Циничные сказки

Много лет назад, по скудоумию своему не осилив описывать реальные события, был вынужден писать сказки, всего получилось около двадцати.
Например:
«Топтыгин и Кукушка. Шел по лесу Топтыгин, видит – дерево большое, высокое, будто башня. А в дереве том дупло, а в дупле Кукушка кукует, время отмеряет. Подумал Топтыгин: «А почему это Кукушка время в лесу всем раздает? Я в лесу самый сильный, пусть и время только мое будет!..»
Или:
«Как Мажор Минора с завода прогнал. Жили-были на одном заводе два акционера. Первый был большой да ладный, а второй меленький, да лядящий. Первый был акционер мажоритарный, а второй – миноритарный, так их в народе и звали: Мажор и Минор…»

Часть таких сказочек мною была стерта из-за имевшихся в них неуместных аналогий, часть потерялась где-то (публиковать всё равно их было нельзя в связи с особым цинизмом произведений).
Но, за отсутствием нового, одну – простенькую – тисну.

Читать далее...

Любовь – это как заморозка
Розовый лед на бездонную грязь
Девушка влюбляется в отморозка
Не замечая, не веря, какая он мразь
И у парней бывает такая же мука
Спиваются, бросают жить
Их прекрасная дама – блудливая сука
Но ради неё они могут убить
А купидон прячет рыло под маской
Стрелы вбивая точно тебе под дых
Как драгдилер, бесплатно, делится сказкой
На опасный ледок завлекая слепых...

Но лед растает, превратится в слезы
И ты поймешь чрез дни или года
Что под таким безжалостным наркозом
Сгорело сердце – может, навсегда


Эй, ну-ка те, кто пережил похмелье
Прозревшие, чью душу стихами рвет
Неужто правду поют про то зелье
Что без него человек не дышит и не живет?


P.S. навеяно образами в стихотворении одной милой поэтессы

"Авторское"

Фигура Мастера во тьме была сокрыта
- Что ты молчишь? Ты лик нам свой открой!
Опять создал разбитое корыто?
Одну фигню ты лепишь за другой!

Но Мастер глух к стенаниям невежды
Не проберет его не гнев и не печаль
Он трудится не смея смежить вежды
Ни времени, ни сил ему не жаль

От голода уж выпирает брюхо
Одежды порваны, нет денег ни х*я
Но он упорен и не сломлен духом
Корыто вновь разбитое куя

Как ограничивает нас образованье
Учебник толстый в школе прочитал
Ряды параграфов набив в свое сознанье
Поверил в то, что всё уже узнал

А остальное – вроде бы не нужно
Заботами наполнен труд и быт
К оградке крашенной мы двигаемся дружно
Жизнь кипяточком в чайнике бурлит

Но только как-то изредка, случайно
Во мгле дорожкой торной проходя
Находим книги, что необычайно
Волнуют нас, с собою уводя

И открывают нам просторы мыслей
Рельефы судеб, образы, миры
Которые своею силой чистой
На наше детство повлиять могли

И на секунду словно застываешь
Крупинкою перед величьем скал
И с запоздалой грустью понимаешь
Насколько был учебник школьный мал

"Антинекрасовское"

Поэт хандрит которую неделю
Доходы безнадежно валят вниз
Растут тарифы, сборы, цены
И вино-водочный акциз
Бывает Муза пьяная заходит
К себе домой добраться не сумев
Рассказывает, что с ней происходит
В груди поэта закипает гнев
Мятежная душа сего поэта
Закована в каркас из серых дней
И нет огня, чтобы добавить света
И цели нет, чтоб сделаться бодрей
Но вот – настал Литературный вечер
Дворец Культуры, сцена, началось…
Поэт шагнул читателю навстречу
И всё, что накопилось – прорвалось

И долго отмывали шваброй зал
В котором наш пиит стихи сказал

Холода за окном
Холод в сердце
Только вином
Могу согреться
Ночь вновь
Подкралась тихонечко
Из стихов
Плету веревочку
Немного слов
Еще меньше смысла
Прошла любовь
И молоко прокисло
Стрелки часов
Режут календарь
Время снов
Февраль

цитата cherez_dorogu, http://www.liveinternet.ru/users/cherez_dorogu/post119821330/
которую я благодарю за поданную идею

Вирус человечества
Мы устали от самих себя. У нас достаточно разума, чтобы понимать, что в сущности, «человек» давным-давно не звучит гордо. Но недостаточно, чтобы что-то изменить. Пока.
Эволюция идет медленно. Водоросли возненавидели собственную неподвижность и потихоньку выплодили гидру. Рыбе стало тесно в океане, и она полезла на сушу. Обезьяне надоело быть вечно голодной, она взяла в руки палку – и ее соплеменники начали работать…
Человек стоит на пороге собственного отрицания. Он лихорадочно ищет, к кому бы убежать от самого себя. Он жаждет эльфов, вампиров, хоббитов, марсиан, киборгов, на'ви – мы готовы принять сторону кого угодно, только бы избавится от своего «человеческого, слишком человеческого».
Что дальше? Одно из двух - либо человеку удастся разорвать куколку своего существования и воплотиться в следующей ступени... либо мы уничтожим в отчаянии ненависти самих себя и все вокруг.

