Shatenka_v_shokolade (Verjak_Aksinya) все записи автора
Дневник Белой Вороны.
Глава 1 МЕНЯЮ СУДЬБУ
Она сидела на кухне. Одна. Папа еще не вернулся с работы. Кофе давно остыл. На улице уже начинало смеркаться, но свет включать не хотелось. Возможно, просто шевелиться было, как выражалась одна ее подружка, «влом», а может, девушка просто ничего вокруг себя не замечала.
С момента своего возвращения в Ростов Аксинья и в самом деле вела себя странно. Будто эта неудачная попытка попасть на «Фабрику звезд — 4» сделала из нее совсем другого человека: взгляд потускнел, голос сделался каким-то глухим, а улыбка — так та, казалось, и вовсе навсегда покинула ее милое, такое открытое раньше лицо. Папа, конечно, замечал эти перемены, они его совсем не радовали, но он не позволил себе в адрес дочери ни одного замечания, ни единого неосторожно оброненного слова, не говоря уже о прямых вопросах. Да вообще, с тех пор как Аксинья вернулась из Москвы, подавленная и опустошенная, слова, которые они с папой сказали друг другу, можно, наверное, было сосчитать на пальцах.
Внезапно девушка опустила ноги на пол, потом поднялась с табуретки, решительно направилась в прихожую. Несколькими секундами позже щелкнул выключатель, и вся кухня озарилась ярким светом. Аксинья невольно сощурилась, отчего сразу стала похожа на только что проснувшегося котенка.
— Больше никогда в жизни, — тихо произнесла она вслух и повторила еще тише, с угрозой: — Никогда в жизни.
Эти слова преследовали девушку с того самого момента, когда она, вытирая со щек едкие слезы, выбежала из комнаты, где проходил этот кастинг, который она точно запомнит на всю жизнь. Теперь он будет сниться ей в ночных кошмарах до самой старости, до самой смерти! И зачем только она послушалась папу и приперлась второй раз на второй тур? Она-то надеялась, что при таком количестве желающих стать звездами невозможно просто никого запомнить. Ну сами подумайте: десять тысяч человек! Десять тысяч! Казалось, очередь, бравшая начало у 13-го подъезда «Останкино», хвостом своим уходила куда-то за линию горизонта. Так нет же, просчиталась Аксинья в своих наивных предположениях. Запомнили! И сказали (она сейчас даже не смогла бы вспомнить, кто именно из членов комиссии произнес эти слова, настолько жгучим было чувство стыда), но сами слова так и отпечатались в памяти девушки, врезались в мозг, в уши, да во все ее существо. Ей сказали тогда: «Пожалуйста, не надо больше сюда приходить. Вы уже пели вчера. Нам с вами все понятно».
Ей тоже с собой все понятно. Раз и навсегда. И больше никогда в жизни, ни на какие кастинги, ни на какие прослушивания, конкурсы! Ни ногой! Лучше умереть, чем еще раз услышать обжигающее холодом: «Нам с вами все понятно».
Колеса в поезде «Москва — Ростов» неумолимо жестоко выстукивали: «Никогда-в-жизни, никогда-в-жизни, никогда-в-жизни!» И даже само ее сердце, казалось, стучало, временами отдаваясь в висках: «Никогда, никогда, никогда в жизни!»
Аксинья тряхнула волосами и осторожно, как-то даже боязливо ступая, будто шла не по полу своей квартиры, а по зыбкой болотной
хляби, вернулась на кухню. На узком подоконнике лежала стопка старых газет. Сама не зная, зачем она это делает, девушка протянула руку, взяла верхнюю и, шурша страницами, принялась ее просматривать. Никогда прежде — ни до отъезда на этот проклятый кастинг, ни, естественно, теперь, вернувшись домой, — Аксинья не проявляла к газетам никакого интереса. Что заставило ее подойти к окну и взять в руки эти несколько насквозь пропахших типографской краской листков, она и сама не знала. Она действовала будто по чьей-то неслышимой указке. Дойдя до последней страницы и пробежав ее глазами, Аксинья хотела уже положить газету на место, как ее внимание привлекло объявление, обведенное рамочкой ярко-синего цвета. Сами буквы тоже были синими, но только не такими яркими. Текст, если не считать телефонного номера, состоял всего из трех слов:
«МЕНЯЮ СУДЬБУ. АЛЕКСЕЙ»
Аксинья медленно положила газету на стол, но глаза ее продолжали неотрывно смотреть на объявление, которое с первой же секунды показалось ей каким-то странным.
