Жить в спальном районе города, значит свыкнуться с однообразным видом из окна. Все самые радостные и запоминающиеся события неизменно заканчиваются долгой дорогой домой, а в разговорах то и дело звучит: "Поедем в город..." В городе театры и клубы, набережные и площади, уютные дворики и уличные артисты, а у нас только типовые высотки, дворы-близнецы да продуктовые магазины. Такая унылая картина особенно подавляет осенью, когда первые затяжные дожди опустошают дворы, разгоняя веселые компании по квартирам и барам. Тогда каждый спасается, как может: работой, алкоголем, книгами или фильмами. Я же практикую побеги.

 Это был пасмурный октябрьский день, в планах - целая куча дел из тех, что обычно назначаются на субботу и выполняются сообща, поэтому, когда я сбежала в ближайший парк, во мне проснулось благостное чувство удачно завершенного преступления. К сожалению, только там я осознала, что любоваться золотой осенью можно и не сдвигаясь с места. Все эти аллеи, тропинки, полянки, представляли собой единый пейзаж и едва отличались друг от друга расположением цветных пятен в листве и количеством прогуливающихся людей.

 Главная аллея, по краям усыпанная листьями, а посередине вытоптанная сотнями пар ног и лап, должна была протянуться острой стрелой и замкнуться запертой деревьями точкой на горизонте. Но, куда бы ни взглянула, я упиралась в тупик. Вот парочка школьников, явно смущенные присутствием друг друга, то затевают шумные догонялки, то зависают в неудобных паузах, прокручивая в голове нелепые фразы – тупик. Вот молодой мужчина нервно дергает за ошейник свою большую собаку, потому что она рвется в кусты, к белкам, а он надеется догнать гарцующую по аллее даму с поводком в руках, которая все чаще оборачивается в поисках бегущего впереди песика и замедляет шаг – тупик. А вот два гастарбайтера, вопят на пределе связок и размахивают руками, они не ругаются, у них такая манера разговора, но все равно это – тупик, к тому же угрожающий превратиться в западню. Скамейки под дырявыми навесами листвы тоже вполне романтический образ, но и тут все слишком обыденно. Там сидят бабушки - это мыльная опера, вперемешку с народной медициной; там три мужичка с пластиковыми стаканчиками в руках - бытовуха. А у спуска интересно, там два дедушки играют в шахматы, и у каждого своя группа поддержки - это машина времени.

 В общем, я расстроилась. Недалеко от центральной аллеи попалась свободная скамейка, на ней я и спряталась от прохожих за своим альбомом и громкой музыкой в наушниках. Уже не было надежды на удачную натуру, даже листья под ногами казались теперь скучными, а в голове, как назло, мгновенно стало пусто. Этот великий момент отчаяния, когда страх чистого листа ставит тебя на колени и зловеще смеется: "Даже не пытайся!" Похоже на внезапное "а расскажи что-нибудь интересное?", после этой фразы я теряюсь, слушая завывание ветра между ушами.

 Рисовала я недолго. Точнее, просто заштриховывала желтым карандашом коричневатую бумагу-крафт. И было уже плевать на отсутствие в этом какой-либо пользы: рыхлые, почти пастельные штрихи поглощали темную поверхность, завораживая меня своим свечением. Твердый грифель сдирал щербинки и вытаскивал их как занозы, от чего бумага разглаживалась и закручивалась по краям. Вскоре альбомный лист залоснился от воска, и даже удержал первые капли дождя, собрав их в маленькие лужицы.

 Мой зонт с треском раскрылся и затерялся в желтизне листьев. Я заколола волосы, и собралась было уйти, но увидела, как торопливо разбегались люди. Пожар? Стихийное бедствие? А вдруг война?.. Я сняла наушники и прислушалась - нет, паническое бегство вызвал простой осенний дождь. Внутренний смех отразился улыбкой на лице, и я решила остаться. Представила себя капитаном на тонущем судне и благословила каждого сбежавшего - моя "Джульетта" была обречена, ведь "как корабль назовешь..."

 Дождь усиливался, и порывы пробудившегося ветерка швыряли его капли на незащищенные ноги. Я села по-турецки и полностью скрылась от непогоды под куполом зонта. Сигаретный дымок вился книзу и растворялся среди капель.  Некоторое время я наблюдала за ним, но отвлеклась на кленовый лист, обозначившийся звездчатой тенью над моей головой. Края тени шевелились, и я сосредоточенно наблюдала за их трепетом, пытаясь мысленно помочь листу сорваться. От напряжения глаз мне чудилось, что его кромка светится оранжевым огнем, а центр пульсирует фиолетовым. Вдруг скамейка провалилась в пустоту, меня мотнуло вокруг своей оси и листочек, еще не совсем пожухлый, в красных крапинках, сорвался и упал в лужу. Тут же и скамейка вернулась на место, но мокрая и теплая. Я сидела на коленях незнакомца. Слишком короткий миг замешательства помог мне только восстановить события, но не дал возможности трезво их оценить. Этот парень, точнее даже молодой мужчина, проходил мимо, и вот так, запросто, подхватил меня на руки и занял единственное на весь парк сухое место. Мое место! Меня же ему пришлось усадить на колени, как громоздкую подставку для зонта. Несколько мгновений я вглядывалась, но не обнаружила ни вины, ни вызова - его серые глаза были полны откровенного, несколько детского любопытства.

 - Даже вскрикнуть не успела. - Неожиданно для себя пожаловалась я.

 Мужчина заулыбался так, будто именно этой фразы и ждал. Так улыбается преподаватель на экзамене, когда его любимчик дает правильный ответ.

 - А я, к несчастью, успел промокнуть. - Он поежился, и я почувствовала его руки, как будто все еще держащие меня на весу.

