Это случилось так внезапно. То она как обычно бегала по квартире, ставила нас всех на уши и чудила в своей манере, вообще, осложняла нам жизнь, как могла, а то вдруг как-то притихла, весь день бродила как сонная муха, а на следующий день потеряла сознание, и ее отвезли в больницу - это мне по телефону на работе сообщили. Через день бабушка вернулась - врачи ничего конкретного у нее не нашли - и снова стремала нас всех по полной программе часов до трех ночи. А через пару дней ей снова стало плохо. Вызвали скорую, оказалось - инсульт. И вот, теперь она в реанимации, понемногу приходит в себя...

А дома без нее так непривычно. Без всего этого бедлама, в котором я прожил последние 13-15 лет. Безумный театр моего семейства лишился своего главного лицедея. Мои уши, нос, глаза – словно ушли в монастырь. Никто теперь не беснуется среди ночи, бегая по коридору, дергая закрытые двери и неистово зовя дорогих покойников; теперь уже не нужно задерживать дыхание, выходя из своей комнаты, и внимательно смотреть себе под ноги – оттого, что кто-то не успел дойти до туалета; никто больше не дергает мою дверь по двадцать раз за вечер, настоятельно предлагая попить «чайку с хлебушком». Никто не огорошит меня вопросом: «Надя, где твоя мать?» (Надя – это моя мама) и не жалуется тете Вале, принимая ее за покойную соседку, на саму тетю Валю, которая тем временем разогревает бабушке манную кашу. 

Раньше я как-то не задумывался, как сильно она повлияла на меня за всю мою жизнь. А теперь я вспоминаю, как она когда-то пекла нам свои фирменные пирожки, и как иногда таскала меня за вихры, как она красила забор на даче и пилила ветки дерева, взобравшись на него как индеец – а ведь ей тогда было под семьдесят лет. Очень много разных воспоминаний клубится у меня в душе – добрых, забавных, причудливых. Она была корнем нашей семьи, нашим бессменным капитаном, и чем больше она теряла рассудок, тем активней она верховодила нами. И я уверен на сто процентов: что бы она ни делала в отношении любого из нас – даже если это доводило нас до белого каления – всё это было только от любви, такой отчаянной, неистовой, беззаветной, пусть и безрассудной любви. Никогда я не знал бабки более немыслимой, чем она, настолько яркой, самобытной, а ведь она была простым рабочим человеком, совершенно равнодушным к тонким материям. Она просто шла по жизни с гордо поднятой головой, встречая испытания лицом к лицу (а этих испытаний, и лишений, и борьбы было столько, что с лихвой хватило бы и на троих), и всё, за что бы она ни бралась, она делала на отлично. В ней была какая-то ветхозаветная мощь, что-то почти эпическое.

Эта немыслимая воля к жизни, желание идти вперед и не сдаваться, безмерная вера в свою правоту – как вулкан бурлившие в ней, отдаются и в моих венах, и я смотрю в небо и говорю тебе, бабушка: давай, так держать, победа будет за нами!

   Сейчас я вернулся от брата, играли с ним в GTA-IV - колесили по Нью-Йорку на угнанных машинах, виды там потрясающие, особенно когда едешь по Бруклинскому мосту, хотя по сути игрушка аморальная, но не суть. Дело даже не в самой игре, а просто нужно было поднять уровенть позитива перед сном, а брат большой спец по этой части.

   Сегодня наши мамки решили устроить застолье - как бы по поводу Рождества. Ничего особенного, так - посидеть вместе на кухне, сказать пару избитых тостов и узнать от нас с братом какие вкусные салаты и пироги они приготовили. Собрались довольно поздно, часов в восемь. Естественно, бабушка воссела (была воссажена) во главе стола, и сразу начала, по своему обычаю, давить нас всех своим безмолвным недовольством. Она это умеет, просто сидит и смотрит на нас с таким осуждающим видом, словно в городе блокада, а мы в припадке буржуйства решили съесть последние крохи, чтобы завтра пойти побираться... С ней это обычное дело. Только сегодня еще брат поругался с мамкой из-за шампанского, и застолье получилось еще кислее, чем обычно. Мы сидели на кухне, мамки обменивались давно изжеванными жалобами на жизнь и лихорадочно пичкали нас с братом всякой едой, бабушка давила всех своим чугунным взглядом, и когда ей что-то предлагали, она неизменно отказывалась в своей высокомерной манере.

   И я почувствовал такую тоску от всего этого... Зачем они - наши мамки - вообще устаивают это? Вот они готовят все это, накрывают на стол, споря друг с другом как будет лучше, потом мы кое-как рассаживаемся - и начинается типичный кровно-родственный психоз - для чего??? В воздухе висела такая тяжесть, неестественность, сдавленная нервозность - со стороны мы наверно выглядели как евреи на вечеринке в концлагере...

   Я сидел там и пытался понять, в чем же дело, почему когда мы с братом и друзьями собираемся вместе, нам так легко и приятно, а сейчас мы все как будто в тюрьме, и тогда в моем сознии вспыхнуло одно слово: СВОБОДА. Вот почему в компании друзей мы чувствуем себя так естественно - там все свободны, и каждый получает удовольствие от происходящего, а то, что происходило сейчас, было какой-то пародией на нормальное человеческое общение. Все дело в том, что ни наши мамки, ни тем более бабушка, не испытывали радости от происходящего, они как будто выполняли некое задание, и все время были на нервах, словно в ожидании какого-то несчастья!

   Конечно, все было вкусно (за исключением промороженной селедки), и мы с братом в очередной раз уверили в этом наших мамок, хотя при всем желании мы были не в силах запихнуть в себя все, что они приготовили, а после еды мы даже немного посмотрели кино у меня в комнате... Хотя не обошлось без критики в адрес всего современного кинематографа. А под конец, когда брат с тетей стали собираться, я почувствовал, что мне просто необходим глоток свежего воздуха перед сном, и я пошел с братом - поиграть в GTA.

   И там, когда наш игровой герой шел по вчерним нью-йоркским улицам под моросящим дождиком, я вдруг так почувствовал всеохватное человеческое одиночество и такую обязательную необходимость, чтобы у каждого человека был кто-то по-настоящему родной, та самая вторая половинка, тот, кто действительно понимает тебя, кому ты нужен со всеми твоими сложностями, кто может запросто положить руку тебе на плечо, заглянуть в глаза и сказать "все будет хорошо".

   А потом, когда я уже собрался уходить, мой взгляд упал на полку с семейными фотографиями, и там я увидел фотографию бабушки в возрасте лет двадцати, когда она только приехала в Москву из голодной деревни, и должна была сама пробивать себе дорогу в жизни - а жизнь у нее будет ой какой нелегкой, и в ее широко раскрытых глазах, простодушных и пристальных как у животного, был какой-то невыразимый вопрос: почему вот так? И этот же вопрос волнует сейчас меня, и я не знаю ответа, я только пытаюсь следовать своему внутреннему голосу в поисках любви.