Свадьба А. С. Пушкина вызвала немало пересудов в московских и петербургских гостиных. Сестра поэта О. С. Павлищева в письме мужу 13-15 августа 1831 года признавалась, что даже внешне этот брак кажется дисгармоничным: " Вулкан и Венера". Но, превознося красоту юной Натали, Ольга Сергеевна добавляет: "По моему мнению, есть две женщины еще более красивые, чем она: я их тебе не назову, чтобы ты, вернувшись, их угадал - одна новобрачная не особенно высокого рода, другая - титулованная фрейлина".

Исследователи полагают, что под "титулованной" особой подразумевала графиню Надежду Львовну Соллогуб, 16-летнюю фрейлину великой княгини Елены Павловны. Расцветающая красота Надины, как называли ее в интимном кругу, вызывала всеобщие восторги. В нее был безнадежно влюблен Андрей Карамзин, сын известного историка. Не устоял перед очарованием юной графини и уже женатый Пушкин. Впоследствии друзья Пушкина, супруги Вяземские, рассказывали издателю "Русского архива" П. И. Бартеневу, что Пушкин на светских вечерах "открыто ухаживал" за Соллогуб. Судя по письмам Пушкина, Наталья Николаевна ревновала супруга ко всем хоть немного привлекательным женщинам. П. Е. Щеголев в исследовании "Дуэль и смерть Пушкина" предполагал, что происходило это вовсе не из-за глубокой сердечной привязанности Натальи Николаевны к мужу: "Увлечение Пушкина, его предпочтение другой женщине было жестокой обидой ей, первой красавице, заласканной неустанным обожанием света, двора и самого государя".

Однако истинные его чувства к Надежде Львовне невольно вылились в проникновенное поэтическое признание:
Нет, нет, не должен я, не смею,
не могу
Эта история проливает свет на одно загадочное обстоятельство. Весной 1833 года Пушкин брал позволение "отправиться на два дня в Кронштадт". Сохранился даже его билет с датой 26 мая. Дело в том, что 27 мая из Кронштадта уезжала за границу на пароходе прекрасная Надина. Поэт не удержался, чтобы не проводить ее. И скорее всего - втайне от жены.

В июле 1836 года Соллогуб уезжает в Баден-Баден. Мать Андрея Карамзина, находившегося в то время за границей, шлет ему встревоженное письмо по поводу Надины, прося "серьезно поразмыслить над своим поведением по отношению к ней". Мать не допускает возможности брака между молодым человеком и девушкой, которая старше его. Но беспокойство Карамзиной, как и ревность Пушкиной оказались напрасными. Шутя вскружив головы своим многочисленным обожателям, Соллогуб за границей неожиданно вышла замуж за отставного штаб-ротмистра А. Н. Свистунова (брата декабриста П. Н. Свистунова) и была очень счастлива своим выбором. Впоследствии ее муж стал членом совета Министерства иностранных дел и получил звание камергера двора. **** Другая упомянутая в письме Павлищевой женщина - "новобрачная не особенно высокого рода", чье обаяние затмевало красоту Натальи Николаевны, - это Ольга Александровна Булгакова, дочь московского почт-директора. Незадолго до свадьбы Пушкина ее обвенчали с князем А. О. Долгоруковым. Пушкин был на празднике, устроенном в доме молодоженов. В увлечении Пушкин признавался: "Я бы ее воспел, да не стихи на уме теперь". Действительно, более чем неуместным было бы для поэта воспевать в стихах чужую жену накануне собственной свадьбы. Вскоре на одном из московских вечеров чета Пушкиных и супруги Долгоруковы, сидевшие рядом, оказались в центре всеобщего внимания. Булгаков с гордостью сообщал брату 23 февраля 1831 года: "Беспрестанно подходили любопытные смотреть на двух прекрасных молодых. Хороша Гончарова бывшая, но Ольге все отдают преимущество".

