Скрипник Сергей Васильевич

СОРОК ДНЕЙ – КАК ВСЯ ЖИЗНЬ..

http://www.artofwar.net.ru/profiles/skripnik_sergei_

v/view_book/sorok_dnei__kak_vsia_jiznx

Всем, кто служил, служит и будет служить под девизом «Никто, кроме нас!» посвящаю


…Казалось бы, - тридцать лет прошло, а тот день стоит перед глазами так выпукло и отчетливо, будто это было вчера. И это не в далеком 1977-м, а вчера я – восемнадцатилетний пацан – ноябрьским холодным утром вместе со своим лепшим корешем Игорехой Голиковым жмемся посреди огороженного забором заасфальтированного квадрата. И квадрат этот именуется не лишь бы как, а центральным кишиневским призывным пунктом РВК. Впрочем, тут внесу небольшую поправку: пацанами нас с Голиком можно было назвать лишь по возрасту. А так мы были уже мастерами спорта. Я по классической борьбе, а Голиков – по дзюдо. И потому стояли мы с ним в гордом отдалении от остальной суетливой, пьяно галдящей призывной толпы, пестро разодетой во всевозможные обноски (гражданку-то все равно отберут!)
А на нас были дефицитнейшие в ту пору «нулевые» спортивные костюмы-«олимпийки», потому что мы искренне верили, что ждет нас веселая и увлекательная служба в спортивной роте, полная новых побед и рекордов.
…На пятый день ожидания на призывном пункте появились два примечательных человека, перед которыми почтительно расступались «покупатели» из числа военных строителей, танкистов и прочей «мабуты». Старший лейтенант и прапорщик – оба как с открытки к 23-му февраля - высокие, ладные, в идеально пригнанных шинелях, а на голубых петлицах блестят золотистые «птички»-парашютики – эмблема Воздушно-десантных войск. Окинув цепкими взглядами кучкующихся призывников, эти двое направились прямиком к нам.
- Кто такой, представься. - обратился ко мне старлей.
- Ну, Скрипник. - отвечаю.
- Без «ну», когда разговариваете со старшим по званию!
- Скрипник Сергей Васильевич!
- Каким спортом занимался?
- Мастер спорта по «классике».
- Подходяще, - кивнул старший лейтенант. – Будешь служить в ВДВ.
Тут встрял Голиков, испугавшись, что может остаться без товарища:
- Я тоже мастер спорта. По дзюдо!
- Этого тоже оформи, - кивнул старлей прапорщику, и, уже обращаясь к нам: - Бегом марш в автобус.
Мы с Игорем переглянулись: «чего, мол, за поездка такая – в армию на автобусе!», но через десять минут уже устраивались на заднем сидении ветхого «пазика», в котором сидело еще человек десять будущих «голубых беретов». Неожиданно автобус задрожал, зашатался, и весь просвет – от пола до потолка – заполнила тень, перед которой могли бы запросто обоссаться со страха Геракл с Ильей Муромцем вместе взятые.
- Привет, пацаны, - радостно заорала тень и стала расчищать себе дорогу, пробираясь к нам с Голиком через тесный салон.
Это был еще один наш друг и герой мего рассказа – Пиня – Саша Пинский, добродушный весельчак, который к своим восемнадцати годам успел вырасти больше двух метров и достичь веса небольшого слона. Пиня был еврей, и этот факт впоследствии стал предметов постоянных шуток наших сослуживцев: еврей-десантник – уже смешно…
Так мы, три товарища (почти по Ремарку!), начали свою службу в доблестных гвардейских «войсках дяди Васи», как называют ВДВ сами десантники - в честь прославленного главкома генерала Василия Маргелова, который справедливо считается таким же святым символом этих войск, как голубой берет и тельняшка.
…Не стану описывать дорогу в часть, где нам предстояло служить, отмечу только, что с таким уставным понятием как «тяготы и лишения воинской службы» мы познакомились еще до того, как надели военную форму. Автобус наш, дряхлый, как заря отечественного автомобилестроения, беспрерывно ломался, и меня, Пиню и Голика, как самых здоровых, заставляли толкать его чаще других. «Пазик» нехотя заводился, кряхтел и, скрежеща всеми деталями, брал очередную кочку, глох – и все повторялось сначала.
