Илнэрэ все записи автора

Я тут написала рассказик... Это мое первое сочинение, не убивайте сразу...

Название: По обоюдному согласию.

Жанр: Яой.

Рейтинг: не могу точно определить.

Пэйринг: Ватари\Цузуки

По обоюдному согласию.

Это было необыкновенное место. Яркий свет искусственной лампы прогонял даже легкие тени из углов. Ни следа сумрака. Немного жутковато. Даже воздух там был особенный. Ни с чем не сравнимые запахи смешивались, изменялись, переходили друг в друга, но не терялись, подобно звукам и сплетениям мотивов в полифонической мелодии. Дышать там было тяжело и непривычно, хорошо хоть, никогда не приходилось оставаться внутри долго. На многочисленных полках и стеллажах стояли сосуды всех возможных форм и размеров. С самым различным содержимым. Время от времени взгляд натыкался на странные аппараты и приборы, сложные и невероятные. Казалось, здесь нет ни намека на движение, будто это – царство холодной неподвижности и тишины. Но это было не так: где-то у дальней стены кипел в пробирке свежеприготовленный раствор светло-розового цвета, подогреваемый дрожащим синеватым огоньком устаревшей газовой горелки; на столе, за низко опущенными стеклами монотонно гудящей вытяжки, медленно меняла цвет очередная реакционная смесь в плоской фарфоровой чашке; рядом, в закрепленной на штативе круглодонной колбе, перемешивалась под действием магнитной мешалки некая вязкая субстанция неопределенной окраски – наверняка новое вещество с гениальной, не доступной для понимания «простых смертных» формулой. Что-то не вписывалось в обстановку – сразу не понять. Со второго же взгляда видно: на большом светлом столе, явно предназначенном для экспериментов, прямо по соседству с микроскопом стояла небольшая изящная колба, наполовину наполненная чистой, наверняка дистиллированной, водой, а в воде стояла столь же изящная… алая гвоздика – единственное пятно живого яркого цвета. Светлые стены, светлые столы, белый потолок – чисто и стерильно. Разбросанные резиновые перчатки, валяющиеся повсюду скомканные или залитые реактивами бумаги с расчетами, битые пробирки в раковине – чудовищный беспорядок, по сути… Сочетание точности, аккуратности и небрежности, трогательной беспечности – все это отпечатки характера хозяина лаборатории. Сюда не проникает дневной свет, электрическое освещение убивает естественность, все ненастоящее, искусственное… Но здесь есть свое солнышко, оживляющее своим присутствием даже эти мертвые стены – единоличный владелец и душа этого пространства. Да, это было необыкновенное место – лаборатория Ватари.

На письменном столе, заваленном бумагами, стоял включенный новейший компьютер. Мерцание монитора отражалось множеством звездочек в очках молодого человека, увлеченно стучавшего по клавиатуре. Белый халат ученого, обычно каким-то чудом все же остающийся чистым и аккуратным, сегодня был слегка измят, а кое-где даже виднелись следы сажи. Верно, на дальнем столе можно разглядеть черные отметины очередного небольшого взрыва. На плечи красивого мужчины ниспадали выбившиеся из стянутого рыжей ленточкой хвоста длинные пушистые пряди мягких волос медового цвета. Утонченное лицо было напряжено, за оправой круглых очков сосредоточенно и вдохновенно блестели нереально красивые янтарные глаза…

– Ватари…

– А, Цузуки, привет! Извини, увлекся… Что-то случилось?

– Шеф Каноэ просил занести тебе эти бумаги, – немного растеряно сказал Цузуки и положил на стол толстую черную папку. – Надо провести статистическую обработку данных для нашего нового расследования. Да, и еще нужно сделать анализ вот ЭТОГО. – Цузуки протянул ученому плотно закрытую пробирку мутной голубовато-зеленой жидкости. – Собрали на месте преступления рядом с трупом.

– Хм… – Ватари, прищурившись, встряхнул пробирку умелым движением руки и пристально посмотрел ее на свет. – А это срочно?

– Я вижу, ты над чем-то работаешь и не хочешь отвлекаться. Что взорвалось на этот раз? – шинигами подмигнул и улыбнулся своей обычной улыбкой, открытой и приятной. Он отметил, что Ватари почему-то смутился и слегка побледнел.

– Да так, очередная ерунда… Тебе это не покажется интересным…

– Ватари, брось! Я же знаю, как ты любишь рассказывать о своих изобретениях и исследованиях, особенно успешных!

– Ну… я… – золотистые глаза умника приобрели испуганное выражение.

Цузуки не очень любил выслушивать рассказы об экспериментах, наверное, потому что плохо понимал бесконечные научные объяснения, но сейчас он был заинтригован неожиданным смущением собеседника.

– Ну расскажи, Ватари!!! – Цузуки уже настроился любым способом выпытать у друга эту «государственную тайну».

