Двенадцатилетняя мексиканка Мария Хесуса де Солорсано – редкий пример вундеркинда, чей талант не на одном из привычных и поощряемых поприщ, – таких, как музыка или математика, – но в совершенно неожиданной области: в области похоронного искусства. Когда Марии было чуть больше десяти лет, ее отец, Хесус Христофор Хименес де Солорсано, внезапно скончался в результате прободения язвы поджелудочной железы. Смерть отца произвела на Марию Хесусу неизгладимое впечатление, но сегодня Мария открыто признается, что острее всего на нее подействовало многоцветие похоронных венков, присланных друзьями, знакомыми и коллегами-пожарниками на похороны отца. "Это было страшно, прекрасно и незабываемо", – говорит Мария Хесуса. – "И очень больно: мой отец был уникальным человеком, но все венки были похожи один на другой. Я сама видела, как одни наши родственники купили безликий венок прямо у входа на кладбище! До этого момента я не плакала, но когда увидела это – зарыдала и не могла остановиться. Этот венок просто оскорблял память моего отца".

На следующий день Мария Хесуса де Солорсано пришла в тот самый похоронный магазинчик у кладбища, где ее родственники при ней купили венок, и сказала хозяину магазина, что она хочет научиться делать похоронные венки. Глядя на десятилетнюю девочку с заплаканными глазами, хозяин магазина напрочь отказался принять ее в ученицы. Но семья де Солорсано поддержала девочку: в Мексике к смерти относятся с большим уважением. Так совсем юная Мария Хесуса стала обучаться искусству делать похоронные венки. Ее учителем стал немолодой эмигрант из России Валерий Маркович Файман, сразу разглядевший в девочке будущего великого художника.

"Сначала я просто хотела сделать венок для моего отца и принести ему на могилу", – рассказывает Мария Хесуса, чья слава сегодня, спустя всего два года после ее поступления в ученицы, гремит по всей Мексике. – "Но очень быстро я поняла, что Господь дал мне дар понимать людей и делать их счастливыми в смерти. Я просто смотрела на фотографию умершего, которую приносили родственники, и делала ни на что не похожий венок, который был словно портретом души этого человека". Вскоре Мария Хесуса уже не могла справиться с потоком заказов и выбирала только те, которые по-настоящему трогали ее душу. Валерий Маркович помогал девочке всем, чем мог, но уже скоро сам стал подмастерьем и духовным наставником, а не учителем, удивительной девочки. "Однажды к Марии Хесусе пришла женщина, которая принесла свою свадебную фотографию. Она сказала, что они с мужем сейчас разводятся, и ей очень тяжело", – вспоминает Валерий Маркович. – "Эта женщина просила Марию Хесусу сделать венок на могилу их брака. Она сказала, что только тогда сможет по-настоящему осознать, что стала свободной женщиной". Валерий Маркович был потрясен такой просьбой, но Мария Хесуса сразу согласилась помочь женщине. "Смерть – это когда что-то кончается навсегда, вот и все", – говорит Мария Хесуса. – "Я помогаю людям оплакать то, что ушло навсегда, неважно, человек это – или что-нибудь другое". Многие хранят сделанные Марией Хесусой венки у себя дома, чтобы помнить о прожитых испытаниях и о том, что они остались позади.

В один осенний день Мария Хесуса пришла в мастерскую и увидела, что Валерий Маркович плачет, положив голову на русскую газету. За два года Мария Хесуса успела полюбить Россию той сложной любовью, которой ее любил свою заброшенную Родину ее учитель, и даже узнала немало русских слов. Валерий Маркович рассказал, что прочел плохую новость: российский рубль упал до самой низкой отметки за последнее десятилетие. России грозила настоящая беда. Двенадцатилетняя Мария Хесуса так остро почувствовала горе страны, которая успела глубоко проникнуть в ее сердце, что в ту же ночь, не сомкнув глаз, создала уникальный венок "На смерть рубля, волею Божьей умершего еще совсем молодым и не успевшего почти ничего". В другой раз проигрыш женской сборной России по волейболу в олимпийском квалификационном турнире так огорчил Марию Хесусу, что она впервые пожертвовала несколькими своими Барби для передачи своего горя языком похоронного искусства.

С тех пор совсем юная мексиканка Мария Хесуса де Солорсано постоянно следит за российскими новостями и откликается на большие и малые перемены в судьбе нашей страны печальными и прекрасными художественными произведениями, которые может породить только очень юное, очень чистое и очень любящее Россию сердце.