Но вот с наступлением ранних осенних сумерек мы въехали в город Болград, где тогда дислоцировались основные части 98-й гвардейской орденоносной Свирской дивизии. Створы ворот контрольно-пропускного пункта с нарисованными на них «птичками» разошлись, автобус кое-как вкатился на территорию и остановился возле плаца, украшенного огромным плакатом с изображением бравого воина в лихо заломленном на ухо берете. На плакате было написано «Честь и Родина превыше всего» - официальный девиз Свирской дивизии.
Нас, несколько ошалевших от дороги и впечатлений, окружили подметавшие плац солдаты, а вскоре вальяжно и неторопливо стали подтягиваться старики, соревновавшиеся в остроумии по поводу прибывшего «зоопарка».
Тому кто служил в ВДВ (да вообще в армии) дальнейшее описывать нет смысла: построение, которое никогда не удается с первого раза, перекличка, ну и, разумеется, поход в баню под презрительно-оценивающими взглядами сопровождающих сержантов. Презрительными – потому что отныне мы - «духи», «салабоны» и «туловища, еще не просравшиеся мамиными пирожками», а оценивающими – поскольку зоркий глаз старослужащего уже заприметил на ком-нибудь подходящие кроссовки, джинсы или куртку - на случай «самохода», увольнительной или отпуска.
После бани молодой солдат представляет собой комичное и одновременно плачевное зрелище, поскольку сталкивается с таким военным чудом, как выдача обмундирования.
Не стану утверждать, что так было везде, но в большинстве частей Советской Армии во все времена наибольшей чудодейственной силой обладали тыловые службы. Их доблестные представители – от рядового каптера до высочайшего чина пользовались в необычайной популярностью и обладали огромным авторитетом. Ибо они были всемогущими. На примере простого солдата это всемогущество определялось нехитрыми формулами типа «новый берет равняется двум бутылкам водки» или «новая парадная форма равняется дембельскому набору нагрудных знаков» и так далее. А откуда оно бралось – это новое? Разумеется, отбиралось у пополнения, которому доставалось старье, давно уже списанное, но хранящееся на складах рачительными магами службы тыла. Это была круговая порука: вышестоящему начальству все было прекрасно известно, но оно закрывало глаза, поскольку тоже «подогревалось» от подобных операций.
Я намеренно даю столь пространное и невеселое отступление, чтобы читатель мог представить, на кого мы были похожи в «обновах». Мне с формой еще повезло, а некоторым из нас достались «пэша» довоенного образца – со стоячим воротничком! Больше всех не повезло Пине, который озадачил всех каптеров и самого начсклада: сапог 46-го размера в части просто не нашлось! Наконец боец Пинский был снабжен-таки обувкой, и шинелью, из рукавов которой его грабли торчали еще на полметра, а все время, пока продолжались поиски, старослужащие стращали наивных салабонов, рассказывая нам всевозможные байки о суровых десантных буднях.
- Товарищ командир, - обратился к толстомордому ефрейтору, выдававшему тельняшки, кто-то из молодых. – А когда на дембель уходят, то тельняшки домой дают?
- А на ...я? – равнодушно отозвался ефрейтор. – Там же специальная краска: носишь два года тельник и полоски на груди остаются на всю жизнь!
- Че, серьезно? – изумлялся молодой…
- Через плечо. – лениво огрызался ефрейтор
Вообще армейский юмор – отдельная тема, ее можно развивать бесконечно, недаром вполне справедливой считается присказка «кто в армии служил, тот в цирке не смеется». Удачные шутки и выдумки в солдатской среде передаются из поколения в поколение, перерастая в традиции. Чего стоит только знаменитый ритуал «посвящения в десантники»!
