Время и растения
автор - Полина Колозариди

+++

кроши её

до самой кочерыжки

до розы листьев,

расцветающих в стволе

22/03/2017

+++

на самом деле я тоже об этом думаю

когда готовлю еду под вечер

фаршированные перцы, тушёная пекинская капуста

сегодня без мяса, с грецкими орехами, много зелени

так же готовят мамы, сёстры, подруги, жёны

политзаключённных, осуждённых на девять

на шестнадцать, общим числом на восемьдесят шесть

лет без домашней еды, возможно, они готовили её сами

возможно, вероятно, готовили мамы, сёстры, подруги, жёны

так же как я, отрезая верхушку перца, чтобы туда начинку

только в россии есть поговорка "от тюрьмы да сумы"

не зарекайся

следующим шагом моей регулярной молитвы

"я как они, я как они, я не мы, я они, мы они, я они"

будет подумать о мамах, подругах, сёстрах и жёнах

тех, кто пытал тех, кого посадили, подводил провода к их телу,

тех, кто придумал, а может ещё и по почкам,

тех, кто сказал, что с пакетом на голове неплохо,

тех, кто обрадовался, приговор расслыша,

тех, кто его читал.

шинкую зелень, думая о том, что их мамы, подруги, сёстры

жёны, с некоторой вероятностью, они же сами

делали делают то же самое в эти минуты

где-то на кухне в Пензе, на кухне в Санкт-Петербурге

тот же набор ежедневной рутины, поддерживающей жизнь

тот же набор продуктов, с небольшими отличиями

тот же набор мыслей: "пошинковать помельче"

мы делаем в лад то же самое, одновременно,

если записать этот звук, получится музыка на всю страну

музыка равномерного шелеста хруста, перемешивания соуса,

стука ложки о края миски,

о края миски где-то стучат в тюрьме, там нельзя есть вилкой

вилку достают одновременно в доме, где пришёл после пыток

этот звук позволяет мне регулярно

тот же набор ежедневной рутины

поддерживать переживать

13/02/2020

+++

осенью на свидании

в местах пребывания

массового скопления

граждане ограничили

физическое распространение

парковой территорией

социальной дистанцией

с музыкой песней танцами

но цифры преувеличили

(в результате предпринятых мер

не удалось спасти женщин и детей

а также супермаркеты, где теперь

листья выпадают с полов и стен)

осенью мы увидимся

после коронавируса

волосы мои вырастут

волосы будут виться

листья ещё не выросли

осенью листья выпадут

не опадут, а выпадут,

не отрастут, а вырастут

после коронавируса

(это будут малозаметные изменения.

мы даже не распознаем их поначалу.

но все, кто доживёт до осени,

будут говорить иначе)

08/04/2020

+++

апрель это как бы весна и всё свежее,

но на деле

нет никакой еды, кроме мёрзлой моркови, картошки и свёклы,

так и едим.

а из-под земли прорастает зелень, например петрушка,

и черемша, много ли ты ешь черемши?

этой весной в землю закопали столько людей,

что мне страшно есть черемшу,

лучше мёрзлую есть морковь.

10/04/2020

https://polutona.ru/?show=1206142121

СТЕКЛЯННЫЙ КЕНТАВР В СТЕКЛЯННОЙ МАСКЕ
автор - Андрей Тавров

* * *

ангел в ангеле стоит
тот стоит еще в одном
тот стоит еще в другом

так вот вода сжимается в воронку
но ангел расширяется внутри
из каждого другого он выходит
как смерч вполнеба

свет в ангеле стоит
свет его стоит еще в одном
свет того стоит в другом
из каждого другого он восходит словно
он хочет умалить себя но расширяясь

и так любая вещь восходит к Богу

и расширяясь понемногу
в значенье все растет все истлевает снизу

и все убитые рожденные идут все выше как листва
и ангелами озаренные не отвергаются креста
в котором свет растет сердешный
и в человеке — человек

все сколько было мир безбрежный
идут как стеклодув в свой шар

летали пули убивали
шел вертолет швырял ракеты
и тонкие шары звенели
на вышнем небе музыкой всежизненной
и люди топкие пылали
и спинами и головой

но ангел был для человека сутью
и пробудившись человек
шел к свету собственною грудью
шел от себя к себе наверх

где моцарт музыку качает
как хрусталя хрустальный шар
вокруг еще один и снова снова
и нет у моцарта предела

вот почему так страшно убивать
ведь на тебя листок и липа смотрят


ИЗ ЗАПИСЕЙ ФИЛИППА МОНОТРОПА (ОТШЕЛЬНИКА),
ВИЗАНТИЙСКОГО МОНАХА И ПОЭТА

между водой и лодкой форма дна
между воздухом и человеком форма лица
у рынка окружили похотливые
голуби с черным воздухом в подмышках

.......

форма дна являет себя между водой и
лодкой из ничего она и есть ничто обретающее
идеальную форму в воображении

данном чтоб улавливать то что есть
по-другому и тоньше между вчера
и сегодня или утку между воздухом и перьями где
она глубже чем то что обычно видим
и доходит в пределе до ангелов и престолов
до творца неслиянного и нераздельного в своих ипостасях

день клонится к вечеру темнеет вода в бассейнах

.......

аура у слепого точно из
расходящегося в снег до неба хвоста
павлина точно стеклянная
башня со знаменами грозная как пожар в ночи

двенадцатилетняя девочка ромейка в меня
влюблена я сам хотел бы стать
двенадцатилетним
чтоб видеть
больше: ножку кузнечика мертвые
глаза зимородка утреннюю дорогу к морю
ручки дверей в форме
львиной взбаламученной гривой морды

.......

видеть ауру отбежавшую от тела
на расстояние трехдневного пути
значит видеть суть самого тела

кто держал птицу в левой
ладони держал сердце в правой

сложи пергамент пространства
по вертикали они совпадут
без какого-либо отличья

предметы как и слова имеют в себе условно
говоря минимум 9 сфер своей сущности

какая за какую зацепится в комбинации при
названии вещей при сочетании слова и вещи
вот в чем вопрос
от этого и будет зависеть форма колонны
корабля или стихов двигающих море и волны

луна над константинополем
отсвечивает в майоликах город
сумма оболочек ничто меж глазами
рыбы и водой меж словом и языком
меж сутью и акциденцией вдохом
и выдохом в разъятьях

где без слов явлена суть

.......

поди объясни это философам
видящим мир формой речи и формой мыслей
насмехающимся над неграмотными
шлюхами с севера что не бреют
ног и смеются над обезглавленным
петухом бегущим в будущее брызжа кровью на стены

философам не узревшим
ни то как загорается овечья шерсть от зеркала на столе
ни того кто в нем отразился выпав из времени

между огнем и огнем стоит этот город
между огнем и огнем —
парус ручей лицо и колонна

мы стоим в нестерпимом огне
когда сходимся в человека с дроздом
на голове стреляющим поверху взглядом в поисках
крошки пирожного на млечном пути

.......

посмертная маска форма между лицом и
всеми остальными вещами бездонным простором
без конца и начала
маска улавливает его своей глубиной

как море улавливает себя провалом под ним
или бездонным созерцание человек находит
себя/тело как снежинку в безмерном себе

кто знает тот знает пространственные
свойства слова люблю и чаяние
чистоты в александрийских стопах огне
листве крылатой слове к создателю
тоскующему по букве в человеческой форме
по глаголу в переплеске волн
по молчанию лунных площадей
по слову мертвого соловья


КАМОЭНС НА ШАХМАТНОМ ПОЛЕ

я сделал тебя бессмертной говорит камоэнс
инфантилен и бел сам себе колодец
ступни уносит корма каравеллы
он весь без остатка
болью пронзен как для ножей подставка
и в себастьяне стрелы

а вынуть — прибавится пустоты

шахматный ферзь на бесконечной доске
каждый квадрат размножается четырьмя
и так без конца в свободной руке
сонеты четырнадцатистрочная форма огня

глаз вынут из тела осколком бомбы
каравелла уменьшаясь уходит преодолевает точку
распадаясь за ней в одинокие тромбы
собираясь в смех, в лошадей, в пожарную бочку

в чем попытка пустыни в клетку собрать себя в человека
разойтись его пятирукой снежинкой в мировые просторы
сжаться в глазницу хрустнуть по форме ореха
сдвигая горы ни в чем не найдя опоры

кроме квадрата я любил тебя накренясь
и плыл заливая волной черноту глазницы
прозрачен и чуток словно растущая связь
снегопада с недостижимым глазом куницы

я сижу в камере для одного в четырех
квадратах на время вставших из пола дыбом
мой хриплый вздох
не похож на поющий выдох

расширяясь клин за кормой в пределе рисует круг
я раскрылся в тюремной ночи шире всех кораблей
на юпитере снявшийся с рук
сокол летит вдоль земных аллей
падая в центр окружности и когтит
сердце свернутое на манер валторны

играют вальс военные горны
твое платье зеленым колоколом шелестит
я стою по грудь в черном квадратном поле
как пловец в чемпионском кроле
средь бассейна гребком стоит

говорит камоэнс я сделал тебя бессмертной
говорит камоэнс — без ветра дрожит осина
говорит камоэнс каждый поэт — последний
сукин сын шахматы это игра без доски
и фигур твое платье дрожит в чистоте осенней
вздрагивая как корзина
принимающая в себя броски


* * *

Стеклянный кентавр в стеклянной маске
не она ли на небе все к чему прикоснулся
к сосне над ручьем белке плоскому оружию
букве стеклянная листва в стеклянной роще

стеклянные возлюбленные пропадают друг в друге
сбросили имена одежду вес мысли листву в фонтане
иву с прозрачным как флакон соловьем
перья из воздуха слова из неба речи из воды

в слове ах больше расширения чем в слове
ничто они сбросили губную помаду болезни
сбросили окошки в снежинках атакующие бедра
похожие на собачьи
внутренняя форма это

сочетание стеклянных фигур сфер палочек
после выстрела бесшумно разбредается
как медицинские банки и мыльные пузыри в переулке
по другим существам: пирамидам яблокам людям

хирон стеклянный с прозрачным яблоком на голове
сам себе выстрел сам себе яблоко
кровь бежит по затылку как красная совесть
удлиняясь не выцветая