– А хочешь, я тебя лучше угощу пирожными? – Ватари обезоруживающе улыбнулся, а Цузуки с удивлением для себя отметил, что улыбка золотоволосого мужчины была очень…Красивая? Светлая? «Такая солнечная и теплая… Как и он сам…» Странно…

– Отлично! Можешь угостить меня сегодня за ужином. Заодно и расскажешь мне все! – И сияющий Асато выбежал прочь из лаборатории, лишь бросив напоследок:

– Ну, до вечера! И не забудь сделать анализ!

* * *             

Ватари еще некоторое время смотрел ему вслед. Да, уловка с пирожными не удалась… Ватари полагал, что, услышав о сладостях, Цузуки тут же забудет обо всем остальном, ведь такого отчаянного сладкоежки больше нет, ни в мире живых, ни в стране мертвых. Цузуки… Золотые глаза наполнились теплом и какой-то неясной нежностью, ученый улыбнулся. Шинигами присел на краешек стола, все еще глядя на закрывшуюся за спиной коллеги дверь. Что ему сказать? Придумать что-нибудь безобидное, или все же открыть горькую, очень горькую для Цузуки правду? Поведать, как «очередной небольшой взрыв» чуть не разнес половину департамента и чуть не прикончил еще раз и так уже мертвого Ватари, а все ради чего? Хорошо, что шинигами быстро регенерируют, и хорошо, что от входной двери не бросается в глаза полный погром за наспех установленной цветастой ширмой и странные следы крови на полу за дальним столом… А также валяющийся в углу пустой огнетушитель, битое стекло на полу и наполовину обгоревшие когда-то белые лохмотья в урне, в которых никто бы теперь не разглядел прежний халат Ватари…

 Он просто не мог рассказать этому странному парню с фиолетовыми глазами, ЧТО он пытался изобрести, а вернее, во что это выльется для всех и для него в частности. Из всего десятого департамента это так расстроит только его, сладкоежку, лентяя, оболтуса и при этом лучшего шинигами –  Цузуки Асато.

* * *

Ватари еще раз припомнил это «выдающееся» утро.

Он работал над этим соединением уже больше двух месяцев. Тяжело. Неустойчиво. Вещество со сложнейшей (даже для самого Ватари!) формулой ну никак не хотело синтезироваться. Два раза безупречно подготовленный эксперимент просто взрывался, оставляя растерянного ученого в состоянии шока и ярко-желтом содержимом пробирки. Оба раза Ватари отделывался легким испугом, парой мгновенно заживших царапин и небольшой уборкой. А в это утро он поставил синтез в колбе. Большой круглодонной колбе объемом пол-литра. Собрал сложную систему нагревающих и охлаждающих элементов, подключил все необходимые электрические приборы и несколько сообщающихся сосудов причудливой формы. Конструкция чем-то напоминала самогонный аппарат. Рядом Ватари положил распечатку своих расчетов, чтобы проверять течение опыта как можно чаще, а в углу припрятал новый огнетушитель – так, на всякий случай. Сегодня все должно было получиться идеально.

И вот момент истины настал! Трехчасовой синтез подходил к концу, Ватари ни на миг не отходил от большой колбы с кипящей желтой жидкостью – сегодня получилась особенно яркая и прозрачная, определенно, все идет как надо! По всем признакам реакция уже закончилась, вещество образовалось, осталось только добиться стабильности. Шинигами отключил нагрев, чтобы субстанция остыла, и задумался о предстоящей стабилизации, слегка покусывая кончик своего карандаша…

Прошло 2 минуты 47 секунд, пузырьки воздуха в колбе исчезли и…

…Мощный взрыв отбросил Ватари на несколько метров назад, прямо на стеллаж с химической посудой, опрокидывая и разбивая как сами полки, так и стеклянные предметы на них. Казалось, от взрыва дрогнул весь Мэйфу. Шинигами, хоть и мертвы, чувствуют боль, как люди. Болело ВСЕ. Ватари увидел начинающийся пожар и, несмотря на сильную боль во всем теле, с трудом поднялся, схватил огнетушитель и потушил пламя – это просто загорелся разлитый спирт. Ученый огляделся, оценивая ущерб. Сам он был сильно порезан осколками стекла, а одежда (вернее, то, что от нее осталось) напоминала обгоревшие тряпки. Меньше всего повезло, разумеется, халату. Раны уже заживали, боль отступала, но шум в голове и ощущение нереальности происходящего никак не хотели оставлять золотоволосого шинигами. Ватари присел на ближайший стул и задумался. Он решил, что выяснит причину взрыва позже, а вот последствия… Стол безнадежно обгорел, на светлом полимерном покрытии красовалось огромное темное пятно. Лапка металлического штатива все также зажимала горлышко большой круглодонной колбы, только кроме горлышка ничего и не осталось – саму колбу, вероятно, разнесло на атомы, вместе с результатами его исследований…От бумаг с расчетами не осталось даже пепла (мелочь, а неприятно). Покалеченный стеллаж и все его содержимое вызывали мысли о торнадо, а разлитые реактивы, смешавшиеся с осколками – еще и о цунами. Ватари невесело усмехнулся – «ураган в лаборатории… – неплохое оправдание для отчета…». Кровь на полу. До шинигами с трудом доходило, что это – его кровь. На потолке, прямо над испорченным столом были разводы и брызги насыщенного желтого цвета, напоминающие нелепую мазню абстракционистов…

