-Enzo все записи автора

Название: «Хрустальный Перевал»
Автор: -Ree (ака LaDyPunK)
Фэндом: аниме "NARUTO".

Бета: мной.
Жанр: яой, ангст, смерть персонажей.
Рэйтинг: R

Критика: приветствуется.
Дискламер: персонажи принадлежат Масаши Кишимото
Пэйринг: Майто Гай / Хатаке Какаши. Хатаке Какаши/Лии
Саммари: Гай и Какаши- 4е года вместе. Однажды Майто не возвращается с миссии, - Какаши начинает сходить с ума. И вспоминает давнюю легенду своего Вечного Соперника о Хрустальном Перевале, где, якобы, любимые получают второй шанс быть вместе.
Размещение: с уведомлением мне.

Предупреждение: шётакон.
От автора: мой стиль написания всегда с налётом температурной психоделики.
Язык: русский.
Статус: закончен.

- Какаши, ты чего надутый, как сова?

- Маа, да так… не обращай внимания.

- Какаши, ты же мужик! Будь сильным! Не? Не мужик? Тогда иди ко мне, моя девочка, Зелёный Зверь подарит поцелуй!

Мы вместе уже четыре года. Четыре восхитительных, чокнутых, расплавленных солнцем года, когда каждый день – ни одной тучи на небе, когда трава изумрудна даже у пыльной обочины и начинаешь искренне верить, что по радуге можно добраться до соседней деревни. Это обещают твои распахнутые и чуть насмешливые глаза, ресницами вспарывающие небо. За эти четыре года небо каждый день расцветало бутонами фейерверка, роса стекала в кормушки для птиц, прибитых у дома. И так будет всегда. Обещаешь?

С неба сыпется золотая пыль.

Она меня слепит.

Это обещают твои чуть сжатые вишнёвые губы, охотно расплывающиеся сахарной улыбкой.

- Для тебя, Какаши, в любое время.

Четыре года, на втором из которых твоя кипучая натура не выдержала строгой секретности. В одну неделю Коноха узнала о нас всё. Лии тогда долго ходил надутым, а Ирука, ах, милый учитель Ирука, оказался и сам был влюблён в меня по уши. Но ты застилал передо мной небо и я мог видеть только тебя.

Тебя – невыносимого, шумного, постоянно что-то кричащего.

Тебя – доброго, умного, такого чуткого и заботливого.

Тебя – такого горячего, иногда задумчивого, сливами пахнущего, ладонями греющего.

Тебя, мой Вечный соперник.

Ты так любишь истории. Ты как ребёнок, Майто. Ты так меня любишь. Ты любишь меня в саду, в беседке, бог весть кем построенной, а под самое утро, уставивший и разгорячённый просишь рассказывать, не давая мне уснуть.

И я говорю.

Ты любишь мой голос, я знаю, ты любишь.

И я говорю.

Говорю тебе легенды о Кошачьих Лапках, о тенях в корнях Бродячего дуба, обо всех тех глупостях, что слышал не раз, в походах и на миссиях.

Слухами земля полнится.

Увлекаюсь, уже начиная верить в сказанное сам. С тобой рядом не может быть по-другому. Когда луна отражается в твоих влажных глазах, когда ты почти не дышишь, а вместе с тем замирает весь мир.

И мы одни.

И только мой голос.

И как-то жутко делается, и я уже не могу остановить себя. Бывает, вру. Бывает, что легенда уходит далеко за границы губ прежнего рассказчика, и я придумываю конец себе сам.

И тогда ты тихо шепчешь:

- Вот это, Какаши, и есть правда…

Мой наивный любитель историй.

В одну из таких ночей ты тянешь меня прочь из уютного и разогретого нашим дыханием, одним на двоих, убежища. У тебя такой сосредоточенный вид и чуть закушенные губы.

- Какаши, - говоришь ты своим до одури бархатным голосом. – Какаши, я узнал потрясающую историю!

Дурачишься или нет? С каких пор истории рассказываешь ты?

- Нет, ты послушай. Видишь, те горы, на востоке? За ними – Хрустальный перевал.

Что ещё за глупость, Гай, давай уже пойдём спать, родной, ты же простудишься.

Возмущённо взмахиваешь смоляной чёлкой, хватая меня за подбородок стальными пальцами. Заставляешь взглянуть прямо на горы, через них, туда, где скрыт неведомый перевал.

- Перевал, Какаши. Пе-ре-вал. Не просто какой-то там перевалишко, - перевалил и даже не заметил, а… Перевал… - так значительно и веско, что у меня по спине разом - стада мурашек.

