Весь день я страдаю ужасной фигней. Хожу по комнате кругами, изрекаю мрачные афоризмы и кляну судьбу. И бесноватая бабка сквозь дверь неустанно трахает мой бедный мозг. И еще больше раздражает эта расчудесная погода за окном, и мое хорошее самочувствие (для которого я специально выспался и принял цитрамон), и свобода от моей истеричной матери, которая уехала на дачу. А все дело в том, что у меня нет велосипеда. В отличие от большинства моих друзей. А с недавних пор в число этих счастливцев вошла и Лена. И я очень рад за нее. Только получается, что теперь я вроде как выпадаю из общей велосипедной компании, которая сегодня во главе с моим братом укатила куда-то на природу. И я снова погружаюсь в трясину одиночества. Еще вчера я был в делах, творил добро на благо ближних, и мне не приходилось думать, куда девать свободное время. А сегодня я совершенно свободен (и даже специально выстирал с вечера любимую футболку), только мне совершенно некуда эту свободу девать. Тем более, что деньги на исходе, и я не могу пойти в какое-нибудь интересное место или купить что-нибудь обнадеживающее. И вот - я уже сходил в магазин за едой, сделал гимнастику, что-то почитал-посмотрел-послушал, и теперь сижу в и-нете, который ужасно зависает, заставляя меня посылать всевозможные проклятия на головаы программистов. Сколько раз бывало, что совершенно внезапно безликие обстоятельства дарили мне замечательный день в хорошей компании. А сегодня всё как будто обещало замечательный день, а на деле обернулось сплошным самоедством, и я, кажется, могу пощупать руками это невыносимое время - такую бесцветную, вязкую массу, которая медленно тянется в пустоте рядом со мной. Вот как плохо без велосипеда!

   Вот и закончилось мое недельное знакомство с образовательным центром «Эдельвейс», чему я весьма рад, ибо они там все – махровые сектанты и просто безнадежные кретины. (Если кто из читателей не в курсе, я писал в прошлом сообщении, что собираюсь стажироваться в одном месте на преподавателя английского – так вот, об этом теперь рассказ). С первого же дня, едва я приступил к знакомству с их системой образования, основанной на переработанных и весьма скверно переведенных пособиях Рона Хаббарда (опять же, если кто не в курсе, Хаббард – американский писатель и философ-мистик, разработавший особую модель восприятия окружающего мира, под названием «дианетика», основанную на предельно четком представлении обо всех, используемых нами, словах, а также, вытекающую из дианетики, прикладную религиозную философию, названную «сайентологией»), я почувствовал ее явную надуманность, граничащую с нелепостью. Как нормальный человек, пришедший из внешнего мира в этот варящийся в своем соку мирок, и увидевший некоторую несуразность происходящего, я попробовал, настроенный самым гуманным образом, вести диалог с моими наставниками, но они каждый раз реагировали на мои мнения как на опасное вольнодумство, и вели себя как фанатики, готовые закидать заученными догмами любого, кто посягнет оспорить непогрешимость их системы.

   Например, высказанное мной мнение о том, что образование – это творческий процесс, требующий живого диалога между учителем и учениками, было встречено как опасная ересь. А когда я заметил, что знание основ психологии (которое они отметили у меня) совсем не лишне для преподавателя, мне гневно ответили, тыча пальцем в раскрытое пособие, что вся психология, допустимая в «Эдельвейсе», ограничена рамками этого пособия, и ничего иного они мне применять не позволят. Само это пособие представляло собой крупноформатную книжку с картинками, наглядно иллюстрирующими различные ситуации в процессе обучения чему бы то ни было, и снабженными лаконичными и шутливыми подписями. Например, там была описана такая ситуация: некий человек пытается заниматься живописью, но у него никак не получается, и он теряет интерес к этому занятию. В чем же причина? Так вот, оказывается, единственно возможная причина – в том, что этот человек не знал значения слова «живопись»! И как только он выяснил его в словаре, он сразу же воспылал интересом к этому предмету, и у него все стало получаться… И на подобные темы мои преподы спорили со мной до покраснения. Я-то легко ставил их в логический тупик, но они ни за что не желали признать своей хотя бы частичной неправоты и, как могли, давили на меня своими вымученными догмами.

