Лет пятнадцать тому назад, когда я в четвертый раз предложил милой Р. выйти за меня замуж или, на худой конец, хотя бы сделать шибари и поиграть в доктора, она молча достала из шкафа пыльную керамическую тарелку, купленную в татарской сувенирной лавке неподалеку от Бахчисарая и сдула с неё пыль. Пока я чихал, она разглядывала аляповатую штамповку: изображавшую буйно раскрашенное солями дерево с птичками на ветках. Потом взяла её в руки, подняла над головой как Юдифь отрезанную голову Олоферна и сказала:

 

- Дерево - это я. Птички на его ветках - это мужчины. Всё вокруг меня.

 

Сандро Ботичелли.  Юдифь и Олоферн

(Ну вот как то так это выглядело. Немного устрашающе, но правдиво)

 

Складывалось впечатление, что после этих слов она треснет меня вновь обретенным татарским артефактом по макушке

 

Я посмотрел на себя в зеркало и подумал: 

- Елда мне в рот, Надо бы за хлебом сходить. А то так и будем сидеть без еды и без воды. С разбитой башкой.

 

В зеркале отражался я. На голове были видны три  давно зарубцевавшихся шрама. Шрамы выглядели по разному и были получены, когда я предлагал ей выйти за меня замуж предыдущие три раза, а в моих руках не было хлеба.

 

Мои прежние предложения ноги руки и сердца в порядке их поступления она сопровождала демонстрацией - горных лыж ATOMIC, глобуса земного шара в натуральную величину и копии картины Рериха "Мать её мира", сделанной на дубовой доске. Матерью мира было  больнее всего.

 

Я взял денег и пошел за хлебом а заодно в гости к её маме. Мама сидела дома и смотрела на папу. Папа чинил газовую колонку.

 

- Я снова сделал вашей дочери предложение, мама, - Сообщил я с порога.

Мама понимающе и поэтому молча нацедила мне стакан водки, а я молча, с благодарностью, его выпил и хрустнул огурцом.

- Теперь она показала мне татарскую тарелку, - продолжил я, после того как водка согрела желудок и расширила сознание, - Мама, ваша дочь сказала мне, что она - дерево, а птички - это мужики, которые порхают и резвятся в её кроне.

- Она что - дура?. - Спросила мама и налила стакан водки себе.

 

На улице шмыгали бессердечные люди. Я потом поясню почему бессердечные.

 

- Зато, видите, голова цела, - порадовал я маму, допил водку, закусил чем бог послал. Папа с завистью посмотрел на меня и пошел менять температурный режим в котельную. Стояла ранняя весна и всюду цвели подснежники. А я пошел дальше куда хотел - к Филипову в булошную за калачами. 

 

Калач очень удобная еда. 

Калач - это булка с ручкой, за которую булку можно держать. Булку съедаешь - ручку выбрасываешь собакам. Так что ладони мыть перед едой совсем не обязательно

 

В стародавние времена калач - был едой московских говновозов. Они возили по Москве говно в бочках на телегах запряженных лошадьми. А в руках эстетично держали свежие калачи. Как пишет дядя Гиляй - ничего другого свежего у говновозов не было. Одни только калачи. Все остальное было или в говне или говно или говном воняло.

 

Иногда бочки вместе с золоторями и содержимым опрокидывались - так по научному зовутся говновозы - золотари - говно разливалось по мостовой, а  золотари ворочались лужах, пытаясь встать. Однако, руки с калачами исправно тянулись вверх. Сами в луже дерьма, а калач как с пылу с жару. Иногда они подносили его ко рту, для того чтобы куснуть. Практично и сытно. И никакой санэпидемстанции.

 

Вобщем на остановке ко мне подошла барышня и говорит.

- Фигасё, красавчик! Дай пожалуйста мобильник. Очень надо пзвонить. На минуточку.

 

У меня как раз в одной руке был недоеденный калач, во второй бутылка пива, в третьей телефон. Остальные свободные.

- Звоните на здоровье, - говорю я вежливо, - у меня нынче день задался. Все одно к одному. Сыт, пьян, голова цела, сам незамужем, в смысле - ну вы поняли. И дева понимающе кивнула в ответ, широко улыбнулась и ее улыбка растопила иней, который с утра покрывал сердце.