ХИРОН В ОГНЕ

все еще цел хрустальный шар пространства

в вонючей козьей шерсти
проросшей вереском как между шпал
на брюхе
копытами в которых ходит кровь туда-сюда
я рою землю
мой зрак приманивает Луну-колдунью
бедная!
детей моих расшнуровала земля
воины птицегадатели терапевты
аэропорты выплюнули мой посев
громыхнув пустой банкой из-под тоника
незнанье глухота забвенье — вот дары
последнее убежище для нас
спроси у бедного Эдипа
грозного как башня со знаменами
в богах безмерных какой-то есть изъян
в безмерность уходящий мы сами
его внесли им в сердце в позвоночный столб

вот толпы городов биржа правительства телефоны
приросшие к пальцам как полипы
революции пафос крики
площади с народом
банки самомненье страх
политика политика снова пафос
марши марши самолеты щиты с мечами
бомбардировщики подлые шепотки в крови
вожделенье конечных миров к другим конечным
о Кориолан
капля смерти твоей всех живее
ты не понял
что
сильнейшее таится в слабейшем
почти что в ничто,
из которого выходят в единстве слово и дерево
жизнь чистота и плач распадаясь
здесь среди нас
на да и нет

в слабейшем сила

говорю пылая
в проклятом яде
отнесшем меня на костер
на эти благие липовые дрова, сучья тамариска
в нестерпимое пламя
несущее на себе девять рождающих сфер
себя снимаю с себя как рубашку,
выворачивая ее в нехоженое небо


ХИРОН — АХИЛЛУ-ОТРОКУ

то место у горация пьющего
воду в сквозняках
[эподы 13, 11-18] —

хирон ахиллу — назад не придешь
из трои парус обратный бежит
к островам подгоняемый плачем

кто я

вникни мальчик здесь у замшелого
в зелени камня
жизнь во времени — это маятник
высшая точка слева — жизнь
высшая точка справа — смерть
вместе — одно

весь твой век на земле
пульсирует между утратой и даром
смертью и обретением
концом и началом
пока не встанет

но сам ты говорит хирон ахиллу
а в небе кричит сокол и дрозд на сосне
ему вторит сам ты — точка
к которой маятник прикреплен
она же не исчезает ибо нет в ней
времени и Ананке в этот покой
не войти

чуешь ли вопли троянок и как ника аптерос
летит в огненном тонком плаще
сшитом из праха и времени

и снегопад
и пустой вагон на рельсах
с плачем и улыбкой роженицы
бессмертными как запах угля


ЭЛЕГИЯ С ЧЕЛОВЕКОМ БЕЗ ЛИЦА

Он по парку идет, шар хрустальный несет во рту,
наготой укрывая собственную наготу,
среди красных кленов, как бритва в себе, один,
человек без лица, утки с дудочкой господин.

Забыл свое имя, как зренье вложить в глаза,
как сверкает запонкой уроненная стрекоза,
или как застревает меж числами горб волны,
или утро с пепельницей и в море открытым окном,
где ветром полны
веера пальм, сошедшиеся в одном

фокусе, оптики ли, трепещущего листа,
юбки ли на полу, камня ли на кольце...
С неподвижной точкой во лбу он меняет места,
сходясь то в искре трамвая, то в дальнем лице.

Уловлен точкой, он по краям — ничто:
хлопок без хлопка, железнодорожный мост
без реки и берега и без птенца гнездо —
в гробу он видал — не раз — жителей этих гнезд.

В гробу он видал небесных солдат кристалл,
из гроба встают, чтоб обнять тебя вместо рук
общим эллипсом, точкой, вместо всего креста,
выбегая на жизнь, как в прятках бегут на звук.

Лицо его там, где окружность всегда нигде,
с центром во лбу и в роще, где ястреб растаял льдом,
тараня клювом тупым синюю высь в высоте,
в вывернутой матрешке сфер увидев свой общий дом.

Решкой с орлом находит себя пятак,
небом и дном — схватывает овраг,
лицом без лица — уходящий в себя без рук,
как свеча, озаряя ей же рожденный круг.

Тут не в ритме дело, хотя, что же за Рим без стопы,
море стелет тебе с Горацием между волн постель,
книгу с бережной буквой держат крылатые львы,
тело Землю кренит, как ушедшая в небо ель.



© Фото Вадима Месяца

https://polutona.ru/?show=1205221425

хромая на закат
автор - Андрей Чемоданов

***

эники беники ели вареники
в вилларибо и виллабаджо
тихо по полу шуршали веники
тихо играло банджо

как гармонична была вселенная
слушая джаз и рок
но кто-то решил что всё это тленное
и стал нажимать на курок



***

вечером нет уже сил раздеться
утром проснулся бы только как
не удаётся ещё раз детство
дело у детства давно табак

пали качели свалилась горка
стали бесцветными карандаши
нас отпоёт пионерская зорька
ночи спокойной мои малыши



***

вот и кончился завод
потерялся ключик
нет никто нас не зовёт
это просто глючит

больше не везут товар
лавочка закрыта
тихий ужас и кошмар
сломано корыто

так пройдёмся налегке
до угла до ветру
ветер тронул в кошельке
фантик от конфеты


***

четыре кошки катались с горки
опять и снова потом ещё
а мы немножко хлебнули горькой
и нам и кошкам там хорошо

хороший двор тот где ходят кошки
кататься с горки а не менты
хлебнём-ка что ли ещё немножко
ещё немножко и мы коты

***

собирали жувачные вкладыши
не хотели делиться на нуль
самолёт пролетает над кладбищем
ты тихонько ему подмигнул

в этом нету ни капли наёба
мы навечно устали и вот
лёжа смотрим бездонное небо
а по небу летит самолёт

***

я сегодня поймал неуклюжа
он неловко по лужам бежал
восклицая тихонько о ужас
и ужасно его было жаль

неуклюжа я вытер чем было
на колени себе посадил
предложил неуклюжу повидло
неуклюж неуклюж был но мил

из окна посмотрел а снаружи
на заклание и на убой
миллиарды бегут неуклюжей
и слеза по асфальту рекой

***

в последней серии последнего сезона
я ухожу хромая на закат
всё будет очень медленно и сонно
невдалеке пылающий замкад

вне времени вне правды вне закона
самой походкой воплощая грусть
в последней серии последнего сезона
ты выстрелишь но я не оглянусь

***

скользко неловко на гололёде
шатко и валко по голольду
никто не явился за телом мавроди
в этом холодном дурном году

даже и я прошел мимо морга
мимо хотя бы на этот раз
милый мой морг подожди немного
лучших и худших любых из нас



***

мы дружок живём в стране запретов
проиграли нечем больше крыть
не разрешено ни то ни это
некуда пойти и покурить

я хотел бы жить в стране сонетов
и простых романсов городских
у матросов папиросов нету
и вопросов так же нет у них

***

мама мама где меня носило
спрашиваешь что за беспредел
а меня носила суперсила
я носился меж небесных тел

зря ты про синяк меня спросила
зря ты причитаешь ну и ну
не было тем вечером насилья
просто ебанулся об луну

зря спросила обо что обжегся
зря ты причитаешь боже мой
просто я дотронулся до солнца
сердцем а казалось что рукой


***

мы ждали санитара с зажигалкой
под пожелтевшим белым потолком
стонали нарко и вздыхали алко
дрожали пальцы пахло табаком

ты мне сказал когда однажды выйдем
не попадёмся больше на крючок
совсем пропащий пропади из виду
иначе снова в дурку дурачок

я отвечал исчезновенье видов
закономерный в общем-то процесс
мы вышли никого своих не выдав
и ты сумел ты всё-таки исчез

https://polutona.ru/?show=1205184918

Приготовительная школа эстетики
автор - Юрий Гудумак

I

Помнимый, больше того, забытый,
продлевающий как бы то ни было что-то еще на слог
или на два, какой ни на есть континуум,
чья последовательность событий
естественна: мышью пятнает лог,
и багрянцы дрока покрыты инеем.

Человек, конечно,
не являет в судьбе ландшафта такого критерия, как в судьбе
ландшафта покинутого, вообще как чтение
порожденного этим ландшафтом текста, нечто,
бесспорно, сказанное о себе
и, точнее, своем отсутствии. Скажем так, отсюда его ничейные,

ставшие как бы самим ландшафтом
черты, столь привычные в будущем облака
и дали, точка зрения вообще Лукреция.
Даже сказанное на шершавом
Лукреция поглощают пространства, выглядящие издалека,
как повыцветшая коллекция

памяти. (Будущее, помимо
прочего, расширяется в смысле языковых
границ: в захолустье – единственно правильное понимание географии.)
Звезды гаснут в летних шутихах тмина.
И ветры, дувшие прежде с запада, дуют с севера. Звуки их:
шелушащие, торопкие, картавые.


II

Будущее, стремящееся воплотиться,
как если бы город рос
на зрителя, но всегда настающее как (парадокс!) осенняя,
развоплощающая действительность вереница
дней. Ибо это опять-таки суть вопрос
точки зрения

(отстоящей, понятно, все дальше от точки тела).
Четыре времени года рифмуются, судя по четырем
сторонам света, заблаговременно. Делать нечего,
и по-всякому – если дело
и впрямь не кончается сентябрем.
То есть если что-то и переменчиво,

то в сторону понятых верно общих
тенденций. То есть за вычетом величин
постоянных, латающих зимний вакуум.
Пугало – лучший перестраховщик.
Вьющийся волос становится за год неотличим
от вьюнка, обладая в теории именно одинаковым

будущим. Ибо его, поди, лет на двести
прибавляется. Ибо и у щегла
позвонки камелии. Ибо взаправду перьями
веера не согреться. И в частном тексте
можно прочесть: "… Сухоцвет и плевел, покуда их не сожгла
зима, вызревают первыми".


III

Редко когда примета
берется в качестве обобщающей. Таково
искусство минимализма. Изредка,
в пору наречий места,
ландшафту бывает достаточно одного,
одного лишь скупого призрака

прошлого. Что уже постфактум
заставляет не останавливаться на деталях, на
тех же самых цветах, неподвластных отныне праздному
взору в разомкнутом рябоватом
воздухе, неподвластных датированию, хранящему имена,
ни подавно – разуму.