и небольшой текст в виде комментария к данной теме

- Ну, что там?
На них зашикали. Водоросли сплелись в небольшой клубок, и понять, что происходит внутри, было невозможно.
Сине-Зеленый покосился на Красно-Желтого и пошевелил жгутиком. Он его недолюбливал. Красно-Желтый был высокомерен, утверждал, что прибыл с метеоритом с другой планеты, и постоянно разглагольствовал на какие-то фантастические темы, типа «борьбы с глобальным похолоданием» или «полового размножения». Но Сине-Зеленый был вежливым одноклеточным и тихонько ответил:
- Конфликт какой-то у них. Требовали соблюдения «Права на Свободное Передвижение».
- А кто же им мешает?
- Собственная неподвижность.
- Понятно - ответил Красно-Желтый, хотя по голосу было ясно, что ему ничего не понятно.
Они замолчали, наблюдая за колонией. Водоросли в клубке постепенно начали двигаться в едином ритме, темп которого всё ускорялся. Внутри клубка, среди тонких зеленоватых нитей, вдруг проявилось нечто, сперва бесформенное, но затем всё явственнее принимавшее очертания. Напряжение возрастало. Казалось, что водоросли в центре словно затягивает вглубь этого «нечто», и Сине-Зеленый с ужасом понял, что это именно так и есть.
- Что это за г…, - начал было он, но тут особенно резкий спазм наискось разорвал бешеную пульсацию клубка и многоклеточное существо, огромное, многорукое, с гигантским провалом рта, вырвалось, наконец, на волю, и молниеносным движением пары рук сразу же схватило несколько клеток водорослей, оторвавшихся и уносимых течением, жадно затащив их к себе в пасть.
А затем оно развернулось к остолбеневшим зрителям.
- Я с другой планеты! – заорал Красно-Желтый, в то время как Сине-Зеленый улепетывал, бешено вращая жгутиком, - Меня нельзя есть, я – ядовитый! Посмотрите на мой цвет!
Он пытался унять дрожь, но у него это плохо получалось. Чудовище разглядывало его, и у чудовища были длинные руки.
Красно-Желтый понял, что терять ему нечего. Он как можно дальше вытянул свои ложноножки и быстро разделился надвое. Две цели схватить труднее, может ему все-таки удастся выжить.
Но многоклеточный отвернулся от него и стал доедать остатки колонии. Через секунду ни Первого Красно-Желтого, ни Второго поблизости уже не было.

На следующий день Сине-Зеленый снова встретил Красно-Желтого, когда плавал у самой поверхности океана.
- О! – услышал он ещё издалека, - Какая встреча!
Сине-Зеленый тоже обрадовался. Ещё он с удивлением отметил, что Красно-Желтый потерял свой яркий радикальный цвет и приобрел несколько синюшный оттенок.
- Среда обитания влияет, - словно прочитав его мысли, тот повернулся кругом, показав себя со всех сторон, - а как ты?
- На сушу собираюсь. Ещё три колонии водорослей разорены, пора делать ноги.
- Да-а, - Красно-Желтый присвистнул.
- Вот, учусь воздухом дышать.
- Понимаю.
- Сам-то не собираешься?
- Пока нет, - Красно-Желтый оглянулся, и, понизив голос, произнес – Я тут, знаешь ли, размножаться собрался…
- Ну-ну, - Сине-Зеленый растянул свой организм в подобие улыбки, - Вы только поаккуратней, не выродите, там, чего.
- О-кей. Расскажешь потом, как устроился.
- Замётано.
Красно-Желтый отплыл, а Сине-Зеленый повернул жгутик вниз и начал подниматься.
«Разряд молнии, ударивший в раствор аминокислот во время извержения вулкана – вот это серьезно, вот это основательно – подумал он о своем Дне Рождения, - Этот сакральный момент единения стихий заставляет задуматься о Высшей воле, а все эти новомодные штучки, типа почкования – тьфу, ерунда. Половое размножение - это вообще для бездельников, которым просто заняться нечем» - с высоты было видно, как Красно-Желтый танцует вокруг своей второй половинки, дрыгая ложноножками.

Но вот и они скрылись из вида.
Сине-Зеленый всплыл, и ветер поверхности жестко хлестнул его по мембране. Развиваться категорически не хотелось, и, если бы не опасность внизу, ему бы это и в вакуоль не пришло.
Небо было огромным и бесформенным. Простор манил, и Сине-Зеленый подумал, что, может быть, не стоит зацикливаться на земле, в то время, когда вверху столько места…
«Впрочем, - одернул он себя, - нужно ставить перед собой реальные цели, хотя… хотя…»
В любом случае, действовать надо было последовательно.
Неподалеку сверкнула молния, попав в извергающийся вулкан, и Сине-Зеленый ускорил свое движение к суше, пока самые приличные места ещё не заняли.

Высший Судья отмерил всем срок
Дни каждого им на Земле сочтены
Старость, болезни, глупость, порок
И неизбежность последней войны

А время всё ускоряет свой бег
Недели проносятся прочь без следа
Год за годом, за веком век
Секунды как слезы, сквозь пальцы вода

Но крупицами соли в котле времен
Мгновения те придают жизни вкус
Так что же, ты проклят или спасен
Шагай, не делай вид, что ты трус

Пока из берегов не вырвался Стикс
Пока ещё Змей пожирает свой хвост
Пепел и кровь – огненный микс
А жизнь до сих пор всё равно идет в рост

Да, финал уже близится, сыграют все
Но главное – в круговерти из дней
Душу не выблевать на этом чертовом колесе
Трудно, думаешь? Невозможно. Но ты сумей

И неважно тогда, выбираешь путь сам
Или тащит судьба, ткнув ножом под ребро
Все дороги тебя приведут к Небесам
И врагам, и богам, и чертям всем назло

И Небес синева лопнет словно нарыв
И расступятся Всадники позволяя пройти
Ворота к свободе тебе настежь открыв…

