В сентябре американский стартап Deep Fission заявил о   намерении разместить малый реактор на глубине 1,6 км.   Месяцем раньше финские Kuopion Energia и Steady Energy   заключили соглашение о проектировании подземной миниАЭС.       Похожие проекты анонсировали в Великобритании, Швеции и   Франции, а в Китае строительство уже идет. С чем связан бум?   Разбираемся с экспертом.

За размещение блоков в глубоких скважинах или бункерах ратовали академики Андрей Сахаров и Лев Феоктистов. «Я считаю, что кардинальным решением проблемы безопасности ядерной энергетики является размещение ядерных реакторов под землей, на глубине нескольких десятков метров, — ​писал Андрей Сахаров в статье «Реакторы под землей». — ​Глубина должна быть выбрана так, чтобы при возможной аварии был исключен сколько‑нибудь существенный выход радиоактивных продуктов на поверхность. Конечно, нужно также исключить возможность контакта при аварии радиоактивных продуктов с почвенными водами с помощью специальных изолирующих поддонов. (Одним из способов также является размещение реакторов в районах с соответствующими гидрогеологическими условиями и передача электроэнергии потребителю высоковольтными, а в обозримом будущем — ​сверхпроводящими линиями.) Еще в 1970‑е годы, то есть до аварии в Чернобыле, были разработаны технические проекты подземных АЭС и АТЦ с приемлемыми экономическими характеристиками».

АТЭС в скальной пещере. Kuopion Energia и Steady Energy намерены в начале 2030‑х приступить к строительству малой АТЭС в скальной пещере в городе Куопио. Станция размером с морской контейнер будет вырабатывать дешевую тепловую энергию для централизованного теплоснабжения. Срок строительства оценивается в 3,5 года. Для пилотного проекта рассматривались также скальные пещеры Салмисаари в Хельсинки и площадки электростанций «Кюмиярви» и «Тейваанмяки» в Лахти.

Родившийся 102 года назад, Андрей Дмитриевич Сахаров не только был выдающимся физиком, но и находился в рядах важнейших общественных деятелей своего времени. Один из создателей первой советской термоядерной бомбы, самый молодой академик в истории АН СССР, лауреат многочисленных премий за вклад в оборону страны.

Одним из главных достижений Сахарова была идея «слойки»: последовательно чередуя слои легких веществ типа дейтерия или трития со слоями урана, можно было создать оружие любой мощности. В сочетании с идеей «сахаризации» это позволило СССР сделать оружие не только разрушительным, но и в достаточной степени «легким» для практического использования.

Из горьковской ссылки ученый был возвращен в 1986 г. по распоряжению М.С. Горбачева. После этого академик вернулся к научной и общественной деятельности, стал членом президиума Академии наук. 

Выдающийся физик, трижды Герой Соцтруда (такие почести выпадали разве что генсекам), изобретатель водородной бомбы - он превыше всего в своей жизни ценил правду. А когда он осознал сам и рассказал другим всю правду об опасности гонки ядерных вооружений и потребовал у руководства страны прекращения ядерных испытаний, то узнал на себе всю тяжесть карательной машины. Лишённый всех наград и льгот (лишь Академия наук не поддалась нажиму и оставила его в своих рядах), Андрей Дмитриевич остался верен себе и стал защитником мира и прав человека, подняв это негласное звание на недосягаемую высоту. Вот как вспоминал (в газете «Ускоритель» в 1991 г.) об этой его ипостаси человек, много лет его знавший - физик ИФВЭ Семён Соломонович Герштейн:

   В отмеченный выше день 1989-го на 68-м году жизни сердце Сахарова остановилось.

21 мая - день рождения Сахарова

    Своими воспоминаниями о встречах с этим удивительным человеком   поделился   в  нашей беседе известный физик-теоретик, член-   корреспондент РАН, главный     научный сотрудник Государственного   научного центра "Институт физики   высоких  энергий" (г. Протвино   Московской области), профессор Семен Соломонович   Герштейн (см.) :

   С Андреем Дмитриевичем Сахаровым мне довелось познакомиться в 1963 году, когда я  готовил к защите свою докторскую диссертацию. Дело в том, что в это время мои работы в  какой-то степени продолжали то, что делал он в области физики элементарных частиц. Наверное, именно поэтому мой учитель, Яков Борисович Зельдович, предложил, чтобы Андрей Дмитриевич стал моим оппонентом на защите докторской диссертации. Разумеется, я не возражал, хотя и сомневался, что столь  занятый человек может найти время для своего участия в этом деле. Тем не менее текст диссертации через Якова Борисовича "ушёл" к Сахарову. А дальше последовала и личная встреча, причем не могу не заметить, что некоторые обстоятельства этой встречи меня просто поразили. Я ведь раньше никогда не встречался с Андреем Дмитриевичем и даже никогда не видел. И вот во время очередного собрания в Академии наук ко мне подошел товарищ по курсу, затем ставший академиком, Борис Борисович Кадомцев, и сказал: "Слушай, тебя разыскивает Сахаров, пойдем, я тебя познакомлю".

