с помощью подручных средств готовят “дурь” — жуткие по своему составу самодельные наркотики, способные с одной дозы искалечить организм.

И преступления они зачастую совершают именно ради дозы и выпивки. Еду и одежду беспризорники получают в других местах. В столице работают многочисленные благотворительные фонды и организации. Их работники и волонтеры — это мужественные и благородные люди, они делают большое дело. Но часто получается так, что уличные дети с помощью этих организаций решают проблемы с одеждой и едой, что позволяет им продолжать жить на улице. Может, это звучит кощунственно, но такая помощь порождает иждивенчество. При этом у нас сейчас более миллиона неграмотных детей!

— Но ведь в Москве стало действительно не видно беспризорников…

— Не видит тот, кто не хочет видеть. Кроме того, конечно же, на вокзалах, традиционных местах обитания беспризорников, стало больше порядка в сравнении с “мутными” 90-ми годами. Вокзалы “почистили”. И беспризорники ушли оттуда, рассредоточились по подвалам, гаражам, рынкам, заброшенным домам и другим объектам. Многие переселились на улицы подмосковных городов.

В Москве и ближайшем Подмосковье свыше тридцати специальных приемников, социальных приютов и реабилитационных центров для “безнадзорных” и “попавших в трудные жизненные ситуации” детей. Все они работают, часто с большой нагрузкой! А кто их клиенты, кого ежедневно привозят, приводят туда стражи порядка? Наверное, невидимок.

Кроме того, понимая, что в Москве их ловят, беспризорники начинают распыляться по стране. Даже по официальным данным, которые независимые эксперты подвергают сомнению, считая заниженными, на каждый крупный федеральный центр, губернский город или республиканскую столицу приходится до двух тысяч беспризорников.

Практически никто из этого тупика не выбирался, разве что единицы. Известно, что лишь каждый десятый детдомовец становится нормальным членом общества. С беспризорными детьми все еще хуже.

— И все же кто они по происхождению — нынешние беспризорники?

— Многие убегают, как я уже говорил, от бедности. Другие — потому что им не нравится дома. Типичный пример такого ребенка — девочка Шуня, с которой мне доводилось общаться. Она имеет родителей: “папахена” и “мамулечку-красотулечку”. Но “дома ску-учно”. И Шуня становится искательницей приключений. Сколько таких шунь задерживают потом полицейские в ходе рейдов по профилактике проституции, сколько попадает в бордели, пропадает без вести — кто считал?

Наиболее широко, к сожалению, распространенный тип — социальный сирота. У такого ребенка тоже есть родители, и он рад бы жить дома, но не может: папа или мама (а иногда и оба) пьют, в квартире идет “праздник каждый день”. Бывает, что ребенок любит свою непутевую, пропащую мать, а она в ответ напивается и бьет его смертным боем. Бьет так, что мальчик бежит из дому куда глаза глядят. К слову, именно эти дети неохотнее всего идут в беспризорники, и именно среди них выше всего процент социализации.

Встречался я и с мальчишкой, родители которого погибли в “горячей точке”. Сам он был ранен, но выжил и теперь имеет свой счет ко всем взрослым, которые лишили его детства.

— А удавалось проследить дальнейшую судьбу тех, с кем вы встречались?

— Это почти невозможно. Они исчезают из поля зрения. Кто-то уезжает, кто-то в очередной раз сбегает из детдома, приемника, интерната, кто-то просто пропадает бесследно. Людей, у которых нет ничего — ни документов, ни постоянного адреса, ни даже имени (его давно заменила кличка), нереально отслеживать и контролировать.

— Но выход есть?

— Только такой же, какой был в тридцатые годы — насильственная социализация, когда коммуны-колонии Макаренко решили проблему. Что бы ни говорили, там шла декриминализация, и воспитанники колонии в итоге понимали, что работать выгодней. Можно не воровать, а зарабатывать, делая что-то своими руками.

Возрождение этой системы — путь к искоренению беспризорности. Если государству не по карману финансировать школы-коммуны, то почему бы это не сделать крупному бизнесу? В конце концов, должен же он поработать на благо страны и как-то расплатиться за то разорение, которому подверглась Россия в ходе приватизации в 90-е?!

Я бы хотел запустить социальный проект “Беспризорная Россия”, который в конечном итоге должен подвигнуть государство и крупный бизнес на решительные шаги.

Еще раз надо понять, что современные беспризорники — это даже не “Генералы песчаных карьеров”. Это питательная среда для ОПГ, это детская проституция и детское порно. Это наркотики и тяжкие преступления. На беспризорных обращают внимание деструктивные секты. Примеры есть, когда секта евангелистов-баптистов вербовала беспризорных детей и заставляла просить милостыню.

И тут стоит вспомнить православную церковь, которая должна заниматься не только благотворительностью среди детей, но и в первую очередь миссионерством. Вера дарит человеку надежду на лучшее. Вера может помочь беспризорникам найти себя. Это же касается представителей светского ислама и других конфессий.

Но, как мне кажется, главное для решения проблемы беспризорности — все же политическая воля государства и строгий контроль общественных организаций за расходованием средств и самими детьми. Только так, объединив усилия, мы сумеем одолеть это зло.

материал: Олег Фочкин