Ладно уж, что там за перевал?

- Хрустальный. – Всё с тем же трепетом ожидания чуда.

Боже, когда же ты повзрослеешь.

- Сегодня я чинил крышу и как раз дождь собирался. Ну, ты же знаешь, дождь всегда собирается так неожиданно. Только зонтик возьмёт, шляпу – и тут как тут. Так вот. Первая капля сказала мне, что:

Вот за теми горами, так высоко, что даже орлы не смеют казаться там, - есть Хрустальный перевал. Нет, ты так не улыбайся, он есть. Даю слово. Это, мой милый, громады льда идеальной огранки. Ну, ты представь – безмолвное великолепие, своей тишиной рождающее оглушительное эхо. На том Перевале живут только бабочки. Сплетенные из тончайшей корочки снега, с чудесными усиками зимней измороси. На том Перевале – ни одной живой души, да никто и не войдёт туда так просто. Только один человек, потеряв другого. Только если они безумно любили друг-друга – там, Какаши, они снова обретут утраченное. Любили так, как мы с тобой, здорово, да?

Понятно. Ты что, помирать собрался?

- Да ну нет же, Какаши, это же просто легенда! Что дальше там… я, правда, не знаю. На крышу упали ещё две капли, и я уже не знал, кого из них слушать.

Улыбаешься, простодушно разводя оголёнными по плечи руками. Отражаешь собой пристальный свет луны, разбавленный тенями растущей яблони.

Ты так серьёзно относишься к легендам и я честно стараюсь не улыбаться.

- Гай, бабочек так высоко не бывает.

- Да нет же, - бормочешь ты, - они там есть. И Перевал существует, ну правда!

- Гай, только попробуй умереть, Гай, только попробуй.

Хохочешь, крепко стискивая объятиями:

- Я никогда тебя не брошу, Какаши, даю слово! Пока во мне есть капля крови, хоть капля совести – я никогда тебя не брошу.

И этому человеку можно верить.

Сегодня мне, похоже, уже не придётся спать. Тебя что-то мучает, я спиной чувствую. Недосказанное, тяжёлое, оно ворочается в тебе, ещё не до конца обретя форму. Да ты и сам не знаешь, как сказать об этом.

Да? Да.

- Какаши, ты же не спишь ещё?

Конечно нет, любимый, как я могу спать к тебе спиной, зная, какая бессонница сидит у тебя на груди.

- Какаши, я тут подумал, - подбираешься, прижимаясь к лопаткам животом. Тебя всего морозит мелкими судорогами. – Какаши, я тут подумал… когда мы умрём – после нас же никого не останется. Ну совсем никого, да?

Давай усыновим Лии.

- Смеёшься всё. – Раздражённо фыркаешь, взметая вихор у меня в затылке.

Прости.

Твои вечные шутки над тем, какая я хозяюшка, когда готовлю тебе обед.

Легендарная Копия в фартуке.

Для полноценности, по твоему мнению, мне не хватает округлого и уютного животика, который даст ход начала клана Майто. Маленьких, черноглазых безупречностей со сбитыми коленками и локтями. Кричащих, таких же шумных, энергичных, неугомонных и ранимых.

Ты всегда любил шутить, что я похож на девушку. И что именно это место занимаю в наших отношениях

- Какаши! – Азартно, с едва заметной хрипотцой натянутого голоса, сжимаешь ладонь до боль, - Твои ладошки такие узкие. И твои плечи… И вообще, Какаши, ты весь, везде… такой узкий.

Это, обычно, приводило к тому, что я затаскивал тебя в первый укромный уголок, где ты в который раз неумолимо доказывал, что девочка здесь я. И по-другому быть не может.

Я уже почти уснул, как ты снова утыкаешься горячим шёпотом мне в затылок:

- Какаши… как странно. Ведь у каждого человека есть имя, но их дети ими не пользуются. Вот ты когда-нибудь называл родителей по именам? Мы бы для них были просто мама… и папа.

Спотыкаешься на словах, которых никому и никогда не говорил. Не только без имён, но и без их носителей. И выдержал же, мой смуглокожий отголосок беспризорного детства.

- О своём теле нужно заботиться!– лежишь на боку, прижимая меня к груди, машешь рукой на край солнца у горизонта, чтобы не смело казаться. Прохлада утра надувает занавески, оседая мурашками на коже.

- О своём теле нужно заботиться! Чтобы душе хотелось в нём жить!

