Я забывала его в прохожих, пересекавших мне где-то путь. Один был так на него похожим – я даже путала их чуть-чуть. Носил часы (те, что подороже), и был серьезным, почти как он. Он бил тату у себя на коже, и был безумно в меня влюблен. И хорошо с ним все вроде было, без драм, без боли и без забот. Но я ему позвонить забыла. На день, на месяц, потом на год.

Другой был вежлив, дарил тюльпаны (я ненавижу тюльпаны, черт), и обещал познакомить с мамой, что испечет свой коронный торт. Он был небрит и писал картины, такие странные, не понять. Менял раз в час свои псевдонимы (их, кстати, лучше не вспоминать). Носил толстовки с смешным рисунком (или дурацким, раз быть точней). И постоянно звенели в сумке большие связки его ключей. Он обожал меня пьяной, бледной, в добре и в злости, во сне, в борьбе. Но я ушла в магазин за хлебом и растворилась потом в толпе.

А третий был безнадежно милым. Такой романтик, вино, кино. И не курил, и почти не пил он (но, если честно, мне все равно). Дарил вот эти все мишки, зайки и рассыпал миллионы роз. Но я, простите же, негодяйку, не принимала его всерьез. Он мне писал миллионы писем, свои «люблю» на снегу зимой, читал мне сказки о принце, лисе и розе, ставшей его мечтой. И чем он был не таким, не знаю. Но не влюбилась в него. Никак И я пошла с кем-то выпить чаю. И не вернулась, ну как-то так.

***

Я забывала его в прохожих. Я оставляла в прихожей свет. А он был вшит у меня под кожей. Я забывала…
– Забыла?
– Нет.


© Чертовадюжина

-Скажи, я у тебя такой один?
Хотя молчи, я ведь и так всё знаю.

-Прости, но я должна спешить к другим.
И, да, я послезавтра уезжаю.
Куда-нибудь подальше от тебя.
Я не хочу терпеть все эти муки.
Когда идут к взрослению года,
То как-то проще полюбить разлуки.

-Но ты могла ведь быть совсем другой.
Такой, как я тебя запомнил раньше.

-Прошу тебя, пожалуйста, не ной.
Я не люблю вот этой сладкой фальши.
Я слишком много отдала судьбе,
Чтоб получить бесценную свободу.
Что я могу ещё сказать тебе?
Оно того не стоит - чувств расходы.

Не обольщайся, лучше уходи.
Другие есть, и, знаешь, будут дальше.
Тебе бы перестать сходить с пути,
Жениться на какой-нибудь Наташе.
Пусть будет милой, но чуть-чуть тупой.
И точно будет крашеной блондинкой.
Отыщешь с ней надёжность и покой,
Вы победите в этом поединке.

Прости. Но мне давно пора идти.
Мой поезд уезжает в восемнадцать.
Ещё найдешь ты счастье на пути.
Нет, нет, прошу, не надо обниматься.

Прости. Но мне давно пора домой.

И я ушла, но я не уезжала.
И он не знал, что был один такой.
Я просто себе цену набивала.


© Чертовадюжина

Он снится мне злым, уставшим, голодным, бледным,
«Я верил тебе, - кричит, - только ты меня не спасла,
Я ждал тебя, как ребенок, пришедший в хлебный,
Где мама, забыв дать денег на хлеб, ушла.

Я ждал от тебя спасенья, как манны с неба,
Скулил у тебя под дверью бездомным псом.
Забил на все страны, места, города, где не был,
Чтоб стать для тебя хотя бы вчерашним сном».

Я вижу тот сон, и вижу я прядь седую,
В его волосах, бывших черными, как смола.
Его бледный призрак глядит на меня, чужую,
И падает ниц: «Умолял ведь, но не спасла».

Безумец безумцем, но взгляд откровенно чистый,
И смотрит в глаза, как будто совсем живой,
Внушаю себе: он – сон, не имеет смысла
А он продолжает: «Я ждал от тебя любовь».