Ольга не отличалась классической красотой, недаром домашние прозвали ее "курноской". Но ее живость, ум, значительная образованность и великолепное знание всех тонкостей светского такта делали ее неотразимой.
Оказалось, что ранее всех прелесть Оленьки успел оценить сам государь. Юную красавицу царь приметил на одном из маскарадов, когда она приезжала погостить к родным в Петербург. Восторженные комплименты по поводу ее маскарадного костюма, видимо, вскоре повлекли за собой особые царские милости, которые в то время одни считали великой честью, другие - бесчестьем. Что касается отца Оленьки, то он, как образцовый подданный, с благоговейным почтением воспринял монаршее внимание. Судя по письмам Булгакова 1831 года, отношения царя и Ольги выглядят весьма близкими. Приглашая ее на полонез, чтобы открыть один из московских бальных вечеров, царь "подошел к Ольге, взял ее за руку и прижал крепко: "Я надеюсь, что мы навсегда добрые друзья, как было в Петербурге?" Во время чинного танца Николай и его партнерша оживленно беседовали. "Обо многом была тут речь", - многозначительно заканчивал А. Я. Булгаков .
В другой раз он замечает, как Николай, найдя укромное место, нежничал с Ольгой: сняв с ее руки перчатку, "он поцеловал руку, а Ольга поцеловала его в щеку". Узнав, что Оленька в положении, царь с заботливым вниманием следил за состоянием ее здоровья, давал советы. Да и свой приезд в Москву подгадал так, чтобы это совпало с ее родами. В день, когда она разрешилась от бремени, прислал нарочного, чтобы узнать о самочувствии матери и ребенка, и предупредил, что вскоре сам заедет посмотреть на новорожденную малышку. Николай стал крестным отцом девочки, которую нарек Александрой.

Масленицу 1834 года княгиня Долгорукова провела в Петербурге и получила специальное приглашение на дворцовый бал в Концертном зале. Пушкин присутствовал на этом вечере и был свидетелем торжества своей московской знакомой. Еще месяц назад, 26 января 1834 года, мать Пушкина писала дочери - О. С. Павлищевой, что на вечере в доме Бобринских Наталья Николаевна удостоилась чести сидеть за столом рядом с императором Николаем. Но как только явилась блистательная княгиня Долгорукова, она стала единственной владычицей царского сердца.
Брат царя, великий князь Михаил Павлович, относился к молодой княгине запросто, словно к человеку, близкому их домашнему кругу, и заезжал к ней, когда хотелось. Из письма К. Я. Булгакова 12 марта 1834 года узнаем: "Великий князь в субботу пил чай у Ольги и изволил пробыть от 8 до 11 часов". В 1836 году Ольга путешествовала за границей, и сестра Андрея Карамзина Софья писала ему: "Предсказывают, что в баденском уединении ты влюбишься в княгиню Долгорукову, - она обольстительница известная". Но в то же время Ольга с присущим ей тактом сумела поставить себя так, что не потеряла ни уважения общества, ни симпатий друзей дома.

Пушкина тревожило, что восхождение Натальи Николаевны по лестнице придворного успеха слишком напоминает историю Оленьки Булгаковой. Царь также отметил ее на одном из маскарадов, устроенных князем-сводней П. М. Волконским. Наташа на маскараде "имела большой успех. Император и императрица подошли к ней и сделали ей комплимент по поводу ее костюма..." Царь начал оказывать ей особенное внимание. В качестве исключительной милости ее приглашали на вечера в Аничков дворец, куда муж ее до получения камер-юнкерского звания доступа не имел.
Странные поступки Натали отмечает и Софья Карамзина .Она в присутствии мужа делает вид, что не кланяется с Дантесом и даже не смотрит на него, а когда мужа нет, опять принимается за прежнее кокетство..."

Однако свет гораздо более был занят другим романом красавицы, развертывавшимся посреди бальных дворцовых зал- великого магистра Ордена Д. Л. Нарышкин, снисходительный супруг бывшей любовницы Александра I, а Пушкину выдавался патент на должность его преемника. Это привело Пушкина в бешенство. Но был недосягаем, и потому к барьеру пришлось встать Дантесу...
Ольга Долгорукова узнала о гибели поэта за границей и писала П. А. Вяземскому: "Эта грустная история рассказывалась в стольких различных вариантах, что поистине остаешься без собственного мнения о том, кто же виноват? Я и не пытаюсь, дорогой князь, сколько-нибудь утешать Вас, ибо я нахожу, что в жизни бывают минуты, когда этого нельзя делать; друг еще может быть заменен , но будет ли существовать другой Пушкин для его друзей? А нам? Кто вернет нам нашего любимого поэта?"