В мае и в августе русские люди ходят в шубах и щелкают зубами; следовательно, русское лето состоит только из июня и июля. Среди дачных бурь и штилей, в вихре Цукк и Монбазонш, эти два месяца проходят так быстро, что пора уже считать их за один месяц, тем более, что оба они начинаются с ию, стоят в календаре рядышком и оба потогонны… Соединение двух месяцев в один повело бы за собой уменьшение расходов: 20-е число случилось бы однажды, а не дважды. Июнь получил свое название от слова junior, что значит юноша, гимназист, ибо в этом месяце гимназисты созревают и хотя, созревши, плода не дают, но тем не менее получают аттестаты зрелости.
День был я сный, морозный... На душе было вольготно, хорошо, как у извозчика, которому по ошибке вместо двугривенного золотой дали. Хотелось и плакать, и смеяться, и молиться... Я чувствовал себя на шестнадцатом небе: меня, человека, переделали в кассира! Радовался я не потому, что хапать уже можно было. Я тогда еще не был вором и искрошил бы того, кто сказал бы мне, что я со временем цапну... Радовался я другому: повышению по службе и ничтожной прибавке жалованья - только всего.
Меня, впрочем, радовало и другое обстоятельство. Ставши кассиром, я тотчас же почувствовал на своем носу нечто вроде розовых очков. Мне вдруг стало казаться, что люди изменились. Честное слово! Все стали как будто бы лучше. Уроды стали красавцами, злые добрыми, гордые смиренными, мизантропы филантропами. Я как будто бы просветлел. Я увидел в человеке такие чудные качества, каких ранее и не подозревал. "Странно! - говорил я, глядя на людей и протирая глаза. - Или с ними что-нибудь поделалось, или же я ранее был глуп и не замечал всех этих качеств. Прелесть что за люди!"
До Бога дошли слухи, будто люди перестали читать, и он вызвал к себе архангела:
- Это правда?
- Не знаю, - честно признался архангел. - Если люди действительно отказались от такого дарованного им блага, как чтение, то это большая ошибка. На чем же тогда будет держаться духовность?
Решили послать на землю младшего ангела.
Тот принял облик почтальона и начал обходить городские квартиры, предлагая их хозяевам беллетристику, причем бесплатно. Однако никто не хотел брать книги - даже за так. Люди объясняли отсутствие интереса к чтению усталостью от работы, загруженностью домашними делами, общей замотанностью...Или состоянием здоровья.
В одной семье, куда почтальон заглянул вечером, его пригласили в парадную комнату и даже угостили чаем; за разговором удалось разглядеть интерьеры: все в доме есть - мебель, телевизор, компьютер, видеотехника, но ни одной книжной полки. Как выяснилось, муж с женой, люди далеко не пожилые, в часы отдыха обычно смотрят "мыльные оперы", а юная дочь в своей комнате водит мышкой.
Общается с подругами в Сети или раскладывает карточный пасьянс.
В 18 лет Достоевский пишет пророческие слова: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать. Если будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время». Многие черты его характера и события его жизни продолжают оставаться загадочными. О нем ходило множество легенд, сплетен и ужасных предположений, порою распространявшихся близкими ему людьми. Подлинную правду о его первом и втором браке или о связи с Сусловой знали только немногие друзья. А он вообще был очень сдержан и немногословен, когда дело касалось его личных, особенно любовных чувств, и, за редкими исключениями, избегал признаний даже в письмах к любимым. Кроме того, Анна Григорьевна, вторая жена Достоевского, вытравляла при помощи чернил все те места в его переписке и заметках, которые казались ей чересчур откровенными. Цензура ее одинаково распространялась на прошлое и настоящее: она, например, тщательно вычеркивала и добрые слова о первой жене писателя, и его пылкие уверения в любви, обращенные в старости к ней самой. Создал ли он весь этот мир страстей и сладострастия в своих романах только из наблюдений над другими или же из собственного опыта? Кого и как любил он в молодости и в годы зрелости, и каким был Достоевский мужем и любовником?
Бывает летом пора: полынь пахнет так, что сдуреть можно. Особенно почему-то ночами. Луна светит, тихо… Неспокойно на душе, томительно. И думается в такие огромные, светлые, ядовитые ночи вольно, дерзко, сладко. Это даже – не думается, что-то другое: чудится, ждется, что ли. Притаишься где-нибудь на задах огородов, в лопухах, – сердце замирает от необъяснимой, тайной радости. Жалко, мало у нас в жизни таких ночей. Они помнятся.