   А самый  главный бзик у этих «просветителей» – на словарях. Они придирались едва ли не к каждому произносимому мной слову, и вместо ответов совали мне под нос пару-тройку словарей, чтобы я там как следует выяснил все возможные «дефиниции» произносимых мной слов, а потом составил около десятка примеров использования каждого из них (и это несмотря на то, что в их же пособии было приведено мнение Хаббарда о словарях – что это всего лишь вспомогательные средства, написанные людьми, могущими заблуждаться, и их не следует воспринимать как истину в последней инстанции). Поначалу меня это забавляло, но мои оппоненты не видели в этом ничего забавного, и воспринимали меня как опасного рецидивиста. И им совсем не понравилось узнать, что я сам, в некотором роде, пишу словари по роду своей профессии, и имею дома пару оригинальных книжек Хаббарда, подаренных мне несколько лет назад одной знакомой.

   Прежде всего, сама атмосфера в «Эдельвейсе» полна догматизма, с тобой обращаются не как с человеком, но как с некой абстрактной единицей, обязанной выполнять определенную работу и соответствовать определенным правилам: все действия должны быть рассчитаны по минутам, на занятиях нельзя даже шепотом сказать что-то соседу, а включенный мобильник на уроке вызывает такую реакцию, словно мы находимся в церкви. И конечно, плюс к этому, полный набор типично школьных пакостей, применяемых как к ученикам, так и к стажерам, вроде строгого следования установленной субординации, неусыпного стукачества и дежурной фразы «а ну-ка, пойдем-ка к директору»…

   Мне особенно жалко детей, которые, быть может, сами того не сознавая, вынуждены страдать от всего этого бреда. Например, я видел, как совсем маленькую девочку экзаменовала – уж не знаю, что это был за предмет – одна из моих преподавательниц: она описывала ей разные ситуации, относящиеся к повседневной жизнедеятельности, и просила ее объяснить какие-нибудь моменты, но когда девочка начинала своими словами развивать эти, в общем-то, простые темы, преподавательница останавливала ее чуть ли не на каждом слове и скрупулезно допытывалась у бедного ребенка всевозможных разъяснений всех этих и так очевидных понятий (может быть, в этом и можно усмотреть некоторую пользу для развития навыков аргументации, но – честное слово – мне было просто жалко смотреть, как ребенок под твердым взглядом этой тетки вынужден был, запинаясь и мыча, находить объяснения таким словам как «репутация», «повиновение» или «происхождение»). А дети более старшего возраста, уверенные, что пока их родители платят за их обучение, они вольны открыто выражать свое мнение, откровенно заявляли, что считают «всю эту сайентологию» полной фигней, а здешних преподов – набитыми идиотами.

   Сознание у них отключено совершенно: они не дают себе труда воспринимать и анализировать происходящее, они просто реагируют на все так – и только так – как это написано в их пособиях, и это вовсе не потому, что они действительно так считают, просто среди них есть пара лидеров, которые психически давят на всех остальных, этаких безвольных овощей, которым все равно – как и о чем думать. По сути, они отказались от звания Человека и превратились в дрессированных мартышек, а процесс обучения свели к оболваниванию. Уже к концу первого дня общения с ними (если это можно назвать общением), мне было сложно представить их в какой-то естественной человеческой ситуации, связанной с определенной мысле-чувственной активностью (и это вовсе не от скудости моей фантазии), представить, что у них может быть какая-то личная жизнь, что они способны на нормальные человеческие отношения – на дружбу, любовь.