Ты любишь своё тело. На нём: смуглом, гибком, лёгком, - практически нет шрамов. Только руки, как и у твоего ненаглядного Лии, нашего будущего сына – сбиты до самых локтей. И на спине – длинный, тонкий, пересекающий позвоночник от плеча к ягодице. Но и о нём ты говоришь сквозь зубы:

- В детстве упал на ветку.

Ты так не любишь признавать свою слабость.

Каждое утро – жадно рассматриваю тебя, как первый раз. Не надоест никогда. Не наемся.

На твоём теле практически нет родинок. Только смуглая кожа. Равнина, бескрайняя пустыня спины со своими скорпионами и гадюками под сенью бархатных холмов лопаток. С высохшим руслом шрама, уходящего к натянутой пластике ягодиц. От тебя веет солнцем, нестерпимым жаром пустынного полуденного солнца. Я задыхаюсь и погибаю от обезвоживания, мой рот вечно набит мелкозернистым сахаром песка и пылью порывистого ветра. Зефира, Борея, Нота и Эвра. С Юга, Севера, Запада и Востока. От хрустального перевала, ведь он же на Востоке, за цепью неприступных гор. Песок скрипит на зубах, мой земной рай. Без тебя я шлялся по пустыне земли долгие годы.

- Какаши, ты весь дрожишь.

Это всё ветер, Борей и Зефир нашёптывают в уши, скорпионы выщёлкивают словами эхо твоих слов:

«Хей, соперник! Это же сила Юности! У меня постоянно стоит»!

- Какаши, ты же замёрз, иди ко мне, Зелёный Зверь тебя согреет.

Гадюка выползает из-за потревоженной движением лопатки, бросает с усмешкой на раздвоённом языке:

«Я могу семь раз подряд, не вынимая»!

- Какаши, мне вечером на миссию. Иди сейчас, я так соскучился.

Шумно выдыхаю, прочищая завалы песка в лёгких, одним движением закидываю руки за твои выхоленные плечи, вжимаясь в губы первым поцелуем. Ты привычно заслоняешь собой солнце, заслоняешь собой целый мир.

А назавтра ты просто не возвращаешься с миссии.

И ждать тебя – бесполезно.

Я даже не помню, кто принёс эту весть в наш дом.

Такому гонцу – отрезать язык.

В первую минуту мне показалось, что кто-то невидимый дал мне под дых. Да так, что из глаз вперемешку со слезами брызнули искры.

Такого гонца – посадить на кол.

Казалось, что из меня засочилась, расползаясь, темнота и все присутствующие в комнате отходят назад, с сочувствующим выражением скучающих лиц.

Такого гонца – скинуть в пропасть.

- Ай… Ай, как… больно. Как мне больно! – казалось, что у меня вынимают лёгкие. Что стоит мне выдохнуть, и я больше не смогу вдохнуть. – Как мне… больно…

- Какаши, успокойся.  – Чьи-то уверенные руки на локтях – крепко.

- Ты обещал, что не бросишь меня!!! – запрокидываю голову, срывая горло криком. Не верю, каждым вздохом, каждым выдохом не верю, не верю, не верю! Не верю убеждённо, до зверского оскала зубов со стекающими по губами слезами. Словно это что-то исправит.

Вторая волна понимания накрывает с головой, травит и выжигает едкой щелочью чужих слов, на которых никто не имел права. Которые ворвались в моё четырёхлетнее лето с лёгким привкусом ранней осени и мигом сожгли и завьюжили холодом нашу радугу в соседнюю деревню, сравняли с землёй сочную траву у дороги.

- Какаши, успокойся, ты ничего уже не…

Отшвыриваю цепкие пальцы, со всех ног бросаясь в комнату, выдираю с корнем шкафчики, ссыпая твои вещи вперемешку с книгами, оружием, ветошью, хламом, которому всегда есть место в доме.

- Смотри, он жив, ну жив же!

Нужно поверить самому и тогда это обернётся правдой. И тогда ты легонько прыгнешь в окно с попутным Зефиром и скажешь:

- Какаши, я дома. А что у нас на обед?

- Какаши, он мёртв!

Жмурюсь, слепо набивая руки одеждой, сбивая пальцы об острые наконечники кунаев. Больше, ещё больше! Пока всё это не станет тобой, пока не обретёт форму, привычную форму талии, колючих рёбер. Пока я, наконец, тебя не обниму. Сгребаю вещи плотнее. Туман перед глазами.

Я что, всё ещё плачу?

Выдох.

Нет вдоха.

Выдох.

Набитое чучело падает на пол, рассыпаясь составными.

Так больно и холодно.

А вот тут гораздо теплее.

Обнимаю себя руками, утыкаясь клубком в чью-то грудь. Ирука? Это его запах молока и рисовой каши.