 - И ты надеешься, что я провожу тебя домой?

 - Я надеюсь, что тебе совесть не позволит выгнать меня обратно под дождь. Как тебя зовут?

 - Леся, - уверенно соврала я, не понимая зачем, - а тебя?

 - Ли. - Так же спокойно обманул он.

 Это имя как будто отразилось в его глазах. Имя-сомнение. И я почувствовала себя спокойно. Мы были на равных, авантюрный план Ли включал в себя только попытку укрыться от дождя, а теперь ему приходилось действовать по обстоятельствам, в которые он втянул и меня. Я решила ему не помогать и отвернулась. Мои джинсы быстро пропитывались водой от его коленей, пальцы зябли, а спина протестовала неудобной позе, но я действительно не могла просто встать и уйти, оставив его под холодным дождем. Если бы Ли попросил меня сесть ему на колени, потому что он промок, и вода стекает с волос за воротник, я бы не задумываясь, отказала. Но теперь положение не казалось таким уж противоестественным. Сколько незнакомых людей в свое время так же помогали и мне, спасая горячим кофе по утрам, или провожая ночью до дома? Вспомнился искусственный свет маленьких кафе, добрые улыбки, усталые безымянные глаза, мне передалась мелкая дрожь Ли, и сразу захотелось уйти куда-нибудь в тепло, просохнуть, отогнать простуду запахом крепкого алкоголя... Но куда?

 - Что? - Переспросила я, осознав, что голос пробивается сквозь мои мысли.

 - Почему у тебя карандаши в волосах? - Ли коснулся моего виска, но поспешно убрал руку, потому что я вздрогнула.

 - Я заколола волосы, чтобы не промокли.

 - Я вижу, - мягко засмеялся он, - мне интересно, почему именно карандашами?

 - Что было, тем и заколола. Хотела порисовать, но мне помешали люди и пустота в голове. А потом дождь. - Я засомневалась, но добавила, - А потом ты.

 Ли сделал рывок, когда понял, что я хочу подняться, но сдержался. Я же просто села к нему лицом, и поразилась: при желании, могла бы свернуться кошкой и спокойно уснуть на его коленях, настолько он был высок. Так сидеть оказалось удобнее, но теперь в моем поле зрения не было ни аллеи, ни мокрого асфальта, ни заплутавших птиц - был только Ли.

 - Почему ты не выбрала себе место, где нет людей?

 - Таких не бывает, уже даже в космосе поселили горстку.

 - А я знаю одно такое даже в этом парке.

 - Раз ты бываешь там, значит место уже не безлюдное. - Съязвила я в ответ на завлекающий тон.

 - Кроме меня ты там никого не найдешь, обещаю.

 - А пустая голова? Все равно у меня нет идей.

 - Будешь рисовать меня. Я даже не обижусь, если получится плохо. - Отомстил он. - Только обещай, что никому не покажешь дорогу.

 - Все равно под дождем ничего не выйдет.

 - Гарантирую тебе минимальные условия: тепло, светло и сухо.

 - В этом парке?!

 Конечно меня победило любопытство. Мне не хватало собственной фантазии, чтобы представить себе безлюдный, защищенный от непогоды уголок в нашем парке, где с утра до вечера прогуливаются мамочки с колясками, а по ночам поляны мерцают заревом костров. Ли нес зонт так высоко, что я промокла полностью. Тоскливое воспоминание о лежащих в шкафу кожаных брюках напугало неожиданной мыслью "в следующий раз обязательно..." Я даже покосилась на него, не заметил ли, что уже планирую следующую встречу? Иногда ставят в тупик самые обычные мысли, если воспринимать их буквально. В конце аллеи он остановился и строго посмотрел на меня:

 - Ты что, правда пойдешь со мной?

 - Я уже иду, Ли.

 - Но как же...

 - ... Инстинкт самосохранения, мамины наставления, вопли телевизора, наконец? - Он кивнул, и я обреченно ответила. - Мне с тобой не страшно, ты меня от любого защитишь.

 - Тонко сыграла, - он погрозил мне пальцем, - хвалю!

 Возможно, со стороны это и выглядело, как стратегический ход, но на деле было абсолютной правдой. Мне нравилась наша разница в росте, казалось, что он может защитить меня, просто прикрыв ладошкой. Может, конечно, и прихлопнуть, но я самый мелкий комар в своем окружении, и по этой причине не представляю для охотников никакого интереса. Ли вызывал во мне ощущение гармонии, его эмоции звучали искренне, в унисон, отражаясь и в голосе, и в глазах, и в выражении лица. В конце концов сама ситуация была настолько необычной, что любая версия выглядела банальной.

 Мне казалось, что мы ушли глубоко в парк, но в паутинках тропинок я совсем заблудилась. Закончился дождь, в воздухе осталась только дымка рассеянного облаками света, и затея Ли с портретом меня уже не вдохновляла. Что получится хорошего, если теней почти нет? К тому же приближались сумерки.

 - Ли, нам долго еще идти?

 - А что, ты передумала? – Он так резко развернулся, что я ткнулась носом ему в грудь.

 - Нет. Просто думаю, как буду возвращаться в полной темноте. А еще я замерзла.

 - Я тебя провожу. Ну-ка, встань вот сюда.