В сущности, распре взора
с поверхностью впредь так и так вольно
усиливаться, попирая сроки, не то что светлые,
бесконечные летом дни. В просторечии – фора
достоверному чувству стиля. Еще одно
надлежащее дню поветрие,

исповедующее в продолжение ценных ртутных
подвижек (и однако не складывающихся именно как узор
кровеносных жил) пустоту. Бытие новеет, следуя
торной дорогою килегрудых
воздухоплавателей, дней, одного из зол
свободы, мыслимой как последняя.


IV

Смысл реализма в его, реализма,
движении: от предметов лета, превращающихся
в ощущения осени, превращающихся в свой черед
в идеи зимы. Очевидно, так с наступлением последней вступают в отчую
землю и хлябь. И слеза – как линза,
позволяющая увидеть наоборот
всю историю живописи воочию.

Так ландшафт предстает как сумма преодоленья
видимости, сумма всех
доказательств времени. Человек, заржавелая приглубь, алая
в гривах листва – явленья
одного смыслового ряда. Выпал ли позже снег
или что там после зима натаяла,

так ли уж важно? Любым длиннотам
в оправдание хватило бы скольких-нибудь пяти
уготованных лет. Реализм заранее
выражает степень небытия либо просто отдан
в жертву, на откуп этой способности отойти
на достаточное расстояние,

говори мы об иноземце.
Ибо что оживляет картину? – Мышь.
Это эффект неподвижного целого. Тем, что замерло,
время напоминает уже не сердце,
но сумму мышц
исчислимого в рукописи гекзаметра.


V

Это просторы, где боги сами
не спешат с появлением, привыкая к ним,
точно к родным небесам, точно в попытке взглянуть на все это волглыми,
плачущими стужеными глазами.
Так, чем дальше, тем чаще возможности жить другим
соответствуют фону изжития: с голыми в сучьях ветлами.

И предание быстро
умолкает – по той причине, что и его,
как сверчка, не способно спасти никакое орудие
логики, не говоря – абсурда смертоубийства,
не говоря – абсурда изгнания. Не лучшее, но все-таки торжество
справедливости. Стылые, прежде людные,

только так и сводимые к голой абстракции летошние пространства
зимы, в идеале сводимые просто к одной из форм
и картин отсутствия: ничего нет антропоморфнее.
Будущее прекрасно,
чему учит рельеф, уживается с шумом застывших волн
с их отлогостями. Безмолвие –

способ высказывания. Перемена
связана с этим, как все зимой:
цацки, вешки, побеги инея в блестках бисера,
позже – тающего рейнвейна,
переходящие на полдороге в смешавшиеся с землей
и небом дали, иссера-

голубые.

2002

https://polutona.ru/?show=1202200527

Устно. гр.
автор - Тем Рэд

Что останется от меня— дождь?
Под пальцами Гладиатора набухшая рожь?
Ячмень под глазом у бога?
Я ничей,
Как девочка-недотрога.
Я повернусь и выдавлю стон;
Давно, когда-то был я влюблён,
Немножко в себя,

От меня останутся семена,
Дети вырастут и не поймут,
Человек это сам себе жгут,
Это солнце заломленной головы,
А отцы остаются всегда не правы,

Я сожгу крематорий и зарою могилы,
Я давно по зерну собирал в себе силы,
Чтобы разжаться и выронить меч,
Жизнь это дырка, из которой довелось мне
потечь


+++

Я почищу дом и приготовлюсь к Вере,
Из интернета выйдет она открытой двери,
Я буду скомканный, но такой интересный,
Она будет телкой, тупой и не местной,
Мы не сможем молвить друг дружке ни слова,
И она помычит безмолочной коровой,
Я подделаюсь в такт, провою чертовски навзрыд,
На Вериной шкуре проступит пятнами ебанный стыд...

В интернете есть все и какой-то портал,
Я в начале поверю, а потом как животное себя туда сдам


+++

Я умеренно вышел на баррикады,
Мне кажется, я непоправимо сяду,
Меня только греет— в кармане нож,
Я люблю очень— придумывать ложь

Ад это не другие, это всего-то я,
Мой милый Сартр, другие— тля,
Федя же написал: дрожащие твари,
И я никого авторитетно не почитаю

На баррикадах дует, пожалуйста: Чаю!—
Подожду,— представлю, что запрещаю:
Повально, вообще, с чужих слов и просто,
На небе и на земле, свобода— скотство

Подходи Сартр, будь девочкой в автомате,
Набирай через ноль: Кремль,— не схватят,
Я инквизитор, а ты мне про ад внутри,—
Набирай,— Воздух, потом шестёрки, три,
Ртом дыши:

Отец,
Сын,
Святой дух,
Тополиный пух,
Моя крошка,
Кривая дорожка,..

На баррикадах, Сартрушка,
Сложно
И трубку теперь не ложь,
Подкованная, вот, ты вошь,
Так я точно сяду
Вместе с плеядой:

Отец,
Сын,
Дух,
Иванушки-Интернационал,
Ну, под наручники ручки,
Ты пой вслух:
"Без свободы лучше,
Я вообще не то писал"

Диктую: "Я, Жан-Поль,
Выдумал про боль,
Чтобы было плохо
Русскому лоху

Теперь каюсь и завещаю:
Шлите мне крепкого чаю,
Тут очень сильно дубак,
Как это по русски— ГУЛАГ?"

До свидания, Сартр,
До не скорой встречи,
Все тут решает кадр,
А не французские
предтечи


+++

Повесь-ка свой крест налево,
Расскажи и умри слегка,
Ты из нас, естественно, стерва,
И к себе ничуть не строга

Говори, я послушаю мило,
Вот и голову склонил к подолу’,
Твои речи будут настилы
На бездонную внутри дыру

Но молчишь, выставляя тело,
Заметаешь меня за лобок,
Не хочу продливания веры,
Сократи мне, пожалуйста, срок

Ты дыши, теперь я не воздух,
А распятие больше не жжёт,
Для меня ты излишне жёстка,
Говори, пусть открытым останется
рот


+++

Прости и усни
Без меня некрепко
На небе висит
Луна как слепок

Пройдёт не вернётся
Встреченный мальчик
На дне колодца
Память незрячих

А рядом дочка
Душа и кровка
На сердце б прочную
Приязни верёвку

Ты выйди втёмную
За меня во сне
Пред тобою - иконою
Я сгорю вполне


+++

Пройдут дожди, промурлыкает Билли,
Листья отсветят стороною тыльной,
Я почувствую снег, что скоро повалит,
Убирая землю в чехол сусальный

Поебутся вороны без охоты на ветках,
Внутри представляя юг как конфетку,
Я налью себе много чёрного кофе,
Никогда чтоб не видел из прошлого снов я

Я вылечу быстро, не открывая и окон,
Перья смешаются с брызгами стёкол,
Но останусь висеть, в подтеках из снега,
В воздухе осени как попытка побега


+++

Не буду верить
Смогу по мере
Я вытру слёзки
Я буду жестким

Смотреть вперёд
Не брать в расчёт
Надеяться ждать
Чтоб дать и взять

Последняя капля
На новые лапти
Кипит самовар
Внутри разгар

Я выдержу смело
И справа и слева
Пожалуйста ближний
Кукарекни трижды


+++

Будем смеяться. Каждый. По разу.
Буду гладить тебя. В районе таза,
Ты моя самая любимая. Дева.
Не хватает пули в районе левом.

Мне бы вымя. От бога. Присосаться бы прочно,
Не думать и пить. Не добираться до точки.
Волосы, руки, красивая кукла— любовь.
Но в каждой игрушке есть клавиша off

От таза перебираюсь— повыше.
Все во мне набухает. И дышит.
Обжигаясь, накрываю сосочки.
Со своей клавиши ты бреешь до одного
волосочки.


+++

Я хожу в качалку и люблю свою маму,
У меня есть дама— Руслана,
До богатства— не хватает ляма,
До славы— чтоб пел с экрана,
Я серый печальный штангист,
Сверху как бог, внутри неказист

Моя девочка не глотает сперму,
У меня слишком раздроблено эго,
Мое любимое слово— "скверна"
И мне, по идее,— в окно бы с разбега,
Хотя и живу и много ем протеин,
Я одинок и смешон, я мистер Бин

Но я тяну— руки под солнце,
Лучей на севере раз-два и— мало,
На тренировке каждый добьётся,
И похуй вообще, что не любит Руслана,
Я серый рыцарь, тяжелоатлет,
И с улицы в зал— на меня падает свет


+++

Тут все непросто
Практически в долг
Много вопросов
А ответ— молчок

Ты тут— родная
И нет нужды
Тускло мерцают
На столе ножи

Тут красное небо
Как открытый рот
И гардины плеву
Зло ветер рвёт

Здесь тратится тихо
Последний шанс
Любовь— не выход
А разрез для глаз

Кричи ты сможешь
Поменьше слов
Тонкий как кожа
Ночной покров

Кричи что будешь
По частям моя
Ниспадает на груди
Из шеи струя

Тут все непросто
А кровь что сок
И утром сорвётся
Металл в висок

https://polutona.ru/?show=1201193143

Даша Малон
автор - Звательный падеж

Даша Малон родилась в Белгороде, живёт в Петербурге. Студентка факультета журналистики СПбГУ. Окончила музыкальную школу, пишет музыку, выступает на квартирниках.

**

там где я родилась шел дождь
в лужах и ларьках отражалось небо
в окнах в девятых этажах
самое высокое что

было

потому что не было эрмитажа
там, где я родилась

**

наутро после вина и двух самокруток
я пошла в церковь
в городе было тихо
/ в воскресное утро бывает только /
в городе тихо

наутро после вина и двух самокруток
я еле проснулась
но очень хотела в церковь
люди крестились на солнце
солнце не выходило
в проёмы задувал ноябрь
и холод стоял на колокольне

**

подногий смоленый берег
я здесь
– как пелось

веселый разнотравий блик
не
хватает памяти удалить штаны закатились не спили

бутылку за шкафом и кровушку
тонкотелую мою матовость
одинокую мою нотовость

хромая ступаю на воду как не охота спрашивать кто там
стучит ключи запросто скинь выдержи время вдребезги
//
скоро будет за город
скоро будет за зиму
за лето
за гетто
за то что не дети

**

сколько птиц над головой посмотри на небо сколько сядет где-то в порт там где ты не был сиди в своей москве двадцать лет кряду я приеду по весне посидеть твой город огромный в болотных глазах уеду где большая вода сколько нас зовут домой но у нас нет дома сколько сил ведут на дно нельзя раньше страшно а теперь ни любви ни ада только смятая постель за мкадом

**

будь рядом когда я стану одной

из

одноразовых зеркальных пауз
в потугах текста
в туманах индийской словесности твоего детства

я переросла
кольца на пальцах
цветочные платья / тексты от мужского лица

**

запах метро город-герой за поворот на сенной площади толп ягодный стол
вишня по сто оскал и оскол стекла вестибюль цели для пуль зерна смолю

выпей и сплюнь

https://polutona.ru/?show=1130232520

Настя Верховенцева
автор - Звательный падеж

Настя Верховенцева родилась в Альметьевске в 1997 году. Студентка Литературного института им. Горького (семинар А. Василевского).

