я вчера умирал
и в чужих просыпаясь снах
я стучался дождём в пустоту твоего окна
протекая по капле сквозь глянцевый блеск стекла
я просил, я молил, чтобы ты для меня жила
и теперь на рассвете ты входишь ко мне босая
шепчешь: «здравствуй, любимый, здравствуй» и я воскресаю
для тебя мягкий воск я – касайся меня, лепи
стану ветром и небом, полынью в твоей степи
где до сладкого морока пахнет весной февраль

и закрутится время в тугую, как плеть спираль
и пойму я: не дьявол плетёт мне сети и ткёт парчу
это ты выдыхаешь: «ветер!»
- и я лечу...


© Ник Туманов

...ночь ростками восхода уходит в рассвет.
тот, кого ты зовёшь, засыпая, мon ange,
ни рукой, ни душою с тобой не в родстве.
он всего лишь одна из господних пропаж.
и когда он ослепнет, собьётся с пути,
не ходи в его сны зажигать маяки –
оторви его с кровью.
прости.
отпусти
в одинокое поле последней строки...


(с) Ник Туманов

ни правды не было ни лжи но каждый жил во имя друга
нам ветер с юга ворожил нам напевала нежно вьюга
а ты шептала: милый мой тебя нашла и потеряла
моя дорога путь прямой под звуки божьего хорала
и мне в награду пустота но нет не та где одиноко
где я пою тебя с листа где раздаю себя по строкам…

а я щадил тебя цедил как молоко любви отраву
а я сквозь стены проходил и всё твердил: имею право
но как и ты я понимал мой номинал того не стоит
я жизнь по крохам занимал менял святое на простое
прости наверное пора игра закончена но всё же
пускай счастливое вчера больное завтра подытожит…




© Ник Туманов

« Почти что семь. Бегу уже. Прости. Осталось мне полнеба подмести»
Ленка Воробей

Ну, чем тебя порадовать, мон шер?.. История – бездарное клише, ей свойственно безумие спирали. И ты не жди, что, выскочив за круг, облагородить сможешь свой досуг. И не такие сдуру помирали. Вот, взять меня – я рвал привычный тренд, я сочинил свой личный Неверленд, надеясь, что мой рай прочнее стали. Но нелюди ощерились: «да ну!», и мне назло придумали войну, и мой мирок до пыли раскатали. Из танка вылезая, командир, сказал: «кому зенит, кому надир, и что тебе урок, другим – наука.» Я выплыл. Не жилец и не мертвец, не зная, где начало, где конец, я стал пустым подобием бамбука…

Нет, я тебе не жалуюсь, мон анж, я просто поднимаюсь на этаж. Потом ещё. И выше, выше, выше! А там, глядишь, до неба пара строк. И к чёрту мне преподанный урок, когда меня уже мой ангел слышит. Давай и мне метлу. Не подведу. Натру до дыр полярную звезду. Обрызгаю рассолом огуречным. Ты не умрёшь. Я тоже не умру. Мы заметём словесную муру за край весны.
А миру быть, конечно!




© Ник Туманов

Жила-была на свете Дверь.
Одета в чёрный дерматин как вестник смерти и потерь, она мечтала расцвести, поверить в счастье, полюбить, с петель сорваться и уйти…
Ей надоело вечно быть преградой на чужом пути...

Но годы шли.
Скрипела Дверь, свирепо клацала замком, глазком глядела, словно зверь на тех, кто был ей не знаком, слегка разбухла – годы всё ж…
Когда хозяин приходил, втыкая ключ, как в сердце нож, она из всех двериных сил сопротивлялась: «Не возьмёшь!», зажав замочный язычок в щели дверного косяка.
Хозяин бил её плечом, ругаясь матом, и пока пинал ногой, кричал: «Ну, всё! Достала рухлядь! Завтра в лом!»
Она же морщилась: «Осёл! Ты, верно, выжил из ума… Как без меня оставишь дом? Да я б давно ушла сама, но кто, коль я уйду, скажи, квартиру станет сторожить? А значит, в корне ты не прав, ко мне не чувствуя любви…» – и с каждым днём сварливый нрав, скрипя, старалась проявить.

Однажды в полдень мужики в зелёных робах, как Гринпис, другую Дверь за косяки держа, на лифте поднялись.
Недолго длилась канитель. Сказали ироды: «Ништяк!», и сняли старую с петель, ломами выдрали косяк…
На месте бабушки теперь стоит, металлом серебрясь, крутая новенькая Дверь.
Старушку ж, выставили в грязь, к помойным бакам прислонив…

Сбылась мечта сварливой скво – свобода! Только отчего так этот мир несправедлив? Ведь вот она – венец красы, и даже старый дерматин в слезинках утренней росы, невинной свежестью блестит…
А то, что ей немало лет, так ведь известно всем давно – чем старше, тем ценней вино, и для любви препятствий нет.

Конечно, проще бы рассказ закончить тем, как мальчик злой спёр зажигалку… вспыхнул газ и... Дверь осыпалась золой…

Но всё ж добрей бывает явь: и как-то утром «Жигули» старушку-ветреницу взяв, с собой на дачу увезли.
Хозяин новый, освежив, подкрасив, ласково шепнул: «Ну, что, подруга, будем жить? Давай, садись на петли, ну…»

С тех пор она живёт в любви, вишнёвый сад ей новый дом, с пригорка ей открылся вид на пруд, и поле за прудом, а у крыльца цветёт сирень…
И вот что важно – верь, не верь, но нараспашку целый день стоит незапертою Дверь.
С её наружной стороны убор, (не подыскать слова!) – над новым косяком дверным резной наличник в кружевах.
И петли больше не скрипят, а песню нежную поют, впуская бойких пацанят в просторный комнатный уют.

А в небе носятся стрижи…
к хозяйской кошке кот рябой пришёл мурлыкать…

Это – жизнь!

И сотни раз: всё – жизнь!

Всё жизнь!

И нескончаема любовь!..





© Ник Туманов