Пьеса в японском стиле в одной картинке

Дом философа, на  окраине города. Седзи раздвинуты, футоны свернуты и аккуратно лежат у стены. В широком проеме виден сад камней. В саду на татами у входа в тясицу сидит Ленивый Философ. Он наблюдает как растут камни и одновременно делает оригами. На нем простое шелковое кимоно с гербом клана Такагава, за поясом два меча. Один из них, тот, что подлиннее - знаменитый меч Пездоний, которым в 1576 году даймё Ябу-сан изысканно рассек на две равные половины христианского монаха отца Пездония. Перед философом низкий столик для тя-но ю (чайных церемоний), однако вместо тябако, тягама и тэцубин на столе греется на углях фарфоровый сосуд для сакэ. Из за правой кулисы семеня, скромно входит Дева. Они вежливо кланяются. Философ широким жестом приглашает деву присесть, чтобы вместе выпивать и наблюдать как растут камни.

 

Дева (еще раз почтительно кланяясь, достает из-за спины свой сямисэн, кладет руки на гриф и берет первый акорд - сансагари. Она повторяет его несколько раз, потом говоритсансагарисансагарисансагари):  Дорогой философ, я прочитала в трактате Нэдзуми-Сино, и оттуда узнала, что так получается, что казахи произошли от римлян. Они тоже любят понты и обожают сладкое и соленое.

 

Философ (поправляет за поясом Пездония) : Милая дева, а разве все было не наоборот? Как утверждает Септуагинта - это римляне произошли от казахов.

 

Дева:  Ах, вероятно вы правы, дорогой. Домо оригато, милый филоцоця. (Смущенно поправляет оби, разглаживает верхнее кимоно, из редкого голубого шелка, расшитое золотыми нитками и почтительно кланяется, позвякивая изысканными нецке, вплетенными в прическу) Историкам легко было совершить такую ошибку. Ведь казахи в своем совершенстве остались неизменными, а древних римлян вот совсем не стало.

 

Философ (почтительно кланяется, снова поправляя мечи, ждет пока Дева наполнит его чашку теплым саке, снова вежливо благодарит):  Золотые слова, дорогая тян, не прибавить, не убавить. Воистину, то что вы сказали - это мудрость старого акума, без базара.

 

Снова кланяются, наливают друг другу сакэ, снова кланяются, опять наливают, кланяются, наливают, кланяются, наливают ... ...

 

Занавес

 

Человек - это то, что распадается каждый момент. Монотонно напитываясь светом мы растворяемся в ночи, без скипетров, без ореолов без нимбов, словно карикатуры на внутренней стороне солнца.

 

Нашей дорогой редакции очень обидно, что тамошняя тьма оказалась также заурядна как и здешний свет. Обидно до слез, до ломоты в тестикулах. Ведь по прежнему ничто не доказывает, что мы являемся чем-то большим, чем говно ничто.

 

И как тут не вытянуться, не встать по стойке смирно, прижав живот к позвонкам и не начать соперничать с вашими дохлыми богами? 

 

Мы влюблены в вершины, заранее зная, что будем обмануты ими. Ведь любая вершина предполагает падение вниз. Бездна зовет нас и мы давно слышим её призывное, мелодичное карканье и подвывание.

 

А когда выяснится, что уже нет сил поднять нас выше, мы начнем любить собственное падение, ошибочно принимая его за полёт, зачарованные иллюзией прикосновения к пределам мрака, иллюзией достижения границ нашей непростой ночной судьбы.

 

(Всякая острота и всякая боль носит характер индивидуальный - не существует остроты и боли в пространстве абстракции)

 

Миру мир, братья и сёстры. Как сказал наш друг Ирвин Уэлш - служить в армии - это всё равно что торчать. Разница только в том, что там не ширяются, а стреляют. Поэтому думайте сами.

Врубель М.А. Свидание Анны Карениной с сыном. 1878, тушь, сепия, перо, бумага коричневая, 39×33 см. Государственная Третьяковская галерея, Москва.

 

Кто из вас не читал "Анну Каренину" Достоевского пусть выйдет вон. Нынче с утра я как Самуель Беккет. И я полагаю, что чтение - это не прогулка за городом, во время которой случайно, то там, то сям, собирались лютики-цветочки поэзии, выросшей из навоза разложившейся структуры. Чтение - это подход к тексту как к единому живому и многоуровневому организму. Поэтому хочу поговорить с утра о нашем любимом персонаже, о старике Каренине. Хотя называть стариком сорокалетнего мужчину с прямой спиной и воинской выправкой - это со всех сторон эйджизм и стрёмно. 

 

А ведь многие читатели его не любят. Говорят - зануда, карьерист, еще и пальцами хрустит как мудак. Немудрено, что Анна своей легкой грациозной походкой с элегантными движениями, оживленная, глядя на мир своими выразительными серыми глазами, орбрамленными густыми и длинными ресницами от такого монструма сбежала к молодому (моложе ее) красавцу Вронскому. 

 

Но ведь писатель на то и Лев, а мир устроен по законам причудливой архитектуры. И Лев точно знает, что связь времен изменяет моральную перспективу. Он принуждает нас думать (но мы-то конечно сопротивляемся и не хотим), что любой факт в этом мире, любое имя, любое сказанное или написанное слово имеют не тот смысл, который виден, а тот, который сопряжен с Тайной. 

 

В финале он своими большими крестьянскими руками поднимает хрустящего зануду до высот удивительного благородства. Что проскальзывает лишь в одной реплике, многие даже не замечают. В основном потому, что не дочитывают до конца. Их устраивает финал в виде поезда и расчлененки на рельсах.

 

А между тем старик Каренин дочь покойной Анны забирает себе. Да вот, кактатак. Ребенка жены-изменницы, от чужого мужчины - и себе. Вронский, по меткому замечанию нашей дорогой редакции, не возражает. И мы его понимаем. Нафига молодому мужчине подобный геморрой - пеленки, нянечки, ясли, сопли, слёзы.

 

А ведь именно здесь по нашему мнению настоящий хэппи энд романа о счастливых семьях, примирение, любовь и утешение. Тут текст наполняется тем смыслом добра, о котором в самом финале, в последних строках размышляет романтический Левин.

 

***

Миру мир читающие девы и начитанные господа. То, что философски в высшей степени маловероятно, обладает свойством все же иногда случаться. Поэтому держим пальцы крестиком.

Миру мир, прекрасные девы и поцоны. С праздником! ХВ, как говорится!

 

Нынче все православные верующие отмечают Пасху. (Песах или пасах ивр. миновал, прошёл мимо) - в память о том, что Всевышний, по просьбе богоизбранного народа, убил всех первенцев Египта, но детишек в еврейских домах не тронул, прошел мимо... Для верности, накануне милосердный Бог повелел верующим в Него, заколоть агнцев (ягнят, или козлят), испечь на огне их мясо, а кровью пометить свои дверные косяки, чтобы знать где кто и по ошибке не поубивать своих.. 

 

Вощем, урааа!!!