Я просто стою, ослепшая и немая.
Беднее всех бедных, несчастнее всех живых.
А гордость моя сидит на мне, как влитая,
И впору реветь бы, но голос, увы, затих.

Он злится, кричит, растворяется в темной ночи.
«Могла бы спасти, мне дать хоть чуть-чуть любви,
Теперь же я мертв, и растерян, и обесточен,
Меня не вернуть, ни вынуть, не оживить»,

Я вскакиваю в слезах и скулю чуть слышно.
И лед моей гордости близится к десяти.
Он, может, не знать, но видит ведь нас Всевышний.

*Я больше всего на свете
Хотела тебя спасти.
Прости.*


© Чертовадюжина

Он к ней приходит утром или днём. Легонько так целует её в щёку. Она давно забыла бы о нём (давно ведь сердце перестало ёкать). Она забыла бы, но он опять вернулся к ней, пришел без приглашенья. Как больно нелюбимых обнимать (уместно лишь одно - просить прощенья).

Он дарит ей какие-то цветы (которые терпеть она не может). И он давно не делит «мы» и «ты». От этого ей холодно до дрожи. Он ничего - он очень даже мил (таких вот любят девочки-подростки). Вот только больше не хватает сил. А рассказать ему всё так непросто.

Она смеётся (хочется рыдать). Его любовь ей жмёт, ей в ней так тесно. Те чувства, заставлявшие летать, становятся глупы и неуместны. И вроде бы прошло немало лет, и надо бы ценить его заботу, но как-то не туда зашел сюжет. А можно, он уедет до субботы? А можно, он уедет навсегда? Ведь это ей давно невыносимо. Те, что с ним были прожиты года, висят на ней проклятьем, как судимость.

А раньше было ярко и тепло, безумно, так насыщено, красиво. Сейчас всё безразлично - как назло (и это ей не прибавляет силы). Ей просто, просто хочется уйти. Уйти лишь от него, а не к кому-то. И раствориться в пустоте к шести. Чтоб больше не пришёл он к ней под утро.

А он такой же милый, как и был (и как же её этим раздражает). Вот если б её сам он разлюбил (в её мечтах он вещи собирает). И сколько еще будет дней и лет, когда о нём не пишется ни строчки? Она молчит («скажу ему в обед»).
Но только вот опять не ставит точку.


© Чертовадюжина

А он звонит ей довольно редко, ну, в месяц чёртовых пару раз.
И его фразы бывают метки. И бьют, конечно, не в бровь, а в глаз.
Она сидит не в его рубашке, не ждёт (ну как же!) его звонка.
Решает дома помыть все чашки. Звонок – и вновь поднялась рука.

И разговоры их все о важном вдруг резко сводятся к мелочам.
К домам ужасным многоэтажным, к чужим любовницам и отцам.
Политике (чёрт побрал её бы), и к курсу евро, и к росту цен.
К чужой (конечно) любви до гроба. Никто не хочет ничто взамен.

–А твоя бывшая так постриглась – её б стилисту ещё стилист.
(Слова вонзают ей в сердце иглы, но ведь она ещё тот артист).
И, знаешь, холодно, мёрзнут руки. Спасибо осени. Ты не прав.
А у того-то родились внуки. Назвали Вика и Святослав.

–А твой-то что там? Совсем печальный? Такой же мамочкин всё сынок?
Кого приводит теперь к ней в спальню? Дурак, ну честно, я б так не смог.
А ты там как? Отошла немного? Да, впрочем, знаю и так, что да.
Забей, прошу, на того больного. Ты ведь красива и молода.

Их разговоры заводят в клетку. В них много важного, но где суть?
Она глотает свои таблетки, ведь надо ей поскорей уснуть.
А утром будет опять по кругу. Она ведь знает наверняка.
Она сидит и глядит на трубку. И по привычке не ждёт звонка.