Нет, конечно, такого рода объявления она встречала тысячу раз. На страницах журналов и по местному телевидению то и дело крутят рекламные ролики всяческих целителей, гадалок, магов и экстрасенсов. Но там обычно пишут о приворотах, отворотах, кодировании на удачу, снятии венка безбрачия и всяческого рода порчи. Наиболее часто встречаются такие: «СНИМУ ПОРЧУ, ВЕРНУ МУЖА ЗА ОДИН ДЕНЬ И НА ВСЮ ЖИЗНЬ, ИЗЛЕЧУ ОТ СМЕРТЕЛЬНЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ».
А этот Алексей написал коротко и ясно: «МЕНЯЮ СУДЬБУ». Может, просто денег пожалел на длинное объявление? Элементарный жмот. Там ведь оплата, наверное, зависит от количества слов... Но что-то внутри, то, что принято называть внутренним голосом, подсказывало Аксинье, что Алексей никакой не жмот. Не жмот. Ну а кто тогда? Добрый волшебник? Сверхчеловек, который и правда может изменить чью угодно судьбу? Чью угодно, но только не ее! Потому что она — Аксинья Вержак — рождена и умрет неудачницей, белой вороной, бездарью, забитой и зажатой девочкой из провинции... Нет, умрет-то она, наверное, зажатой бабушкой из провинции или, на худой конец, тетенькой, но тоже зажатой, забитой и из провинции. И никакой Алексей не в состоянии ей помочь. Ни Алексей, ни даже сам Господь Бог! Хотя ведь всего каких-то полгода назад она заняла третье место на Всероссийском музыкальном конкурсе «Рояль в джазе». И ведь играла не что-нибудь общеизвестное, а композиции собственного сочинения. Только сейчас Аксинье казалось, что все это было так давно и будто бы даже не с ней а с какой-то другой девушкой, уверенной в своих силах, таланте красоте... Может, все дело в том, что тогда еще была жива мама? А вот теперь, когда ее нет, и удача покинула Аксинью' Кто может знать ответ на этот вопрос?
«Алексей, вот кто!» — ярко вспыхнуло вдруг в мозгу. И, сама еще не зная, что будет делать в следующую минуту, Аксинья шагнул; в коридор, туда, где прямо напротив входной двери, на низкой тумбочке, расположенной между двумя шкафчиками для обуви, стоял телефонный аппарат. Кто же определил да; телефона именно такое место? Мама или папа? Ведь это так неудобно, разговаривать и думать, что тебя могут услышать на лестничной клетке. Впрочем, дверь у них двойная, если не орать в трубку, а говорить вполголоса то и опасаться нечего.
Аксинья села на корточки, положила газету объявлением на пол, взяла в руки трубку, услышала протяжный и, как ей тогда подумалось, не- предвещающий ничего хорошего гудок и на брала номер.
Глава 2 БУДТО ТЫ УЖЕ ПЕВИЦА!
— Алло, здравствуйте, — сказала она, не узнавая собственного голоса.
— Здравствуйте, — прозвучал в ответ мужской голос. И от этого тембра, низкого и бархатистого, на душе сразу потеплело.
— Вы — Алексей?
—Да.
Аксинья набрала полные легкие воздуха и затем, резко выдохнув, спросила:
— Это правда, что вы можете изменить судьбу?
— Правда, — мягко, но в то же время уверенно подтвердил Алексей.
— А когда к вам можно прийти? И куда? — Волнение и робость сразу куда-то испарились, голос девушки уже не дрожал, дыхание выровнялось, и сердце застучало не учащенно, как в самом начале, когда она подносила к уху трубку, а в своем обычном, вполне нормальном ритме.
— Запишите, если есть ручка. А если под рукой нет, я подожду, не волнуйтесь, — сказал Алексей.
Аксинья посмотрела на тумбочку, на которой стоял телефон, потом на шкафчики для обуви. Ни ручки, ни даже огрызка какого-нибудь карандаша в обозримом пространстве не наблюдалось.