Линор Горалик

Источник: http://www.guelman.ru/gallery/moscow/bez-poniatiev/

У меня их всего две, обе (слава Богу!..) вполне адекватные, хорошие.
Обе их темы находятся в русле моих научных интересов (что неудивительно, поскольку одной из них я тему выбирала сама): обе так или иначе касаются проблемы экзистенциальной тревоги. Одна - "Возрастные и гендерные аспекты суеверий", вторая - "Представления о смерти у молодежи". Оба названия пока достаточно условны, сами понимаете, и еще будут скорректированы в процессе работы.
С первой я давно не беседовала, а со второй сегодня разговаривала. У нее получаются очень интересные результаты, и я весьма этому рада! Тема, что и говорить, мрачноватая, и через некоторое время я начала сомневаться в своем выборе, но во время сегодняшней консультации поняла, что в процессе работы над темой довольно быстро абстрагируешься от связанного с ней негатива и начинаешь воспринимать материал просто как нейтральную информацию, без эмоциональной окраски.

Исследовались две группы: 18-20 лет и 22-30 лет (старший юношеский возраст и ранняя взрослость). Юношеский возраст, по сути, является периодом активного формирования более-менее стабильного мировоззрения, в том числе представлений о смерти и отношения к ней, а потому и интересно, чем отличаются эти представления в период бурного становления и в период относительной стабильности.
Очень примечательно, что обе группы включают понятие смерти в совершенно разный контекст. Для "младшей" группы слово "смерть" воспринимается в некотором роде как призыв: не менее 20% написали в качестве ассоциаций "смерть эмо!". Кроме того, в этой группе очень часто упоминаются такие глаголы, как "убивать", "задушить", "утопить" и т.д. В "старшей" же группе смерть ассоциируется скорее с отрицательными эмоциями, со скорбью, грустью. Обе группы активно используют для описания понятия "смерть" религиозную и похоронную символику, но религиозная символика чаще встречается в "старшей" группе.
Любопытно и то, что только в "младшей" группе в ассоциациях на понятие "смерть" шесть раз встречается слово "синий", а в "старшей" не встречается вовсе.
Чувствую, там еще много всего интересного будет.

Вторая дипломница изучает состав суеверий и общий "уровень суеверности" примерно в тех же возрастных границах и с помощью примерно тех же методов (методы психосемантики). Среди всего прочего будет проанализирована связь склонности к суевериям и толерантности к неопределенности, хотя, в общем, представляется весьма очевидным то, что между этими явлениями есть прочная обратная корреляция. Результаты ее исследования я пока не видела (а зря, через две недели предзащита), но, думаю, тоже должно получиться интересно.

Извините, что снова о мрачном.) Любопытственная статья, в общих чертах ставящая проблему смысла смерти.
К автору статьи, Дмитрию Алексеевичу Леонтьеву (сыну "того самого" А.А.Леонтьева и внуку еще более "того самого" А.Н.Леонтьева), у меня отношение довольно неоднозначное. На его лекциях по экзистенциальной, позитивной и др. психологии - он то и дело приезжает сюда - я отчаянно скучаю, меня выводит из себя флегматичная манера речи и долгие паузы. Но несколько лет назад мне поручили расшифровку диктофонных записей его лекций, и их содержание в изрядной степени повлияло на мое мировоззрение. Когда набираешь текст, а не пассивно его слушаешь, информация усваивается неизмеримо лучше.
После его октябрьского приезда я зауважала Д.А.Леонтьева и как психолога-практика.

Итак, статья:

Материалы Конференции "Тело: между жизнью и смертью", 11-13 ноября 2005
Смысл смерти: на стороне жизни
Леонтьев Дмитрий Алексеевич (г.Москва),
доктор психол. наук, профессор ф-та психологии МГУ,
директор Института экзистенциальной психологии и жизнетворчества

Небытие определяет сознание,
Но не дает себя осознать.
Вера Павлова
Смерть существует только в угоду жизни,
состоя при ней на бессмертной службе.
Генри Миллер
Смерть велика,
При ней мы живы.
Райнер Мария Рильке