Вырываясь из укрывища

intro

рванная рана, шершавый бетон

стон —
красная лужа, июльская стужа
город простужен:
ухо болит, ноет колено,
выпадает плечо —
мерещится слева
ещё
не точно, не вырисовывается
фигура,
очень размытая точка,
будто тучная дама с ридикюлем,
будто рядом чихнули.

будьте здоровы, говорят.
говорят, если бы не этот июльский дубак,
было бы совершенно по-другому:
человека не ударили бы ломом,
ломоты бы не было и в других частях ещё не отлетевшего тела,
бренного, обременяемого слева,
или охраняемого слева,
тучной дамской фигурой

перекрестить три раза и сказать:
аминь (опять)
и аминь (опять)
и зааминивать, и продолжать

детские стихи (маме на выброс)

переводная картинка
первородный грех
первые три минуты после первого взрыва ярости
мучаемся за всех
капаем воском на низ свечи
в церкви ни за что не свисти
стой в золотом углу
совсем скоро тебя заберут

* * *

думала лежит здоровенный волос
пока не подняла гадала чей же
у меня короткие у мамы тоже
отчим стрижется машинкой
может быть никин
у нее длиннее
поднимаю оказалось нитка
черная-черная длинная такая
прямо такая длинная как у абики
когда я у нее впервые взяла набор ниток
и начала разматывать нить по всей квартире
она лишь смотрела потом сказала
ну вставь в иголку и шей
этой нитью шею
можно было бы обмотать миллионы разов
абика моя крестная мама лежит в земле
мой крестный отец в запое в сибири
я осталась божьей сиротой
зато
черную длинную нить я сохранила
подбрасываю в воздух смотрю как ляжет
картинку из образов
наблюдаю
гадаю где вы и жду вас очень

* * *

я теперь принадлежу храму:
от конца его водосточной трубы
до завывающих в подвалах котлов.
живу по его костяной структуре,
шаткой, не рассчитанной на засов,
выбивающийся из пазов.
около лужи, ставшей озером,
переместившей меня вместе с храмом
в один из миров,
где моё лицо соединилось с узорами
на его калитке,
небо, притворившись хлипким
картоном, пропускает через себя
тучные грибовидные облака.
там, где серебрилась его труба,
взрываются
осколки,
разлетается грязными комьями
трава.

* * *

земнотворным почти как тошнотворным
почти как предопределённым ровным
слоем по ещё шершавой поверхности
по ещё пока повинности в кривизне
в неидеальности формы.

заикающийся голос всё равно что волна
нисходящая на города
из горла?.

по прямой можно выстроить много двухмерных срезов
но зачем нашу реальность резать
если можно приблизить пока ещё не накатила
с головой пока ещё не поглотила
пока ещё не утащила
со всей силой на дно.

ладно, — грит. — лей ещё.

захле- захлебнувшись зака- закатив глаза
пере- перерезав образы и подвинув за
за берег за оберег за густо населённый куст
за выпускаемый в ритме воздух
пузырями
почти наизусть
зря мы

* * *

старое непременно выглядит спокойно
пожелтевшая бумага повидала виды
посмотрела в глаза а они закинуты
в этих зрачках отражается ровность срезов
свежий запах чернил неустойчивость буквы
ощущение что пальцем можно распространить её до других
ощущение собственной мощи
как заложенный на странице равной твоему возрасту гербарий
смеющаяся девочка на двадцать пятой непременно с венками
указывает пальцем на слово "тебя" тычет тебе в лицо
суть этого гадания в том что на этой странице вечно открывается совсем не то
или одно и то

outro

среди плотно засаженных ветвей
в густо разросшейся лесополосе,
исполосовавшей просветы неба
так, что не видно лучей,
звук бьющихся друг о друга
почек, еле стыкующихся листьев
похож на ручей,
спустившийся до заговорщического шёпота.

рокота-треска, добравшегося до коры,
приоткрывших её, как дверь —
отвесно: от вёсен и до зимы
время сужается с ужасом,
копошится во мхе и до головы
зарывается в укрывища.

выходит: стволы голы,
перегнойная пища
внутри.
огибает спираль раза три,
но видно одни круги —
плоские, небесконечные,
подобие времени — им.

значит, потом
посмотрим.
поговорим.

https://polutona.ru/?show=1130231114

Асфальта простреленная бумага
автор - Игорь Перников

***

Д.Г.

Солнцу не уйти от этого огня
Свастики не в силах поломаться
Если мы не в силах оставаться
То тогда люби люби меня
Ты мой друг а я твой друг убит
Мне на солнце ничего не видно
Только звездный самый острый свет
Светит мне в глаза и вязкий как повидло
Под землей бушует океан
Я приехал из советских стран
И тебя мой друг не жаль и не обидно


***

Бог ест паутину. хорошо, что я умер
есть паутина, нет того, что лучше
на поверхности букв надпись,
оставленная на стене

одинокие сходят с ума, я согласен
на что угодно, когда угодно и с кем угодно
не говори, что знаешь. нет
ничего хорошего, чего-то белый цвет


***

Где солнце читает бетонные прописи
В бараках улиц — слова, ненужные мертвецам.
Где солнечный свет цвета денег
Ложится на вырванные страницы
Сосредоточенного асфальта.
Где я говорю "да" и "нет",
Испытываю в невыразимом
С первой каплей дождя.
Туда, где улицы полицейская форма.
Менты улиц уходят и остаются,
Испытывая в невыразимом
Улицы невыразимый суверенитет.
Менты, пыль асфальта улицы
Позапрошлогодняя.
Когда бетон разрушается, пыль остается.
Пыль — асфальта простреленная бумага,
По которой бежит тень забытого имени.
Нищета придет по улице,
Дождь останется лежать на асфальте.

https://polutona.ru/?show=1130160154

Жанна, фея, Ной
автор - Мария Фроловская

Жанна

Жанна хотела сына.
Сорок лет и три года хотела сына.
Так больно хотела, так сильно,
молилась: Господи, помоги!
Тучи вверху бежали.
Волны внизу бежали.
И не было сына, не было сына Жанне.
Тысячи сыновей - и всё другим, а не ей.

Шли сыновья к другим.
Шли по воде круги.
Вода становилась льдом.
Снега заносили дом.

Раз, в декабре, постучался какой-то дед.
Съел её хлеб, узнал о её беде,
И сказал, что когда-то от праведников слыхал:
на Рождение солнца земля тиха и вода тиха.
И земля смыкается с небесами.
И вода смыкается с небесами,
и гуляют души лесами,
иди себе и спасай их.
Бери к себе синекожую, замёрзшую такую душу -
придёшь, в уголок положишь, у очага просушишь.
И будет тебе сын -
ничего, что немного синь,
что прозрачен чуть-чуть и ломок,
а всё же почти ребёнок.

Темень в лесу - хоть глаза выколи,
хоть наугад рукавицей шарь.
Жанна идёт себе, душу кликает,
и выходит к Жанне душа.

Она на салазки сажает сына,
идёт, дыхание его слушая,
и внезапно думает обессиленно:
А что расскажу я родне и мужу?

И живота не было,
и маяты - не было,
а родила - белого,
жутко, смертельно белого.

А сын за спиной продувает дудочку,
начинает играть на дудочке,
А Жанна думает: "Я всё же дурочка,
Боже, какая дурочка!
Я с ним намучаюсь, так намучаюсь,
ведь с первого взгляда видать -
две ручонки тоненькие, как лучики,
а глазищи его - слюда,
а в глазах нелюдское, не наше что-то
бьётся, не то, что у всех:
огоньки, бегущие по болоту,
небеса зачёркивающий снег.

Что он такое, с чем я вообще связалась?
Разве он сын мне, разве я ему мать?"
За спиною дудочка молкнет и исчезает,
санки с горки подталкивает зима.
Эх, как помчались, весело полетели
санки пустые, корой намерзает лёд...

Жанна глядит, распахнутая, как метель,
и падает на колени. И не встаёт.



Фея

А во вторник она пришла ко мне, и говорит:
Убери, пожалуйста, настенные календари:
серая кошка - июнь, рыжая кошка - август,
а я хожу и смотрю, сколько ещё осталось
дней - счастливых, нормальных, солнечного добра.
А впрочем, они же мамины - не убирай.

Я не врубился сначала, пытался осмыслить,
а она говорит:смотри по утрам на листья.
Долго молчит. Добавляет: попросту говоря,
времени у нас мало - только до сентября.

Я сатанею: так это у нас романчик?!
Я не курортный мальчик! Но где-то уже маячит
странная мысль. Я касаюсь её руками,
и верю внезапно во всё, что она толкала:

Что она, мол, фея, и знает тайные тропы,
а не просто девчонка, что мается автостопом.
Что слова её - тверже камня, и имеют страшную силу.
Я сжимаю её руками, мне становится невыносимо.

Мне плевать, что сентябрь - жатва, я ору ненормальным голосом,
я готов за неё сражаться с кем угодно - с космосом, с Хроносом,
Но она говорит: перестань геройствовать, это тебе не песенки.
Травы всегда умирают осенью - это же так естественно!
А она говорит: колесо природы скрипит, у времени слабый пульс,
а я бормочу: уроды, доберусь до вас, доберусь!

А она маленькая такая, тонкая, диснеевские принцессы - и те грубей.
А она говорит: я хочу ребёнка. Родила б, оставила бы тебе.
Вообще, я не знаю, что точно с нами случается.
Больно ли это - исчезнуть, окаменеть?
И идёт на кухню, грохочет посудой чайной,
и чайник сипит и прыгает на огне.

