А он звонит ей довольно редко, ну, в месяц чёртовых пару раз.
И его фразы бывают метки. И бьют, конечно, не в бровь, а в глаз.
Она сидит не в его рубашке, не ждёт (ну как же!) его звонка.
Решает дома помыть все чашки. Звонок – и вновь поднялась рука.

И разговоры их все о важном вдруг резко сводятся к мелочам.
К домам ужасным многоэтажным, к чужим любовницам и отцам.
Политике (чёрт побрал её бы), и к курсу евро, и к росту цен.
К чужой (конечно) любви до гроба. Никто не хочет ничто взамен.

–А твоя бывшая так постриглась – её б стилисту ещё стилист.
(Слова вонзают ей в сердце иглы, но ведь она ещё тот артист).
И, знаешь, холодно, мёрзнут руки. Спасибо осени. Ты не прав.
А у того-то родились внуки. Назвали Вика и Святослав.

–А твой-то что там? Совсем печальный? Такой же мамочкин всё сынок?
Кого приводит теперь к ней в спальню? Дурак, ну честно, я б так не смог.
А ты там как? Отошла немного? Да, впрочем, знаю и так, что да.
Забей, прошу, на того больного. Ты ведь красива и молода.

Их разговоры заводят в клетку. В них много важного, но где суть?
Она глотает свои таблетки, ведь надо ей поскорей уснуть.
А утром будет опять по кругу. Она ведь знает наверняка.
Она сидит и глядит на трубку. И по привычке не ждёт звонка.





© Дарья Куликовская