Одинокий Волк копал могилу. Одну. Общую для всех найденных им на чужом пепелище. Двух мужчин-воинов с жуткими рваными ранами на груди, вероятно от боевого топора, старика с разможженой головой и маленькой девочки. Если бы не обломанное древко стрелы, торчащее из под левой лопатки, могло бы показаться, что девочка заснула. "Она и заснула. Вечным сном. И теперь ее разбудит только великий дух предков", - думал Одинокий Волк, монотонно выбрасывая землю из растущей потихоньку могилы. Найдя тела погибших, он решил, что похоронит их не только потому, что поступать так велит обычай, но и потому, что у него не было возможности похоронить своих родных. Там, в родной деревне, он бросил их тела, спасаясь от орды преследующих его врагов. Теперь он частично искупит свой грех. А когда-нибудь умоет свои невыплаканные слезы кровью врагов. Смоет ею скорбь по потерянной жизни. Но это потом. Сейчас ему надо достойно похоронить погибших. "Это сделала таже орда, что сожгла мою деревню. Они на лошадях. Поэтому и опередили меня. Мне повезло, что не столкнулся с ними в степи. Я-то думал, что оторвался, костры разводил, глупец!" – последний ком земли лег в могилу, скрыв от Солнца лица погибших. –"Великий дух, прими к себе достойных детей твоих". С минуту постояв молча над свежей могилой, Одинокий Волк подобрал снаряжение и двинулся по широкой тропе, оставленной многочисленными копытами ордынцев. Он обрел цель на ближайшее время. Пока он не отомстит за невинную пролитую кровь, он не станет искать племя, готовое принять одиночку. И он не будет больше бесцельно бродить по степи, зализывая раны, ища свободу для мятущейся души. Он волк и он идет мстить. Ночь застала его в пути, далеко от сожженной деревни.

Когда взошла луна и осветила мертвенно-белым потусторонним светом раскинувшуюся перед Одиноким Волком равнину с ее небольшими холмами и оврагами, перед глазами охотника предстали те, кого он преследовал. Вдалеке, спускаясь в очередную лощинку, устало переставляли ноги невысокие лошади с длинными гривами и хвостами, завязанными для удобства в узел. Всего их было около двух десятков и каждая привычно несла на себе по одному ордынцу, сонно покачивающемуся в примитивном седле, сделанном из сложенной в несколько слоев попоны. На правом боку каждой лошади висел круглый кожаный щит, в петле слева болталось длинное копье-пика с бликующим под лунным светом медным наконечником, за седлом приторочены плотно увязанные походные тюки. Фигуры всадников, украшенные рогатыми шлемами, по мере того, как они спускались в лощину, колеблясь в ночном мареве от нагретого за день и поднимающегося к ночному небу воздуха, как бы росли в размерах и производили на наблюдателя жутковатое впечатление. Казалось, что сказочные существа с огромной рогатой головой вот-вот предстанут в полный рост, покинув свое подземное царство, ожидание страшного явления перехватывало дыхание, но… рогатые гиганты наоборот, не появлялись, а исчезали под землей. "Туда им и дорога", - сплюнул Одинокий Волк, когда последний рогатый ордынец сгинул в лощине, глубоко вздохнул и, несмотря на скопившуюся за долгий трудный день усталость, потрусил к месту исчезновения кровников. Теперь, настигнув орду, важно было не потерять их след в бескрайней степи, одновременно не дав им возможности обнаружить себя, что сразу превратило бы преследователя в преследуемого. Бег Волка был умел и бесшумен. Но сердце его переполняла ненависть к кровному врагу, которую пока удавалось сдерживать благодаря железной самодисциплине, опыту и приобретенному за долгие годы охоты искусству терпения. Из под ног вспорхнула незамеченная крадущимся Волком птица, шорох ее крыльев оглушил Волка, хотя он понимал, что ордынцы не смогут его услышать. Сердце подпрыгнуло к горлу и бешено заколотилось. Тело охотника само по себе, опережая тревожные мысли, распласталось по земле, голова зарылась в высокую траву. Был и нет. И только удаляющийся тихий шелест птичьих крыльев нарушал спокойствие ночи.