 Руки Ли протянулись над моими плечами, раздвинули ветки, и передо мной раскрылся совершенно необыкновенный пейзаж. Мы стояли на холме. Маленькая полянка на его вершине, со всех сторон окруженная деревьями, напоминала комнату. На краю, у старого дуба, возвышалось странное сооружение, похожее одновременно и на шалаш, и на шатер. Все вокруг светилось осенними переливами. Еще зеленеющую траву усыпали чистые и мокрые листья, нигде не примятые, будто здесь и правда никто не ходил. Ли  отставил стенку шалаша, и всколыхнулись сиреневые занавески, скрывающие вход. Их мягкое движение вторило листопаду, создавая иллюзию замедленного времени. Ли уже скрылся в шалаше, а я все стояла у кромки поляны, пытаясь не столько осознать реальность, сколько проникнуться, впитать в себя чудо. "Вот бы привести сюда..." - и мне тут же стало стыдно. Я такая же, как все: увидев что-то необыкновенное, хочу поделиться с близкими, а они захотят поделиться с другими, и те тоже... Ничего уже не останется от волшебства. Мне представились дымящие мангалы, кучи мусора и пьяный храп из шатра. Тут же полегчало - это все еще планета Земля, и привычный парк на ней, а не розовое облако. Ли крикнул: "Сейчас приду!" - и скрылся за деревьями. Не решаясь без него войти в шалаш, я остановилась на склоне. Отовсюду слышался сладковатый, теплый запах палой листвы. Парк заканчивался почти у самого основания холма, вдоль забора рядками тянулись ржавые коробочки гаражей, а сразу за ними начинался город, окутанный дымкой, еще не освещенный и призрачный.

 - Весь мир у твоих ног? - раздался ехидный смешок над самым ухом.

 - Мой мир внутри меня! - отдернулась я и покраснела так, будто и правда держала в руках скипетр, а не зонтик.

 - Ладно тебе, это же естественно. - Ли перехватил палки и, уложив их на грудь, понес в шатер, на ходу повышая голос. - Вечером будет еще эффектнее! Фары, окна, фонари, и прочая романтика. Ты идешь?

 Он явно почувствовал преимущество своей территории. Что-то неуловимо изменилось в мимике, как будто ослабло внимание, его движения стали свободнее, ракрепощеннее, даже голос, избавленный от неуверенной вопросительной интонации, зазвучал еще добрее. Эта перемена смутила меня, и напомнила, что я в гостях. Ли снова позвал.

 Занавески были зацеплены за сучки и полностью открывали вход. Утоптанная земля представляла собой пол, а сваленные по периметру ветки заменяли скамьи. Только теперь я смогла точно определиться с этим строением. Снаружи - шалаш, все как положено: жесткий прямоугольный каркас, плотно обложенный ветками и засыпанный листвой. Изнутри же это был шатер, широкие ленты тканей разных цветов скрывали сучковатые стены, а под крышей соединялись большим кольцом, напоминающим огромные пяльца. У самого кольца все цвета сливались в один, матово черный. Их пропитала копоть - прямо под дырой в крыше, в обложенном камнями кострище уже лежали ветки. Ли поднялся от них мне навстречу, и, не сумев до конца выпрямиться, развел руки.

 - Нравится?

 - Ты сам все это сделал? - Я сбросила вещи в угол.

 - Конечно. А теперь мне даже кажется, что специально для тебя. - Он, смеясь, отмерил расстояние от моей макушки до крыши.

 - Да ладно, тебе точно кто-то помогал! - Я раздраженно скинула его ладонь с волос.

 - С чего ты взяла?

 - Ну, шалаши, игры в индейцев, это все пацанское, но украсить стены тканью могла только девушка. А вон, в банке, уже высохшие цветы.

 Ли выдержал паузу, сосредоточившись на дыхании, и когда поднял на меня глаза, уже снова улыбался:

 - Я, кстати, принес свежие!

 И правда, из заднего кармана его джинсов торчал маленький букетик, явно украденный с какой-то клумбы. Ли затеял победный танец, все так же скрючившись, заставляя букетик выписывать круги, и остановился только когда я засмеялась в голос.

 Костер долго не разгорался, и мы согрелись еще до большого огня от трудной войны с отсыревшими ветками. Чтобы успеть воспользоваться тускнеющим дневным светом, пришлось сесть у входа. Рисовать уже не хотелось, но Ли заявил, что это был наш уговор: он мне безлюдное место, я ему портрет. Я не могла сосредоточиться, карандаш не слушался, и вся ситуация вызывала у меня ассоциации с приемом у психотерапевта. Кое-как набросав основные черты, я разрешила Ли разговаривать, и оковы его острого, неуютного взгляда тут же отпустили меня.

 - Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь? - он подбросил веток в костер.

 - Что-нибудь о себе?

 - Могу и о себе, у меня много историй, и ни одного слушателя.

 - Куда ж ты всех подевал? - Я с ужасом смотрела в нарисованные глаза, пытаясь понять их настроение, но казалось, что оно меняется вместе с интонациями голоса Ли.

 - Распихал по сказкам, - он засмеялся, и в нарисованных глазах сверкнуло лукавство, - какие ты предпочитаешь?

 - Я люблю страшные сказки, ну, или мистические. - Я рисовала его длинные, темные ресницы, и мне чудилось, что от их тени взгляд становится нежным, почти влюбленным.

 - Это про оборотней, ведьм и нечисть всякую?

 - Угу... - я старательно повторяла форму его носа, видимо, сломанного еще в детстве, - неизвестности всякие...

 - Такое надо ночью рассказывать. Ночью все чувства обостряются. Хотя знаешь, ходят легенды, что существуют люди, готовые к чудесам сразу после пробуждения. Глаза продрал, и в бой! Но я таких не встречал.

 - Это ты уже историю начал? - Я все удивлялась: его переносица оказалась выгнута дугой вправо, а я даже не замечала этого! Но все равно, носик аккуратный, пропорциональный, просто чудо, а не носик!

 - Нет, это я разогреваюсь пока.