© Чертовадюжина

Дождь отчаянно бьёт по крыше, тихо спрашивая: «Зачем?».
Я тебя ненавижу, слышишь? Просто думаю, где ты, с кем.
Просто думаю, ненароком, но об этом я не скажу.
Возвращаюсь опять к истокам. И опять о тебе пишу.

Зимы льются в мои тетрадки, ты врываешься между строк.
Что, опять поиграем в прятки? Негде прятаться, видит Бог.
Нахожу в себе где-то силы - я же ведьма, я всё стерплю.
Я тебя ненавижу, милый (и прошу, не рифмуй с «люблю»).

Извини. Я опять сказала то, к чему ты был не готов.
Я сама от себя устала - не умею без лишних слов.
Не умею красиво, скромно, и, наверно, такой умру.
Я тебя ненавижу, помни.
Почему я всё время вру?


© Чертовадюжина

Ты не этого ведь хотела, а чтоб билось быстрей в груди.
Ты ему отдавала тело, но не большее, посуди.
Приезжала к нему ночами, когда было совсем темно.
Ты любила других стихами. С ним лишь страсть, как в плохом кино.

Как зовут его, забывала, только помнила запах рук.
Ты нисколько им не страдала, он – чуть больше, чем просто друг.
К чёрту эти цветы, конфеты. «Я хочу тебя, здесь, сейчас».
А потом – убежать с рассветом, чтоб не видел он красных глаз.

Ты была с ним, а в сердце пусто. Пусто-пусто, как в домино.
Иногда даже было грустно, что бывает так всё равно.
Ты нисколько им не горела, но его ты сожгла дотла.
Ты ему отдавала тело. Но ведь душу не отдала.


© Чертовадюжина

Октябрь пишет с ним нашу сказку. Так дерзко – кружится голова. Я лишь хотела немного ласки, а нужно было делить на два. А, может, три, а потом – четыре, а может быть, умножать на ноль. Я мою пол у себя в квартире. А кто бы вымыл мою мне боль?

Октябрь шепчет своё «спасибо». А руки мерзнут, да и черт с ним. Он ловко лечит души ушибы, и он становится мне родным. Он пишет сказку отборным матом, кривыми буквами на листах. Он говорит, что близка расплата, но я забыла, что значит страх. Не знаю страха, не знаю рамок – всё пережито уже давно. Он оставлял мне на сердце шрамы, но стало, знаете, все равно. Смотрю на старые наши фото – ничто не ёкнет, совсем, никак. Когда бы был до конца измотан, то равнодушие – тоже кайф.

А сердце бьется до боли ровно. Спасибо этому октябрю. Нарисовать бы плакат огромный: «Прости, но я тебя не люблю». Кричать об этом во всех эфирах, писать на стенах, бесить других. Я мыла пол у себя в квартире. А нужно было промыть мозги. Октябрь…ты задержись подольше, чтоб я успела тебя обнять. А он, увы, не звонит мне больше – и я так рада, не передать.

Октябрь пишет с ним нашу сказку, ее закончив на этот раз. Сюжет немножко избит, затаскан, но идеален он на сейчас. Так обойдемся без философий. Октябрь закончил свою главу. А я встаю, наливаю кофе, и наконец-то опять живу.


© Чертовадюжина

Заходишь в бар, чтоб выпить что-нибудь, наполнить себя спиртом и тоскою. Кричишь тебе «Забудь меня, забудь. Я не могу в кино, в котором двое." Я не могу. А ты меня зовёшь: «Приди ко мне черничными ночами». И ты во мне никак не заживешь, и раны покрываются рубцами.

Что рассказать тебе на этот раз? Я снова пью и к чёрту шлю проблемы. Прости меня, что я «не в бровь, а в глаз», прости меня за буквы и фонемы. Прости за эти бешеные дни и ночи, проведённые с другими. Прости меня и заново начни с какими-нибудь чистыми, святыми.

