Иду сегодня по рабочим делам, размышляю (о чем угодно, кроме рабочих дел), почему-то всплыл в памяти разговор с одним из преподавателей о европейских романах. В частности то, что настоящего главного героя - как правило, довольно молчаливого - почти всегда освещают со стороны, а рассказчиком оказывается менее героичный, но более разговорчивый друг. Какой-нибудь Санчо или Уотсон, или еще кто-то в этом роде.
В какой-то момент я вдруг вообразила, что придумала нетривиальный подход к мерисьюической истории (где уж мне нетривиальную саму историю-то найти?). Даже придумала, как назвать "Страшная подружка" (по мотивам статьи о мерисьюизме): чтобы там была принцесса, как водится, красивая-крутая-благородная, на которую рухнула внезапная миссия спасти мир, и чтобы была ее компаньонка, на которую параллельно с этим рухнула миссия сопровождать принцессу, тащить вещмешок, думать о том, что в походе есть и где на ночлег останавливаться, разговаривать с обозленными трактирщиками после драк в тавернах и следить, чтобы главгероиня, норовящая кольчужный топ на шелковую блузочку нацепить, не откинулась от воспаления легких еще до встречи со Злобским Злом.
В общем, иду радостная, думаю, может, придумаю собственный мир и легенду, а - если случится чудо - то даже и сюжет какой-никакой из всего этого выдавлю... Даже начала прикидывать, как все могло бы быть - и ВНЕЗАПНО понимаю, что сюжет не выдавлю, поскольку что-то в этом роде уже реализовалось в истории дружбы фей Зельды и Мари. Мари, конечно, совсем не "мэри", а скромная романтичная девочка, но, так сказать, композиция дружбы разыграна...
Эх!