На полноценную уборку нет времени, но погром нужно как-то скрыть от посторонних, чтобы избежать лишних вопросов. Первым делом Ватари вспомнил, что где-то в кладовке валяется неизвестно для чего нужная ширма. Он отыскал ее и установил на месте безвременно ушедшего стеллажа. Отлично, от входной двери не будет так заметно. Теперь надо только убрать со стола остатки эксперимента, смыть с себя кровь и переодеться, что он и сделал. После этого Ватари достал из шкафа свой старый халат (немного потрепанный, но лучше, чем ЭТОТ!), одел его поверх новой зеленой водолазки (интересно, кто-нибудь заметит, что с утра он был в голубой?) и отправил в урну все, что осталось от его прежнего халата, а осталось совсем немного. Ватари еще раз осмотрел помещение, стоя у входной двери. Главное, все должно выглядеть как всегда: умеренный беспорядок, какие-то опыты. Шинигами включил компьютер и стал по привычке производить расчеты. На этот раз, под влиянием общения с Тацуми, он считал, в какую сумму Энма-Чо обойдется замена побитых вещей и новое оборудование.

Только теперь Ватари понял, как расстроился. Два месяца работы – и все впустую! Ведь уже почти получилось…Почему все также нестабильно, где он ошибается?.. Красивые янтарные глаза молодого человека выражали грусть, он уже не печатал, а просто сидел, глядя в одну точку. Как же он устал… Шинигами машинально достал из ящика стола запасные очки, чтобы заменить те, которые были разбиты взрывом и теперь валялись где-то за ширмой.

Через полтора часа Ватари уже полностью пришел в себя, и ничто на его лице или во взгляде не выдавало утренней неудачи. Он был привычно весел, с неугасимым энтузиазмом просчитывал, сколько веществ ему понадобится на постановку нового эксперимента. Когда в лабораторию вошел Цузуки, все было как всегда, ничего странного. Только янтарные глаза чуть-чуть печальные, и медовые волосы слегка растрепаны. 

* * * 

Цузуки ничего не заметил. Это хорошо. Вечером придется кормить его сладостями и пытаться отвертеться от разговора. Это плохо, но могло быть и хуже – в конце концов можно что-нибудь сочинить для временного успокоения Асато. Нет, Ватари вовсе не хотел скрывать свою неудачу, он был бы рад посмеяться над всем этим вместе с беспечным Цузуки, но о своих исследованиях он не мог рассказать. Пока о них знали только три человека: шеф Каноэ, потому что он – шеф Каноэ, граф Энма, потому что это его особое поручение, и Тацуми, потому что он – лучший друг Ватари. А Цузуки…Он – единственный, кто не сможет смириться с «результатом исследований». Нет, рано или поздно Цузуки все узнает, причем, скорее всего, очень, очень скоро, но почему «радостные» вести должен сообщать именно Ватари? Это не его вина, что граф Энма заказал синтез нового вещества для каких-то своих, не понятных даже шинигами, целей. Но вот все затраты на эксперименты легли на Энма-Чо… В общем, чтобы все оплатить, зарплаты всех сотрудников департамента должны сократиться до прожиточного минимума на неопределенный срок…Но как в таких условиях выживет Цузуки? Ему каждый день нужно покупать тонну конфет, пирожных, тортиков и прочей дряни, он с того самого момента, как пришел в департамент, жаловался на низкую зарплату шинигами. Если бы он был жив, новость его убила бы… Все остальные переживут: Хисока пожмет плечами и пойдет работать дальше, Тацуми и так привык на всем экономить, шеф Каноэ – так он это и предложил…Сам Ватари и так вкладывал в это дело почти все свои деньги, ему все равно. Ученый представил, как говорит Цузуки правду о последствиях исследований. Представил, как округлятся безмятежные сиреневые глаза, как в них появится выражение смертельной тоски…Как  Цузуки попытается отвинтить Ватари голову за все хорошее... Может, попросить кого-нибудь другого поговорить с Асато? Хисока равнодушно скажет: «Твои эксперименты – ты и разбирайся». Тацуми ответит, что у него самого дел по горло, или предложит научить Цузуки экономить. Но Ватари знал, что это бесполезно. Или подождать, пока Цузуки пойдет получать деньги и шеф Каноэ скажет ему сам? Да, и потом к нему в лабораторию ворвется фиолетовоглазый вихрь, требуя объяснений!? Нет, не годится. Придется поговорить с ним.

* * *

Рабочий день в Мэйфу закончился. Ватари уже собирался выходить из лаборатории, как дверь отворилась и на пороге возник Цузуки.

– Ну что, Ватари? Пойдем?

Золотоволосый шинигами от неожиданности чуть не спросил: «Куда?», а потом до него дошло. «Чуть не забыл…».

– Конечно! Я знаю одно очень милое кафе, тебе понравится.

Они ушли из департамента вместе, и это казалось странным им обоим.

