Холодной ноябрьской ночью Сталин стоял у окна в гробовой тишине, постукивая вишневой трубкой о подоконник, и о чем–то думал. Его старый, слегка потертый на локтях полувоенный френч в теплом ночном свете отливал металлом. Так и казалось, что верховный сейчас негромко, но весомо, по сталински скажет:

"Все зло от женщин."

Но Сталин промолчал.

Политбюро сидело так тихо, что было слышно, как за окном растут деревья.

Обернувшись, Иосиф Виссарионович медленно и неслышно прошелся по залу заседания лунной походкой, ставя ноги мягко словно балерина с носка на пятку, внимательно посмотрел на портрет Ленина и, не торопясь, произнес:

– Таварыщ Мыкоян, увеличьте лимиты на заготовку бочковой икры, а также поднемыте праизводство кансервырованых крабов в тридцать раз!

 

Не обращая внимания на судорожно пишущего Анастаса, Сталин также неторопливо вернулся к окну и принялся смотреть вдаль. Всем хотелось спать, потому что даже психопатам нужно время для подзарядки. Любой, кто потратил хоть сколько-то времени на изучение истории коммунальных советских зверств, скажет, что внезапный покой, наступивший в стране без видимых на то причин, говорит, что надо сконцентрироваться и собрать силы. Очень скоро произойдут ужасные и отвратительные события.

 

Часы на башне пробили интернационал тра раза. Над Москвой стояла глубокая ночь. Сталин с молока матери знал, - люди бывают двух типов - жаворонки и совы. И что сове по жизни не надо быть умной. Сова всегда балансирует на зловещей грани, за которой полное отмирание серого вещества головного мозга, что не мешает ей оставаться самым могущественным людоедом в мире. Глядя в лицо фактам  совы не задаются вопросом: быть энергичным как протопоп Аввакум или печальным как Леон Блуа?

 

Иосиф Виссарионович был сова.

А кто сова - тот не жаворонок, организм не наебёшь.