 - Рано еще. Помолчи секунду, пожалуйста. - Я добавила розового его губам, четкая форма не маскировала их мягкости, линия тени изгибалась в уголках. - Можешь продолжать.

 - А что ты там рисуешь красным?

 - Губы, красным поверх белого, и синего немножко. У меня с собой не подходящий для реалистичных портретов набор. - Короткая щетина едва угадывалась под носом и на подбородке, я достала из волос карандаши, и легко наметила ее черным.

 - Даже страшно представить, что у тебя там получится! - Ли снова засмеялся.

 - Вот-вот, не забывай, что у меня в руках твое лицо!

 - Не обижайся, мне просто очень любопытно.

 - Прошло каких-то десять минут!

 - Но я же их безропотно выдержал?

 Я не заметила, как Ли подошел. Он сидел передо мной на корточках, но смотрел не в блокнот.

 - Такой свет хорошо подчеркивает твои скулы.

 Ли изменился в лице и отошел к костру. Я хотела продолжить работу, но с листа на меня смотрели все те же глаза. Что-то шевельнулось в солнечном сплетении и руки задрожали. Несколько глубоких вдохов не помогли, только закружилась голова. Я силой заставила себя рисовать дальше, и уже не нужно было сопоставлять портрет с реальностью. Я слышала, как Ли подбросил еще веток в огонь, его тень скользнула из шалаша, и зашуршали листья снаружи. Но он продолжал смотреть на меня. Я добавила немного зелени его глазам, прорисовала волоски густых темных бровей, нежным прикосновением обозначила блик на нижней губе, и глубокую впадинку над верхней. Высокий, чистый лоб с заметной вертикальной складочкой посередине, скругленные уголки скул с маленьким шрамом и родинкой под правым глазом, округлый подбородок с рефлексом от сиреневых занавесок - все врезалось мне в память. Карандаши шуршали по бумаге, а мне казалось, что это я, я касаюсь его шеи, закручиваю прядку волос за его ушко, веду пальцами мягкий изгиб от аккуратных бакенбардов к подбородку. Чуть розового в уголки глаз, и я снова в их плену.

 - Ты меня поцеловала!

 - Что сделала?! - Я побледнела.

 - Ты меня поцеловала! - Ли вошел в шатер и, сбросив ветки у костра, уселся рядом со мной. - Признавайся! Я все видел.

 - Ну поцеловала. И не тебя вовсе, а его, - я протянула Ли блокнот, - обычное дело.

 - Я тебе нравлюсь.

 Я подняла глаза и задумалась. Ли улыбался без самодовольства, лукаво, и попросту играл со мной, и в этом чувствовался возраст. Дневной свет на его лице уже явно уступал рыжим отблескам костра.

 - Это же естественно, - начала я тихо, не опуская глаз, - естественно восхищаться чужим творением. Ставить любимую песню на бесконечный повтор, перечитывать понравившуюся книгу, расставлять фотографии по всей квартире, тыкать пальцем в закат и раскрывать руки навстречу морю... Я всегда влюбляюсь в то, что стало для меня натурой, и не важно, что это - деревенский дом, черты лица или осколки стакана.

 - Как ты с этим живешь?! - Наигранно удивился Ли.

 - Гораздо счастливее, чем без этого. - Улыбнулась я. - Ты вообще где был так долго? Вечер начался без тебя.

 - Я проголодался, бегал в магазин.

 Ли принес спрятанный снаружи пакет и закрыл за собой занавески. Мир мгновенно сузился до четырех стен и дымного неба над костром. Я позволила себе прилечь и понаблюдала за широкими движениями Ли. Он выбрал просохшие ветки и подложил в огонь. Оказалось, что ткань заменяет собой шкаф, из-за ее стыков появился котелок, железная кружка и рогатины. Ли достал из пакета большую бутылку минералки и помахал мне пакетом растворимого кофе. 

 - Да, Ли, ты мне определенно нравишься! - Воскликнула я.

 - "Любит гостеприимных" - так и запишем. - Он отпихнул ногой еще не опустевший пакет и занялся котелком. - Я еще купил тебе молочный коктейль и сигарет.

 Да, я была права - с таким не пропадешь. Пока Ли занимался нашим ужином, я спрятала свой блокнот в сумку и отлучилась на улицу. Сумерки быстро сгущались, у подножия холма уже собирался туман, а в городе зажглись фонари. Деревья контрастно вырисовывались на фоне темного неба, как будто невидимые источники подсвечивали листву. Кеды быстро набрались воды от невысохшей травы. Тишина давила, даже звуки города сюда не долетали. Мне стало не просто неуютно, а даже страшно, в полумраке, одиночестве и тишине. Я затоптала окурок и побежала в теплый рыжий дом, к заботливому Ли и горячему кофе.

 - Я промочила ноги! - Гордо заявила я с порога.

 - И ты еще болтаешь? Разувайся. - Ли сунул мне в руки кружку с кофе и сам стал развязывать мои шнурки.

 - Ты что делаешь?! А ну брось! - Смущение тут же потушило весь мой задор. Я отскочила, и кофе плеснул через край.

 Ли поднял открытые ладони, и, не глядя на меня, вернулся к огню. Я разулась, земля оказалась невыносимо холодной для босых ног, но выбирать не приходилось. Широкоплечий силуэт Ли отбрасывал длинную тень, которая стелилась к моим ногам. Он не оборачивался и даже не шевелился. Мне стало стыдно за резкие слова, но я просто села напротив и поставила кеды у костра. Ли так же молча протянул мне завернутый в бумагу гамбургер. "Вот тебе и уютный дом, и заботливый Ли, опять все испортила своими нервами!" -  мысленно ругалась я.

 - Лесь, так что насчет истории? Леся?

