Джозеф Хеллер,
"Что-то случилось."

Фрагмент

Дочь любит истязать нас. Иногда она заявляет, будто раскаивается, но всем своим поведением дает нам понять, что это одни слова.
Если же она пожелает нам смерти криком или сквозь истерические рыдания, тут уж волей-неволей надо признать: сейчас она искренне, страстно ненавидит и безмерно страдает. Ее, как я уже говорил, счастливой не назовешь. В такие минуты она поистине несчастна. Будь она мне чужая, у меня бы сердце разрывалось.

Она, в общем, недурна, но сама в это не верит.
У нее, по-моему, комплекс неполноценности. И ни жена, ни я не в силах ей помочь.
Теперь я понимаю, что не всегда отвечал как надо на ее вопросы, не всегда правильно с ней разговаривал. Она говорит, ей хочется умереть, а я отвечаю — рано или поздно непременно умрешь. Она говорит, жизнь пуста, однообразна и, похоже, нет в ней смысла и цели, а я отвечаю, что время от времени так думает каждый, особенно в ее возрасте, и, возможно, так оно и есть.

Она на полном серьезе объявила: она, мол, надеется еще до восемнадцати завести любовника и пожить с ним несколько лет, а вот замуж ни за кого никогда не выйдет, а я одобрительно кивнул и сострил — надеюсь, мол, что так оно и будет, — и поразился, увидев, как ударили ее мои слова: она побелела как полотно и едва не расплакалась.
Она спрашивает, не хотелось ли мне в юности покончить с собой, и я отвечаю: да, хотелось. Она приходила ко мне и говорила, что не чувствует себя счастливой, а я в ответ, даже когда она пришла ко мне с этим впервые, — что я тоже не чувствую себя счастливым и вообще счастья на свете нет. Теперь она нередко заранее угадывает мои язвительные, ехидные сентенции и передразнивает меня еще прежде, чем я раскрыл рот. Иногда это раздражает, иногда забавляет, а почему я принимаю это по-разному, сам не знаю.
Моя ошибка, думаю, в том, что я говорю с ней, как со взрослой, а ей, наверно, хочется, чтобы я говорил с ней, как с ребенком...

Поет Валерий Ободзинский.