— Схожу за ручкой, ладно? — извиняющимся голосом спросила она.
— Конечно, — ответил Алексей и повторил: — Я подожду.
И, как обычно бывает в таких случаях, когда срочно нужно что-то отыскать, ручка не находилась. Ни на кухне, ни в ее комнате, ни в других — нигде девушке ничего пишущего или хотя бы, на худой конец, корябающего на глаза не попалось.
— Нашли? — спросил Алексей, когда Аксинья взяла трубку.
— Нет, — упавшим голосом призналась она. — Не знаю, куда все ручки и карандаши подевались... Как назло... — Она уже была готова разреветься.
Видимо, почувствовав это, Алексей сказал:
— Ну-ну, перестаньте. Если из-за пропавшей ручки будете так расстраиваться, то уж какая там судьба! Слушайте внимательно и запоминайте. Найти меня на самом деле очень просто. Улицу Станиславского знаете?
— Знаю, кажется... — неуверенно отозвалась девушка.
— Да знаете, знаете, — ободрил ее Алексей. — По этой улице трамваи ходят. Доедете до «Центрального рынка», а там пересядете на любой трамвай, который идет по Станиславского. Выйти нужно на остановке «Чехова», потом пройти немного вперед по ходу трамвая, свернуть в переулок Крыловской и по нему почти до самого конца, под горку. Мой магазин называется «Радха», запомнили?
— «Радха», — как эхо повторила девушка. — Переулок Крыловской, ехать на трамвае, выходить на Чехова.
— Все правильно. Я же говорил, что вы запомните. Теперь осталось договориться о времени. Когда вы хотите приехать?
— Завтра! — почти выкрикнула она.
— Хорошо, — спокойно согласился Алексей. — Завтра так завтра. А в котором часу? С часу до двух вам удобно? У меня как раз будет перерыв.
— Удобно, — поспешила заверить его Аксинья. — Очень даже...
— Вот и хорошо. Тогда до завтра?
— До завтра.
Кто первым повесил трубку, Аксинья не помнила. Но, кажется, они сделали это одновременно.
Отправляясь на эту встречу, девушка не испытывала ни страха, ни даже волнения: быстро, без суеты оделась, самую малость, только чтобы они выделялись на лице, подкрасила глаза, губы, положила в сумочку кошелек, проверила, на месте ли ключи от квартиры.
Все шло так, будто кто-то добрый заботился о том, чтобы она не опоздала: ни на одной остановке — ни на автобусной, ни на трамвайной — не пришлось ждать и пяти минут. Переулок Крыловской показался ей выплывшим из позапрошлого, девятнадцатого века. Дорога резко шла вниз, а по обе ее стороны, прилепленные друг к другу почти вплотную, ютились обветшалые, по преимуществу кирпичные дома. Штукатурка на многих из них облупилась; большинство окон, несмотря на дневное время и яркое солнце, были наглухо закрыты ставнями. Но если приглядеться, каждый второй дом в этом переулке можно было смело назвать памятником архитектуры хотя ни государство, ни самих жильцов явно волновали их сохранность и внешний вид.
«Тут бы фильмы по романам Достоевского снимать, — подумала Аксинья, с безотчетно опаской оглядываясь по сторонам. — «Бедных людей» или «Братьев Карамазовых».
Магазин Алексея занимал первый этаж старинного, с остатками лепнины над окнами, дома. Вывеска выглядела скромной, если не сказать, бедноватой: на зеленоватом фоне пять желто-оранжевых, без всяких завитушек и графических изысков букв: «Радха». Когда Акси толкнула массивную дверь, раздался мелодичный звон. Средних размеров колокольчик бы подвешен к потолку таким образом, что всякий раз, когда дверь открывалась, его язычок оживал и легонько бился о медные стенки. На стенах небольшой квадратной комнаты во множестве были развешаны православные иконы, лампадки и прочие предметы церковной утвари, названий большинства которых Аксинья не знала. Однако пахло тут не ладаном, что, по мнению девушки, было бы уместно. По помещению разливался густой и несколько резковатый аромат индийских благовоний. Аксинье были хорошо знакомы эти запахи, потому что раньше, до отъезда в Москву, врубая по вечерам свою любимую группу «MUSE», она непременно поджигала одну из таких курительных палочек и, глядя на гонкую, возносящуюся к потолку струйку дыма, мечтала о сцене и песнях, которые она будет исполнять в огромных залах, до отказа наполненных рукоплещущими зрителями.