Мы купаемся в речке, она меня кормит грушами,
Мы мотаемся по дорогам и городам.
Я придумал нам лето - самое, самое лучшее,
и минуты ни другу, ни недругу не отдам.

А когда запылают деревья огнями рыжими,
я её обниму - и никто её не отберёт,
и наступит сентябрь, и мы непременно выживем,
и посмотрим, а что там бывает, за сентябрём.



Ной

Бог явился Ною - парня звали, конечно, не Ной,
просто Джон или Вася. Бог сказал ему: только без паники.
Понимаешь, терпение вышло, закончились пряники,
закупай древесину, бери себе выходной.

Все, кого ты возлюбишь, спасутся в твоём челне,
остальные низринутся в бездну. Утонут, в общем.
Постарайся до вторника. Избранные не ропщут."
И пошёл через площадь - ни грохота, ни огней.

Ной работал, как робот: пилил по ночам дрова,
а с утра залезал на форштевень и мачты ладил.
Ной построил Ковчег, и теперь ему наплевать,
как в него уместятся записанные в тетради,

в двух блокнотах, и на салфетках, и на руках -
однокурсники, мама, приветливые таксисты,
и старухи на лавках, и медленная река,
и мальчишек орда, вылетающая на пристань,

переулки, дома, и кафешки, и фонари,
как вместится всё то, без чего ему не воскреснуть?
Ной выходит и машет куда-то во мрак небесный:
Принимайте работу, Архангел вас побери!

Он стоит, перемазанный краской, водой из глаз,
и грозит кулаком, и листает свои скрижали.

И дежурный Архангел слегка тормозит, снижаясь,
говорит: "Выдыхай! Отменили в который раз."


***

В восемнадцать лет я могла рассказать тебе, кто я:
За спиною рюкзак и футболка с Виктором Цоем,
мой троллейбус идёт на восток, остальное мелочи -
фенечки переходят в загар, загар переходит в фенечки.
Фестивали взрывались, как звёзды, лопались, как пузыри, но
я пыталась найти такое, чтобы всё во мне озарило.
Покупала шмотки из Индии, думала - мне к лицу, и
мне казалось, кто-то невидимый танцует со мной, танцует.

В двадцать лет я сшила рубашку - чёрную, но она очень быстро выгорела.
Я хотела отрезать чёлку, увлеклась ролевыми играми,
А внутри назревала течь - я её заклеила пластырем:
я купила короткий меч. Назвала, естественно, "Ласточкой".
Мы давали сущему имена, и себя придумывали, надеясь,
что это сделает нас королями, а Сокольники - Средиземьем.
Из подкладки шили знамёна, а в них просыпался ветер,
и если б ты спросил меня, кто я - я бы тебе ответила.

Мне без малого тридцать. Всё зыбко, Боже, как зыбко -
у меня есть ребёнок, он спит Золотою рыбкой.
Я над ним проплываю, я прячусь в зелёном иле, и
не умею писать о себе ничего, кроме имени и фамилии.
Я не знаю, куда я дела, и правда ли вымела
эту дурочку с феньками, и девчонку с эльфийским именем.
Я стою на балконе - туман голубой и влажный.
Не скажу тебе, кто я. Но это уже не важно.


Крюково

По осыпавшимся окопам,
по заросшей передовой,
мы гуляем с тобой по тропам
у кого-то над головой.
Вперемежку с давно остывшей
сталью, в путанице корней,
Навзничь брошенные мальчишки
спят на вечной своей войне.

Им, почти обращённым в почву,
в снег, в рябиновые огни,
вдруг им снится, что бой не кончен?
Что в ответе за всех - они?
Вдруг, застывшие в дне минувшем -
ни проснуться, ни умереть -
всё бегут под огнём, пригнувшись,
и грохочет над ними смерть?

Снега выпавшего седины
на щетине сухой травы.
Как сказать им - вы победили?
Как признаться им - вы мертвы,
но когда в ноябре позёмка
заметает траву и грязь,
я над вами несу ребёнка,
в полный рост идти не боясь.


Динозавры

Люди на нервах. Цифры едят на завтраки,
вирус ползёт, неизвестно, что будет завтра.
А Даня завис на мультфильме про динозавриков:
Ходит, рычит, хохочет, как динозаврик.

Даня с балкона выглядывает прохожих, и
страшно расстроен: куда же все подевались?
Вон, динозавры - огромные, толстокожие,
А живут только в телефоне и на одеяле.

А вдруг и на нас какой-нибудь астероид, или
этот вот вирус - вымрем и не заметим?
И останутся только дельфины и землеройки,
спутники в космосе, папоротники и ветер.

Папа работает. Мама очень волнуется,
шьёт ему маски, глядит большими глазами.
Папа смеётся, папа идёт на улицу,
папа бесстрашный, и сильный, как динозавр.

Мама ругается - солнце, шестнадцать градусов,
а горки и лесенки облюбовали птицы.
Даня рисует зелёного трицератопса,
отправляет за папой - вдруг ему пригодится?


Стриж

Подбрось меня, я стриж. С истоптанной и плоской,
с погибельной земли самой не улететь.
Сородичей моих галдёж многоголосый
тоскует надо мной, отпугивая смерть.

Подбрось меня, я стриж, я сжатая пружина,
я маленький комок, дрожащий и живой.
Не кровь, а синева в моих грохочет жилах,
и переполнен рот солёной синевой.

Бросай меня скорей - я знаю, ты сумеешь,
я верю доброте большой твоей руки -
в бездонный океан, где плавают деревья,
где издавна живут стрижи и мотыльки.


***

А это у всех так бывает? Скажи, пожалуйста!
Смотришь назад, и внезапно - Боже мой, Боже,
Сколько обиды вдруг поднимается, и жгучей жалости
К той себе, беззащитной, маленькой, тонкокожей.

Как любила я, а меня всё выбрасывали и выбрасывали,
как пыталась вписаться - хоть буковкой стать, хоть циферкой.
Как чудной неформалкой казалась я одноклассницам,
а крутым неформалам - убогой и скучной "цивилкой".

Как смотрела я на людей с гитарами - как на ангелов,
сочиняла о них истории, чай им заваривала,
Как любили меня - как удобное, как неглавное,
словно тёплую кофту, неведомо кем подаренную.

И знаешь, что самое дикое, самое страшное?
Я и сейчас иногда смотрю на себя глазами их,
я косую улыбку, до дыр изношенную, донашиваю,
вспоминаю её, и теряюсь, как на экзамене.

И порой, на каком-нибудь фесте тепло по-летнему,
и костёр, и девчонка поёт, и нельзя разглядеть лица -
я обрушиваюсь в себя, в смешную, в двадцатилетнюю,
и барахтаюсь, и никак мне, никак не выбраться.

https://polutona.ru/?show=1129152029

НИКАКОЙ НАВИГАЦИИ
автор - Лиза Смирнова

*


Замирает вода у земли
на бесцветном песке ни следа
мертвых звёзд между спутников
перекличка
с ярко красной звездой
для погибших в немыслимых странах

слабый сигнал посылают
в заснеженные поля
анемичные дачники

и ответ на их запрос не приходит

но если искал ты убежище
то лучше уже не будет



:



заброшенная станция

"здесь был 2-й отряд"

теперь растут грибы
но их никто не собирает

смотри, как грустно смотрят те,
которых не съедят

веранду затемнит
печальный борщевик

малыш супер-герой
с ним борется покуда
его дебютный високосный год
идёт по кругу

мы из руин империи

следим за их борьбой



:



Закрытый город
город рядом
лежит
и кто-то в нём лежит

последний дождь идёт
и в темноте снаряды
взрываются
но нам не слышно их
в предчувствии других
больших событий

кто мы такие чтобы слышать их

нас через дождь
спасательное ищет судно



:



иссякнет пустота
и там где мы лежали
теперь бежит
не оставляя след
река
и наша речь
которой больше нет
её у поворота
настигает

у нас жуки
в руках и в волосах
мы выжженые
лампой наоконной
заблудимся друг в друге
как в лесах
и тех словах
которых написали

в горячем и
болеющем саду
где яблонь эпидемия спадает

такого хочешь ты

и так бывает



:



будто нет ничего
но им и не нужно
на засиженном выцветшем
автовокзале
посреди южных улиц
девочка моет лениво фрукты
прямо в пакете
(ловит воду из крана
и отпускает обратно)
нектарины к примеру
один из них убегает
и катится
долго катится под прилавок
жмется там к собачьим бокам
застывает
как мертвый

:

умирает последний
продавец овощей
уборщик в оранжевой куртке
укладчик асфальта
плитки укладчик
курьер из доставки готовой пищи

как писали великие
никакие цветы не растут

умирают кузнечики
пчелы и мелкие зимние мухи

истлевшее сохнет белье на балконе
с последней войны возвратившихся партизанов

уезжай говорят они
и еще возвращайся сюда непременно

запевают старые фронтовые песни
о девочке в автомате

:



не во сне
а как есть наяву
в октябре дожди
в октябре война
заверни их
одно в одну

закодируй это
милый дружок
спрячь подальше
потом удали

пионерский возьми рожок
и пока не глядят глаза
уходи

прокатилась по землям
ночная тьма
что хоть выколи хоть завяжи
никуда не глядят глаза
вот и ты никуда не смотри



:

никакой навигации

дальше только кусты
сирень жимолость бульденеж -
отличительная черта ландшафта
в середине России

из травы виден город -
труба цеховая стена
непременно фонтан пересохший

свет как контрразведка наносит на карты
перекрестие легких теней
на лице местной женщины
замечания к жёлтым дачам
гнездящимся у великой воды

а она их потом переводит
на множество разных наречий
и на местный забытый язык



*

https://polutona.ru/?show=1128221558

Из пены метро
автор - Екатерина Агеева

***

Сегодня из пены метро,
похожей на нефтяные лужи
и крошку попкорна одновременно,
взошла или выросла
русалочка спящего машиниста.

Почти киношная Афродита
и королева бензоколонки -
танцевала на рельсах и на руках.

Волосы расплескала
по информационному стенду.
Вот локон на кольцевой,
а вот локон на МЦК.
За МКАДом, конечно же, ничего:
не такие уж длинные волосы
при постоянной влажности.