- Я останусь сегодня с тобой, - не предложение, а утверждение.

Конечно же он остался. На ночь. Со мной. В соседней комнате.

- Если я буду нужен – ты только позови! – Ирука уходит к себе, тихо прикрывая дверь за спиной. Звучит как: пригласи, дай знать, позволь. Какаши, только скажи слово, и я буду валяться собакой у твоих ног.

Я бы постелил ему в другом доме, в другом городе, на другой планете. Только бы не проснуться чутко ночью от равномерного дыхания, озаряясь дикой мыслью. Ты жив, ты же просто вернулся с этой чёртовой миссии и, что бы меня не тревожить, пережидаешь сон в другой комнате.

Утром – привычный фартук, я даже пою. Я жарю тебе твои любимые оладушки, ты же уже слышишь их запах? Иди скорее, я так соскучился. И больше не пугай меня, не пугай меня так.

- Какаши, что ты делаешь?

Вот видишь, тебя нет, а в доме ходят посторонние. Они вешают мне лапшу на уши, они глупо шутят. Вот ты вернёшься, и мы посмеёмся над этим вместе. А пока мне нужно следить, что бы оладушки не подгорели. А ты всё же возвращайся скорее, ты меня так не пугай.

Слышишь?

Чай остывает.

Слышишь?

Земля остывает.

Скоро зима, ты так задержался.

Слышишь?

Я насобирал для нас вчера последних листьев клёна. Они пока багряные, но скоро высохнут до хруста. Сегодня утром снег пошёл. Я выходил на улицу.

Гай, твоя шутка затянулась.

Я поседел, правда. Вот ты придёшь – а у меня голова ещё белее.

Вчера я крошил твои любимые оладушки у крыльца. Ты не пришёл, зато воробьи слетелись и всё поклевали. Оладушки стали совсем чёрствые. Почему тебя всё нет? Я испеку новые, или ты их уже разлюбил? Или ты меня разлюбил, подлец?

Ты только не молчи.

Иногда я слышу тебя. Вот осенью ты часто ходил под окнами, ночью, дождями. С дождём, таким неожиданным. Я выбегал, а тебя уже нет. Что за игры, Гай, ты готовишь мне сюрприз к Рождеству? Мне же ничего не надо, ты только приходи.

Молодец, ведь я же говорил!

Ты вернулся, вернулся!!!

Срываюсь с подоконника, звоном стекла проносясь по улице.

Вот ты, идёшь на встречу, в куртке до колен, странно на меня смотришь.

Отвык?

Замёрз?

Чаю?

-Сенсе!

Только не хмурься так, и не вырывайся, когда я тебя обнимаю. Как странно. Ты ушёл таким взрослым, а вернулся мальчишкой. Но я буду любить тебя любым, веришь?

Охапкой – в дом.

-Сенсе, вы что?!

Скатываюсь поцелуем по морозной щёчке, мне плевать, какой ты, я так соскучился! По твоим рукам – всегда в кровь избитыми, даже на морозе горячими. Утыкаюсь губами в макушку, размеренно наполняю лёгкие песком и пылью пустыни. Как же я жил без этого? Теперь я никуда тебя не отпущу.

- Сенсе, отпустите меня, вы меня пугаете!

Дурашка, ты используешь хенге возраста и теперь будешь называть меня сенсеем? Это что, новая игра такая? Хорошо, я согласен, только вот…

Разворачиваю пальцами за щёчки, вырывая с губ голодные поцелуи, плотно держу за плечи. Натянутые в струнку плечи.

- Сенсе, отпустите!!!

- Какаши, что ты?!..

Поднимаю голову, прижимая к себе обретенную пульсацию тельца. Ирука, опять ты. Ирука, ты просто меня до сих пор ревнуешь, да?

- Какаши, он же ребёнок, ты с ума сошёл?

Он не ребёнок, он просто придуривается. Ирука, ты сам того не видишь?

- Какаши. Сейчас же отпусти Лии, иначе мне придётся применить силу.

Лии? Кто такой Лии? Ах, это же…

Опускаю взгляд, упираясь в испуганные глаза нашего будущего сына.

Вот и всё.

Порыв северного ветра – и руки пусты. И улицы пусты. Нигде на земле больше нет ни одного человека. А это значит, что у живых помощи не допросишься.

Хрустальный Перевал. Значит, он существует…

Мурашки от этого места.

Затаённые среди гор великолепные громады льда, точёные, изумительно составленные. Гулкие, безмолвные. И вправду, кажется, что тишина издаёт эхо, от которого нестерпимо звенит в ушах.