 

Потом она взяла телефон из моих доверчивых рук и стала звонить-на-здоровье. Наверняка в Австралию. А потом, без всякого предупреждения, вдруг поцокала галопом к припаркованной у поребрика машине-ауди-а-5. С моим мобильным телефоном айФон 4 в своих алчных лапах. И я задумался.

 

Сначала я подумал

 - Девушка, куды вы? И хотел презрительно крикнуть ей это вслед

Но потом я подумал:

 - Осла и в львиной шкуре по крику узнаешь. 

После этого наши мысли стали путаться и я подумал:

 - Мужчина в сравнении с женщиной лучше её по самой природе, а женщина хуже его, потому он властвует над ней, а она подчиняется ему.

 И напоследок я вопросительно подумал:

 - Хуясё!? - И тут же сам себе ответил:

 - Фигасё! 

 

И только потом припустил я за ней со словами" Стой, убью, например!"

Дева тоже рванула, и ушла на два корпуса вперед. но в полном молчании. Только изредка пофыркивала и косила на меня правым глазом. Но от десантника, пусть и бывшего, псковской дивизии ВДВ так просто не уйдёшь. Бывших десантников не бывает. Клянусь всеми фонтанами Москвы и окрестностей.

 

Сказалась наша профессиональная подготовка. Где-то через полчаса я её догнал и тут же попытался переодеть в латекс, вырвать язык, пристегнуть страпон, склевать печень, покрутить соски, продать на органы, отшлепать, назвать блядью и сделать всякие другие милые женскому сердцу штучки.

 

Очень хотелось бы знать как это выглядело со стороны, из вестибюля или из ложи бенуара. Сейчас подождите одну минуточку, вспомню, представлю и опишу.

 

Готово. Из зрительного зала сцена выглядела так:

 

Наша дева с одной стороны, из правой кулисы вцепилась в наш столь милый сердцу всякого русского человека айФон, а я с другой, с левой кулисы, и оба тянем его в разные стороны - ну типо как пионерлагере бег в мешках перетягивание каната. Вощем каждый на себя тянет, а я еще так красиво  контр-тенорно, так нежно как Андреас Шолль внушаю " Мадам, уже падают листья - в смысле - блять, отдайте вещь. Это мой телефон, мадам". Интеллигентно, прости господи, без мата и лишних грубостей.

 

Andreas Scholl Never Again (Прям как я тогда)

 

Народу вокруг скопилось толпа. И все как на подбор бессердечные. 

 

Смотрят как мы упражняемся кто сильнее (сами понимаете Кто!) и ни один  джентельмен, жердяй или менеджер, ни один росгвардеец - что в сущности одно и тоже - ей бедняжке в итоге не помог. (Хотя с росгвардией как раз все понятно - у них забрала вечно запотевшие и еще их очень пугают, прям до ужоса, пластиковые стаканчики)

 

Вощем задвинул я ей своим свежим калачем между ног между глаз. Барышня от неожиданности сразу расстроилась, расплакалась в голос и побрела по поребрику, нефритовый стержень знает куда. Одна и пешком. Потому что машина, которая её вместе с моим телефоном должна была увезти в светлое прекрасное будущее давно уехала. Заманало их ждать кто победит, я так думаю.

 

А может у них там в машине похмелье началось и они погнали за пивом в Бирлёво-Восточное. А  у меня и у всей нашей дорогой редакции с тех пор эта барышня из головы не выходит. Очень уж её жалко. Мы вот уже ту, милую Р., которой пытались всучить свои руки, ноги и сердца уже давно забыли как звать. А эту забыть не можем. Так плакала горько, прям сердце надрывается. 

 

Барышня, дево, женщина - если ты меня ещё помнишь приходи завтра к булочной Наталкин Хлiб, что напротив Нового свiта, я тебе телефон отдам. Меня, если вдруг чо, узнать легко по калачу и глазам. Их два и оба умные и дальнозоркие. (Это я про глаза, а не про калачи)

 

А вы, товарищи, будьте бдительны, выходя на улицу. Жизнь прекрасна.

Миру мир.