Познакомились просто, обменявшись рукопожатиями. Я думал, что Андрей Дмитриевич захочет, чтобы я начал ему рассказывать о диссертации, поскольку полагал, что у него могло не хватить времени для того, чтобы прочитать текст. К моему удивлению, Андрей Дмитриевич сразу же вытащил из портфеля готовый отзыв на диссертацию, уже отпечатанный на машинке в трех экземплярах. Оказалось, что Андрей Дмитриевич самым замечательным образом все прочел, сделал замечания, в том числе критические, и все прочее... Он приехал затем и на защиту. Вот эта его серьезность, я бы сказал, глубокая порядочность, проявлялись в отношении к любому делу, которым он занимался.

В дальнейшем я имел с Андреем Дмитриевичем различные контакты. Когда оказалось, что некоторые теоретические работы по мюонному катализу могут действительно иметь практическое значение, он очень радовался. Нам с коллегами в свое время удалось вставить в публикацию ссылки на его неопубликованный отчет, и поэтому он стал известен. А потом, уже после кончины Андрея Дмитриевича, мы нашли этот отчет и напечатали полностью. После его возвращения из горьковской ссылки мы не раз встречались, обменивались и научной, и личной информацией.

В частности, где-то в мае 1988 года Андрей Дмитриевич заинтересовался, какая ожидается физика на УНК (ускорительно - накопительном комплексе в Протвино, сооружение которого в конце 80-х годов являлось крупнейшей научной стройкой страны - Г.Д.). Он вообще намеревался сосредоточить свои научные интересы в тематике, близкой нашему институту - в физике высоких энергий и ранней космологии. Я ему сказал:" Вот приезжайте и посмотрите своими глазами, что мы затеваем". Ответом было: "Хорошо". Но сразу же организовать визит не удалось из-за начавшихся событий в Карабахе, к которым Андрей Дмитриевич не мог отнестись как-то иначе, чем так, как ему было свойственно...

   Но тем не менее он успел побывать у нас. В августе 88-го, когда  повсеместно начались отпуска, Андрей Дмитриевич вместе с Еленой  Георгиевной приехал отдыхать в Протвино на своем видавшем виды  "жигуленке" - кстати, ему что-то там ремонтировали у нас, вот такая  неожиданная память осталась... Сразу же по приезду - на следующий  день, - Андрей Дмитриевич сказал, что обязательно хочет тут же  заплатить за проживание в гостиничном коттедже. Хотя я и говорил,  что они - гости Института, которые обычно не платят, он настоял на  своём. По нашим обычным представлениям, гостям предоставляется  также возможность получать готовые обеды или продукты для  приготовления еды, но Андрей Дмитриевич категорически отказался  от "спецобслуживания", и они вместе с Еленой Георгиевной обедали  в нашей городской столовой "Здоровье". Многие горожане даже не  замечали, кто вместе с ними "столуется" в нашем общепите... Как-то  один из знакомых, работавших ранее в Арзамасе, спросил у меня :  "Неужели здесь Сахаров? Я видел в столовке человека, чрезвычайно  похожего на Андрея Дмитриевича". Впрочем, такие наблюдения  можно было сделать и на городской улице, и в поле, и возле речки, но     подавляющую часть времени Андрей Дмитриевич провел в  институте.   Он работал.

    Буквально на равных с работниками ИФВЭ Андрей Дмитриевич   ходил в Институт на целые рабочие дни. Он "облазил" все лаборатории   и подразделения, и не только физические. Он осматривал экспериментальные установки и выспрашивал все о программе исследований, в том числе на будущем ускорителе. И не только "чистая наука" занимала его - он живо заинтересовался разработками наших специалистов в области сверхпроводящих магнитов, в электронике, обратил внимание на компьютерную связь, которая только-только у нас появилась. Я помню - спустя некоторое время, когда в отделении ядерной физики РАН зашла речь о том, что нужна современная компьютерная связь, что мы катастрофически здесь отстаем, Андрей Дмитриевич неожиданно сказал: "А в ИФВЭ я уже видел работающую компьютерную связь, надо не ждать, а делать."