После первых обязательных прыжков с парашютом в ротах, через несколько часов после отбоя, начинается активное движение. В какое-нибудь отдельное подсобное помещение вносится двухъярусная койка, перед ней на пол кладется табуретка ножками вверх. В помещении присутствуют старослужащие и санитарный инструктор. Молодые солдаты вызываются в «ритуальную комнату» по очереди, где им с вполне серьезным видом объясняется, что они должны будут с завязанными глазами, со связанными за спиной руками сигануть вниз головой с верхней койки, да так, чтобы попасть темечком аккурат промеж ножек табуретки. Молодой, разумеется, в шоке, но его успокаивают: мол, все прошли, мол, если ты настоящий десантник, то прыгнуть должен, а если не повезет – тут вот у нас на этот случай санинструктор имеется. И прыгают ведь, черти! Разумеется, им не дают упасть, подхватывают налету, но заставляют покричать (чтобы за дверью слышно было), потом санинструктор обматывает счастливому десантнику голову бинтами, и молодого выпускают, проинструктировав напоследок, чтобы не дай бог не разболтал секрет!
Да, шутить в ВДВ любят. Бывют разные шутки. Одни - беззлобные, когда, например, тебе прибивают сапоги к полу после отбоя, а среди ночи орут над ухом: «подъем, боевая тревога!» И вся рота уже построена и прется, что ты никак не поймешь спросонок: почему тебя не слушаются сапоги? Бывают шутки просто глупые: насыпают, к примеру, под простыню свежих хлебных крошек, и в первые несколько часов сна ты их не чувствуешь, а затем под действием тепла человеческого тела крошки превращаются в сухари и жалят тебя похлеще клопов. А бывают шутки нравоучительные. Служил с нами один прибалт – из спортсменов-парашютистов, с высоты своих пятиста с гаком прыжков, надменно поглядывавший даже на офицеров-инструкторов. На первом прыжке с АН-2 выпускающий прапорщик легонько так придержал этого спортсмена за ранец парашюта в тот момент, когда боец отталкивался. Весь полк потом ржал, когда прапор рассказывал, что даже в салоне самолета было слышно, как спортсмен мордой считает заклепки на борту «кукурузника»…
Впрочем, вернемся… После описанных мной выше злоключений Пини, нас отвели в столовую, где Сашке отчасти компенсировали моральный ущерб: его габариты предусматривали по армейским нормативам двойной паек. Забегая вперед скажу, что радость Пини была недолгой: когда мы принимали пищу уже вместе со старослужащими, имевшими право первого доступа к бачку с кашей, двойной паек Пинского превращался в обычный… Спасали Пиню посылки из дома, с завидной регулярностью доставлявшиеся чуть ли не с первых дней нашей службы. Спасали, конечно, относительно, - эти посылки доставляли неизменную радость старослужащим, Пинскому доставалась едва ли половина. При этом дембеля подходили к Сашке, покровительственно хлопали его по плечу и говорили: «Ты своим домой почаще пиши, пусть побольше присылают!» Пинский вздыхал и садился писать очередное душещипательное письмо в стиле «Вышли сала, здравствуй, мама!»
Вообще первый месяц службы запомнился мне (как и всякому, наверное) по двум неотвязно преследующим тебя желаниям: есть и спать. Чувство голода и недосып преследуют молодого солдата всегда. Я научился дремать даже во время марш-бросков и кроссов уже на второй неделе службы…
После ужина нас строем повели в казарму, то бишь, в расположение роты, в которой нам и предстояло служить еще 730 дней. Распределив пополнение по отделениям, ротный дал распоряжения и убыл. Близился отбой, нам показали наши койки, тумбочки и табуретки, объяснили как складывать обмундирование.
Подошедший ко мне «дед» с сержанскими лычками вдруг неожиданно зло сказал:
- Запомни, дух бестелесный, армия тебе – мать, а дедушка – отец родной! И у тебя теперь одна радость: тебя е…ут, а ты крепчаешь!
- Меня вообще-то никто не е…ал, и не будет. – спокойно ответил я.
Мы стояли, пристально глядя друг другу в глаза, как боксеры перед схваткой, и тогда я понял, что здесь придется ежедневно доказывать свое право на уважение и достоинство. Наша стычка привлекла внимание других старослужащих, сразу нас окруживших.