О смерти нельзя говорить отдельно от жизни, а о жизни отдельно от смерти: отдельно друг от друга то и другое смысла не имеет. Смерть — это факт жизни (Ялом, 1999, с. 36).
Смысл смерти как личная проблема
Одна из самых сложных проблем – как вообще говорить и писать о смерти. Во-первых, когда используют слово «смерть» в разных контекстах, имеются в виду совершенно разные вещи и на это необходимо в первую очередь обращать внимание, прежде всего в терминах тройственной структуры сознания: чувственная ткань – значение – смысл (А.Н.Леонтьев, 1977). Понимание смерти нельзя прямо вывести из знания о смерти, из фактов и исследований, обобщенных в соответствующей обзорной литературе (напр. Арьес, 1992; Шенкао, 2003 и др.). Это «значения», информация, которую всем полезно иметь, но которая сама по себе не дает понимания этого феномена. Все мы на уровне знания (на уровне значений) имеем представление о том, что собой являет феномен смерти, но это знание не очень сильно влияет на нашу жизнь. Чтобы понятие смерти, а вместе с ним жизни, приобрело личностный смысл, должно произойти что-то еще, что не может произойти механически, автоматически, просто через накопление знаний. Здесь мы имеем дело с той ситуацией, которую описывал М.К. Мамардашвили (1996, с. 137-138), говоря о разрыве в процессе понимания. Настоящее понимание - это не просто механический перенос знаний из одного источника в другой. Настоящее понимание всегда представляет собой какую-то тайну, какое-то чудо, что само по себе чисто по причинным механизмам произойти не может. Любое настоящее понимание, любое настоящее осмысление никак, никем и ничем не может быть гарантировано. Необходима определенная активность, определенный режим сознания, что-то должно произойти в сознании человека понимающего, чтобы понимание осуществилось. Поэтому понимание смерти, которое включает в себя осознание её смысла, не выводимо из научного знания о смерти. Смерть — это некоторая тайна, её нельзя разложить на составляющие и постичь рациональными способами. Смерть индивидуальна, она у каждого своя, и о понимании смерти можно говорить только тогда, когда наступает осознание реальности моей личной смерти.
Читать далее...

Извините, что о мрачном... так, о научной работе размышляю, и тут попалось:

Интервью с Алексея Коляды журналу "Ваша Светлость" (№2, 2008год)
Смерть в традиционной русской культуре. Алексей, как затрагивается тема смерти в народной традиции?
- Первое столкновение с традиционным видением смерти произошло у меня в Рязанской области, где я ездил и интересовался местным костюмом. И вот сидим мы с одной бабушкой, и она мне показывает сокровища из своего сундука. Достаёт очередной наряд и говорит: «А вот это у меня смертное. Как помру, меня в это обрядят»… И меня просто вырубило то, как она об этом говорит, то, насколько, спокойное отношение к смерти стояло за этими словами.
Исходно ведь я человек вполне атеистического и научно-естественного склада. Я вырос в такой среде. У меня было своё вполне определённое отношение к смерти, такое же, как у большинства наших современников: это что-то ужасное, неприятное, о чём лучше вообще и не думать. (Позднее я выяснял, откуда я это знаю. Есть такая занятная самоисследовательская работа, могу любому человеку предложить задать себе вопрос. когда, как, при каких обстоятельствах я узнал, что такое смерть, что я при этом чувствовал, думал и так далее). И много позже, время от времени возвращаясь к этому эпизоду, я понял, что в нашей современной массовой культуре какие-то сбои в видении этой части мира. Как-то неправильно мы его видим.
Если вернуться к традиции, то первое, что вспоминается, это примеры из русской классической литературы про деревенских стариков. Они, зная, что им предстоит уходить, идут в баню, надевают чистую рубаху, созывают родню, прощаются со всеми, ложатся на лавку и помирают. Уходят. Эти же факты присутствуют в биографических описаниях простых крестьян.
Смерть – единственное, в чём человек может быть уверен на все сто процентов. Если уж ты родился, то как бы жизнь ни сложилась, ты обязательно умрёшь. Я допускаю, что есть и бессмертные, что это не вымысел и есть люди, которые живут запредельно долго. Возможно, это связано с какой-то их личной задачей, и я не уверен, что бессмертие такой уж лёгкий крест. А по сути всё упирается в вопрос, который когда-то задал Сократ: Смерть это ничто или нечто? Я кончаюсь с окончанием тела, или же нет? Это переход или исчезновение?
Никто точно на этот счёт ничего сказать не может, а если и может, то всё равно лично для меня это будут просто чьи-то слова и доступного личного опыта у меня нет… Опять же, у меня есть опыт проживания каких-то вещей, которые можно условно отнести к моим прежним воплощениям. Но всё равно я не могу точно сказать, было ли так в действительности, или это какие-то образы, которые непонятно откуда пришли, игры подсознания. И даже то, что после проживания этого опыта и работы с ним я что-то меняю, сама моя жизнь меняется, тоже ничего не доказывает. И таким образом при отсутствии личного смертного опыта всё сводится к вопросу выбора: считать, что это ничто, и тогда жить, как живётся. Или считать, что это нечто, и тогда смерть – переход, к которому нужно готовиться.
Народное отношение к смерти как к переходу можно увидеть через песни. Во многих народных песнях человек, умерев, общается с находящимися тут. Даёт какие-то указания, чего делать, а чего не делать. Если у него есть некий долг, он может прийти для того, чтобы его выполнить. Есть одна замечательная казачья песня, содержание такое: «отъезжал казак на службицу, сказал бабёночке «Приеду на вешний Троицкий денёк». Дальше от лица это женщины поётся: «Троицкий денёчек на проходе, моего милого всё нет, выйду бабочка младая на высокий на крутой курган, посмотрю на все четыре стороны, вот он ближе едет мой размилый, под ним конь вороной. Подъезжает он ко мне поближе, вижу, что-то хочет мне сказать». И он говорит: «Что ж ты ждёшь-то, бабочка младая, твоего младого в живых давно уж нет».
Или песня «Под Киевом, под Черниговом», где две девицы шли через реку. Одна тонет, потом появляется её брат, и она говорит: «Не ходи по бережку, то грудь моя», и так далее. Тут правда, ещё один мифологический сюжет просматривается, где, скорее всего, вообще не о людях речь идёт. Это речь о творении мира из чьего-то тела. И эти образы полезно видеть, а иначе как петь-то?