— Здравствуйте, — уверенно обратилась Аксинья к благообразному мужчине средних лет. На его худом, со впалыми щеками лице светились большие голубые глаза. Позже, вспоминая лицо Алексея, она всегда прежде всего видела его добрые, проникающие в самую душу глаза и произносила про себя именно это слово — «светились». Высокий лоб, тонкий нос, черные, правильной формы брови, темно-русые, доходящие почти до плеч прямые волосы.
— Добрый день, — одними уголками губ улыбнулся мужчина. На вид она дала бы ему лет тридцать пять. Впрочем, Аксинья очень плохо определяла возраст людей по их внешности и могла запросто дать восьмидесятилетней старушке лет пятьдесят и, наоборот, какому-нибудь двадцатилетнему юноше щедро накинуть пару десятков годков.
— А можно мне увидеть Алексея? — вежливо поинтересовалась она.
— Можно, — последовал негромкий ответ. — Собственно говоря, это уже произошло. Я и есть Алексей, а вы, вероятно, та самая девушка, которая хочет изменить свою судьбу? — Открыв деревянную дверцу, он вышел из-за прилавка.
— Да. — Аксинья опустила голову, чувствуя, как горячая волна крови ударила в щеки.
— Проходите, располагайтесь... — любезно пригласил ее Алексей. — Тут у меня, правда, тесновато... Как вас зовут? Кажется, вчера мы не успели познакомиться?
— Аксинья, — не поднимая головы, проговорила она.
— Вот и замечательно. Да вы не смущайтесь... Присаживайтесь. — С этими словами Алексей вытащил откуда-то из-за прилавка деревянный табурет и, поставив его перед Аксиньей, жестом пригласил девушку занять это место.
Опустившись на табуретку, она поставила ноги на перекладину. Алексей устроился на деревянном, с высокой спинкой стуле, стоявшем у стены. Глянцевый календарь церковных праздников оказался прямо над его головой. Аксинья, пытаясь справиться с нахлынувшим вдруг волнением, принялась пристально его изучать. Но с такого расстояния, да и учитывая, что шрифт был очень мелким, ни одного слова разобрать было невозможно. Впрочем, она и не ставила перед собой такой задачи. Просто с каждой секундой ей почему-то становилось все более неловко, отчего смотреть в глаза Алексея было трудно.
— Что ж, — совсем тихо произнес он. — Я вас слушаю, Аксинья. Рассказывайте.
— Я хочу стать знаменитой певицей. Звездой, — по-прежнему глядя поверх его головы, выпалила девушка.
Ее собеседник молча и пристально смотрел ей прямо в глаза. Неловкая пауза затянулась. Аксинья чувствовала это всем своим существом, всей кожей. Алексей явно ждал продолжения. Тогда она, впервые взглянув в его лучистые и такие внимательные глаза, заговорила снова:
— Несколько дней назад я ездила в Москву... Там проходил кастинг на «Фабрику звезд — 4»... Это проект такой телевизионный, знаете?
— Кажется, что-то слышал, — улыбнулся Алексей. — Это когда каждый день кого-то выгоняют?
— Не каждый день, — поправила Аксинья, — а раз в неделю, в пятницу, после отчетного концерта. В начале недели происходит номинация... Ну это когда педагоги назначают трех кандидатов на вылет, потом каждый из них исполняет сольный номер... Одного из номинантов спасают зрители, второго выбирает команда, а оставшийся уходит...
— Ясно, — протянул Алексей. — Ну я примерно так себе и представлял... А вы, значит, не прошли по конкурсу. Я правильно понял?
— Правильно. — Она обреченно опустила голову. — Провалилась с позором. Даже до третьего тура не дошла.
— Ну-ну, — чуть подался вперед Алексей. — К чему столько трагизма? Всякий опыт полезен. Даже опыт крушения надежд. Все, что не убивает, делает нас только сильнее, слышали такое выражение? Вам сколько лет?
