Марину-попрошайку знал весь город. Ещё до войны её можно было встретить всюду: на самом большом городском рынке "Озерке" и возле торговых центров, на конечных остановках маршруток в центре города в «час пик» и возле летних площадок "Макдональдса", возле парковок элитных ресторанов. Марина обходила ежедневно город по-своему, только ей ведомому маршруту, но не было дня, чтобы вы где-нибудь не столкнулись с ней. Она вырастала словно из-под земли перед хозяйственными тётками, торгующимися до синевы с продавцами ранней клубники в овощных рядах городского рынка, выглядывала из-за переносных зеркал торговых кабинок вещевых рядов в самый ответственный момент примерки - во время любования собой нарядившихся покупателей, сводя с ума и сбивая со слова продавцов. Караулила дамочек, увешанных, как новогодние ёлки, пакетами, возле дверей элитных бутиков, игнорируя сердитые взгляды и реплики охранников. Нелепо одетая, грязная, стриженная машинкой под "троечку", непонятного возраста, Марина везде гремела своей железной кружкой с монетами. - Дядя-тётя, помогите на-а-а хлеба-а-а-а! - протяжным, но бодрым голосом требовала Марина, звонко подбрасывая в железной кружке пятаки. Дяди-тёти реагировали на Марину по-разному. Одни давали деньги молча и обыденно, другие раздражённо швыряли медяки в кружку, лишь бы отцепилась. Некоторые читали лекции на тему: " А поработать?". Другие: " А что, в дурдоме не кормят?" Очень редко, всего пару раз видела, как какая-нибудь сердобольная старушка совала ей в кружку бумажные деньги, а одна даже погладила по голове. Марина тогда ей руку поцеловала. Но так было только раз. В основном же Марина принимала подаяния то молча, то, вдруг рассвирепев после прослушанной лекции, швыряла в необъятную норковую спину какой- нибудь дамы пятак с криком: "Пять копеек дала, да? Пять копеек? - пятаком. Дамы при этом заходились праведным визгом и подкатывали глаза. Меня Марина подкараулила в первый раз на рынке. В силу обстоятельств, положив, "на полку" свои два диплома, вынуждена была там подрабатывать. В первый месяц ежедневного стояния на морозе с текстилем, благополучно утратила излишнюю стыдливость, не позволявшую мне долгие годы различные бытовые вольности. Детство моё прошло в окружении бабушек и прабабушек, помнивших ещё Институт благородных девиц, поэтому спину я держала всегда ровно, семечек не лузгала, в общественных местах не ела. Заученные с детских лет правила пришлось пересмотреть. Голод хороший учитель. Через полгода торговых подвизаний, уже могла раз в день удержать в руках пластиковую тарелку с каким-нибудь разносолом рыночного общепита, не впадая в обморочное состояние, если ловила на себе чей-то взгляд. Как говорится, голод - не тётка... В тот раз, проголодавшись к четырём часа дня до зубовной дрожи, дождалась разносчика еды, тоже бывшего преподавателя, дядю Васю. В прошлом он - учитель русского языка Василий Семёнович, интеллигентный и близкий человек. Его жена отлично пекла пиццы, не экономя на сыре и колбасе. Предвкушала трапезу. К пицце полагался горячий чай, и я уже внутренне урчала, как кошка. В этот момент в палатку просунулась громоздкая фигура в шапке-ушанке. Из-под отворота меха чебурашки блеснули глаза: «Тетя, на хлеба-а-а». У меня кассы в тот день не было, денег только на обед и проезд. Но отказать нельзя. -Держи, - сказала Марине, протягивая ей пиццу и чай. - Так я присяду, - Марина деловито расположилась в палатке. - Куда же тебя денешь, - только и сказала я. Как говорил мой дед: делаешь доброе дело - делай его смело. С этого дня мы с Мариной подружились. Марина, завидев меня где-нибудь на остановке в городе или в трамвае, шумно здоровалась и осведомлялась о моём здоровье, распугивая некоторых моих особо богемных знакомых. Некоторые из них пытались положить нашей дружбе конец, рассказывая мне якобы от кого-то слышанные ими версии, что Марина то ли подпольная миллионерша, то ли скряга-тихушник, и что вот такие, как она, позорят наш город. Обычно с такими советчиками расставалась тихо и незаметно, потому, что простой тест на терпимость ни они по отношению к Марине, ни я по отношению к ним не проходили. Однажды утром оказалась на службе в храме в той части города, куда обычно не доводилось заезжать. Выйдя на улицу после проповеди батюшки, размягченная и утишенная, увидела Марину, которая, обходя нищих у ограды, из своего заплечного мешка кружкой черпала мелочь и щедро рассыпала её в протянутые руки и шапки. Увидев меня, Марина сначала смутилась, а потом, доверчиво разулыбавшись, сказала: - Видишь, я тоже работаю. Я почтальон. Богу письма от людей посылаю. Знаешь, разные пишут письма. Кто на десять рублей, а кто на пять копеек. Вот и сегодня встретила Марину. Вернувшись из поездки, пошла в городской храм в центре города, где службы каждый день. Хотелось просто постоять у колонн, подойти к иконам, поставить свечи, помолчать. Людей мало. Издалека заметила Марину. Она несла в руках пакет с ранней клубникой. У церковной лавочки стала громко просить служительницу, чтобы та ей помыла ягоду. Первая в короткой очереди дама громким шёпотом стала возмущаться насчёт того, как нищие обнаглели, мол, даже она себе раннюю клубнику позволить не может. Женщина, стоящая в церковной лавочке за прилавком, пакет с клубникой у Марины взяла и ушла мыть. - Куда только попы смотрят, - возмущалась дама до самого её прихода, искушая меня маленько стукнуть её за незвучное слово: попы... Кое-как сдержалась. Вышла из храма, пошла за Мариной. Она стояла у ограды рядом с безногим мальчишкой-солдатом в отрепанных военных штанах. Марина кормила его клубникой. Одной рукой клала ему ягоды в рот, а второй вытирала слёзы. Не удержалась я, подошла сзади, обняла её за сутулые плечи, нашла руку, поцеловала её, кормящую клубникой Христа. Ирина Вязовая.