   И вот, почувствовав, что я совсем не горю желанием превратиться в подобного им болванчика, дудеть в их дуду и молиться на их пособия, они твердо решили завалить меня всеми правдами и неправдами на первом большом зачете (что у них, конечно же, не получилось), и тогда мне сказали прямо: мы решили, что вы нам не подходите. А зачет состоял в следующем: согласно их пособию, все сложности в процессе обучения чему-либо сводятся к трем препятствиям: 1) отсутствие «массы» (т.е., когда некто пытается изучать что-то, не имея об этом непосредственного представления); 2) нарушение последовательности (т.е., когда некто пытается изучать что-то, перескакивая от основ к тонкостям); и 3) непонятые слова (т.е., когда некто пытается изучать что-то, не давая себе труда выяснять смысл всех, встречающихся ему в процессе изучения, слов). И возникновение каждого из трех препятствий характеризуется совершенно конкретными внешними проявлениями, такими как дискомфортное ощущение в разных частях тела, определенные позы, типы раздражения и т.п. Мне не составило труда выучить всю эту чушь (по первому типу – 11 проявлений; по второму – 2 (как-то резко фантазия у авторов пособия иссякла); по третьему - 4). Так вот, чтобы доказать знание этой темы, я должен был угадать различные проявления трех препятствий у своего преподавателя (уже смешно?), но поскольку две главные «мартышки» оказались чем-то заняты в это время, мой зачет согласилась принять другая преподавательница (кстати, довольно милая девушка), и вот, она уселась напротив меня и стала забавно кривляться, показывая проявления разных препятствий в учебе, а я стал отгадывать, что же сие означает. Я без труда угадывал все проявления одно за другим, и зачет был, можно сказать, уже у меня в кармане, но тут к нам подошла одна из главных «мартышек», и сказала, что сейчас она сама протестирует меня, и, сев напротив, приняла ленивую позу, подперев голову рукой, и стала вяло перелистывать страницы словаря. Я сказал, что она, вероятно, скучает или устала, но она мне возразила, что ничуть не бывало – ее поза выражала ни что иное, как то, что ее «сдавило» (а скорее, перекосило, подумал я), и она принялась убеждать меня, что никакой человек, ни при каких обстоятельствах не может выражать такой позой усталость или скуку, а только лишь то, что его «сдавило» (хотя на рисунке в пособии проявление этого состояния было обозначено несколько иначе, что, впрочем, все равно, не имела особого смысла, поскольку все три проявления выражали первое препятствие). В итоге, мы продискутировали с ней примерно полчаса, за время которых она сунула мне под нос несколько словарей (один из них – этимологический), чтобы прояснить значение всех произнесенных мной слов (главным образом, «усталость», «скука» и «сдавить»). В получении заслуженного зачета мне помешала наступившая перемена, ко времени которой мы оба, наверно, напоминали боксеров после десятого раунда (и, разумеется, каждый остался твердо убежден в своей правоте), после чего последовал короткий разговор с начальницей отдела кадров (девушкой, моложе меня лет на пять и, вероятно, калмыцкой национальности (как и значительная часть сотрудников «Эдельвейса», что сообщало их характеру известную непоколебимость)), суть которого состояла в том, что, при всех своих достоинствах, я никак не подхожу на должность сотрудника их центра.

  Так что, я был очень рад распрощаться с этим приютом мракобесия. По крайней мере, я получил полагавшуюся мне тысячу рублей – за то, что каждый день, вместе с другими стажерами, по часу занимался полезной работой: раздавал рекламные листовки у метро, клеил объявления на подъезды или обзванивал родителей, с предложением летних путевок.

   Я ничего не имею против сайентологии, те же Том Круз и Джон Траволта, исповедующие эту философию, кажутся мне замечательными ребятами, но люди из этого центра напомнили мне с пугающей ясностью совсем другое: «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи (история о том, как нормального человека посадили в психушку как возмутителя общественного спокойствия, где он сумел возродить к жизни нескольких психов, но в результате был подвергнут, по приказанию главной надсмотрщицы, какой-то жуткой терапии, превратившей его в безжизненную куклу, и придушен из жалости одним «возрожденным»), «Вздохи» Дарио Ардженто (фантасмагоричный триллер об одной частной школе, в которой происходят странные и жуткие события, поскольку в действительности она оказывается заколдованным пристанищем злобных ведьм, скрывающихся под видом учительниц) и «Долгий трудный путь из ада» Мэрилина Мэнсона (автобиография гениального шок-рокера, в которой он, помимо прочего, описывает свою начальную школу «христианского наследия», имеющую, как я обнаружил, поразительное сходство с этим «Эдельвейсом»).