…Если сможешь стать лучше на этом пути

Старик непрерывно кашлял, и этот звук напоминал треск сухих веток. Слушать этот звук было невозможно, но и избавиться от него нельзя - человек умирал.
- Хозяйка, - превозмогая кашель сказал старик, - это слезы у тебя на глазах?.. Ну, что ты, это скоро пройдет. Я - знахарь, ты верь мне...
Женщина взяла пустую плошку для воды и вышла, вытирая глаза. Её муж остался, услышанное удивило его, и знахарь улыбнулся, скривив губы:
- Кашель пройдет... Вместе с дыханием...
Пламя свечи дрогнуло, прижатое сквозняком к огарку, но дверь в сенях закрылась, и пламя выровнялось.
Хозяин фермы наклонился ближе к старику.
- А правда ли, что ты лечил наместника?
- Правда.
- И что, он заплатил тебе?
- Я попросил его построить школу для детей бедняков.
- Школу? А почему просто не раздать им денег?
- Если дать нищему денег, он потратит их и останется нищим, а если дать ему знания - он начнет зарабатывать сам.
- Сам придумал?
- Услышал от людей.
- Ну, и помогла беднякам твоя наука?
- Не знаю, я ушел дальше. Но я дал им шанс, остальное уже зависит от них.
- Денег дать проще.
- Самое простое решение - не всегда самое правильное.
Фермер улыбнулся, и провел рукой по бороде.
- Я слышал от людей другое.
- Ты слышал правду.
- Не понимаю тебя.
Старик уже не кашлял, только в груди у него булькало, и голос стал едва слышен.
- Те слова мудры, которые сказаны вовремя. Есть время для простых решений. Есть время для сложных. Есть время присесть и выпить вина.
- Хо, - сказал фермер, - это время нравится мне больше всего.
- Мне тоже.
Тени со стен приблизились, ожидая неизбежного, словно грифы.
Фермер привстал с лавки и щепкой очистил фитиль. Стало немного светлее.
- Спасибо, - прохрипел старик.
- Семья есть у тебя?
- Да. Когда дети научились ремеслу и обзавелись семьей, я ушел дальше.
- А жена? Вы любили друг друга?
- Если люди хотят сохранить свою любовь, они должны суметь вовремя расстаться.
- А одному, без родных, не страшно умирать?
- Умирать страшно, - спокойно сказал знахарь, - а одному или нет - всё равно. Но мне было бы проще умереть одному - так я хотя бы не огорчал твою жену.
Он закрыл глаза. Черты его лица заострились, и лишь сиплое дыхание выдавало, что он ещё жив.
Фермер не всегда копался в земле. И сейчас он вспоминал, как смерть махала косой на поле боя, и во время чумы, и в годы голода. Он вспоминал, как уходя в последний путь, люди рыдали, дрожали от страха, сыпали проклятиями или смеялись, глядя ей в лицо. Умирали друзья, хватая его руку, словно пытаясь зацепиться в этом мире, умирали враги, силясь утащить его с собой. Но до сих пор он не видел, чтобы люди уходили так зрело, а смерть просто стояла и ждала, пока очередной плод Древа Познания не упадет в её костлявые руки. И ощущение смерти, спокойно ждавшей в этой комнате, ознобом пробрало по позвоночнику, а страх заставил на мгновение задуматься - не предпочтет ли она другого, отдав старику чужое время?
Но тот вновь закашлялся, и надолго, и темная полоска прочертилась от края его губы вниз, через щеку.
Старик почувствовал его напряжение, но понял его по-своему.
- Я своими умствованиями смутил тебя?
- Когда ещё честно поговоришь с хорошим человеком о жизни, кроме как перед смертью? - улыбнулся фермер.
- Хорошо сказано... Я... запомнил бы эти слова, но там, куда я иду... мне они не понадобятся...
Наступила тишина, нарушаемая лишь треском свечи, да изредка вновь начинал кашлять старик.
- Послушай, ответь мне ещё на один вопрос, - переждав приступ, фермер наклонился к восковому лицу, - почему ты, излечивая столь многих, не нажил богатств? Зачем тебе твои знания, если из них нельзя извлечь выгоды?
- У меня... было... всё, что мне нужно... - расслышал он в ответ, - нельзя забрать с собой дома и деньги... нет проку... Богатство - это то, что мы оставляем другим людям...
Лавка скрипнула, словно лежащий на ней человек внезапно стал тяжелее. Фермер наклонился ниже и понял, что сердце знахаря остановилось, и тогда он накрыл его лицо куском мешковины и вышел. Беседа закончилась. Движение воздуха загасило свечу, и в комнате стало темно и тихо.
А во дворе было свежо, ухнула сова, насторожилась и приподняла голову собака. Звезды в небе были рассыпаны словно серебряные колосья, и серп луны ожидал жатвы. Вдыхая эту свежесть, слушая ночь и вглядываясь в небеса, человек немного постоял, размышляя. Сказанное стариком напоследок задело его, хотелось бы с этим поспорить, у него были свои слова и о богатстве, и о любви, и о бедности, и был опыт, который мог бы эти слова подтвердить...
Но знахарь точно был прав в одном - у каждой мудрости есть свое время.
Ветер принес с поля запах вскопанной земли, и фермер пошел за лопатой.

Осень укутала тенью дождей, покрывалом из листьев
Улицы города, дорожки парка, пруды и лужи, и мои мысли
Сижу дома, для профилактики простуды пью теплое вино
Листаю чужие дневники в интернете да изредка смотрю в окно
Дворик пуст, и деревьев ветки
Перечеркнули пространство как прутья клетки
А за этими прутьями, чтобы точно нельзя сбежать -
Домов стены. Стен не пробить и прутья не разорвать
И даже небо – телевизора экран монохромный
Пылью покрытый: серый, мутный, и не огромный
И очень хочется вырваться, содрать грязь, открыть синеву
Добавить зеленых красок и света. А иногда я себя не пойму:
Думаю, что может всё так и надо, вечное лето надоедает
И от него устаешь... Возможно и так. Но лета мне не хватает

- Произведение должно быть простым.
- Как "дважды два - четыре?"
- Почему нет? Центром произведения может стать что угодно. Возьми любую вещь...
- ...И наверти побольше банальностей?
- Почему? Непра...
- Погоди, не перебивай, - он двинул собеседнику наполненную рюмку, взял свою.
- За творчество. Погоди, выпей сначала.
Выпили.
- Послушай, брат писатель. Всё, что мы можем напридумывать вокруг отдельно взятой вещи - это ремесленничество. Это для прокорма, или из спортивного интереса: "я могу". А творчество, настоящее творчество - это переживание, именно оно первично, вещи - декорации, герои - наглядные пособия для отображения чувств. И чувства должны идти от сердца. И нужно избегать банальностей, интересных лишь читателям глянцевых журналов, которые не знают, что такое литература. Нужно писать новое...
- Новое? А вот теперь я скажу. Написал я тут "новое". Перечитал пару раз. Думаю, где-то уже это видел. Забил в поисковик пару своих фраз, и знаешь, сколько ссылок нашел? Может написано частями, слова где-то другие. Но всё написано уже. И, кстати, ты сам давно новое-то писал?
Его собеседник отвернулся и посмотрел в окно.