МетрОвая, метровАя, мЕтровая русалка,
метрополи-тян в метрополитене,
захотела иметь ноги - пошла по вагонам.
Пена вагонов завидно пахла ногами:
сырыми подошвами,
выцветшими носками.

Русалка ползла на запах,
волосы путались и застревали в дверях:
в замшелом вагоне "Красной стрелы"
остался самый красивый локон.

В вагоне никто не делился ногами,
инвалид афганской войны
даже не предложил коляску.

Русалку выпотрошило в поток
московских часпиковцев -
омоновцев эскалатора,
не пускающих пассажиров
на левую половину.

Выбросило русалку
на берег шумного перехода.
Теперь собирает милостыню с табличкой
"Собираю нА ноги" или
"Потеряла ноги! Помогите!"

А могла бы продолжать жить в вагоне,
вести пенно-напевный бизнес:
"Уважаемые пассажиры!
Предлагаю вам
уникальный русалочий хвост.
Недорого".

В общем, будете в переходе,
скиньтесь ей мелочью,
в ноги/на ноги,
пусть и 35-ого размера.
Ну и что,
что будет обуваться в "Детском мире".
Она и не очень-то взрослая.

В общем, будете кататься в метро потом -
соберите парик из волос русалочьих.
Надевайте. Поздравляю,
вам выходить на следующей.


***

У Адама и Евы радость:
Бог разрешил завести кошечку или щеночка.
Или даже обоих сразу.
Чтобы не было скучно в Эдеме,
чтобы было кому охранять посадки от змеев
и ловить вредных мышей-полевок.

Вот уже Адам говорит первой домашней кошке: "Отдай".
Но всем же известно, что кошке коробка, диван, ковер или,
что в данном примере важнее, фиговый лист -
идеальное логово партизана.
Адам остается голым, зверь убегает прятаться,
с ним ускользает стыд. Так появляется тело мое.

Вот уже Ева говорит первой домашней собаке: "Принеси",
Но всем же известно, что собаке косточка, палочка, мячик или,
что в данном примере важнее, райское яблоко -
неделимая собственность воина.
Ева остается голодной, зверь убегает зарыть добычу,
за ним ковыляет грех. Так появляется слово мое.

На седьмой день Адам и Ева, собачница и кошатник,
обнаруживают проблему: Бог завел себе новенького питомца.

Адам и Ева говорят ему, этому диковатому автору,
писателю прожорливому от эпилога до корешка (хором):
"Стань домашним или держись в клетке.
Но лучше - скройся. Посади себя сам.
Типа как дерево или, там, диссидента.
Сходи на бумажный лоток, а не на поэтический вечер
с читками с этой же самой бумаги.
Вычеши-выкуси блох, а не литературные штампы.

Вот тебе наша кошка с листком фиговым,
вот тебе наша собака с плодом запретным,
Забирай всё, что надо, и уходи в странствие,
только не трогай нас:
мимикрируй под местность,
но не обдумывай мимесис".

Адам жертвует два ребра:
первое - для наваристого бульона в дорогу писателю
(он вскипятит первородный библейский суп, но они-то не знают),
второе - для защитной универсальной заточки
(он сделает ручку-перо-карандаш, но они не узнают).

Писатель вздыхает и собирается:
он расписывает напоследок текстами
сломанный фиговый лист и червивое гнилое яблоко.
Потом задумывается и выбирает: кошку или собаку?
И забирает собаку.

Тут, конечно, не скажешь, что поступком
писатель выразил антифеминистские настроения,
заставляя Еву страдать больше
или выражая негласное сожаление
взятым адамовским ребрам.

Просто я знаю: когда ты один,
независимые хвосты и прятки под книгами не помогут.
Потому что врали все ваши Бродские и Хемингуэи:
только собачья преданность
помогает сблизиться с прокрастинацией,
втереться в ее доверие,
покусывая кончик ребристого карандаша
или тушеного ребрышка,
и не писать, не писать, не писать,
но всё еще мимикрировать
под дружелюбного автора,
под любимца Бога,
райского иноверца.


***


Лесные пожары Сибири -
это только звено в цепочке
неподвластных природных явлений.
Так потопы Алтая могут побить огонь,
а пламя деревьев -
аномально холодное лето.

Заиндевевший камень,
раскаленные ножницы,
влажный бумажный лист.

Gotta Light?

В детстве я как-то проснулась
от пожара в соседнем доме.
В комнате было жарко,
набухало стекло от тепла.
И только граффити на обмякшей стене
горящего здания не унывало.
Тогда я подумала:
вот ведь великая сила искусства.

Fire, walk with me

А Москва сейчас снова горит.
Тысяча восемьсот двенадцатый.
Красные лица, пылающие сердца,
пульсирует кровь на асфальте.
Граффити перекочевывают на плакат -
великая сила ненависти и искусства.

Я недавно узнала пословицу:
кашля, любви и огня не утаишь от людей.
В московском метро мне удается
спрятать и первое, и второе.
Лишь горящие глаза выдают мою жажду
превратить центробежную силу Москвы
в центростремительную. К свободе.

We killed Laura Palmer, we killed

https://polutona.ru/?show=1128191715

Варя Власова
автор - Звательный падеж

Зовут Варя, живу в Петербурге, душой - в Грузии. Сначала пишу/делаю, потом понимаю. Тексты приходят в своём темпе: когда захотят, тогда и приходят, моё же дело и главный талант - пристально слушать. И ещё - оставаться влюблённой.


***


Грузинская песня

Мёд сочится из пореза,

Радость бьёт в висок.

Под горами воды дремлют -

Созревает сок.

А когда молчит - не ноет,

Не зудит порез,

Лёгкой поступью приходит

Горная болезнь.

Слёзы спят в надёжных сотах -

Сели впереди.

Мандарины прикорнули

На твоей груди.

Косточки копили силы

В солнечном краю -

Их теперь кладу на губы

Тем, кого люблю.

По горючему веленью

Девочки седой

Небывалое, случись -

Стань вино водой!

Останавливаюсь, грустной

Страстью поражён.

До Казбека как до неба,

Бьёт в висок Борджом.

***

Ну же, лицо, поднатужься, подпрыгни!
Лопни как полый резиновый шарик!
Прочь без оглядки, спасайся от скуки!
Устрицу рта отвяжи от ушей!

Пасть изнутри разорви вольным смехом,
Лоб затопи, разопри синим цветом —

Мясо в щеках задрожит холодцом.
Глазок провалы слезливые, талые
Веками кутай тяжёлыми, тёплыми —

С визгом покатится ртуть из бровей.
Ноздри раздуй лошадиные, трепетные —

Смело пляши на ветру чутким парусом!
Пот не жалей — у тебя впереди
Пыльной дороги умбра жжёная.
Пой же, ликуя, лицо обнажённое:
"Я от бабушки ушло!"


***


метла тяжело дышала, словно

большая больная собака

другая собака вилась под ногами,

на дворника мягко зевала

вздыхая, дворник метлой собачью

зевоту мёл с тротуара

кукожась на ветру, морскую

мою дремоту гнал

***


У тебя есть руки. У меня тоже.
Под ногами камень. Только запах листьев
Я пущу под кожу. Море из запахов —
Я спасена. Подо мной качели.
Во мне уменьшительные окончанья
Не ласкают. Плоский щит на груди
Гудит, стрекочет, не даёт уйти
В темноту ночи, в тишину где меня
Нет. Аскаю, прошу о
Глубине и настоящести, кусаю
Себя за хвост, кручусь бесстрашной
Ящеркой, что лучше будет
Съедена, чем отбросит себя часть...
Город тщится достать, пыжится.
Потуги в радость. Душа створожена.
И во всём этом пустоцветии
Звон колокольный да дышит лошадь.


***

Перебираю в уме
Чётки имён, запахов, звуков.
Шарики шао-шин
С костяным стуком бегут по кругу.
Один из шариков я,
Другой ты, или ты — по очереди
Вертятся на языке,
Дышат в затылок, приходят ночью.
Снятся по одному
Чтоб в темноте не столкнуться лбами.
Тянется шлейф из принцесс
За трусливым драконом с семью головами.
Я — саблезубый мыш:
Норов звериный, а голос тих.
Как занесло в мою степь
Перекати-поле других галактик?
Закатай глаза
В мякиш сырой хлебного теста.
Того и не гляди
Звезда новая взорвётся с места!
Гнездятся, клубья вьют
На сердца насесте
Проглоченные косточки,
Мои замершие беременности.
На манеже моём
Полно-шапито гостей прошенных:
Кружится голова
У расписной деревянной лошади.
Пленники карусели
Ласково дышат, вдруг
Я просыпаюсь. Чётки
Пошли на второй круг.


***


Физиологическое

Голод-резина влипает в моё
Тело иссохшее.
В тесном подвздошии медленно тлеет
Мягкий живот.
Кожа надёжная резкую боль
Держит на подступах,
Чуя её долгожданный приход
Наперёд.


***


Влюблена

Листья становятся липкими
Взгляды становятся цепкими
Руки становятся нервными
Люди становятся целыми

Песни становятся длинными
Ночи становятся терпкими
Ласки становятся тихими
Мысли становятся тесными
Басни становятся сказками,
Их конец — выносимым
Кошки становятся ласковыми,
А я становлюсь красивой


***


У птичек двух воском, сажею
Склеились перья. Заживо
Ощипанные наощупь
Тела их теперь саднят.

Досадно: в перине глухо.
Ни воздуха нет, ни пуха,
Ни света. Хоть пыль выбью,
Да выставлю на мороз.

Чую тебя спиною —
Холод как ток в коже.
В зеркале проплывают
Клочья моей рожи.

Зеркало — лишь стекло.
С той стороны тепло.
Текло да в рот попало
Сгущенных слов молоко.

Окрошку из красок с квасом
По памяти смажу. Глазок
Разъёмы — две капли в круге,
Полоска рта... Только руки

Я выпишу, а поверх
Оклад наложу — щит.
Портрет мой не так важен,

Как холст, что под ним скрыт.

Расчешу чешую —
Сукровицей слова.
Верь мне, в ухе не важно
Где хвост, а где голова!

Скользнув до размеров точки
Надеюсь дойти до ручки
И двери. За ней дремлют
Ошмётки былой тоски.