- Слышь, дух, ты в соплях ходил, когда я уже в стропах висел! – не унимался сержант.
- Да и я в стропах висел. – спокойно продолжал отвечать я. (До армии я прыгал с парашютом в ДОСААФ)
- Бл.! Да ты выежистый, дух! Ты у меня кровью харкать будешь! Ты у меня на первом марш-броске сдохнешь!
- Посмотрим…
Меня явно провоцировали, проверяли «на прочность», и таких проверок было еще множество, но об этом чуть позже…
Мне досталась одна с Пиней койка, только его (может смеха ради – ноги-то еще на полметра от спинки торчат) распределили на верхний ярус.
…Наутро я искренне поблагодарил Господа за то, что он создал меня физически крепким парнем. Поскольку после крика дежурного «рота подъем!» на меня, полусонного, обрушилось с верхнего яруса тело ничего не соображающего Пинского. Так начался мой второй день в ВДВ. А дальше – наверное, как у всех: мудреная наука подшивания подворотничка, заправления койки, да так, чтобы край одеяла был с «кантиком». Кантик набивался при помощи табуретки, поставленной на одеяло ножками вверх и пряжки ремня. Зацепивший меня сержант, который оказался командиром моего отделения, не замедлил начать выполнять свои обещания. Подшитый подворотничок всякий раз отрывался: то край выступал на миллиметр больше, то стежок шва был неровным. Моя постель после очередной заправки и набивки кантика неизменно летела на пол…
Но важнее, чем подшиваться и заправлять койку было научиться правильно наматывать портянки: малейшее отклонение «от стандарта» - и на марш-броске ноги стираются в кровь… Со всех этих премудростей и начинается комплекс, который в армии с некоторым пафосом называется КМБ – курс молодого бойца. Плюс множество дисциплин, которые в него входят: физподготовка, тактическая и строевая, ВДП – воздушно-десантная подготовка, стрельбы, рукопашный бой и так далее. Но в ВДВ важнее другое – когда тебя с первых дней службы учат главному: взаимовыручке. Учат сурово, зато что это такое – запоминаешь на всю жизнь.
Мне легко было выдерживать ежедневные физические нагрузки, в том числе семикилометровые марш-броски в полной выкладке. (Это еще килограмм двадцать дополнительного веса на себе – автомат, рюкзак десантника, саперная лопатка и прочие «прелести»). А Пиня, спортом никогда не занимавшийся, на первом марш-броске «сдох» уже через километр. «Кто его друзья?» - только и спросил комвзвода. «Мы» - сразу отозвались я и Голик. «Тогда тащите его на себе». И мы с Игорем, проклиная все на свете, тащили огромного Пинского со всем его снаряжением, и таскали его до тех пор, пока он не начал справляться с нагрузками сам…
Или другой пример: кто-то один в отделении не успевает уложиться в норматив по команде «отбой». И тогда все отделение вместе с бедолагой будет выполнять эту команду – до одури, до дрожи в мышцах, пока этот один в норматив не уложится.
Не дай Бог тебе получить посылку из дома и не поделиться, слопать ее втихаря самому! Тогда все твое отделение будет от отбоя до подъема ночевать в позе «сушилки». Это когда руками обхватываешь одну перекладину койки, а ногами упираешься в другую. И висишь так над кроватью до кровавых кругов в глазах. Вот так воспитывается солдатская взаимовыручка. Кто-то скажет – жестоко, мол, бесчеловечно. Да, жестоко. Но другого способа сделать прививку этого чувства за столь короткий срок я просто не знаю. И многих ребят эта прививка впоследствии спасала в боевых условиях.
Впрочем, это уже поэзия, а проза заключалась в том, что уже к концу первой недели службы пацаны выли, проклиная «продуваемые всеми ветрами войска», вынашивая планы о том, как бы поскорее отсюда свалить. «Меня заберут в спортроту, меня заберут в спортроту», - бубнил как заклинание Голиков после очередного марш-броска. «Меня комиссуют, я заболею, меня родители заберут», - хныкал Пинский. А я молчал – мне-то деваться некуда было…
…Однажды в роте меня подозвал замкомвзвода:
- Скрипник, я тут твое личное дело смотрел, ты, оказывается на гражданке прыгал уже?