- Ничего, если я продолжу? - писатель поставил обратно покатившуюся под столом пустую бутылку, - Понимаешь, литература - это то, что заставляет человека задумываться, плюс язык. Нужно уметь писать о низменном не пошло, а о сложном - ясно.
- И по-разному - об одном и том же?
- Если Вам будет угодно, господин поэт. На самом деле, "искреннее", о котором ты говоришь, это не обязательно "новое". Но обязательно - интересное.
- Интересное кому? Самому себе или обывателю?
- Не ставь себя выше людей, дружище. Интересно должно быть читателю, и от того, насколько хорошо ты сумеешь подать ему свою историю зависит, насколько серьезно он воспримет мысли, которые ты в эту историю вложишь, и неважно, где ты публикуешься - в книге, или в сети.
- То, что сегодня интересно читателю - это ThreeFM.
- "Свободное радио"?
- Это fast-food-for-mind. То, что разные там Минетовы пишут. У них единственное умение – умение продать свой товар, дерьмо свое пропиарить. А я обманывать людей не могу. А значит и книгу свою, если она конечно будет, не продам. А значит – не важно, что я пишу. И как пишу.
- Слова, – писатель хотел сказать: "слова неудачника", но сдержался, - Ты всегда был максималист, по-моему так жить слишком тяжело. А хорошая литература своего читателя всегда найдет. И если не сейчас, то завтра.
- Как говорится: "талант в человеке обнаруживают после вскрытия".
- Отлично сказано, наливай. За талант и выпьем. Только мне – полрюмки, я за рулем.
- Так оставайся, я себе на раскладушке постелю.
- Меня жена дома ждет.
- Она тебя живого ждет, а не мертвого.
- Не уверен.
Поэт отставил рюмку.
- Что, всё так плохо?
- Знаешь, любому писателю, - писатель ухмыльнулся, - или поэту, для произведения нужен сюжет, простой или сложный. Но этот сюжет тебя не касается.
- Хорошо, как скажешь. Но я бы ему морду набил.
- Ты меня учить будешь, что мне делать?
- Ладно, проехали. Пей давай.
Водка ушла по назначению.
- Сюжет произведения - это лишь подготовка к финалу, - сказал писатель.
- Не скажи, бывает такой сюжет, что финал не нужен, - возразил поэт.
- Мне сейчас никакой финал не нужен.
- Самое страшное, что только может быть - это не то, что Бога нет, а то, что он есть, и он полный му...
- Кстати, - перебил его писатель, закусывая, - а ты стишок-то свой дописал, про Ктулху?
- Не, осталось где было.
- Это где он на работу приехал? "Нету тоскливей занятья, чем хавать мозги идиотов. Но жена хочет новое платье, а значит работа, работа..." По-моему - отлично, очень смешно.
- А по-моему – глупо. Но ты меня хвали, хвали, и я оставлю тебя в живых, когда захвачу планету, - улыбнулся поэт.
- Ладно, наливай ещё одну, и я поеду.
- Э-э, погоди, подумай лучше: поедешь бухой, остановит тебя гибедедовец, оштрафует тебя тыщ на двадцать...
- У меня всего две.
- Значит – права отымеет. А если останешься, мы всего штуку пропьем, прикинь – экономия!
- Сам придумал?
- Не, в интернете прочел.
- Вот видишь, какая польза от старых сюжетов!
- В сюжет старый, скрытая в нем идея – новая.
- И в чем эта новая идея?
- Ноль пять, или ноль семь?
- Хм, - писатель поднялся, - обсудим по дороге.
- Заметано, - согласился поэт.

Удовольствия от Олимпиады не было вообще, только раздражение. Он смотрел по телевизору бокс, но думал не о спорте.
Телефонный звонок отвлек и от экрана, и от мыслей.
- Слушаю, Иванов.
- Привет, Стас.
- Здравствуйте, Виктор Викторович.
- Стас, Филина с дежурства сними до конца месяца, реши там, насчет замены.
- Что случилось?
- В командировку он поедет, на три недели. В наш отдел разнарядка пришла на пару человек, но одного я отбил, поедет Филин и из другого отдела ещё. Сам понимаешь – нам сейчас оголяться нельзя.
- Я могу поехать.
Жена отвлеклась от книги и посмотрела на него. Блин. Дядя Витя всегда орал в трубку, как контуженный.
- С чего это? Брелок на китель захотел?
Как объяснить... Он вышел из комнаты на кухню и прикрыл дверь.
- Разрешите мне поехать.
- Ты здесь нужен. Дежурную машину завтра не бери, будем помогать борта грузить. Так, теперь по текучке. Запрос на расходные материалы переделал?
- Нет.
- А сводку по документообороту сдал?
- Идите нахуй со своими бумажками, - хотел сказать он, и, конечно, не сказал.
- Ещё нет, но...
- А остальную работу делать здесь кто будет? Не блажи. В пятницу совещание по коррупции, имей в виду.
- Прайсы будем писать?
- Дошутишься. И вообще, неизвестно где работы больше будет. Всё.
Отбой. Теперь точно всё. Другой поедет, а он останется дома. Короткий разговор, меньше минуты, а его как в стену впечатало.
За дверью кухни стояла жена.
- Ты куда собрался?
- Никуда.
- Вот я так и подумала, что в никуда. Ты сдурел? Я тебя не пущу.
- И спрашивать тебя не буду. Да успокойся ты, никуда я не еду.
- А поехал бы?
- Да.
- Идиот! «Если министр обороны мебельщик, то солдаты могут не волноваться о гробах,» - это кто сказал?
- Неважно.
- Как неважно? Сам всегда говоришь, что у нас государством мародеры правят, и что?! Я тебе сколько раз говорила: уезжать надо за рубеж, бросать всё к чертям, а ты...
Он знал, что она могла ему сказать, но сейчас не хотелось ни спорить с ней, ни успокаивать. Не хотелось говорить, что в этом провинциальном городке вероятность получить кирпичом по куполу не меньше, чем в любом другом месте Земли (а то и больше). Хотелось, отчаянно хотелось вынырнуть из мутной водицы, в которой болтался последние годы, вздохнуть. Оказаться там, где всё просто, где вещи называются своими именами, где противник не усмехнется тебе в лицо и не скроется за непрошибаемой дверью собственного кабинета, а с мародерами не нужно решать вопросы. Вырваться, вырваться из собственного бессилия, из неизбежности судьбы. Не умереть - жить.
Да, ничего не остается, кроме как жить.
Он пошел в спальню и лег.
- Больной придурок, - пожелала ему спокойной ночи жена.
Он закрыл глаза.
Ему приснилось, что он живет в аду.