Вопреки ожиданиям Цузуки, кафе оказалось действительно уютным и приятным. Ватари заказал целую кучу разных пирожных, что очень порадовало Асато. И еще он попросил официанта принести бутылку красного вина, наверное, стоит выпить для храбрости – ученый все никак не решался начать разговор. Тем временем Цузуки уже прикончил половину сладостей, и Ватари не смог сдержать улыбку, глядя на довольного друга, который весь вымазался сладким кремом. Он так похож на ребенка, этот парень с аметистовыми глазами…

– Ватари, ты обещал рассказать мне про свои опыты, – сказал сладкоежка, на миг отрываясь от пирожного и вытирая крем в уголке губ. – У тебя там что-то такое интересное…

Золотоглазый вздохнул и решил не торопить события. Он откроет столько правды, сколько сможет. Больше всего он боялся огорчить этого смешного взрослого ребенка.

– Я работаю над новым веществом по заказу графа Энмы.

– Что, все так серьезно? Чего он хочет на этот раз? Наверняка какая-нибудь очередная бесполезная дрянь.

– Это будет универсальное парализующее средство, действующее на все живое. Но пока у меня ничего не выходит…Мое оборудование слегка устарело. Я подозреваю, что для осуществления реакции нужен мощнейший электрический разряд, а таких установок в моей лаборатории пока нет…

– Я думал, для такого случая шеф Каноэ закажет любое оборудование!

Ватари молчал. Еще миг, и Цузуки сам все скажет.

– Хотя, если подумать…– Цузуки продолжал рассуждать, параллельно дожевывая пирожное с корицей, – у департамента нет таких денег! Они даже на зарплатах всегда экономят, так что, придется графу забыть о всяких там химикатах.

В это время официант принес заказанную бутылку вина и наполнил бокалы шинигами. Ватари сделал над собой усилие и, поднося свой бокал к губам, ответил:

– Нет, Энма получит свой заказ…– а дальше скороговоркой, – Шеф Каноэ уже заказал новое оборудование, а чтобы все оплатить зарплаты урежут в три раза…Может, выпьешь вина?..

Ватари старался не смотреть на Цузуки. Тот даже отложил пирожное от шока. На его лице читался немой вопрос, фиолетовые глаза тревожно блестели. Ученый уже приготовился отбиваться, но вместо этого Асато взял свой бокал и залпом осушил его. А потом глупо улыбнулся и спросил:

– Это что, шутка? Там и урезать-то нечего! Я так не играю!!! – он захныкал и налил себе еще вина.

Ватари, которого, вопреки его ожиданиям, никто не собирался убивать, немного расслабился и печально смотрел на несчастного коллегу. А Цузуки продолжал убиваться:

– Я же не смогу покупать себе сладкое! Да от зарплаты вообще ничего не останется! Я же не Тацуми, мне нужно завтракать, обедать и ужинать, покупать одежду! – он и не думал винить ученого.– Я и так все время экономил…

Цузуки продолжал пить вино, и уже через десять минут бутылка опустела. Ватари за это время выпил только один бокал. Он молчал и слушал все более несвязанные реплики друга. Ему было очень плохо от страданий Асато. Доктор расплатился за все и посмотрел на собеседника – Цузуки сидел, положив голову на скрещенные на столе руки, он был пьян.

– Цузуки…

Тишина. Ватари подошел к нему и слегка потормошил за плечи.

– А?.. Чего? Ватари, это ты? – голос у Асато был совсем нетрезвый.

Ватари перекинул руку Цузуки через свою шею и помог ему подняться. Ученый решил, что должен присмотреть за ним и лучшего места для этого, чем его (Ватари) квартира он не знал. Золотоволосый довел своего подопечного до туалета, убедился, что там пусто и переместил их обоих в свою квартиру в Мэйфу.

* * *

Цузуки был очень расстроен. Он прекрасно понимал, что алкоголь не решит проблемы, но так хотелось отрешиться от будничной суеты, не думать ни о чем. Он выпил почти бутылку, это даже для шинигами не мало. Он был очень пьян и совсем не хотел трезветь. Через алую призму терпкого вина жизнь не казалась такой горькой и безрадостной. Он предпочел не вспоминать больше о причине своей печали. Он смутно понимал, где находится, знал только, что пока он приходил в себя чьи-то заботливые руки сняли с него пиджак, усадили на мягкий диван, ослабили узел галстука и расстегнули несколько пуговиц на тесном воротнике рубашки.

Цузуки приоткрыл глаза. Трудно было сфокусировать взгляд, он все еще был затуманен выпивкой. Первое, что шинигами увидел, было чье-то знакомое лицо. Красивое, светлое, такое близкое и родное. Асато пока не понимал, кто перед ним, ему и не надо было. Он любовался красивым очертанием бровей, волнами шелковистых волос цвета солнца, клонящегося к закату, и необыкновенными ясными глазами, похожими на сияющий янтарь, оправленный в золото. «Это же Ватари…». В окружающем полумраке его знакомое лицо казалось таким…Каким? По-новому притягательным и необычным. Цузуки никогда не задумывался, как Ватари красив на самом деле. Верно, его хорошо сложенная фигура всегда скрыта полами свободного халата, длинные пушистые волосы цвета осени всегда собраны в хвост, а великолепные глаза прячутся за очками. Теперь же Асато видел все изгибы стройного торса под обтягивающей водолазкой, а медовые волосы были свободно разбросаны по плечам. Очень хотелось дотронуться до его лица, ощутить ладонью его нежную кожу…Цузуки поддался этому непонятному желанию и протянул плохо слушающуюся руку к лицу Ватари, одним движением снял с него очки и прошептал:

– Тебе так лучше…  

Без очков Ватари выглядел очень беззащитным, растерянным, таким милым, даже слегка наивным. Цузуки уже не мог, да и не хотел сдерживать свой внезапный порыв. Он занял более удобное положение, и теперь смотрел на присевшего рядом человека уже не снизу вверх, а прямо и твердо. Его рука погладила начинающего волноваться доктора по растрепанным волосам, а потом незаметно передвинулась к лицу, и теперь изящные пальцы Цузуки нежно гладили ученого по щеке. Его кожа была теплой и мягкой на ощупь, и Цузуки мог думать только о том, какими нежными могут быть губы врача.

– Цузуки, пойдем, я уложу тебя спать…– Ватари слегка отстранился и посмотрел в блестящие страстные глаза своего гостя. Конечно, он был смущен и не знал, как поступить, но он ничем не выдал внутреннее волнение. – Ты слишком много выпил.

Ватари встал и помог подняться Асато, довел его до кровати, усадил, и немного помедлив, все же решился стянуть с него рубашку. Доктор уложил гостя на подушки и хотел уже укрыть его теплым одеялом и уйти, но Цузуки резко поднялся, властно, но бережно обхватил шею Ватари руками, и, на миг задержав свой взгляд на распахнувшихся от неожиданности золотых глазах, очень легко и нежно поцеловал его. Ватари не отстранился. «Что я делаю? Почему не сопротивляюсь? Вино было слишком крепким…Но какие у него теплые губы…». Одурманенный Цузуки воспринял замешательство ученого как приглашение, и его руки медленно заскользили по спине  доктора, а губы все так же нежно прикасались к его губам, словно не решаясь перейти к глубокому поцелую. Ватари опомнился и чуть подался назад, хотел сказать, что уже поздно, что им обоим нужно ложиться спать, что Асато просто сильно пьян, но прежде, чем он успел разомкнуть уста, Цузуки тихо произнес:

–Ватари, можно тебя попросить…Останься, пожалуйста…

И Ватари понял, что не оставит его. Большая глупость, и он собирался ее сделать. Он прекрасно понимал, что Цузуки просит его не сказку на ночь рассказать, и не просто посидеть рядом. Не то, чтобы он очень хотел остаться, просто уйти почему-то не мог. Ему хотелось тепла и ласки, так же, как и Цузуки. Доктор уже понял, что сегодня позволит делать с собой все, что угодно. Как он устал…Как хочется просто провалиться в сладостный сон, не задумываясь, можно или нельзя, не боясь причинить кому-то боль…И вместо этого он сказал:

–Тацуми…он мне больше, чем просто друг.

– Я знаю. Но ты ведь не уйдешь…– он не спрашивал, а утверждал.

–А как же Куросаки-кун?

На миг глаза Цузуки наполнились тоской. Все в Энма-Чо догадывались, что Асато любит, по-настоящему любит маленького шинигами, но только поговорить с ним не решается. И все, кроме самого Цузуки видели, что зеленоглазый мальчик тоже влюблен по уши, но никогда сам об этом не скажет.

– Хисока никогда не будет со мной…– и Цузуки положил руку на плечо доктора. – Стань на эту ночь моим.

Ватари ничего не ответил, лишь молча кивнул в знак согласия и выключил свет. Он почувствовал, как сильные руки стягивают с него одежду. Ему стало холодно, и он прижался к разгоряченному страстью сильному телу, но все те же руки отстранили его, и теплые губы стали покрывать его лицо поцелуями. Золотоволосый шинигами позволял целовать себя, ласкать, обнимать. Ему было очень спокойно, он не стал открывать глаза, а лишь слегка разомкнул губы, чтобы его любовник мог поцеловать его по-настоящему. Их первый страстный поцелуй распалил огонь желания у обоих. «Согрей меня…Прошу тебя, согрей меня…»

* * *

Звездноокая ночь безраздельно владела спящим миром. Ее теплые и слегка влажные пальцы проникали повсюду, словно лаская. Темнота обнимала каждый сантиметр пространства, ни на миг не отпуская из своего царства. Было очень тихо, даже ветер не волновал причудливое сплетение кружевных веток деревьев за окном. Наверное, там, на улице прохладно и свежо. Тонкий серп луны прячется за легким жемчужным облаком, а вокруг – звезды, звезды, еще звезды. А дальше, выше – только ледяной космос, пыль умерших комет, яркий, но не греющий свет чужих солнц…Что бы люди ни делали, Вселенная продолжает вращаться, а звезды – лить холодный свет в их души и сердца…

  В комнате было тепло и хорошо. Из общей темноты выделялся только серый квадрат окна, перечеркнутый причудливыми тенями ветвей. Невозможно было что-нибудь разглядеть, да и зачем? Цузуки крепко спал, его сейчас ничто не волновало. Он не знал, что безразлично распахнутые янтарные глаза лежащего спиной к нему золотоволосого человека сейчас смотрят невидящим взглядом в темноту.