 - А? - Я была ошарашена и тем, что отзываюсь на чужое имя, и тем, что он впервые его назвал. - Ты выбрал, что будешь рассказывать?

 - Я расскажу тебе сказку. - Его голос зазвенел так, что у меня сердце сжалось, глаза резали обидой, граничащей с презрением. - Теперь все, что я буду тебе рассказывать, стоит воспринимать как сказки.

 - То есть, ничему нельзя верить?

 - Ты и так уже не доверяешь мне, а я не горю желанием тратить слова на убеждения.

 - Ли, я сижу с тобой в безлюдном месте, я целовала твой портрет, я ем из твоих рук и пью из одной кружки - это ты называешь недоверием? Прости меня за ту резкость, но есть же какие-то границы, на которых забота становится... не совсем приятельской.

 - Ладно, ты меня уговорила! - Он сел рядом и обнял меня за плечо. - Но путь эта история все равно будет сказкой. Я бы назвал ее

 

 

Утро прошлого века.

 

 

 

- Вот это жизнь! Ты полный дурак, если ездишь сюда только по необходимости. - Совершенно искренне упрекнул я своего приятеля Сашку.

 - Да тут тоска зеленая: старики да пьянь. Даже пойти некуда, со всех сторон лес. - Отозвался он.

 Я только грустно улыбнулся и плотнее закутался в куртку. Слишком хорошее расположение духа было для споров. Куда там Сашке понять душевные порывы, когда он кроме компьютера в жизни и не видел ничего? Он всю дорогу не выпускал из рук телефон. Я же прочувствовал весь путь, каждую досочку в скамейке электрички, каждую дырочку на истертой обивке автобусных кресел, каждый камушек, каждую шишку на дороге к деревне. Но, знаешь, оно того стоило. Баб Тоня, Сашкина бабушка, встретила нас ледяной водкой и молодой вареной картошечкой с зеленью, с мясом, с домашними соленьями... И вот, после ужина, мы курили на крыльце.

 Ночь была по-осеннему холодной, все вокруг затянуло мокрым туманом. Где-то гулко лаяли, подвывая, собаки, стрекотали запоздавшие кузнечики. Или это были сверчки? Воздух пах сырым сеном и дымом. Уютным желтоватым огнем светились маленькие окна, за которыми топились печи, дымился горячий сладкий чай и тихонько поскрипывали половицы. Никогда я еще не чувствовал такого умиротворения. Даже простил Сашке, что несколько часов пути оказались едва ли не целым днем.

 - Вот увидишь, уже завтра домой попросишься. - Заверил меня Саня. - Пойдем спать.

 - Какой ты... приземленный!

 - Да уж куда мне до вас, космонавтов!

 Как уснул, я не помню, но проснулся с петухами, еще даже не рассвело. Вся деревня уже ожила, звенела и разговаривала, но после города, этот гомон казался мне тишиной. Баб Тоня уже занималась завтраком. Усадила меня, накормила блинами со сметаной, и все подкладывала, пока подо мной не заскрипел стул.

 - Ты, Люшенька, кушай, - настаивала она,- на свежем воздухе все равно скоро проголодаешься.

 - Может Вам помочь чем надо, баб Тонь? Что я без дела сидеть-то буду?

 - И то правда. Сашка еще долго дрыхнуть будет, - она погрозила кулаком чердаку, где мы спали, - а друга развлекать некому. Мне ты тут помощник несподручный. Сходи лучше прогуляйся, вон, в лесок хоть. Если по дороге мимо пруда пойдешь, там и блудить негде, отовсюду маковку видно.

 В общем, уговорила она меня. Заставила переодеться в старую солдатскую форму деда Игоря (она его до сих пор звала ласково, Гарюшей), сунула корзинку в руки, сверток с бутербродами за пазуху, и чуть ли не вытолкала меня за порог. Над лесом уже забрезжил рассвет, но я не торопился - все равно там еще ничего не видно. Шел в указанную сторону и глазел по сторонам. За мной тут же увязалась стайка собак, и такая компания, если честно, вселяла больше уверенности, чем какая-то там "маковка".

 Пруд оказался небольшим, со всех сторон обросшим кустами шиповника с уже созревшим ягодами. Вода была полностью затянута ряской и напоминала американскую лужайку. За прудом возвышался старый двухэтажный дом. Он, каменный, выглядел удручающе даже на фоне видавших виды деревянных домиков, из которых и состояла деревня. Крыша проржавела, желтая штукатурка осыпалась, окна зияли черными дырами, и только дверь, почему-то, была заколочена. Рассветные краски создавали иллюзию гостеприимства, но моя стая, при виде этого дома как-то слишком уж быстро разбежалась. Ты, наверное, догадываешься, что я просто не мог пройти мимо. Я бросил корзину на крыльце и обошел дом вокруг. Со стороны леса и окна оказались заколоченными наглухо. Наверно, чтобы не привлекать внимания незваных гостей. Со стороны же пруда можно было легко влезть внутрь, что я и сделал. Я оказался в каком-то кабинете. Там еще стоял шкаф с обвалившимися полками и письменный стол без ящиков, с прожженной столешницей. Деревянный пол скрипел под ногами, кое-где в нем были сквозные дыры - видимо, крысы постарались - и вообще он был завален обрывками бумаги, почерневшими листьями и бог знает чем еще. Ничего интересного. В коридоре жидкий солнечный свет проникал сквозь обломки дверей, и в углу, у заколоченного входа, блестели истертые бетонные ступеньки. На втором этаже царил полумрак, в котором мне мерещилось движение. Я поднялся посмотреть. Там был такой же коридор, но один из дверных проемов закрывала выцветшая дырявая занавеска. Сквозняк колыхал ее, и именно это движение я видел. Комнатка за занавеской уже была залита солнцем, и его лучи, прорываясь сквозь дырочки ткани, звездочками танцевали на стенах.