Громко!
- Ну, разве что громко. Об отношении к смерти можно судить, если взглянуть на всяческие обычаи, особенно в переходные времена годового круга, когда зажигают костры, чтобы греть души ушедших, оставляют им еду в определённых местах и так далее. Это то, что в этнографии называется культом предков. Этот культ возник из определённого понимания происходящего. Даже выражение «ушёл на тот свет» говорит о многом. В языке это настолько на поверхности! Все этим выражением пользуются, понимая его в переносном смысле. Но есть такая научная гипотеза в языковедении, что некогда все переносные смыслы виделись как прямые, и я с ней согласен.
То есть смерть – это переход, и к нему готовятся. Готовятся через очищение. И здесь наиболее яркий пример дают казачьи песни, потому что всё-таки – воинское сословие и вероятность неожиданной кончины для них велика. Это так называемые провожальные песни. Но не те, что пелись покойнику – это отдельная история. А те, что пелись при проводах на войну. И если посмотреть их содержание, то оно сводиться примерно к следующему: я никогда больше не увижу свой дом, потому что меня убьют и всё это очень печально. Такие, с некоторым страданием песни. При этом всякие люди, которые занимаются НЛП или чем-то подобным могут сказать: вот, они себя программируют на смерть! Я в таких случаях задаю вопрос: а как вы думаете, они, казаки, домой вообще рассчитывают вернуться? Потому что если человек точно и однозначно идёт на смерть, там совсем другое состояние. А из этих песен видно, что люди рассчитывают вернуться. Но зачем тогда они их поют? Что они в сущности делают этим пением? А они выпевают и проживают страдание, связанное с возможностью кончины, чтобы эти страдания и жалость к себе не мешали им выжить. А если уж смерть придет, то встретить ее в приятии. Иными словами, происходит очищение. А при отсутствии страданий и жалости к себе возможности выжить увеличиваются. Моя личная практика показывает, что когда себя не жалеешь, многие действительно тяжёлые вещи получаются гораздо легче.
Есть ещё один, более редкий слой песен, который предполагает, отпускание и закрывание миров, пространств, из которых ты ушёл, чтобы оттуда не тянулись никакие долги и хвосты. В песнях описывается абсолютно магическое действие, которое работает, даже будучи выполненным просто в образе.