— Семнадцать с половиной, — ответила Аксинья, чувствуя, что ее начали душить слезы. — Я неудачница, я всю жизнь была белой вороной: ^и в обычной школе, и в музыкальной, понимаете? Я невезучая. И теперь уже, наверное, останусь такой до смерти... — Она уже не сдерживала слезы, позволяя им медленно скатываться по щекам и падать на рукав ее легкой бледно-голубой блузки. На ткани тут же образовались круглые темные круги. Руки девушки лежали на коленях.
— Что-то рановато вы в уныние впали, — заметил Алексей с легким оттенком укоризны в голосе.
Аксинья всхлипнула и упрямо замотала головой.
— В самый раз считаете?
Неожиданно для самой себя девушка рассмеялась. Теперь она плакала и смеялась одновременно.
— А еще конкурсы проводиться будут? — поинтересовался Алексей и зачем-то полез в задний карман своих основательно потертых ! джинсов.
— Угу, — кивнула Аксинья. — Где-то через полгода.
— Так у нас с вами куча времени! — воскликнул он и протянул девушке сложенный вчетверо носовой платок. — Утрите слезы, юная леди и давайте начнем работать.
Аксинья покорно взяла из его рук платок. Он оказался весь пропитан индийскими благовониями. Девушка глубоко и прерывисто вздохнула и медленно вытерла слезы. Ей уже не хоте лось ни плакать, ни смеяться.
— Все в жизни может идти так, как вы захотите. Я научу вас самостоятельно моделирован события вашей жизни, строить ее по вами ж написанному плану. Хотите стать певицей?
Аксинья кивнула.
— Хотите попасть на «Фабрику звезд»? Снова кивок.
— Значит, так тому и быть. А начать нужно вот с чего: вы должны поверить, только по-настоящему, глубоко и искренне поверить, что ваша мечта сбылась и вы уже стали певицей понимаете? Живи так, — Алексей неожидан» перешел на «ты», — будто ты уже известная певица, звезда. То же самое и с этой твоей «Фабрикой». У тебя все получится. Я знаю.
Аксинья подняла глаза и, встретившись с глубокими пристальными, но совершенно ненапряженными глазами Алексея, вдруг поняла, что только что, секунду назад, в этом странном магазинчике где вместе с православными иконами мирно уживаются индийские благовония, прозвучала правда.
Глава 3
ЗА ТАРЕЛКУ И ЧАШКУ
— Каждое утро и вечером перед сном нужно садиться перед зажженной свечой и думать о ;том, как здорово, что ты стала певицей. Что, невзирая ни на какие трудности, ты все-таки сделала это! И как это прекрасно, замечательно и великолепно чувствовать себя счастливой от •осознания того, что сбылась твоя самая заветная мечта. Уже сбылась! — Алексей говорил без нажима, спокойным, размеренным голосом. Аксинья неотрывно смотрела на него, следила за его глазами, движением губ. Временами ей казалось, что слова, произнесенные им, становятся зримыми и осязаемыми, что стоит только протянуть руку, и ощутишь их маняще гладкую, как у стеклянных шариков, поверхность.
Между тем Алексей продолжал: — Не удивляйся, если с тобой начнут вдруг происходить странные вещи. Например, ты по чувствуешь в себе силы и способности, о которых раньше даже не подозревала. Захочется вдруг рисовать красками или писать стихи, рас сказы...
Он сделал паузу, провел рукой по своим густым блестящим волосам. Воспользовавшись этим, Аксинья робко заметила:
— Вообще-то я пробовала писать... Стих там, рассказики коротенькие...
— Вот и замечательно, что пробовала, — открыто и широко улыбнулся Алексей.. И еще. — Выражение его глаз моментально изменилось. Теперь в них появилась какая-то настороженность или, скорее, предельная концентрация, сосредоточенность. — Это важно. Когда будешь по утрам и вечерам смотреть н пламя свечи, мысленно прощай всем свои! близким, родным, друзьям и просто знакомы! все обиды, которые накопились в сердце.
— Но я ни на кого не обижаюсь, — попыталась возразить Аксинья, но Алексей останови ее мягким и в то же время властным жестом выставив вперед ладонь правой руки:
— Это тебе только кажется, что обиды в сердце нет. Вспомни кастинг, который ты не прошла. Разве тебе не было обидно и горько, что члены жюри не разглядели в тебе талант? Разве тебя по-прежнему не обижает, не трогает, не ранит это?