 Я заглянул внутрь и машинально сделал шаг вперед. Комната выглядела, пусть и очень старомодной, но совершенно жилой, даже ухоженной. Кажется, я и сейчас могу восстановить ее обстановку в памяти со всеми, даже мелкими деталями. Множество пожелтевших фотографий было развешено по стене между окнами, напротив стоял тяжелый шкаф, рядом буфет, у самого входа топорщились крючки для одежды, с одиноко висящим женским плащиком, а в углу темнел комод. В центре комнаты стоял круглый стол, накрытый кружевной скатертью, а на ней вазочка с живыми цветами. Наискосок от входа чернел проем в другую комнату, окна которой выходили к лесу. Я решил, что проник в чужой дом, и испугался.

 - Родненький мой! Вернулся!

 Я обернулся, и едва равновесие не потерял. Девушка, еще совсем молоденькая, со слезами бросилась мне на шею. Бормочет что-то ласково, по волосам гладит, целовать пытается. Я растерялся совсем. Понятно, что обозналась, а сказать язык не поворачивается. Нарекла она меня Ванечкой, за стол усадила, слезы вытерла и стала вглядываться в мое лицо. Я сам ее рассмотрел и еще больше удивился. Худая, прямо болезненно, какая-то серая и уставшая, но в глазах еще сохранилась уверенность красавицы. Платье простое, старомодное, волосы убраны в хвост, и ни одного украшения.

 - Вы знаете, Вы, наверное, перепутали меня с кем-то. - Решился я и почувствовал, как уши горят от стыда. - Я думал, что дом заброшен...

 - Ванечка! Ванечка, не нужно так, не гони меня! - Она бросилась к моим ногам и снова залилась слезами! - Ты не подумал же? Скажи, скажи что не подумал!

 - Не подумал. - Поторопился я ее заверить и понял, что теперь придется играть в Ванечку.

 Плечи девушки вздрагивали на моих коленях, она то всхлипывала, то начинала тихонько смеяться, и я не мог понять, горе это или облегчение, а склонялся вообще к третьему варианту - помешательство. Чем должна была провиниться молодая девушка, чтобы ее выслали жить в рассыпающемся на глазах доме, комнатах с заколоченными окнами? Успокоилась она так же внезапно, и увидев мою выдавленную улыбку, спохватилась и стала суетливо собирать на стол.

 По сути, весь завтрак состоял только из черного хлеба, молока и зеленого лука. Прежде, чем сесть, девушка с каким-то особым волнением заставила меня подняться, что-то пробормотала, и, перекрестившись на черную икону в углу, скрылась за занавеской, заменяющей дверь в соседнюю комнату. Я хотел воспользоваться моментом и сбежать, но совесть мне не позволила. Я стоял и разглядывал фотографии. Они были гораздо новее, чем на первый взгляд. Среди портретов стариков, и семейных снимков, был один, такой же желтый, с которого сияла глазами румяная хозяйка этого дома, а в объятьях ее держал счастливый парень примерно моего возраста.

 - Дюша, Дюшенька, не бойся, это хороший дядя. - Она вернулась в комнату, и пыталась подтолкнуть вперед мальчишку лет трех, который жался к ее подолу. - Иди, вон, за стол, я тебе молочка налью.

 Мальчишка решил, что ради молока стоит рискнуть. Косясь на меня, он вдоль стены пробежал к столу и вскарабкался на стул. Девушка же резала меня глазами, как будто появление ребенка должно было напугать меня или хотя бы удивить. Несколько посомневавшись, она жестом предложила мне сесть. Мальчишка, получив кружку молока, уже разглядывал меня с любопытством. Кареглазый и загорелый, с выгоревшими волосами и маленькой родинкой на крыле носа, он уже напоминал лицом мать. Разве что худоба его была острее.

 - Ма, а кусать? - Отвернулся он и застучал ногами по сиденью.

 - Так кушай, сыночек, вот же хлебушек...

 - У-у, - замотал он головой, - а кусать?

 - И ты, Ванечка, кушай. Тоже, небось, голодный.

 Но мое пузо еще грели баб Тонины блины, и я отказался. Девушка стала уговаривать, ее голос снова зазвенел слезами, и я понял, что у них действительно больше ничего нет.

 - Ну что ты? Вовсе я не брезгую! Я правда сыт, у меня, вот, и с собой есть. - Я достал из-под гимнастерки баб Тонин сверток, - смотри, Дюша, что я принес.

 - Адйей Иваныть!

 - Что?

 - Адйей Иваныть! - Повторил мальчишка твердо.

 И тут же стало понятно, во что я ввязался. Снова возникло желание рассказать все, объясниться, но я уже решительно не знал, как это сделать, поэтому просто уставился на девушку, в нелепой надежде, что все разрешится само собой.

 - Ванечка, прости меня, прости, родненький. - Почти шепотом заговорила она. - Я не знала, как тебе сказать, и решила вот так, сразу...

 - Это я должен извиниться, но я не...

 - Подожди! - Она приложила холодный пальчик к моим губам. - Ничего не говори.

 Девушка бросилась к комоду. Я, уже весь искусанный совестью, растерянно обернулся на Дюшу. Парень уже жевал мой бутерброд с колбасой, и еще один торчал у него из кармана.

 - Маме. - Пояснил он.

 - Вот, Ванечка...

 Девушка как-то совсем сошла с лица и стала разворачивать носовой платочек. Из складок ей на ладошку выпало тонкое, немного мятое колечко.