Я гвоздик ношу под юбкой,
В корме копошусь кротом.
И течи на судне — к счастью,
Когда море за бортом.

По отмели ли, по бережку
Гуляй в моих снах. Бережно
Вяжи власяницу тонкую.
Вощи нашу нить.


***


Бодр в любое время года
И любой погоде рад
Дядя-уточка выходит
На привычный променад:

Людям добрым в назиданье,
На потеху дурачкам
Ежедневно совершает
Рейд по мусорным бачкам.

Что с того, что мёрзнут уши
И волочится нога,
А изнеженные братья
Улетели на юга?

В час когда на сонном небе
Занимается заря,
Дядя-уточка являет
Миру звонкое кря-кря!

Дядя крякает так ладно,
Оглашая старый двор,
Что от зависти бы лопнул
Песьеглавец Христофор!

Те ребята, что пускали
В детских ванночках утят,
Смели ли мечтать, что вскоре
Тоже крякать захотят?

— Кем ты вырастешь, мой мальчик,
Перестав во снах витать?
Управдомом? Космонавтом?
— Мне бы уточкою стать...

...

Мои маленькие мысли

Упакованы в слова
И отложены на полку.
Буква — дура. Тем жива.


***


Солнце наегорилось в труху.
Обмелели реки в крови.
Мелет чепуха чепуху —
В пыль толчёт мой дар говорить.

Ногти облетели, дрожа.
Руки залегли между ног.
Сердцу не удастся сдержать
Жидких слов искрящий поток.

Глазок зацвели калачи.
Хруст в плече стоит на чём свет.
Свет стоит в дверях и молчит.
Вышла б до него — мочи нет.

Сладкий шмель жужжит в полынье.
Сладкий сон течёт по губам.
Книжник-воспитатель во мне
Шепчет: "Ни продам, ни отдам".

Маленький настырный замок
Может быть открыт без ключа.
Тайну эту волк уволок —
Кормит ей пустынных зайчат.


***


Колыбельная

В топях излучины тёмной
Мирно мерцает покой.
Там, под студёной рекою,
Кони нашли водопой.

В лоне том стылом, стыдливом
Песен гортанных глоток.
Устье усталых побаек,
Сказок горючих исток.

Спи, мой любимый, как спят хорошие
Лошади, мордами в лёд вросшие.
В сон соскользни из прохладных пелёнок.
Слушайся старших, ты же ребёнок!

Выбелены ресницы,
Посеребрён нос,
Что любопытный пегий
Высунул на мороз.

Скрыт под укромной кромкой,
Схвачен глазурью глаз.
Беглый зрачок поблёк.
Радужка занялась.

Спи, мой любимый, как спят хорошие
Лошади, мордами в лёд вросшие.
В сон соскользни из прохладных пелёнок.
Слушайся старших, ты же ребёнок!

Отрок ретивый холодной
Воле пошёл поперёк.
Ломкие спички взметнулись —
В пляске застыл стригунок.

Сон — страж иного — не дремлет.
Вдруг неуёмный понял бы,
Что возил его пращур
Солнце в повозке по небу?

Спи, мой любимый, как спят хорошие
Лошади, мордами в лёд вросшие.
В сон соскользни из прохладных пелёнок.
Слушайся старших, ты же ребёнок!

Ранней весной гривы
Радостно прорастут.
Ветер залётный ноздри
Освободит от пут.

Снова обмякнут губы,
Тайну прошелестят:
К жгучим небесным братьям
Кони взлететь хотят.

Спи, мой любимый, как спят хорошие
Лошади, мордами в лёд вросшие.
В сон соскользни из прохладных пелёнок.
Слушайся старших, ты же ребёнок!

***


Грею жопу в медовом болоте.
За спиной — горб.
За душой — горб.
В животе — горб.
Кто горбатого исправит?

Грею руки обидным укусом.
Не дави пчёл!
Не калечь пчёл!
Пожалей пчёл!
Кто убогого полюбит?

Улей тонет в весеннем подморе.
Вот и стих рой.
Унялся зуд.
В животе — гроб.
Тихий вечер наступает.

***

Когда я вырасту, стану корабликом,
Слетевшим с ветки в большое плаванье.
Вымершим дронтом, норой, шляпником,
В море алисиных слёз гаванью.

Когда я вырасту, стану коровой,
Тучной, скребущей рогами небо.
Когда я вырасту, стану тучей,
Ливнем молочным, да ломтем хлеба.

Когда я вырасту, стану мячиком
Звонко и нагло сбежавшим в пруд.
Когда я вырасту, стану мальчиком,

Вырвавшим с корнем молочный зуб.

Когда я вырасту, стану бабушкой
Лёгкой с прозрачным сложением тела,
Волосом белым или той бабочкой,
Что без оглядки на смерть летела бы.

Ты же, похоже, всегда будешь старше.
Будешь бежать впереди меня на версту,
Космы растить, да крутить с ветром шашни.
Всё станет маленьким, если я вырасту?..

В первичном растворе исчезну в конце
Шипучей таблеткой "витамин С".
В варенье творенья останется пусть
Улыбка с кислинкой — вишнёвая грусть.


***


Пёс-атавизм

Для доброты, правоты, красоты —
Всем хороши для собак их хвосты.
Пыль собирать, в исступлении дрожать —
Чувства собачьи свои выражать.
Если случится утеря хвоста —
В жизни грядёт маята, срамота, пустота

Без хвоста.

Вдуматься если в идею хвоста,
Станет понятно, что жизнь непроста

Без хвоста.

Спросим: на кой же дался хвосту пёс?
Пёс — атавизм, он без спроса

Прирос.

***


Однажды на мой хрупкий шток
Обрушилась та сила, что
От века дремлет, но не спит.
Дышала мной как рыба-кит,
Качала вверх, качала вниз —
Баюкала: "Проснись, проснись!
Ты родом из простора!
Ты родом из планктона!
Не слушай время, что течёт
От сих до сих, наперечёт
Минуты твёрже янтаря...
Не реки мы — моря, моря!
Оставь в покое древний страх,
Верь в шорох гальки — шум в ушах,
В беззубый, мирный нрав лагун,
Верь в ровный раковины гул..."
И схлынула, оставив память
И запах водорослей — не густо...
Расширило и отпустило
Океаническое чувство.


***


Мне снился под утро сад.
Звенящий цветов парад —
В них сочное чудо зрело.
Секреты, игра в "клад"

И в прятки. Чур счёт до ста!
Нехоженые места.
Там ягода переспела —
Страшно снимать с куста.

Сосед-то, гляди, смог
Малиновый выжать сок,
Размазать по шее зёрна
И броситься наутёк.

Шершавая вольница
Смеётся и колется.
Раздумывать не велит,
Зовёт за околицу —

Туда, где моя рать
Не сможет меня собрать.
Порывом зовёт, вздохом
Малиновый смех догнать.

В шальную нырнуть взвесь —
Подгнившую сбить спесь.
Ворваться ли, вернуться
В родную свою весь?..

На счастье и на беду
За руку себя веду
К кусту колдовской малины,
Что в бабушкином саду.


***


Уж как дцать годочков
Мама вяжет дочку:
Примеряет, поправляет, перевязывает.

Там петелька ляжет,
Где она укажет.
Уж ты, мама, расстаралась, раззаботилась!

Глаз да глаз, живот, душа —
Выйдет дочка хороша,
Незлоблива: хлопотливая, ровнёхонькая.

"Скушай, скушай, дочка,
Шерсти полмоточка!
Не упрямься, постарайся, пережёвывай!

Сделай, сделай, дочка,
Желчи полглоточка!" —
Уговаривает матушка, выкармливает.

Уж как дцать годочков
Мама гложет дочку:
"Ты такая-растакая, небелёная!

Не приручена коса,
Пляшут нити-волоса!"
Возмутилось вдруг вязанье, разобиделось.

На башке зацвёл колтун
Из репья да дерзких дум —
Разъярилося вязанье, заартачилось.

Где неплотно лёг рядок,
Где порвался узелок —
Разбежались, разыгрались детки-петельки.

Детушки на волюшке —
Мама вяжет горюшко.
С удовольствием, смирением вывязывает.


***


Пафосный марш

Друг, всякое небесное
Отложим попечение:

Имеет то значение,
На чём стоишь сейчас!
Сожмём пружину слуха и
Наточим стрелы глаз,
Чтоб в космос невесомость
Не затянула нас,
Не заманила нас!

Козли, стучи копытом,
Впивайся в мякоть губ
Земных, пока не хладный,
Живых, пока не труп!

Ты думаешь легко кутить?
Не тлеть, но небеса коптить?
Бесплотных радостей не ждать,
А чутко чреву угождать?

В терпкости смерти живёт красота.
Думаешь, просто погладить кота,
Страх запустить в непослушную шерсть?
Есть чтобы жить, а не жить чтобы есть?..

Есть чтобы есть. Петь взахлёб, плакать тоже.
Трепетно встретиться с солнцем на коже.
Вздрогнуть от звука. Проникнуться цветом.
В недрах нечувствия вспомнить об этом.

Вытопить холод промасленных рук.
Видишь, как истово пляшет вокруг
Девка с косою? Какого рожна?!
Я в коконе тёплом, ты мне не страшна!


***

Приняла сухой лист
За мёртвого голубя.
Чуть не наступила.

***

Два цыплёнка вылупились,
Друг на друга вылупились.
- Ты чего?
- А ты чего?
- Я ничо!
- И я ничо!
- Ты, смотрю, ваще ничо!
- Встрече рад!
- Я тоже рад!
Можно прятаться назад.


***


Я уважаю ворон:
Гордые твари
Жизнь повидали
Со всех сторон.

Я окликаю ворон:
"Прыткие крали,
Сколько отпели
Чужих похорон?"

Время придёт и ворон:
Стужа настанет -
Весла расправит
Вороний Харон.

Не обижайте ворон
Как подморозит.
Хоть и наносят
Урнам урон

Не обижайте ворон!


***


Я — ссадина
Я — фарш
Палец в точилке
В носу карандаш

Несчастный билетик
Причина для слёз
Дырявый пакет
И бухой Дед Мороз
Письмо без ответа
Осколок мечты
Но, как ни крути,
Я — не ты.


