В бой мужчины уходят

так часто…

За деревней простясь,

как всегда,

плачет женщина,

и в одиночестве

спину стройную сгорбит беда.

В поле белый платок её рвётся,

словно птица,

в бездонную высь.

Сколько в мире

птиц белых найдётся -

верно, всё от него родились.

Сосны хмурые шапкой лохматой

машут вслед так печально ему,

и берёзка вдруг сникла горбато:

ей теперь красота ни к чему.

В доме тихо.

Печаль в нём и горе.

Счастье видят,

заснув на часок.

Даже дети не плачут,

И в горле

застревает хлеба кусок.

Ночь застанет хозяйку в работе…

Сил нет вымолвить «Бог судья»,

коль звездою горящей в полёте

оборвётся вдруг чья-то судьба.

Запоёт тонко-тонко,

Польётся

древней песни серебряной нить,

не ржавеет

она и не рвётся,

боль души невозможно таить.

Если женщиной с голос

заплачет природа,

значит, мало в деревне

осталось мужчин.

Вот за люльку -

не будет и года, -

весь в отца,

цепко держится сын.

Хоть бы горе навек улетело!

Хоть бы сгинуло зло вдалеке!

Я хочу, чтобы женщина пела

(не на чёрном,

не на жёлтом,

не на белом)

на счастливом одном языке.

Вы дорогу войне преградите,

не жалейте для этого сил,

чтобы грозного танка водитель

с сыном спящим

коляску водил.

Чтобы радовались матери,

если

светят детские звёздочки глаз,

чтоб в ушах колыбельные песни

пуще маршей звучали для нас.

Чтобы звёздочки глаз открывались

не от воя сирен и свинца,

от сердец матерей зажигались,

видя свет дорогого лица.