 - Вот, Ванечка...

 Без особого любопытства я взял из дрожащей ладошки кольцо и стал разглядывать. Очень старое, почему-то запачканное землей, оно явно было золотое. Я примерил, но мне оно было велико. Вдруг стул подо мной заскрипел и качнулся, я вскочил на ноги, и кольцо с тонким звоном застучало по полу. У облезлой стены, в проеме без занавески, я успел заметить улыбающуюся хозяйку дома, Дюша, сидящий на ее руках, помахал мне бутербродом и они буквально растворились в темноте.

 Наваждение потихоньку отпускало. Я начал осознавать, что стою в пустой комнате, заваленной какими-то деревянными обломками.  В оконный проем светит яркое солнце, и в его лучах танцует поднятая мной пыль. На сквозняке едва заметно шевелится опять выцветшая дырявая занавеска. Я вытер пот со лба, и хотел уже сбежать из странного дома, но в грязи на полу сверкнуло золотое кольцо.

 Как я вернулся домой, я не помню. Помню только, как услышал баб Тонин голос:

 - Ну как сходил, Люшенька? - Она выбежала встречать меня на дорогу, и остановила, поймав за руку. - Чего молчишь?

 - Я сам не знаю. - Попытался отмахнуться я.

 - Хорошо, бывает, - она перешла на шепот, - ты мне только ответь, ты в брошенном доме был?

 Я выругался себе под нос и просто отдал ей кольцо. Баб Тоня ахнула, прижала его к груди и побежала по дворам, собирая соседей. Я же сел на крыльцо и невидящими глазами уставился в землю. Трудно было поверить, что эта старушка намеренно послала меня в ту сторону. Но еще труднее было принять мысль, что я столкнулся с призраками. Я вспомнил холодные прикосновения губ на щеках, и по спине пробежали мурашки. Запоздалый ужас, отвращение и обида смешались во мне, и к горлу подступила тошнота.

 - Ты где болтался, Ли?

 Саня хлопнул меня по плечу, и я одним рывком перекинул его через спину. Он вскочил из облака пыли и уже готов был броситься на меня в ответ, но мой вид мгновенно остудил его ярость.

 - Ты чего, друг? Ты как будто привидение увидел. Все, все! - закричал он, подняв ладони, когда я вскочил и снова бросился на него.

 - Я бы на тебя посмотрел...

 Я выплеснул злость, и мне стало легче. Деревня уже вовсю гудела. Баб Тоня пробежала в дом, и через минуту вернулась с дедом Игорем под руку. Все куда-то спешили, женщины плакали и переговаривались в полголоса, мужчины шли молча, с непробиваемо серьезными лицами. Баб Тоня заставила и нас пойти со всеми. Эта идея меня не порадовала, ведь вся делегация двигалась по дороге к пруду. Но и сбежать мне не удалось. Баб Тоня взяла меня под руку, и вынудила сбавить шаг так, чтобы мы отстали от толпы. Как только ей показалось, что нас никто не услышит, она торопливо и тихо заговорила, и мне пришлось пригибаться к ней, чтобы слышать.

 - Ты, Люшенька, мне скажи, ты с их стола что-нибудь кушал? - Я замотал головой, но ей этого показалось недостаточно. - Ты, хороший мой, сейчас хорошенько припомни! Покойничьи харчи не шутка! Но у нас тут бабка есть...

 - Да не ел я ничего, Вашими заботами! - У меня судорога прошла по лицу, но я проглотил злобу. - Вы ж меня, баб Тонь, как на убой накормили.

 - Ну вот и ладненько. Тогда слушай. Видишь, все бабы платки одели? Это потому что на кладбище идем. Ты, Люшенька, сегодня две души спас, их теперь батюшка может отпеть, и они попадут в рай. Знаешь, давно это было, в сорок первом году. К нам в деревню приехала молодая семья. Ваньке на фронт была дорога, и он решил свою жену Свету припрятать у нас. Им отвели две комнатки на втором этаже сельсовета. Ванька только ночь переночевал, и ушел на войну. А вскоре Света поняла, что ребеночка носит. Война же, от мужа нет-нет, да придет весточка, а отвечать-то некуда. - Баб Тоня развела руками, но тут же еще крепче сжала мой локоть. - Родила Света в срок, здоровенького мальчишку, назвала Андрюшей. Но стали люди замечать, что она после родов сереть стала. Думали, не доедает, помочь пытались, моя мамка ей каждое утро молоко у лестницы оставляла. Но ничего не помогало. Совсем с лица Светка сошла, пугливая стала, все грустила о чем-то. А потом, когда бабку Юлию хоронили, напилась, и ляпнула, что боится Ванькиного возвращения пуще смерти. Бабы от нее разом и отвернулись. Только моя матушка ей все равно помогала, то с молоком меня отправит, то с курочкой. Все ж своим хозяйством жили, и скотина у нас была, и птица, а у Светки только грядки за сельсоветом. Зимой особенно туго приходилось. Мамка все повторяла мне, мол, не слушай никого, чужая душа - потемки, а как им жилось в городе, нам покуда знать? Я и не слушала. Бог отвел, война до деревни не добралась. Но из мужиков все равно много кого не дождались. Про Ваньку тоже думали, что не вернется уже. Ан нет, именно в этот день, в сорок пятом, рано утром он сюда приехал. Светка его встретила со всей любовью, на груди у него выплакалась, да решилась, привела Дюшу к папе. Ванька как увидел, что жена-то без него родила, так и слушать ничего не стал. Такой крик поднял, какими только словами бедняжку не обзывал. Светка умоляла простить ее, клялась, что Ванечкин это сынишка, но муж ее и слушать не хотел. Она тогда колечко его обручальное, что он дома оставил, достала, и ему протянула. Говорят, что когда Ванька кольцо бросил, было слышно, как у Светы сердце разбилось. Ночью она Дюшу убила и сама зарезалась, а Ванька даже хоронить их не остался - уехал. Грех Светкин всей деревней отмаливали. Но с тех пор каждый год, в один и тот же день, возвращаются души неприкаянные в свой дом, и ждут Ванечку, чтобы одумался, да принял семью.