    В своих воспоминаниях Андрей Дмитриевич оставил некоторые  заметки о пребывании в Протвино. В частности, он заметил, что  строящийся здесь ускоритель может иметь  большое будущее, конкретно -  в изучении неразгаданных пока особенностей кваркового строения  элементарных частиц, для чего нужны сверхвысокие энергии.

   К  сожалению, ход дальнейших событий в стране оказался  неблагоприятным для эффективного развития фундаментальных  исследований, и сегодня мы все еще не имеем машины для самых  современных физических исследований... Говоря о человеческих  качествах Сахарова, хотел бы добавить следующее.

 В Андрее Дмитриевиче меня всегда поражала готовность  выслушать чужое мнение, даже если оно и противоречило его  собственной позиции. Он всегда старался найти в возражениях  оппонента какое-то рациональное зерно, а если приводимые  аргументы были достаточно убедительны - он соглашался в споре,  не "давил авторитетом". К сожалению, особенно когда дело касалось  политических проблем, другая сторона в споре поступала иначе,  часто даже не пытаясь вникнуть в суть сахаровских предложений.  Если вспомнить известное "письмо Сахарова" от 1968 года, после  которого Андрея Дмитриевича и начали, мягко говоря, "ругать" - на  мой взгляд, на самом деле оно было лучшей защитой социализма, провозглашаемого тогда в нашей стране, да и самой страны. Андрей Дмитриевич видел на много шагов вперед, чувствовал тенденции, и если бы тогда к изложенному в письме отнеслись серьезно, мы не имели бы тех бед, которые мы имеем сейчас. Его мысли о сокращении военных расходов, о мирном сосуществовании, о конвергенции, об интеллектуальной свободе, о правах человека многим казались какой-то "маниловщиной", фантазиями, а на самом деле он видел и предлагал то, что затем стало очевидным для всех.

Почему его иногда было трудно понимать? В дискуссиях, в научных диспутах он был чрезвычайно быстр в своих рассуждениях, мог сразу несколько логических звеньев как бы "перескакивать", а собеседнику уже потом приходилось всю цепочку достраивать, чтобы прийти к тому же результату. Вот так же и в политике его мысль была опережающей время - в письме он не только предсказал грядущую перестройку, но и опасности, ей сопутствующие. В частности, Андрей Дмитриевич указал на необходимость сохранять управление процессами, идти достаточно медленно, как говорят физики, "адиабатически". Тогда, в шестидесятых, Андрей Дмитриевич полагал, что таким управляющим механизмом может остаться КПСС, если будет действовать сознательно и по научным рецептам, без монополизма на истину.

Кстати, можно заметить, что физики понимают общественную политику несколько иначе, чем "не физики". Так, в физике больших систем, состоящих из множества составляющих, действует принцип Ле-Шателье, заключающийся в том, что при внешнем воздействии в большой системе возникают процессы, препятствующие этому воздействию. Так что всякое реформирование надо вести с учетом неизбежного "торможения". И второе - если система находится в неравновесном состоянии, как перегретая жидкость, и если переход в устойчивое состояние совершается адиабатически, то производимая работа максимальна. А если переход совершается хаотически - все уходит в нагревание среды. Именно с этой точки зрения, как мне кажется, Андрей Дмитриевич настаивал на достаточно медленных изменениях. Но в то же время он подчеркивал - изменения должны быть кардинальными, они просто должны быть. Чрезмерно осторожный подход к реформам Горбачева Андрея Дмитриевича явно не устраивал, и своими заявлениями, своим проектом Конституции он явно хотел добиться продвижения вперед, как бы прокладывал маршруты.

И что особенно важно отметить, твердость и непреклонность в отстаивании своей линии по вопросам, которые представлялись Андрею Дмитриевичу важными, удивительным образом сочетались с уважением к оппонентам, даже если они были просто враждебны по отношению к нему. Вот один такой публичный пример. Выступая на одном из предвыборных митингов в Москве, он начал фразу: "Каждый честный человек сознает...", но тут же поправил себя: "...простите, надо сказать - каждый прогрессивный человек, ведь я не имею оснований для обвинений в нечестности тех, кто мыслит иначе...".

Вот таким был этот Человек, свой последний в жизни отпуск проведший в тихом подмосковном городке у речки Протва.