Ранит, — опустила голову девушка и добавила совсем тихо: — И трогает и обижает. Очень.
Ну вот. — Алексей поднялся, подошел к прилавку и, вытащив оттуда упаковку церковных свечей, протянул Аксинье: -Это тебе на первое время. Возьми. Что ж, пожалуй, это все, я хотел тебе сказать.
— Спасибо! — Она вскочила с табуретки и полезла в свой маленький кожаный рюкзачок кошельком, в котором лежали сто рублей и какая-то мелочь на дорогу. — Сколько я вам должна? — спросила девушка, испытывая неловкость. Так происходило почти всегда, когда: речь заходила о деньгах.
Не важно, — замотал головой Алексей. — Если нет денег, можешь вообще ничего не даль. Только пообещай, что, когда пройдешь свой кастинг и попадешь на «Фабрику», обязательно мне позвонишь, договорились? А то я телевизор почти не смотрю...
— Конечно, — смущенно зачастила Аксинья. — Обязательно позвоню... Если только когда-нибудь туда попаду...
— Попадешь, — тоном, не терпящим возражений, произнес Алексей.
И не когда-нибудь, а когда там у них следующий набор? ]
— В сентябре, кажется...
— Значит, в сентябре и попадешь.
— Возьмите, пожалуйста. Спасибо вам, Алексей. — Аксинья протянула ему сторублевую купюру.
— Спасибо, — не стал ломаться тот. — Это у тебя точно не последние?
— Точно, точно, — замахала она руками. - Дома еще есть.
До центрального рынка девушка решила дойти пешком. Все ее существо просило, вернее настойчиво требовало движения. Широко шагая вдоль трамвайных рельсов, Аксинья размахивала руками, привлекая к себе взгляды прохожих и пассажиров, медленно ползущих мим! трамваев. Как хорошо, что она не там, среди них, внутри душного салона, а тут, на улице раскованная, свободная и беззаботная. На душе ее так светло и радостно не было, наверное, со времен далекого безмятежного детства, когда для полного счастья вполне хватало идущего рядом папы.
Как-то вечером — лето медленно, но неуклонно подходило к концу — в комнату Аксиньи заглянул папа. На этот раз она так далеко летела в своих мечтах, что даже не услышала, как щелкнул замок входной двери. 1 — Привет, Зайчишка. — В тусклом свете пламени свечи улыбка на его лице едва угадывалась. - Что это ты тут делаешь?
— Прощаю и мечтаю, — тихо ответила дочь.
- Ну и как, получается? Я имею в виду — прощать?
— Кажется, да, — неуверенно кивнула она. — но мечтать, оказывается, проще...
.— Это понятно. — Подрагивающий огонек освещал ее лицо снизу, поэтому папе казалось, то под глазами у дочери пролегли темные круги. Аксинья дунула на пламя. Трепыхнувшись, оно погасло. Затем она щелкнула выключателем настольной лампы. В первую секунду обоим этот свет показался слишком ярким.
— Знаешь, пап. — Выражение ее лица стало серьезным и, как показалось ему, немного печальным. — В последнее время я почему-то очень часто думаю о маме... » (Мама Аксиньи умерла от рака. Это случилось меньше года назад.)
— Я тоже все время думаю о ней, — дрогнувшим голосом признался отец. - Помнишь, когда она провожала меня в Москву, на конкурс? Ну «Рояль в джазе»?
(Конкурс проводился в ноябре, с первого по седьмое. А мама умерла одиннадцатого. Аксинья заняла тогда третье место. Это явилось пол ной неожиданностью для всех. И прежде всего для нее самой. Ведь в конкурсе принимали участие более ста человек из всех городов Россия. В то время Аксинья училась на третьем курс Ростовского училища искусств по классу фортепиано и уже начала сочинять музыку.)
— Помню, конечно... — В глазах папы появилась настороженность. — Как же я могу не помнить этого, если уже на следующий день маме стало хуже...