- Ханна?!
- Вам всем, - запыхаясь, произнесла девушка, - нужно скорее бежать, был донос, они говорили про казнь, я сама слышала, там стража...
- Чей донос, о чем?
- Преступление против веры, больше ничего не знаю, бегите!..
Симон развернулся, и бросился в рощу. Бежать было неудобно, он стащил котурн с правой ноги, и ему стало легче. Неважно, на кого именно донесли, но только один здесь нуждался в спасении.
Его двоюродный брат молился. Симон подбежал к нему, схватил за плечи и рывком поставил на ноги:
-Уходим, быстро – сюда идет стража.
Но тот смотрел мимо него.
- Я не уйду.
Бежать было поздно - отсветы огней пробивались через листву.
Это был крах всех надежд. Он долго путешествовал со своим братом, убеждая его примкнуть к зелотам и вступить в борьбу, но только в доме Левия Симону открылась истина. Колдовством и кинжалом можно убить нескольких. Слово может обратить множество.
И он не позволит этому Слову умолкнуть.
Симон ударил левой, сбоку, внезапно, и, когда брат согнулся, нанес ему еще один удар, по затылку, рукояткой ножа.
- Надеюсь, тетушка Мария не будет на меня за это сердиться, - прошептал он.

Иуда шел во главе отряда воинов, и впервые за всю свою жизнь чувствовал себя замечательно. Ему было плевать, что произойдет позже. Сегодня он вел за собой людей, и кошелек оттягивал его пояс.
- Еще один, - крикнул кто-то из солдат, указывая вперед.
Иуда остановился. Навстречу ему из теней выступил Симон.
«Это не тот», - хотел было сказать Иуда, но не успел.
- Радуйся! - крикнул Симон, мгновенно приблизился и поцелуем заткнул Иуде рот, при этом лезвие спрятанного под туникой ножа уперлось тому точно в пах.
- Что же ты не приветствуешь своего Учителя, - услышал Иуда, лезвие ножа вошло чуть глубже, и что-то теплое потекло у него по ноге.
- Стража! – закричал Иуда, - Это тот самый преступник, он! Он!
Через два часа доносчик был уже далеко от города. Усталости он не чувствовал, холода тоже – тугой кошелек согревал его лучше самой красивой женщины. За деньги можно купить всё. Распорядиться капиталом он сумеет, главное не торопиться, действовать с умом. А быдло пускай гниет. Дурачье, они не понимают: тот праведен – кто богат, не важно, как богатство досталось. Единственное беспокойство вызывала мысль, что подмена откроется. Но двоюродные братья действительно похожи, а с этой колотушкой на ноге Симон и не хромает почти, в любом случае, пока разберутся, его уже и след простыл. Тут ему пришло в голову, что тот, кого он предал, никогда не стал бы мстить, а вот Симон - нацист поганый - да ещё, пожалуй, придурок Левий, действительно могли начать розыски, чтобы найти и наказать его. Иуда даже остановился. Даже хорошо, что схвачен именно Симон, всё, что Бог ни делает – всё к лучшему.
И тут из-за дерева на дорогу перед ним вышел человек.
И это был не Иисус.
- Слышь, прохожий, огнива не найдется?
Откуда-то сбоку появились ещё двое, и Иуда понял, что своего серебра он больше не увидит. На мгновение ему стало страшно, но страх был ничем по сравнению с охватившей его жадностью.
- Оно моё! Моё, не отдам! – крикнул он, и ринулся на незнакомцев.

Было утро дня праздника. Солнце освещало рыночную площадь, торговцев, товары и ранних покупателей. Несколько римских солдат лениво переговаривались друг с другом, когда к ним подошел нищий с разбитым лицом. Солдаты заржали.
- Послушайте, - сказал нищий, - меня зовут Иисус. Вместо меня по ошибке арестовали моего двоюродного брата, и я прошу, чтобы меня проводили к прокуратору.
Солдаты заржали.
- Пошел прочь, придурок, - солдат попытался ударить нищего древком копья, но тот уклонился, и стражник упал перед ним на колени, потеряв равновесие.

Десятник стражи стоял у лотка и ел сушеные финики, когда к нему приволокли полумертвого от побоев человека.
- Что ещё, с утра-то? – спросил он.
- Говорит, что он Иисус, которого должны были арестовать, говорит, что при аресте, ночью, в темноте ошиблись.
- А что это с ним?
- Упал, - сказал один солдат.
- Да он и был такой, - сказал другой одновременно с первым.
- Ладно, - десятник был в хорошем расположении духа, - волоките эту пьянь в темную, пусть пару дней проспится.
Нищего унесли, десятник выбрал финик получше и повернулся к продавцу, в унынии наблюдавшему за медленной, но неизбежной гибелью своего товара.
- Чего щуришься, еврейская рожа, ты фиников мне жалеешь, а я вишь, какой добрый.
Продавец выдавил слабую улыбку, но ничего не сказал.