- Так точно, прыгал. – отвечаю.
А я действительно еще до армии прошел подготовку в школе парашютного спорта ДОСААФ – были такие организации во всех городах Союза в ту пору.
- И удостоверение есть? – продолжает комвзвода.
- Так точно.
- А на мастера спорта есть удостоверение?
- Так точно.
- А почему значки не носишь? Тебе положено.
И сам мне мелком на груди две точки поставил – чтоб строго по уставу – в том месте, куда я должен был нацепить значки. Замок наш был мужиком хорошим – сам мастер спорта по дзюдо и к «своим» относился по-особому. Ну, я и нацепил – с гордостью маленькую латунную капельку парашютиста-любителя и рядом – значок мастера спорта. Нацепил и вышел в курилку, где рассуждали (как всегда) о женских достоинствах старики… Увидев духа со значками, они оторопели от такой наглости. Один, который больше всех на меня наскакивал и явно провоцировал на драку, своего добился. После того, как он, описав дугу, рухнул на пол курилки, я понял, что теперь бить будут все. И точно: огреб я тогда по-полной… После отбоя я уже вынашивал планы: кого и каким способом из стариков я буду убивать, но на следующий день в мои планы вмешался случай – я так думаю тут без замкомвзвода тоже не обошлось – когда мне предложили доказать свое право носить значки в спортзале, по-мужски, один на один. Помню, вышел против меня здоровенный детина-белорус. Сделал я из него тогда клоуна, и больше никто из стариков, в том числе, сержант-командир отделения меня не цеплял и не трогал. И со стариками у меня установились дружеские отношения…
Надо сказать, ВДВ я полюбил сразу. Понял: это – мое, это – мужское. И был на хорошем счету у командиров. Уже через месяц после начала службы выполнял обязанности командира отделения в его отсутствие и, к тому же, стал помощником инструктора по ВДП, укладывал купола без проверяющего.Так я, думал.. .
Как-то пошла служба у меня сразу. И командир роты написал рапорт о моем целевом переводе в сержантскую учебку. Целевой перевод – это когда ты заканчиваешь учебное подразделение по подготовке младших командиров и возвращаешься в родную часть уже сержантом-специалистом. Тогда основной состав младших командиров готовил в основном прославленный Гайжюнайский учебный центр. Тот самый, где снимали знаменитый фильм «В зоне особого внимания». Кто из мальчишек после него не бредил десантной романтикой?! В общем, ждал я присяги и перевода, а присяга затягивалась. Дело в том, что в ВДВ уже с середины семидесятых стояла острая проблема по укомплектованию частей пополнением, пригодным по здоровью и психике. Вот и у нас ждали, пока заполнятся батальоны, роты и взвода «согласно штатного расписания».
А за пару дней до присяги меня вызвали в штаб, где представили незнакомому офицеру в десантной форме. «Ну, думаю, вот и моя сержантская учебка!»
Мы действительно отправились с ним в учебную часть. Но не в литовский Гайжюнай, а под российский городок Солнечногорск, и не в десантную учебку. То была учебная часть спецназа ГРУ, но это уже другая история…
Может, кому-то и странным покажутся эти воспоминания о сорока днях мой службы в ВДВ. Но – кто знает – как бы сложилась моя жизнь дальше, если бы тогда, осенью 1977 года, не приметили меня на кишиневском призывном пункте старший лейтенант и прапорщик из Свирской дивизии? Кто знает, отдал бы я армии и ГРУ полжизни, если бы не те сорок дней в ВДВ?
И потому, как всегда, 2 августа, в День Воздушно-десантных войск, я подниму стакан за тех, кто в стропах. Помяну Игоря Голикова, которого уже нет в живых и мысленно – через океан - чокнусь стаканом с Сашей Пинским, который давно живет в Америке. И также мысленно – с тысячами настоящих мужчин, служивших Отечеству в голубых беретах. За тех, кто в стропах! Никто, кроме нас, мужики!