«Мне отмщение, и аз воздам»

P. S. Само здание, в подвале которого располагался «Эдельвейс», находилось – да и сейчас, наверно, находится – вблизи жилого квартала постройки начала XX века, тронувшего меня до глубины души своей хрупкой живописностью, и я не преминул сделать в обеденный перерыв несколько фотографий. Об этом – смотрите следующее сообщение :)

   Сейчас я вернулся от брата, играли с ним в GTA-IV - колесили по Нью-Йорку на угнанных машинах, виды там потрясающие, особенно когда едешь по Бруклинскому мосту, хотя по сути игрушка аморальная, но не суть. Дело даже не в самой игре, а просто нужно было поднять уровенть позитива перед сном, а брат большой спец по этой части.

   Сегодня наши мамки решили устроить застолье - как бы по поводу Рождества. Ничего особенного, так - посидеть вместе на кухне, сказать пару избитых тостов и узнать от нас с братом какие вкусные салаты и пироги они приготовили. Собрались довольно поздно, часов в восемь. Естественно, бабушка воссела (была воссажена) во главе стола, и сразу начала, по своему обычаю, давить нас всех своим безмолвным недовольством. Она это умеет, просто сидит и смотрит на нас с таким осуждающим видом, словно в городе блокада, а мы в припадке буржуйства решили съесть последние крохи, чтобы завтра пойти побираться... С ней это обычное дело. Только сегодня еще брат поругался с мамкой из-за шампанского, и застолье получилось еще кислее, чем обычно. Мы сидели на кухне, мамки обменивались давно изжеванными жалобами на жизнь и лихорадочно пичкали нас с братом всякой едой, бабушка давила всех своим чугунным взглядом, и когда ей что-то предлагали, она неизменно отказывалась в своей высокомерной манере.

   И я почувствовал такую тоску от всего этого... Зачем они - наши мамки - вообще устаивают это? Вот они готовят все это, накрывают на стол, споря друг с другом как будет лучше, потом мы кое-как рассаживаемся - и начинается типичный кровно-родственный психоз - для чего??? В воздухе висела такая тяжесть, неестественность, сдавленная нервозность - со стороны мы наверно выглядели как евреи на вечеринке в концлагере...

   Я сидел там и пытался понять, в чем же дело, почему когда мы с братом и друзьями собираемся вместе, нам так легко и приятно, а сейчас мы все как будто в тюрьме, и тогда в моем сознии вспыхнуло одно слово: СВОБОДА. Вот почему в компании друзей мы чувствуем себя так естественно - там все свободны, и каждый получает удовольствие от происходящего, а то, что происходило сейчас, было какой-то пародией на нормальное человеческое общение. Все дело в том, что ни наши мамки, ни тем более бабушка, не испытывали радости от происходящего, они как будто выполняли некое задание, и все время были на нервах, словно в ожидании какого-то несчастья!

   Конечно, все было вкусно (за исключением промороженной селедки), и мы с братом в очередной раз уверили в этом наших мамок, хотя при всем желании мы были не в силах запихнуть в себя все, что они приготовили, а после еды мы даже немного посмотрели кино у меня в комнате... Хотя не обошлось без критики в адрес всего современного кинематографа. А под конец, когда брат с тетей стали собираться, я почувствовал, что мне просто необходим глоток свежего воздуха перед сном, и я пошел с братом - поиграть в GTA.

   И там, когда наш игровой герой шел по вчерним нью-йоркским улицам под моросящим дождиком, я вдруг так почувствовал всеохватное человеческое одиночество и такую обязательную необходимость, чтобы у каждого человека был кто-то по-настоящему родной, та самая вторая половинка, тот, кто действительно понимает тебя, кому ты нужен со всеми твоими сложностями, кто может запросто положить руку тебе на плечо, заглянуть в глаза и сказать "все будет хорошо".

   А потом, когда я уже собрался уходить, мой взгляд упал на полку с семейными фотографиями, и там я увидел фотографию бабушки в возрасте лет двадцати, когда она только приехала в Москву из голодной деревни, и должна была сама пробивать себе дорогу в жизни - а жизнь у нее будет ой какой нелегкой, и в ее широко раскрытых глазах, простодушных и пристальных как у животного, был какой-то невыразимый вопрос: почему вот так? И этот же вопрос волнует сейчас меня, и я не знаю ответа, я только пытаюсь следовать своему внутреннему голосу в поисках любви.