Ватари не мог уснуть. Ему тяжело было собраться с мыслями. Он слушал спокойное дыхание спящего рядом Цузуки. Казалось, он даже чувствует биение его сердца. «Что же я наделал…» Но ведь все было по обоюдному согласию…. Он думал, как сможет посмотреть завтра в аметистовые глаза. Сделать вид, что ничего не было? Можно, но не получится. Обнять, поцеловать и прошептать несколько нежных слов? Получится, но нельзя… Он старался не представлять сейчас лица Тацуми, он просто знал где-то внутри, что любит его, что они так и будут вместе, что он у него есть. Но сейчас по его телу разливалось тепло, которое ему дал Цузуки. И ничего другого не хотелось: просто чувствовать его присутствие. Еще он думал о Хисоке. Он узнает и будет переживать. Он ничего не скажет, но в изумрудных глазах появится такая боль… Ватари больше всего на свете хотел, чтобы утро никогда не наступило.

* * *

   Цузуки проснулся в незнакомом месте. Пока что ему в голову даже не приходил вопрос, как он там оказался. Он просто разглядывал уютную комнату. Все помещение было в теплых коричневато-золотистых тонах. Через занавески пробивались веселые лучики солнца, прочерчивая несколько полосок света через кровать. Чудесное утро.

«Где это я?». Цузуки стал припоминать вчерашний вечер. По легкому шуму в голове он догадался, что много выпил. Он еще раз огляделся. Рядом, спиной к нему, спал Ватари. Неужели… Да, Цузуки вспомнил все. Эта ночь была прекрасной… Он сладко зевнул, потянулся и приподнялся на кровати, так, чтобы заглянуть в лицо спящего рядом мужчины. Несколько лучей утреннего солнышка словно запутались у него в волосах, заставляя их сиять всеми переливами рыжеватого золота. Лицо его было безмятежным и прекрасным, без следа волнений и печалей. Длинные ресницы как будто не хотели отпускать ушедшую ночь. Цузуки улыбнулся. От его вчерашней тоски не осталось и следа, он был весел и открыт, а в сердце почему-то рождалась щемящая нежность, которую хотелось отдать кому-то прямо сейчас. Он погладил шелковые волосы своего любовника и весело произнес:

– Вставай, соня! – и уже чуть более настойчиво потрепал его по плечу.

– Ммм?.. уже утро?..– Ватари перевернулся на спину, с трудом приоткрыл глаза и увидел склонившееся над ним улыбающееся лицо Асато. Он еще не успел ни о чем подумать, как его губ коснулся ласковый поцелуй, снова наполняя сердце теплом и прогоняя ночные сомнения. Теперь он знал, как смотреть в фиолетовые глаза – так же, как вчера ночью…– Ты уже протрезвел? Нужно идти на работу…

– А мы на нее пойдем?..– в голосе Цузуки явно было разочарование.- Я думал, теперь мы будем работать ровно столько, сколько нам платят… Нет, мне слишком лень, у меня похмелье, я туда не пойду, я хочу спать!

– Я могу сказать шефу Каноэ, что ты слишком расстроен и сегодня не придешь, все равно уже неделю бездельничаешь, а пока можешь побыть здесь, поспать.

– Замечательно! Я с радостью так и сделаю. Кстати, я есть хочу…

И Ватари пошел готовить завтрак для своего «коллеги».

* * *

 На работе Ватари ждал еще один сюрприз. Шеф Каноэ с самого утра созвал совещание. Когда все, кроме, естественно, Цузуки, собрались, Ватари донес до общественности сообщение от Асато, стараясь не представлять, что все подумали о них, а потом шеф рассказал всем о временном сокращении зарплаты. Все, кроме Тацуми, погрустнели, но вслух никто не пожаловался. Фактически, новостью это было только для Хисоки, и первое, что он сказал, это было:

– Цузуки этого не переживет.

Ватари молчал. Через некоторое время Каноэ повелительно произнес:

– Ватари, тебе придется присматривать за Цузуки.

– Почему именно мне?

         – Если этого не сделать, он спустит свое жалование за три дня. Надо научить его правильно пользоваться деньгами.

Тацуми подошел к недоумевающему другу и, положив руку ему на плечо пояснил:

– Пусть поживет у тебя четыре дня. Я сегодня отправляюсь на задание, а когда вернусь, естественно возьму на себя инициативу перевоспитания Асато. Уж я-то научу его экономить! А ты просто проследи, чтобы он не тратил слишком много. Больше некому – меня не будет в Мэйфу, Хисока не сможет его заставить, остаешься только ты. – Он отпустил плечо коллеги и пошел к выходу, напоследок подмигнув Ватари и весело сказав, – Развлекайтесь!     