Одна такая ночь запомнилась на всю жизнь.
Было мне лет двенадцать. Сидел я в огороде, обхватив руками колени, упорно, до слез смотрел на луну. Вдруг услышал: кто-то невдалеке тихо плачет. Я оглянулся и увидел старика Нечая, соседа нашего. Это он шел, маленький, худой, в длинной холщовой рубахе. Плакал и что-то бормотал неразборчиво.
У дедушки Нечаева три дня назад умерла жена, тихая, безответная старушка. Жили они вдвоем, дети разъехались. Старушка Нечаева, бабка Нечаиха, жила незаметно и умерла незаметно. Узнали поутру: «Нечаиха-то… гляди-ко, сердешная». Вырыли могилку, опустили бабку Нечаиху, зарыли – и все. Я забыл сейчас, как она выглядела. Ходила по ограде, созывала кур: «Цып-цып-цып…» Ни с кем не ругалась, не заполошничала по деревне. Была – и нету, ушла.
…Узнал я в ту светлую, хорошую ночь, как тяжко бывает одинокому человеку. Даже когда так прекрасно вокруг, и такая теплая, родная земля, и совсем нестрашно на ней.
Я притаился.
Длинная, ниже колен, рубаха старика ослепительно белела под луной. Он шел медленно, вытирал широким рукавом глаза. Мне его было хорошо видно. Он сел неподалеку. Я прислушался.
– Ничо… счас маленько уймусь… мирно побеседуем, – тихо говорил старик и все не мог унять слезы. – Третий день маюсь – не знаю, куда себя деть. Руки опустились… хошь што делай. Вот как!
Помаленьку он успокоился.
– Шибко горько, Парасковья: пошто напоследок-то ничо не сказала? Обиду, што ль, затаила какую? Сказала бы – и то легше. А то – думай теперь… Охо-хо… – Помолчал. – Ну, обмыли тебя, нарядили – все как у добрых людей. Кум Сергей гроб сколотил. Поплакали. Народу, правда, не шибко много было. Кутью варили. А положили тебя с краешку, возле Дадовны. Место хорошее, сухое. Я и себе там приглядел. Не знаю вот, што теперь одному-то делать? Может, уж заколотить избенку да к Серьгею уехать?.. Опасно: он сам ничо бы, да бабенка-то у его… сама знаешь: и сказать не скажет, а кусок в горле застрянет. Вот беда-то!.. Чего посоветуешь?
В один из зимних вечеров 1786 года на окраине Вены в маленьком деревянном доме умирал слепой старик — бывший повар графини Тун. Собственно говоря, это был даже не дом, а ветхая сторожка, стоявшая в глубине сада. Сад был завален гнилыми ветками, сбитыми ветром. При каждом шаге ветки хрустели, и тогда начинал тихо ворчать в своей будке цепной пёс. Он тоже умирал, как и его хозяин, от старости и уже не мог лаять.
Несколько лет назад повар ослеп от жара печей. Управляющий графини поселил его с тех пор в сторожке и выдавал ему время от времени несколько флоринов.
Вместе с поваром жила его дочь Мария, девушка лет восемнадцати. Всё убранство сторожки составляли кровать, хромые скамейки, грубый стол, фаянсовая посуда, покрытая трещинами, и, наконец, клавесин — единственное богатство Марии.
Клавесин был такой старый, что струны его пели долго и тихо в ответ в ответ на все возникавшие вокруг звуки. Повар, смеясь, называл клавесин «сторожем своего дома». Никто не мог войти в дом без того, чтобы клавесин не встретил его дрожащим, старческим гулом.
Когда Мария умыла умирающего и надела на него холодную чистую рубаху, старик сказал:
— Я всегда не любил священников и монахов. Я не могу позвать исповедника, между тем мне нужно перед смертью очистить свою совесть.
Неприятности начались в конце лета, когда в старом деревенском доме появилась кривоногая такса Фунтик. Фунтика привезли из Москвы.
Однажды чёрный кот Степан сидел, как всегда, на крыльце и не торопясь умывался. Он лизал растопыренную пятерню, потом, зажмурившись, тёр изо всей силы обслюненной лапой у себя за ухом. Внезапно Степан почувствовал чей-то пристальный взгляд. Он оглянулся и замер с лапой, заложенной за ухо. Глаза Степана побелели от злости. Маленький рыжий пёс стоял рядом. Одно ухо у него завернулось. Дрожа от любопытства, пёс тянулся мокрым носом к Степану – хотел обнюхать этого загадочного зверя.