***


У меня в кармане лежал каштан.
Я бежала по эскалатору и увидела
На нижней ступеньке ещё один:
Он беспомощно перекатывался в грязи.
Я протёрла его салфеткой и
Теперь у меня в кармане два каштана.
Это потому, что я люблю тебя.


***


Виноградно что ответил!
Между нашими плечами
Протянулось коромысло
Из густых весомых строк.

Тая, из ключиц уключин
Теплота стекает в плечи.
Речь становится всё легче.
Жизнь становится как сок.


***


Гостеприимна до прозрачности.
Всяк заходи — меня тут нет.
Воркующие рёбра дышат
Полупрозрачные на свет
Как косточки от райских яблок
В варенье дедушкином, как
Цветные яростные точки,
Запутавшиеся в глазах.
Бесшумной мысли паутинкой
Пришью записку на порог:
"Живи, лесной народ, я больше
Не занимаю теремок".

***


Я не люблю колготки телесного цвета.
В них ноги выглядят странно, как неживые.
Чёрные — это, конечно, гораздо лучше.
Но вообще я не люблю колготки.
Я люблю носить чулки и чувствовать как
Бёдра трутся кожей друг о друга.


***


Перебежала раз мне дорогу
Бабка-цыганка в пальто широком,
Резво за мной увязалась вслед.
Шепчет: "Я вижу, с тобой дружен
Дух беспокойный, вокруг кружит
Призрак смешливый — хранитель слёз.
Время томления длит живое,
Пляшет, косматая, песни воет,
Нитью вощёной в судьбу вплелась.
Вижу, лукавые рожи корчит,
Ловко наводит свободы порчу,
Марево взглядом снимает с глаз..."
– Кто здесь? Скажи, верещунья, правду!
– Город накаркал, напели карты
– Это приёмная дочь моя.


***


Как кашалот рвоту
Как кабинет зевоту
Антрепренёр икоту
Сдерживаю себя


***


Дряблые зубы, кусающие лёд
Крик из печи
Зов из печи

Кроткие зебры, едящие плоть из рук
Друг мой молчит
Друг, не молчи!

Резвые пчёлы, ужальте меня в грудь
Пусть в ней поёт
Пусть в ней печёт

Добрые духи, целуйте меня в смерть
Пусть жизнь скворчит
Пусть жизнь течёт

https://polutona.ru/?show=1127214837

Родион Михайловский
автор - Звательный падеж

А ТЕБЕ КАКОЕ ДЕЛО

***

меня волнует существование Бога

меня волнует что вдруг – Господи! –

я вынырну совсем из мрака ко?рысти

и для другого попрошу подмогу?

и что вдруг мне пока ещё труднее

хромать до храма Чистящего Сердца

до Sacré Cœur нет в самолётах места

и в белизне года чуть-чуть стареют?

меня волнует аргумент о чайнике

там всё засохло гриб прилипший к носику

и самолёты не летят до О?саки

и Хиросима – Боже, Твоё чаяние?

меня волнуют точки сопряжения

и алгоритмы устаревшей матрицы

Матрона в старом простоватом платьице

и я пытаюсь скрыть своё смущение

Господь, скажи! я вправду был из глины?

мне тесны пальцы гончара-любовника

я в духоте плюю на подоконники

и запах гари с улицы противный

Господь, а Мать? Её волнует холод

небес и ада жар горячий

и говорит ли Сыну: дай им сдачи

покуда ищет в магазине голод?

Господь, Она? за что Ты дал Ей силу

владеть страстями мимо семистрелья

и в семи струнах плавится веселье

пока я чувствую что с Ней совсем я сгину?

Господь, страна! зачем Тебе Россия

страна без страха без стремян в подковах

пока кури?тся над стихами Слово

и ладан шепчет Духу: я остыну?

меня волнует: я один? — молчанье.

как полно звуком до предела крика

и расцветает меж ресниц клубника

и плодом сердца врежется прощанье.

***

дедушка с крупными чётками в пальцах

так далеко до тебя не достать мне

так глубоко за прибрежными водами

ходят туманы вокруг хороводами

юноша в юбке до пола парчовой

кровью румянится плат кумачовый

смотришь в трубу на далёкие земли

где-то достал ты меня за бесценок

я твой герой без стрелы но с катаной

соль мне насыпана прямо на раны

йодом плюётся пучина морская

чётки костяшками плотно сжимая

ом мани падме и хум еле слышно

намах шива?я припев харе кришна

господи боже я грешник ужасный

гвозди мне в уши я стану бесстрашный

кольца без мочек и чётками бусы

юноша юбкой метёт с пола мусор

дедушка радостен с моря погоды

ждать бесполезно далёки невзгоды

юноша красный влюблён без рассудка

был бы ты мой но такое подсудно

а за морями чудесные страны

где мы с тобой будем с прочими равны

чётки щекочут следы мне под грудью

будем любить нас за это осудят

будем вдвоём это смерти подобно

богу такое совсем не угодно

та?ре тутта?ре с ножовкой девица

вот бы в такую нам вместе влюбиться

брачная ночь и по стенам разводы

стонут в туманах далёкие воды

юбку короче и ноги мостами

только останется всё между нами

только секрет мой храни под ногтями

неиспове?ден израиль путями

путы пусти я не раб твой я волен

впрочем тобой я наверно доволен

с моря прибой. это шанс – для попытки.

бусин торгаш с нас потерпит убытки

?

" chào !"

и пахнуло морем

в лицо –

лесами

зеленью

на языке – огонь специй

на нёбе – кислая горечь риса

травяной привкус

стакан растительного молока

а ты всё говорила

говорила

говорила

и говорила

как будто пела

птичий акцент

" ah, vraiment ?"

но твой cà phê

не был café

клянусь

даже не был parfait

гортань рисует тона

ты показала кисти и туши

так учила тебя старая мама

кажется, ты была с севера

с севера истинной Франции

и это чисто венецианское "чао"

чисто английское прощание

прости меня, милая

языком Толстого и Достоевского

в стране Марата и Робеспьера

нравами высших из бодхисаттв

я не хотел это слышать

не хотел

чтоб последнее –

" chào. "

ТРАМВАЙ.

А тебе какое дело:

шёл по свету да иди.

Зацепиться не сумела

за трамвайные пути...

Блещет солнце, вьётся тополь,

шум Москвы, жара с прудов.

В голове моей три сотни

голосов колоколов.

Я простая, я девица

без загадки для ума.

Буду ночью всем вам сниться —

вот такая кутерьма.

Парень, слушай, той дорогой

до меня ты не гуляй.

Там навстречу ходит строгий

полированный трамвай.

Ходит, возит всех москвичек

и немного москвичей.

В парке Горького — шум птичек.

В церкви — запах куличей.

Тот трамвайчик как сорвётся,

как по рельсам соскользнёт,

с твоих пальцев длинных кольца

разобьются в липы мёд.

Ты мой гарный, ты мой милый,

позабудь мой телефон.

Вот уедешь... на Курилы —

там построишь Парфенон,

без меня, твоей подружки,

без меня всё — хоть куда.

Ведь твою другую лучше

целовать в ухмылку рта.

Ведь твоя другая краше,

ведь она меня умней.

Она всё же меня старше,

и квартира есть у ней.

Ну, а если же такую

переедет вдруг трамвай?!

Он ведь мчится, будто пуля,

рот, гляди, не разевай!

Ладно, ладно, я не дура,

променад гуляй хоть с кем.

Пой манерой трубадура

ей, что с ней ты насовсем.

Так смешно! Смеются птицы.

Ещё бо?льшая весна.

Мне пора бы с ней смириться.

Май — один, и я — одна.

ВЫШИВАЛЬЩИК

уеду туда где февраль не достанет

куда не дотянет костлявые пальцы

ты просишь остаться с тобой я не с вами

я кожу свою надеваю на пяльцы

иголка с отмеренной маленькой дозой

послужит орудием новой картины

я цвёл для тебя распрекраснейшей розой

но вечный огонь ведь когда-то остынет

на марсовом поле я жру свою жертву

пытаясь прикинуть где крестик где нолик

в иголку я нить не могу вставить нервы

доводят меня до бессовестных колик

я схему спалил обжигаясь от нефти

горящей квартиры в чернилах сокрытой

не плачу уже предлагаю заметить

узор это ангел в лучах светлокрылый

узор это ты вышиваю твой образ

я нити украдкой меняю на вены

а жизнь говорю беспрогляднейший κ?προς

и я в ней чудовищно обыкновенный

жизнь лжёт подле бога не ждёт меня ангел

в колодце домов заедаю потерю

любителю вышивок путь разве в лагерь

заказан такой уж творец и теперь я

достану картину в пролётке шесть гривен

и вставлю её в модернистскую раму

я-де ухожу я себе стал противен

уеду совсем. не ищи. мне не надо.

запертый

я листаю magnum opus своих былых обещаний

запертый в кладовке с какими-то чужими вещами

cogito конечно пускай будет только лишь sum

но я не понимаю зачем в абсолюте есть ум

зачем византии так нравились турки-сельджуки

зачем марат так старательно долго мыл руки

как избежать наказания за убийство скачать

онлайн без регистрации только ты я и кровать

я режу вчерашнюю колбасу три штуки по акции

в подарок конечно беру рубля девальвацию

аллах мой господь аллах приказал жить долго

я верю ему под рукой будет мыло верёвка

куплет и припев два хлопка и ой вей

из чулана я больше не выйду гулять на бродвей

засосы себе на спине я же сам и поставил

противный шлюхан нарушаю одно из двух правил

третий поворот мать его колеса дхармы

выхода нет кроме секты тоталитарной

если я кину диплом бакалавра в костёр

ты крикнешь а я инженер тупым гумам позор

позор позор как повтор трек на репите

я так не могу виктория дайте мне выйти

виктория аве виктория девочка вика

причина смерти отравление а на даче клубника

растёт в огороде где сохнет столетний труп мой

он болтается на яблоне мама пошли домой

я играл в лото пытался пить как ерофеев

вино это круто а водку оставь для плебеев

каждый выбор как будто московский пожар

об этом мне сказала симона де бовуар

ноам хомски философ лингвист анархист

а я бесполезный мудак и вообще нигилист

я эпилептик и жру коктейль слеза комсомолки

а белая ночь одна только надпись на футболке

кровь и дерьмо в пропорции три к четырём

зачем мне молиться если мы все всё равно умрём

https://polutona.ru/?show=1127213224