В пещере было сумрачно, слабый свет масляной плошки очерчивал фигуры двух людей. Один, раненый, накрытый куском ткани, лежал на каменной скамье. Другой сидел прямо на полу рядом с ним.
Раненый пошевелился.
- Здравствуй, торговец.
- Здравствуй, проповедник.
- Хорошо выглядишь.
- А ты выглядишь хуже, чем отшельник в пустыне. Как ты узнал меня?
- Для того чтобы смотреть в темноте, глаза не нужны. А как ты меня нашел?
- Один стражник рассказал смешную историю, про одного нищего, побитого на базаре. Я попросил разрешения на него посмотреть и увидел тебя. Ты знаешь, что твоего двоюродного брата казнили?
- Это значит, что он пребывает с Богом. Если на нем были грехи, он искупил их. Да и грехи всех прочих людей тоже, сполна.
- Его не позволили помиловать, его мучали и казнили на кресте. И ты всё ещё любишь людей?
- Один человек выдал себя за другого, чтобы спасти его, даже ценой своей жизни. Второй освободил из тюрьмы нищего, которому не был ничем обязан. Почему я не должен любить людей?
- И ты действительно думаешь, что мир станет лучше?
- Да. Со временем.
- И сколько потребуется на это времени? Тысяча лет?
- Может не хватить и двух тысяч. Но подумай, торговец, когда ты идешь со своим товаром, ты же готов пройти требуемый путь, ради своей цели? И я готов.
- А если тебе не хватит сил?
- Господь поддержит меня.
- Миром всегда будут править злоба, корысть и глупость.
- А что заставляет тебя говорить это, злоба, глупость или корысть?
- Моя честность.
- Видишь, ты уже не учел что-то.
- Ну, а почему ты думаешь, что твой двоюродный брат погиб ради тебя? Может быть, он это сделал из-за своих целей, из-за любви к своей стране, например?
- А что, разве моя страна этого не заслуживает?
В пещере воцарилось молчание, нарушаемое лишь жужжанием мух.
- Твои речи смутили меня, проповедник.
- Ну, значит мы с тобой квиты, торговец.
Дыхание раненого стало ровнее. Сидевший наклонился к нему и увидел, что тот задремал. Тогда он накрыл его лицо тканью, чтобы его не беспокоили насекомые, хотя нужды в этом не было: мухи, почему-то не садились даже на пропитавшие ткань пятна крови. Вздохнув, торговец поднялся, нажал скрытый рычаг и вышел в отворившуюся дверь. Мухи жужжали вокруг, и он попытался их отогнать несколько раз взмахнув руками. Двое мужчин, которые шли по тропинке навстречу, увидели его жест, и помахали в ответ. Ни от мух, ни от людей избавиться было невозможно. Поравнявшись, они поздоровались.
- В город идете? - спросил один из мужчин.
- Да.
- Знаете, что тут у нас произошло? Распяли двоих разбойников и Иисуса Назаретянина.
- А про него говорили, что он будет нашим спасителем, - уныло добавил другой.
- Спаситель воскрес, - ответил им торговец.
И пошел дальше.

маленькая пьеса.

Действующие лица:
Жена.
Муж.
Мытарь.

Действие 1.

Муж и Жена в комнате.

Жена: Как ты мог!? Да как у тебя совести хватило!? Как ты мог так поступить!? Всего тридцать серебрянников!

Муж: Спокойно. У меня ещё три проповедника на примете.

Входит Мытарь с веревкой в руках.

Мытарь: Так, кто здесь налог с продажи не уплатил?

Занавес.

Усталость сводила пальцы, словно он много часов играл на рояле. «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали..." Тяжко. Сегодня, что-то особенно тяжко. Вообще так бывало иногда - он начинал ненавидеть свою работу, которая каждый день отнимала у него всё больше сил, и давно уже не отдавала ему ничего взамен. Почти ничего. В детстве мы мечтаем изменить мир. В юности – стремимся добиться успеха, считаем, что не бывает неразрешимых задач, но затем... Затем, постепенно, наступает понимание огромной сложности бытия, и приходит момент, когда наши мечты, надежды и самоуверенность исчезают, а иногда - с треском разлетаются на осколки. И мы или принимаем всё таким, как оно есть, и становимся такими же как и те, над кем мы насмехались и кого презирали. Или наоборот - взваливаем на плечи всю тяжесть этого мира, и подыхаем от этого неимоверного давления. Он хорошо знал тех немногих людей, что переоценили свои силы. Видел, к чему это может привести. Но что-то, необъяснимое для него самого, подтолкнуло его встать на тот же путь. Гордость? Принципы? Или может быть глупость? И не разобрать... Но все последние годы он упрямо тащил этот груз, и пытался сохранить хотя бы осколки мечты, а его время утекало, словно вода сквозь дрожащие пальцы.
Можно (а жена утверждает, что нужно) все бросить. Уехать. Куда угодно. Даже туда, где не ждут. Не смотреть телевизор, не слушать радио, а газеты использовать только по прямому назначению. Обзавестись дурными привычками, устроить быт, покупать в магазинчиках всякую ненужную ерунду... Вроде и сбережений особых нет, но можно книжки начать писать... На статьях он уже руку набил, из журналов названивают, просят побольше практики. Преподавать можно начать... Студенточки, там, всякие... И море, и дни солнечные, и только пусть воздух будет как и здесь - чистый, свежий...
Какая ерунда.
Ненависть к тому, что тебя окружает и бессилие изменить то, что тебя окружает – вот тот ад, который мы можем создать для себя сами, и где сами себя можем удерживать. Потому что и в аду можно бороться.
В полутемное помещение ординаторской заглянула старшая сестра.
- Владимир Петрович, готово всё.
- Сегодня сколько?
- Этот и ещё двое, из утренних.
- Включите, пожалуйста, свет.
Резкая яркость бьет по глазам, выбивая из башки пустые мысли.
Он всегда знал, что сдохнет на своей работе, потому что некоторые вещи ему удавались лучше, чем другим.
И поэтому он встал и направился в операционную, на ходу разминая руки.

Небольшая иллюстрация к заметке, посвященной вопросу выбора правильной цели в жизни.