«Ах, вот как!»
Степан изловчился и ударил Фунтика по вывернутому уху.
Война была объявлена, и с тех пор жизнь для Степана потеряла всякую прелесть. Нечего было и думать о том, чтобы лениво тереться мордой о косяки рассохшихся дверей или валяться на солнце около колодца. Ходить приходилось с опаской, на цыпочках, почаще оглядываться и всегда выбирать впереди какое-нибудь дерево или забор, чтобы вовремя удрать от Фунтика.
У Степана, как у всех котов, были твёрдые привычки. Он любил по утрам обходить заросший чистотелом сад, гонять со старых яблонь воробьёв, ловить жёлтых бабочек-капустниц и точить когти на сгнившей скамье. Но теперь приходилось обходить сад не по земле, а по высокому забору, неизвестно зачем обтянутому заржавленной колючей проволокой и к тому же такому узкому, что временами Степан долго думал, куда поставить лапу.Жильцы старого дома
Вообще в жизни Степана бывали разные неприятности. Однажды он украл и съел плотицу вместе с застрявшим в жабрах рыболовным крючком – и всё сошло. Степан даже не заболел. Но никогда ещё ему не приходилось унижаться из-за кривоногой собаки, похожей на крысу. Усы у Степана вздрагивали от негодования.
Дневник Софьи Андреевны Толстой считается одним из самых выдающихся произведений женской мемуаристики. Живым и эмоциональным языком на его страницах она рассказала о семье, которая была несчастлива по-своему. Предлагаем взглянуть на него с непривычного ракурса — глазами его жены.
«И просто баба, толстая, белая, ужасно»
Софья Берс родилась 22 августа 1844 года, когда Льву Толстому было 16 лет. Мать Софьи дружила с его сестрой Марией, поэтому с девочкой Лев был знаком с ее рождения. Он играл с ней и ее сестрами, они вместе устраивали домашние концерты. Когда Сонечке было семь, Лев Николаевич уехал служить на Кавказ. Вернулся он спустя восемь лет — с идеей построить крестьянскую школу в Ясной Поляне. Тогда он возобновил общение с Берсами и заново познакомился с их повзрослевшими дочерьми. Все вокруг думали, что Лев хочет жениться на старшей дочери Лизе. Но в 1862 году он неожиданно признался в чувствах 18-летней Софье. Через месяц пара венчалась.
Автобус опоздал почти на полчаса и подкатил к автостанции, когда некоторые отчаявшиеся пассажиры, скинувшись, уже уехали на такси. Оставшиеся ждать и верить, что общественный транспорт всё же придёт, поругивая непробиваемого шофёра, споро забрались в промёрзшее до звона нутро автобуса, расселись по своим местам, сжавшись и нахохлившись, и молчали всю дорогу, словно боялись потратить хоть каплю драгоценного внутреннего тепла на пустые разговоры.
Зинаида Петровна заняла место в автобусе одной из первых, пристроила в ногах тяжёлые шелестящие пакеты, затаренные продуктами в привокзальной «Пятёрочке», и сразу же прикорнула к заиндевелому окну.
День вышел суматошный и бестолковый. Ехала получить справку в пенсионном фонде, но специалист заболел, а кроме него, почему-то, никто этот документ выдать не мог. Сидят в своих компьютерах и ни бельмеса… Добралась и до поликлиники, надеясь записаться на приём, но врач ушёл в отпуск, и регистратура пока не выдавала к нему номерков. Пошаталась по магазинам, вот, только деньги все потратила. Да время потеряла… Ещё бывшая коллега по работе поймала на улице, уже у самого вокзала, и стрекотала, стрекотала, как всегда, слыша и видя только себя. Вот голова и разболелась. Не любила Зинаида Петровна эти поездки в райцентр, уставала не столько от самого путешествия, сколько от городской суеты, машин, людей, пустых разговоров, шума, а потому домой, в деревенскую тишину и покой возвращалась всегда с радостью и нетерпением. И сейчас, пока ждала на автовокзале вместе со всеми автобуса, боялась и переживала, что тот сломался, что не придёт совсем, а денег на такси не осталось.
Старый «ПАЗик» ехал медленно, напряжённо. Обледеневшая трасса не позволяла разогнаться в полную силу, а потому в попутные населённые пункты прибывали с ещё большим опозданием. Пассажиры выходили. Автобус пустел.
MsTataka