Ноябрь выдыхает серый дым. Люблю ноябрь, а тебя - не очень. Уйди, прошу, к каким-нибудь иным. Спокойно, незаметно, между прочим. Я не могла быть той, что ты хотел. Такой вот нежной, правильной и милой. Уйди, пока совсем ты не сгорел. Уйди, ведь я сведу тебя в могилу. Ты отвоюй себя у пустоты, и у меня, безумной, одержимой. В моих мирах не ждут таких, как ты. Прости меня, прости меня, любимый.


© Чертовадюжина

Мне - читать его, будто сказку, перечитывать по слогам.
Это слишком больная встряска - просто верить его словам.
Мне - дарить ему жизни годы, но мечтая побыть одной.
Он разрушит мою свободу, что так долго была бронёй.

Он приходит ко мне с рассветом, напевая печали в такт.
Я прошу: «Замолчи об этом». В его сказке сейчас антракт.
В его сказке темно и пусто, мне кого-то в ней даже жаль.
Я молю: «Не хочу о грустном», но он снова несёт печаль.

Я читаю его, мне больно. Эти строчки - мои ножи,
Я устала кричать «довольно», жить в какой-то нелепой лжи.
Я умело сгущаю краски, режу память его звонком.
Мне - читать его, будто сказку. Правда, сказку с плохим концом.


© Чертовадюжина

Накроет осень нас тёплым пледом. Давай ещё полежим вот так. Когда ты вдруг навсегда уедешь, ты будешь помнить меня, дурак? Давай еще погрустим о чём-то. Я утыкаюсь в твоё плечо. Потом готовлю тебе экспромтом салат невкусный и суп харчо. Навек остаться бы здесь и вместе. Мы оба знаем, что не судьба. Ты ведь уедешь к своей невесте, а мне останется погибать. Грызть локти или кусать запястья, и пить крепчайшее ничего. Пока же ты у меня во власти. Тебя целую, как своего.

Запомним этот кусочек века. И дай мне просто тебя обнять. Когда случайных два человека судьбу решили не изменять. Плед твоей нежности греет руки, немного кружится голова. Мы оба знаем – близка разлука. Так вот, давай говорить слова. О чём-то важном, о чём-то близком (и тут нам в стену стучит сосед). А ты мне будешь писать записки? Да я же знаю сама, что нет. Пообещай мне, что будешь счастлив. Благословляю, пусть не со мной. Ты разбиваешь меня на части, ведь я то знаю – ты, чёрт, не мой.

Осталась куча пустых бутылок. Скажи мне пару прощальных фраз. А я целую тебя в затылок и обнимаю в последний раз.


© Чертовадюжина

На плите закипает чайник. К чаю тортик, мечты и грусть.
Он заходит с дождем, случайно. Я совсем его не боюсь.
Кипятком наполняю чашки и смотрю на него в упор.
И на пальце верчу кудряшки. Он мне шепчет какой-то вздор.

Что устал от безумных гонок, смены сцен или городов.
От нелепых своих девчонок с облаками вместо мозгов,
Безуспешных побегов с ада, перепроданных чьих-то душ.
Сахар в чай ему, нет, не надо. Только можно, он сходит в душ?

Он снимает с себя все маски. Маски ада и маски лжи.
Он уставший и ждет подсказки. Мнет мне пальцы. «Давай сбежим».
Смотрит, будто совсем не дьявол. А всего лишь бездомный пес.
«Ты поделишься одеялом? Я ужасно, прости, замерз.»

Все как в сказке, но чай остывший. Да и принц мой – увы, дракон.
Меркнут тени ушедших бывших. Он устал, но не побежден.
«Одеяла не будет мало? Дорогая, я так промок».
Я киваю, смеюсь устало. И ложусь у него у ног.


© Чертовадюжина