Ему нравилось работать грузчиком. Это заменяло ему спортзал и фитнес-центр, а небольшая зарплата компенсировалась отсутствием потребностей. Что до престижа – этот термин люди придумали, чтобы оправдать свою суетность.
Сегодня был особенный день.
Что бы это понять, ему не нужно было смотреть в календарь или в дневник, ему вполне хватало воспоминаний. Сегодня у него была цель. И вечером после трудового дня он взял в магазине, где работал, бутылку водки и два пластиковых стаканчика.
На пятачке все было как обычно.
- Привет! - окликнули его.
В ответ он махнул рукой. Здесь его знали многие, он многих знал, а с кем-то и пил. В этом пузырящемся алкогольными парами болоте новые люди появлялись постоянно, а завсегдатаи могли пропасть навсегда. Паленое бухло, подорванное здоровье, неудачная кража – когда-то он был таким же, но сейчас эта жизнь его не привлекала. Он завязал, поднявшись над всеми.
Но сегодня был день, когда ему нужен был собутыльник. Он огляделся по сторонам. О! Отлично. Вполне подходящий вариант.
- Эй, Алик! Топай сюда, - позвал он и выразительно потряс пакетом. Алик отлепился от столба, который подпирал в ожидании чуда, и засеменил ему навстречу. Чудо свершилось.
- Собачку мою помянем?
- Какую собачку? – спросил Алик.
- Чё, не помнишь, пудель у меня был. Сегодня годовщина как сдох.
- А, ну, конечно помню, - ни фига Алик не помнил, но выпить на халяву не отказывался никогда.
- Отойдем.
Они отошли в сторону. Не то. Открывать здесь бутылку было все равно, что светить пухлым лопатником перед толпой гопоты.
- Давай прогуляемся, - предложил он, - помянем по-человечески, как положено, на могилке.
Алик согласился. Прошли квартал пятиэтажек, вышли к лесу.
Лес он любил. Несколько последних лет он проводил там всё свое свободное время, знал каждую тропинку, каждое бревнышко, каждую удобную полянку. Он даже пробовал устроиться лесником, не взяли. То ли мест не было, то ли старший лесник видел, как он бухал в лесу с корешами. Многих из них давно уже нет в живых, да и что это за дружба, продолжительность которой – одна бутылка.
Вошли в сумрак, сразу стало свежее. Некоторое время топали по асфальту, затем перешли на тропинку. Алик болтал без умолку. Говорил обо всём. О трудной жизни, о том, что родные обижают, заставляют мыться и не дают денег на водку, о конкуренции в бизнесе пустой посуды. Выдумывал о себе всякие небылицы.
А он молчал, вдыхал полной грудью лесной воздух, слушал звуки. Вечерело. Шум дороги стал тише, им никто не встретился, ни собачники, ни припозднившиеся бегуны. Приятель стал выдыхаться, заныл, что можно бы выпить и здесь, но цель уже была близка.
Вот и та самая полянка.
Откупорили бутылку, он сказал несколько пустых слов, чокаться не стали. Алик дрожащими руками подтянул стакан к подбородку, заглотил содержимое, сморщился, глаза у него увлажнились. Закусили сырком.
Сам он пить не стал, только пригубил. Давно уже завязал с этой ерундой, есть в мире вещи и круче. Мама всё не нарадовалась, даже свечку ставила.
Налил вторую. В этот раз беззвучно стукнули стенками стаканов. Алик начал говорить какую-то ерунду. Нормальный ведь раньше был, наверное, мужик, учился чему-то, работал, был кому-то нужен, а что в итоге? Сколько их, разных, проходило через эту жизнь, каждый день делая выбор своих притязаний. Вот этот ошибся, и незаметно для себя, да и для других, спекся и стоит теперь с пластиковым стаканом дешёвой водки на полянке в лесу.
И он вдруг стал внимательно вслушиваться в слова собеседника, разглядывать его, пытаясь представить, каким тот был раньше, стал поддерживать разговор, предлагать новые темы для обсуждения, начал запоминать внешность, манеру общения, жесты. Человек в очередной раз стал ему интересен.
Но бутылка закончилась.
Он по-дружески отдал свою долю выпивки, стаканчики забрал, а пустую бутылку оставил – потом понадобится. А Алик совсем перебрал, повернулся, и, пошатываясь, направился домой, но пошел не в ту сторону.
Но это уже было неважно.
Александр посмотрел на покрытый реденькими волосами затылок товарища, одним движением выхватил из пакета, одновременно замахиваясь, удобный восьмисотграммовый молоток и нанес несколько ударов точно в цель.

Они сидели среди этих стен уже шесть часов и ждали. Несколько человек в замкнутом пространстве. Духота, вонь, мало света. Страх смерти. Серому было хуже всего. Из того, что у них было, кое-как соорудили перевязку, но толку от неё было мало, серый лежал на полу и громко стонал. От этих звуков было еще тяжелее.
Андрей сидел рядом и держал его за руку, пытаясь хоть как-то помочь.
- Бля, ребята, - повторял Серый снова и снова, - как там, ничего не слышно, а? Когда же, ребята?
- Скоро, - отвечал ему Андрей, - скоро вытащат.
В это уже сами почти не верили. Когда только сюда попали, то поначалу резво, с наигранным оптимизмом все отвечали Серому, а сейчас помалкивали, только Андрей, как по заученному, твердил одно и то же.
Скоро. Скоро. Скоро…
Темнело. Лучик солнца дополз по стене до своего края и исчез.
- Бля, Андрей, до утра бы дожить, - сказал Серый, - до утра бы…
Через секунду снова.
- До утра бы дожить…
Все были на нервах. Ночь настала мгновенно, секунду назад ещё было что-то видно, а теперь – амба. Постоянные стоны и всхлипывания раздражали, и Старшой не выдержал:
- Далось тебе это утро! Чем утро лучше-то будет? Тоже самое всё! Как были в жопе всю жизнь, так и будем, здесь подыхаем или там живем – без разницы. Утром не изменится ничего.
Как ни странно, но после этих слов Серый сразу умолк. Словно отрезало. Они некоторое время сидели в тишине, пока Андрей не пошевелился, и не спросил:
- Серый, ты чё?
Тот не ответил. Он был мертв.

Идти на работу сегодня просто не было сил. Нужно проверить температуру.
- Солнышко! Какая температура?
- Плюс три. За окном всё тает, погода мерзкая, ужас просто.
Ну, значит точно никуда не пойду.
- Валяться так долго будешь? Опоздаешь на работу.
Знаю солнышко, знаю. Чтобы кушать – нужно работать. Но сегодня лень штурмом взяла бастионы голода, и тот выбросил белый флаг, большой, как одеяло. Я укутываюсь потеплее. Вроде бы на службе ничего особо срочного нет, все дела просто срочные, а значит их можно задвинуть на понедельник.
- Никуда не пойду, возьму отгул.
Отгулов у меня накопилось уже немало, закрыть счет не дадут, но стоит попробовать взять проценты.
- Отлично, - говорит жена, - в квартире уберешься.
Блин. Хотя вообще-то можно и прибраться, но нужно держать марку.
- Ещё чего. Я себе выходной устроил, а ты меня сразу загрузила. Завтра.
- А завтра мы сходим куда-нибудь.
- В такую погоду?
- Мы сто лет нигде не были.
Она права.
- Если буду сегодня убираться, сходим, куда я решу.
- Хорошо!
Нужно будет придумать, куда пойти.
- Ну, пока!
- Чао.
Хлопнула дверь. Смотрю на часы, вроде бы уже можно звонить. Мобильник под подушкой как пистолет.
- Жалуйтесь, - так начальник отвечает на звонок, когда знает, что звонит не начальник.
- Я хочу взять отгул.
Молчание.
- Ты не забыл, что мы сегодня День Рождения Василия Васильевича отмечаем?
Теперь молчу я. Празднование Дня Рождения – серьезный повод пойти на работу.
- Приду к четырем.
- Давай, я ещё проверю, нет ли у тебя контролей просроченных.
Конечно есть, даже проверять не нужно.
- Ка эС.
- Хоп.
Кладу мобильный на стол, встаю, подхожу к окну. За окном – серая хмарь в небе без просветов, посеревший снег внизу, лужи, грязь. Выходной, который я сам себе создал. Закрываю шторы, выключаю свет. Есть время выспаться.
Спокойного всем дня.