Что за пространства ты имеешь в виду?
- Ну, например, бывает такое: возвращаешься в какое-то место, где давно не был, и где что-то происходило для тебя значимое, гревшее душу, радостное. И вот ты приезжаешь и понимаешь, что это кончилось и не повторится никогда. И тебя накрывает. Иногда – всерьёз. Это пример незакрытого пространства, тех привязок, от которых нужно освобождаться, когда уходишь откуда-то. И это тоже очищение.
Дальше – провожальные песни, которые пелись покойнику. Именно песни, а не причиты. Не могу точно сказать, почему, – точнее, могу объяснить из головы, но моего собственного точного ощущения на этот счёт нету – почему-то в них чаще всего поются истории о творении мира.
А плачи или причеты – это ещё один очень интересный слой связанный с традиционным отношением к смерти. И умение причитать очень ценилось. Я в своё время был удивлён, когда у кого-то из исследователей XIX века, сейчас не помню уже его фамилию, я прочёл, что в крестьянской среде неумение причитать расценивалось так же, как неумение ткать. Женщина, не владевшая этим мастерством, считалась ущербной.
Если посмотреть, как устроен причет, то он, во-первых, представляет собой всё то же самое проживание и отпускание естественных чувств. Ведь когда близкий мне человек уходит, это означает, что вместе с ним уходит какая-то часть моего мира. А если с этим человеком было связано много чувств, то потеря этой части мира моей души, может быть разрушительной. То есть, я переживаю маленький личный конец света, и это –больно. И плачи связаны с выпусканием этой боли, которая в значительной степени и определяет отношение к смерти, как к чему-то ужасному.
С другой стороны, плачи – это всё то же самое закрывание пространств, которые были связаны с ушедшим человеком. И третье, что есть в причетах, правда, это не очень явно присутствует – некие указания ушедшему. Как в тибетской книге мёртвых, с описанием пути и действий, которые там нужно совершать. Не во всех плачах, не в настолько простроенном и связанном виде, но отголоски этих описаний всё же присутствуют.

Эдакие осколки когда-то существовавшей славянской книги мёртвых?
- Ну, если так можно выразиться. Наверное, это всё же не книга, а чисто устная традиция.

Получается, в народной традиции было очень чётко выстроенное отношение к смерти и набор связанных с ней ритуалов?
- Да. Кстати, на западной Украине вплоть до начала ХХ века оставался обычай погребальных игрищ. Рядились, разыгрывали определённые действия. Всё происходило, так же, как и в любом переходном обряде. И поминальные обряды очень похожи на переходные обряды, связанные со сменой сезонов в природе, с переменами в жизни человека или общества. Все обряды, связанные с переходами, очень похожи друг на друга по своему устройству.
По этому поводу у этногорафов много разных соображений, но мне наиболее истинной точкой зрения видится та, что любой переход, что в природе, что у человека, виделся одинаково и поэтому обрядово одинаково обставлялся. Что так же свидетельствует, что в традиции смерть действительно виделась и мыслилась как переход. А научно-естественное мировоззрение отняло у нас веру в этот переход. И я подозреваю, что отношение к смерти как к концу и порождает все жуткие искривления в самосознании современного общества. Если лично для меня смерть – конец, то жизнь становится высшей ценностью. Если же посмотреть народные традиции, то там считалось, что существуют вещи гораздо более ужасные, чем смерть. Потеря чести, например. Такое отношение возможно только при очень определённом восприятии смерти. И эта точка зрения даёт силы, которые позволяют противостоять бог весть чему.

Лично для себя ты определил смерть…
- Как переход.

А как ты к нему готовишься?
- Очищением души.

Источник

Вчера выступила на ежегодной конференции с докладом. Доклад сей тщательно обдумывался уже долгое время. (страшным шепотом) Если наберусь самоуверенности и нахальства, заявленная тема станет основой моей докторской.
Коллеги доклад похвалили, но, увы, на заседании секции не присутствовала ВЕБ, а мне бы очень хотелось, чтобы она высказалась по поводу выбора темы. Ей, конечно, сразу рассказали (у нас всё сразу рассказывают)), и я дождалась от нее очной и заочной похвалы, но на данном этапе мне нужна не похвала, а критический взгляд.

Итак, тема, над которой я собираюсь работать ближайшие несколько лет: "Культурно-этнические детерминанты редукции экзистенциальной тревоги". Несмотря на обязательную витиеватость названия, речь идет об очень жизненных вещах (см. теги сообщения).
Далее - полный текст моего доклада. Прошу заметить: это еще только самая первая и самая робкая попытка движения в избранном направлении, только момент постановки проблемы.
Читать далее...