 - Баб Тонь, а меня-то Вы за какие грехи туда отправили?

 - Так ты погодка с Ванечкой! Уже который десяток всем селом родню собираем. Как кому стукнет двадцать четыре, так в гости и зовем. Только мимо все. Кто пугается и бежит прочь, кого слезы не пронимают, не признают себя за Ванечку, кто, как он сам, при виде ребеночка бежит без оглядки... Сашке моему время пришло, да я решила, что ты лучше справишься. Ты, Люшенька, души их спас, понимаешь? Много лет мы этого ждали!

 Мы свернули, не доходя до пруда, и вскоре вышли к церкви, за которой начиналось кладбище. Там всех встретил батюшка и повел мимо ворот, вдоль ограды к самому лесу. Баб Люба сунула мне колечко в руку, люди расступились и пустили меня к святому отцу. Он встал у небольшого, поросшего травой могильного холма, с камнем вместо креста, замахал кадилом, и его заунывные молитвы отозвались во мне слезами девушки. Я закрывал глаза и видел, как Света с Дюшей снова и снова растворяются в темноте. Когда воцарилась тишина, кто-то ткнул меня в спину, и я очнулся. Все стояли опустив головы, а батюшка подал мне знак. Я встал на колени у могилы и, разрыв землю руками, закопал Ванькино колечко. Камень заменили крестом. Каждый подошел попрощаться, и такой же вереницей народ потянулся по домам.

 - Баб Тонь, а если б я не пошел в тот дом?

 - Все ходят, Люшенька...

 В тот же день я собрался и поехал домой. Когда проходил по деревне, все  прощались со мной, как с кем-то родным. И только Саня на прощание бросил мне с уважительной улыбкой: "Я же говорил, что ты сразу домой попросишься!"

 

 

 Ли погладил меня по волосам и пожал плечами. Я лежала у него на коленях, и с этого ракурса мне показалось, что он вырос и тут же уменьшился обратно.

 - А как давно это было?

 - Мне тридцать три года, если я правильно понял твой вопрос.

 Он засмеялся и помог мне подняться. Круглое пятно неба над костром было уже непроглядно черным. Я хотела спросить, сколько времени, но побоялась услышать ответ. Раз еще никто не звонил, значит еще не слишком поздно.

 - Пойдем, посмотрим на огни. Скоро уже прогорит костер, и придется идти домой.

 Я нехотя обулась и пошла вслед за Ли. Он остановился у склона и закурил. От городского света небо над городом казалось оранжевым. Черные силуэты домов беспорядочно светились разноцветными окнами. Под ними проносились белые и красные огни машин, их глянцевые бока отражали свет фонарей и сияние реклам. Казалось, что темнота ползет на город прямо с нашего холма. После прогретого огнем шалаша вечерний воздух казался мокрым и холодным. Каждый выдох растворялся облачком пара, и Ли обнял меня за плечи, заметив дрожащие руки.

 - А знаешь, Ли, я верю твоей сказке...- Я ткнулась затылком ему в грудь, и подняв глаза, увидела звезды, а подняв еще выше - подбородок Ли. - Только многого не понимаю.

 - Спрашивать-то уже не с кого. - Он опустил лицо ко мне и коснулся подбородком в ключиц. - Даже Саня в Москву давно переехал.

 - Ты это сейчас зачем говоришь? Для большей иллюзии?

 - Или потому что так и есть.

 Он заулыбался и снова поднял глаза к городу. Там еще отсвечивали отступающие облака, и сквозь них проглядывала луна. Я думала о том, как странно уходить из города, чтобы им полюбоваться. Большое видится на расстоянии, а вблизи, зачастую, оказывается вовсе неинтересным. Так же и с самой идеей уйти от людей, ведь без Ли это волшебное место было бы не привлекательней шалаша в парке. Вот только хозяин по мере приближения мне нравился все больше.

 - Пора! - Выдохнул он, и ехидно добавил: - Рано тебе еще по

ночам гулять!

 Спорить я не стала, решив, что его заблуждение по поводу моего возраста вряд ли может хоть на что-то повлиять. Дорога домой была натянуто веселой. Ли пронес меня по бездорожью на плече, как рюкзак, а на аллеях рассказывал забавные истории про каждого попавшегося на глаза прохожего. Я думаю, что в большинстве случаев он попадал в точку, потому что мнения наши совпадали, хоть я и держала свое при себе. А на подходе к дому уже и вовсе не участвовала в разговоре, просто держала его под руку и вслушивалась в голос. Во дворе у меня зазвонил телефон. Я извинилась, и рассеянно ответила. Краткое изложение событий дня, ласковые упреки за позднюю прогулку, я почти не слушала, пораженная тем, что на часах было только девять. Как только в телефоне прозвучало "позвоню потом", я с облегчением выключила телефон и обернулась к Ли, чтобы сказать, что мы уже пришли, но его нигде не было. Что-то екнуло внутри, но я заставила себя пойти домой.

 - Йоханга, Ли, - прошептала я ветру, оглянувшись в дверях подъезда.

 

Серия сообщений "В гостях у сказочника Ли":
Часть 1 - В гостях у сказочника Ли. Утро прошлого века.
Часть 2 - В гостях у сказочника Ли. Любка-не-Любовь.