- Привет, я дома! – Стас вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.
- Привет, - ответила из комнаты жена, - Ну-ка, иди сюда, быстренько!
Что-то случилось. Он скинул ботинки и вошел в комнату. Жена сидела за включенным монитором.
- Вот это – что такое? – она повернула голову и строго посмотрела на него.
На экране была открыта последняя запись его дневника, которую он набил ещё на работе.
- Ну, дневник… - Стас расстегнул куртку, - А что случилось-то?
- Вот это! – жена указала пальцем на монитор.
- Я где-то запятую не поставил?
- Ты о чем написал! – Стас поразился: голос жены почти сорвался на крик, - Ты о ком написал?! Тебе работа твоя надоела?! Тебе жизнь твоя нормальная надоела?!!
- Ну, ерунда какая, - сказал он с облегчением, - ты меня напугала. Я подумал – действительно серьезное что-то.
Стас пошел в прихожую, повесил куртку.
- Нет, не ерунда. Сотри запись.
- Не буду я ничего стирать.
- А если кто-то поймет, о ком ты написал?
- Никто не поймет. У нас поесть осталось что-нибудь?
- Потом. Сначала сотри запись.
- Угомонись, - он уже начал сердится, - тебе не понравился стиль?
- Смысл не понравился.
- Пойми, я в дневнике – анонимен, никто не знает кто я, никто не поймет, где я, и о ком пишу.
Красивое лицо жены искривилось, Стас понял, что она сейчас заплачет.
- Ей, подруга, да ты что?
Жена вышла из комнаты и пошла в ванную. Он – за ней.
- Ты мне сам говорил, как вы на работе легко адреса можете пробить, кто-нибудь прочтет запись, все поймет, начнет другим рассказывать, и тот человек узнает, что ты о нем писал, вычислит тебя и всё!
Стас помолчал.
- Меня мало кто читает.
- Ты дурак? Хватит и одного читателя. Ты вообще, зачем дневник открыл?
- Писать. Вот Миронов, например, тоже дневник в Интернете открыл, и ничего.
- Правильно, пусть пишет, если он о Путине напишет – его проблемы, а тебе-то проблемы зачем?
- Я же не о Путине пишу. Хотя… могу и о нем.
Тут жена по-настоящему разрыдалась.
- Ты издеваешься! Ты что, идиота из себя корчишь?! Ты на работе у себя ошалел, нюх потерял, думаешь тебе всё можно?! Ведь тебе всё припомнят!
- Не ори, слышимость же!
Стас разозлился и направился в комнату. Жена – за ним.
- Ну, Стасик, ну сотри пожалуйста!
- Да как я могу стереть! Я уважать себя перестану! На работе – слова не скажи, так мне что – и здесь заткнуться? Все, я есть хочу.
- Пока не сотрешь запись, есть не будем.
- Ладно, не будешь меня кормить, что дальше?
Жена задумалась.
- Ну, тогда исправь, что бы совсем непонятно было. Напиши, как будто про поросенка.
- Ты что, сдурела? Про какого поросенка?!
- Ну, как будто это не Иван Иванович, а поросенок в лесу.
- Это бред. Его читать никто не будет.
- А ты сам сказал, что тебя и так никто не читает!
- Хорошо, а если мой рассказ мусульманин какой-нибудь прочтет, и ему поросенок не понравится, что тогда?
- Не знаю, - жена ушла плакать в ванную, а Стас присел за монитор.
Строчки текста занимали не так много. Он опять все перечитал, и ему опять понравилось. Он даже посмеялся над одним особо удачным абзацем. Хотя действительно, кое-где написано даже слишком жестко. Он открыл редактор. Любой его коллега, прочитав, все поймет и тут же начнет пересказывать. Жена права – доброхотов навалом, доложат, и Иван Иваныч сразу установит владельца дневника. Этот мастодонт держит масть ещё с советских времен и давит врагов безжалостно, где и кем бы они не работали.
Колесико мышки бросало написанное из апа в даун и обратно. Жена, отплакав, ушла на кухню. До Стаса донесся запах еды, он вздохнул, выделил всё и нажал делейт. Пальцы быстро пробежали по клавишам.
«В одном волшебном лесу жил-был веселый ежик…»



Представленный рассказ является вымыслом автора.
Автор не подвергает свои произведения цензуре.
Автор просто не пишет лишнего.
:)

Темнота со всех сторон.
- Я здесь! Эй!
Тишина.
- Я живой!
Нет ответа.
Он попробовал разобраться в окружающей обстановке, но ни вверху, ни по сторонам ничего не было. Внизу было сыро.
- Что за *****?!!
На это тоже никто не ответил.
Он некоторое время не двигался, пытаясь понять все ли цело. Он оказался здесь явно не случайно. Ничего не болело, но было неприятное ощущение, что эти события уже когда-то были.
- Что все это значит?!
Дежа-вю.
От бессмысленности происходящего уже было нехорошо. Его вдруг посетила странная идея, что все, что сейчас происходит – всего-навсего отражение на воде, что это вода пытается постичь свое предназначение. Ерунда какая-то. Нужно немедленно начинать что-то делать.
- Да Будет Свет! – Сказал Он. И Стал Свет.