Хисока безразлично молчал, скрестив руки на груди, и смотрел куда-то вдаль, на летящие за окном лепестки сакуры. Ватари догадался, что за неподвижной маской равнодушия кроется непонятная обида и ревность, которые обязательно будут мучить мальчишку одинокой ночью, но никогда не будут высказаны, никогда не прольются слезами, никогда не отразятся на холодном лице. Ему было жаль, он почувствовал вину за то, что случилось и еще только случится между ним и Цузуки. Он хотел бы поговорить с зеленоглазым, убедить его, что Цузуки всегда будет принадлежать только ему и никому больше, и что его отношения с Ватари это только…Но продолжения он не мог придумать. «Это только…что?»

Дверь открылась и снова вошел секретарь Энма-Чо.

– Кстати, мне нужен помощник. Хисока, хочешь поехать со мной?

– Да! – глаза мальчишки засияли: не придется все четыре дня видеть, как Цузуки приходит на работу с другим и думать неизвестно что.

Когда они ушли, шеф Каноэ сказал оставшемуся Ватари:

– Оборудование все равно еще не привезли, и привезут только через неделю. Тебе здесь делать нечего. Прибери бардак в лаборатории и можешь быть свободен. На всю неделю. И передай Асато, чтобы он тоже, раньше, чем через четыре дня, здесь не появлялся.

– Почему?

– Пусть надоедает только тебе. Сам подумай, на этой неделе в департаменте буду только я и Гу-Шо-Шин, и зачем нам этот лентяй? Он каждую минуту будет ныть о невозможности купить пирожное, а больше он НИЧЕГО не будет делать!

Ватари понял и решил больше не испытывать терпение начальника.

В лаборатории его по-прежнему ждал беспорядок. Он вздохнул и принялся за уборку, параллельно размышляя о возможных причинах взрыва.

* * *

Когда Ватари пришел домой, Цузуки еще спал, с головой зарывшись в подушки и одеяло. Доктор подошел и начал бесцеремонно будить уже окончательно протрезвевшего Асато.

– Вставай! Ты проспал пол дня. Нужно пообедать и еще много чего сделать!

– А ты чего так рано? Рабочий день еще не закончился, а я еще не выспался…

– Ну, если тебе не интересно узнать, кто получил целых четыре выходных…

Цузуки быстро поднялся и заинтересованно посмотрел на веселого Ватари. Темные волосы были сильно растрепаны, фиалковые глаза светились нетерпением. Ватари все ему рассказал и порадовался, что четыре дня можно ни о чем не задумываться и жить, как получится. Тут аметистовоглазый притянул его к себе, и, нежно поцеловав, сказал:

– Ночь была чудесной. Может, и хорошо, что все так получилось? – Ватари вздрогнул в его объятиях. Цузуки не умел читать мысли, но его природная проницательность не позволяла ничего от него скрыть. Доктор решился и спросил:

– Какие у нас отношения? – сам он понять не мог, боялся признать ту правду, которую через мгновение сказал ему Цузуки.

– Кажется, у нас роман. Иди ко мне… Давай пока не будем думать об этом, а будем просто жить. И получать удовольствие…

Через миг Ватари уже лежал на кровати и обнимал поддавшегося страсти темноволосого шинигами. Если вчера он просто позволял любить себя, то сейчас желание сжигало его самого настолько сильно, что его любовник даже удивился внезапному порыву золотоглазого. Он целовал его в губы, кусал его шею, даря наслаждение, смешанное с болью, которое только подогревало страсть обоих. Ватари дышал прерывисто и старался уловить каждое движение Цузуки, не упустить ни капли его нежности, раствориться в нем без остатка. Он хотел, чтобы в этот раз Цузуки отдался ему, и тот подчинился, уже чувствуя, как волны удовольствия захлестывают все его существо.

* * *

На этот раз Ватари проснулся раньше Цузуки. Был вечер. Ученый еще немного полежал с закрытыми глазами на обнаженном плече коллеги, вдыхая аромат его нежной кожи, а потом встал, прилагая все усилия, чтобы не разбудить Асато, оделся в домашнюю одежду и отправился на кухню.

Надо что-нибудь приготовить. Доктор порылся в холодильнике, поддаваясь внезапному вдохновению, и стал стряпать чудесный ужин. Ватари любил готовить, и, по сравнению с Цузуки, все же умел это делать. Покончив с основным блюдом, он принялся за десерт, прекрасно понимая, что ничто, кроме сладостей, не впечатлит его случайного гостя. Шинигами подумал, что сладкое печенье с имбирем подойдет как нельзя лучше. Когда все было готово и врач принялся накрывать на стол, вкусные запахи наконец пробудили фиолетовоглазого лентяя, и он заявился на кухню, предварительно отыскав и надев на сильное обнаженное тело домашний халат Ватари.

– Ты приготовил это для меня?.. – он подошел и нежно обнял любовника. Янтарные глаза засветились нежностью и заботой, отвечая на благодарность в голосе Цузуки. – Я опять хочу тебя, прямо здесь. – Асато легко поцеловал его, но Ватари лишь улыбнулся и немного отстранился.

– Сначала нужно поесть…А то сил не будет, – игриво сказал врач, немного смущаясь.