— А она тебе ничего не рассказывала, когда с вокзала вернулась? — Аксинья попыталась за глянуть отцу в глаза, но их скрывали тониро- ванные стекла очков. Немного помолчав, девушка заговорила снова, хотя ее горло сдави горячий обруч слез: — Понимаешь, пап, в то утро мы с мамой поссорились... Я уже даже не помню из-за чего... Ну, наверное, как обычно, из за какой-то мелочи... Кажется, я тарелку и чашку за собой не вымыла...
— Я это помню.
— Ну вот... А потом, уже когда на перроне стояли, я ей говорю: «Мам, может, все-таки ты пожелаешь мне успеха? Скажи мне хоть что-нибудь! Все-таки я на конкурс еду...» А она посмотрела на меня и отвернулась. Короче, пришел поезд, я села в свой вагон и уехала. А когда вернулась, она уже была без сознания...
— Я помню...
- Как ты думаешь, пап... — Аксинья судорожно вздохнула. Говорить мешала резкая боль в горле. У нее всегда появлялась эта боль в горле, когда надо было сдержать слезы. Но сейчас она дала им волю. Увидев на щеках дочери две блестящие тоненькие дорожки, отец подошел и сел рядом, на краешек дивана. Вздохнув, он положил руку Аксинье на плечо. Она не шелохнулась. Казалось, что ее тело окаменело.
— Ну не надо, маленькая моя. — Он провел рукой по ее мягким волосам. — Не надо...
— Как ты думаешь, пап... — она набрала полную грудь воздуха, затем резко выдохнула, — мама услышала, что я заняла третье место? Нет, пап... — Она схватила его руку и с силой сжала. — Я не об этом хотела тебя спросить... Как ты думаешь, мама простила меня за ту тарелку и чашку? Ну и вообще?
— Конечно, глупенькая... — Папа положил ее голову к себе на плечо. Аксинья не сопротивлялась, - Это же все были мелочи... Ты же знаешь, как сильно мама любила тебя? Ты же не сомневаешься в ее любви?
— Не сомневаюсь... — Аксинья всхлипнула.
— И про твое третье место мама наверняка услышала, только уже... у нее тогда уже не было сил порадоваться, понимаешь? 'Аксинья кивнула.
— Ты ходила сегодня на занятия по вокалу? спросил отец, чтобы только перевести разговор, с этой, крайне болезненной для них обоих, те мы на другую, нейтральную.
— Ходила. Тамара Алексеевна меня хвалит. Мне тоже кажется, что-то начало получаться. Вернее, нормально уже получается...
(Вот уже месяц Аксинья брала уроки вокала преподавательницы Ростовской консерватории.)
— Значит, решила все-таки на «Сливках» остановиться?
— Ну да... «Буду я любить» и «Моя звезда. Но «Звезда» это так, на всякий случай. Новая песня мне больше нравится. Хочешь спою?
— Спой. — Отец еще раз погладил ее по голове. — Спой, моя маленькая.
Аксинья легко спрыгнула с дивана, подошла к синтезатору, открыла крышку, нажала кнопку включения. Через минуту ее руки легли на клавиши и зазвучало вступление популярной песни группы «Сливки».
Буду я любить тебя всегда,
Жизнь свою с тобою разделю.
На земле никто и никогда
Не любил, как я тебя люблю, —
пела Аксинья, и папа видел, как две мокрые бороздки на ее щеках постепенно высыхают.
Когда она кончила петь, папа немного помолчал, а потом вдруг неожиданно спросил:
— Слушай, Зайчишка, а как ты смотришь на то, чтобы завтра покататься на теплоходе по Дону?
— С тобой? — Аксинья задрала голову.
— Ну куда же я тебя, такую красавицу, одну отпущу?
— А что за праздник? — На губах девушки появилась лукавая улыбка.
— Закрытие театрального сезона, — улыбнулся в ответ отец.
|— Так закрытие же в июне было, — недоуменно захлопала Аксинья по-детски длинными ресницами.
— Ну да, — кивнул он. — Только тогда что-то у них не получилось, вот и перенесли на август. Так что, считай, будем одновременно сезон
закрывать и открывать.
-Классно! А кто там будет?
-Все, кто сейчас в городе.
-И артисты?
-Куда же без них!
Shatenka_v_shokolade (Verjak_Aksinya) все записи автора
http://vkontakte.ru/id25954928 - Аксина страничка вконтакте. Однако страничка закрыта, и её могут просматривать лишь друзья.