За ужином они непринужденно болтали обо всем, смеялись и шутили, Ватари старался не думать о том, что выходные скоро закончатся и им придется жить так, словно судьба никогда не заводила их в одну постель. Четыре дня – это будет их время, только их. За прошедшие сутки они очень сблизились, начали понимать друг друга с полуслова, находить новые темы для разговоров. Между ними определенно что-то было. Конечно, это не любовь. Но Ватари не просто спал с Цузуки. Это что-то другое. Похоже на хрупкую мимолетную влюбленность. «Интересно, а что чувствует он?». Доктор наблюдал за Асато, пытался понять и свои чувства, и его. Но в этом не было смысла – оба знали, что итог будет один, и, не сговариваясь, решили не упускать ни секунды из отпущенных их отношениям четырех дней.

– Цузуки, а ты не хочешь взять какие-нибудь вещи у себя дома?

– А зачем? Ты же мне одолжишь все необходимое, правда? – Конечно, шинигами и так знал ответ, и, не дожидаясь, пока Ватари что-нибудь скажет, продолжил. – Давай завтра сходим куда-нибудь, а?

– Ты наверное забыл, что на развлечения нет денег…

– Мы можем пойти просто погулять, например, в парк, а что касается развлечений…По-моему, мы умеем неплохо развлекаться и не выходя из дома…

Доктор усмехнулся и покраснел.

* * *  

Где-то в холодном, неуютном и чужом номере отеля не мог уснуть светловолосый мальчик. Он лежал, свернувшись калачиком и пытался согреться под одеялом. Его большие зеленые глаза были широко открыты, и только гордость мешала ему пойти в соседнюю комнату, разбудить Тацуми и расплакаться у него на груди. Сейчас Хисока чувствовал себя совсем еще маленьким ребенком, ему было очень одиноко и почти хотелось, чтобы кто-то его пожалел. Почти. Нет, он никогда не покажет своей слабости и своих чувств. Он всю жизнь и даже после смерти мирился с чужими эмоциями, проникающими в него, разрывающими его изнутри, прожигающими и так уже раненую душу насквозь. Он уже привык и научился терпеть. А теперь его мучили свои собственные переживания, не оставляя в сердце ничего, кроме боли. Его глаза уже наполнились слезами, но он все еще боролся, боролся с самим собой, не желая быть побежденным ранимым мальчишкой с чувствительным и любящим сердцем – настоящим Хисокой. Но в эту ночь чувства победили уставший от бесконечных мыслей разум, и по бледной щеке побежала первая горячая слеза. Поток было не остановить, и Хисока безутешно плакал, все еще пытаясь унять это горько-соленое проявление слабости. Парень сдавленно всхлипывал, задыхаясь, ему было нечем дышать. Он редко плакал, а так – впервые. Он думал обо всем, и ему становилось только хуже. «Почему он так?.. Неужели не видит, что я ЛЮБЛЮ его! Почему не подпускает ближе?..». Ему отчаянно хотелось оказаться в объятиях Цузуки, забыть обо всем и не отпускать его. Хисока не задумывался, что он сам тоже отталкивает возлюбленного, не понимал, как тяжело общаться с ним так, чтобы не причинить боль. Сейчас в нем жила только обида и ревность, он отказывался понимать, почему они не вместе, как и то, что у него нет НИКАКИХ прав на аметистовоглазого. Все, что он знал – Цузуки сейчас был в обществе другого мужчины, красивого, сильного и привлекательного. «Конечно же, он с ним спал!!!». Конечно же, он с ним спал... А Хисока был один, наедине со своими печалями. Наверное, Асато даже не думает о нем, и не любит его. Куросаки не нравилось касаться своего напарника – он слишком боялся увидеть в его мыслях отсутствие себя. Поэтому замыкался, поэтому убегал от выяснения отношений. Но если бы Цузуки сейчас оказался здесь, он обнял бы его, проникая в самые потаенные глубины его загадочной и полной тайн души, высказал бы ему все о своих чувствах, а потом устроил бы сцену ревности.

Тихий плач разбудил Тацуми, и старший шинигами вошел в соседнюю комнату, не включая свет. Он подошел к Хисоке и обнял его, прижимая к своей груди. Мальчик уже понял, что слезы не удастся скрыть, и тупые отговорки вроде «соринка в глаз попала» тоже не устроят секретаря. Он просто плакал, и ему уже не важно было, что подумает Тацуми.

– Ревнуешь? – синеглазый мужчина первым нарушил молчание. Хисока кивнул и заплакал еще сильнее.

– Не стоит. Я знаю, он любит тебя. Что бы ни произошло у них с Ватари, тебе не стоит волноваться, он будет любить тебя так же. Поговори с ним, когда мы вернемся в Мэйфу.

Хисока сделал над собой усилие и через несколько минут почти успокоился, но все еще не отпускал спасительную шею Тацуми. Набравшись смелости, он спросил:

– Ты ведь любишь Ватари. Почему ты не ревнуешь, у них же наверняка что-то было?

– Потому что я доверяю Ватари, я уверен в своих чувствах к нему и в его чувствах ко мне. Он любит меня, и никогда н