Медленно ступаю на первую полоску ошлифованного льда, замирая дыханием.

Где мне искать тебя?

Ты хоть подсказку дай.

Оступаюсь, едва не скатываясь в расщелину.

Здесь так высоко. Здесь можно разговаривать с богом.

Возношу молитвы богам, веем сразу и каждому по отдельности. Возношу молитвы идущему к Западу солнцу, хватаю в ладони ветры, дёргая вёрткие хвосты.

Отдайте мне, отдайте мне моё!

Тихо.

Кажется, что кто-то невидимый ехидно улыбается в спину, кривляясь и прячась.

К худу или к добру?

К худу, звенят сосульки.

Ну, так я и думал.

А вот и первая бабочка. Слишком нереальная для этого насквозь промёрзшего, мёртвого места. Она – не пластинка льда, она – не усики измороси. Она живая и жёлтая, как порождение солнечных лучей, сыто поблескивающих на каждой грани ломаных поверхностей.

А вот и вторая.

И тучи, тучи, откуда они взялись? Неужели легенда сбывается?

Гулко заколотилось сердце, сжалось неожиданно, чуть отпустило. Неужели ты появишься сейчас? Раздвинешь в стороны жёлтую занавесь и шагнёшь мне навстречу.

Шелест крыльев вынимает из головы мысли, и я не знаю, в голове ли это, или тысячи лапок беспощадно плетут и плетут у висков до судорог знакомый голос:

- Какаши, ты же мужик, не плач! Не? Не мужик? Тогда иди ко мне, моя девочка, Зелёный Зверь подарит поцелуй!

А кто плачет? Это пар дыхания застывает льдинами на ресницах, в сердце, кубическими камушками покалывает лёгкие. Замораживает солнце песка. Он тёплый на самом дне. На самом деле. Пока ещё тёплый.

Стою бестолково и солнце слепит так, что слёзы растапливают пар дыхания, что бы снова превратиться в жемчужины льдин.

А тебя всё нет и нет.

- Ну, отдавай? – пристаю к первой бабочке, хватая в кулак.

Нет, ты не умирай, ты мне отдай его, ладно?

- А ты? Отдашь? – хватаю вторую. Потом третью, четвёртую. С размаху вбиваю в руку, сбиваю вместе, пытаясь слепить, в последнем отчаянии слепить тебя, ну хоть немного, хоть на чуть-чуть! Потому что я уже не могу без тебя, потому что всё врут твои легенды! Потому что это всё просто горы, это всё обычные бабочки, из плоти и крови!

Из крови.

А я и не заметил, как солнце провалилось в яму Заката и теперь щекочет руки стекающими каплями. Последний луч прошёл через призму льда, ослепил меня на прощание и погас.

- Какаши, - голос укоризненный и такой уставший, - Какаши, ну зачем, ну мне же больно…

Я уже не понимаю, в уме я или всё это – невозможное желание воспалённого мозга.

- Какаши…

Вздрагиваю, отчаянно мотая головой, вытираю перепачканные руки об одежду.

- Какаши, ты не веришь? Ты пришёл за мной…

Смотрю молча. Не на бесплотный призрак, не на иллюзию, а на вполне живого тебя.

- Тут так холодно, Какаши, тут такие ветра иногда бывают. А ночью луна знаешь, как светит?

Вон, даже царапина на руке не зажила. Это мы перед той миссией собирали ежевику в обед. Почти пол года назад. Гай, это не можешь быть ты.

- Это я.

Читаешь мысли?

- Нет, у тебя же всё на лбу написано.

Не верю.

Подходишь. Молча вынимаешь из моего подсумка кунай, резко и без слов сжимаешь пальцами. Сейчас, сейчас из раны засочатся лапки, затрепещут крылышки. Но нет, царапина быстро наполняется влагой.

- Видишь, Какаши. У меня хватило совести уйти от тебя. Но до последней капли крови – я с тобой.

Всхлипываю, широко шагая, обвиваю рукам шею, утыкаясь носом в плавный изгиб. В голову бьёт сводящий с ума воздух, поднимающийся с разогретого песка. Как же мне не хватало этого. В этой ледяной пустыни.

Тело крупно колотится дрожью, ты гладишь меня по голове, ветром нашёптывая:

- Тише, тише, я навсегда с тобой.

Наши ноги – шаг в шаг. За тобой, куда угодно. Ведь мы же вернёмся домой? Я выучил для тебя столько легенд и сказаний! Идём домой, соперник?

- Ты что, Какаши, до нашего дома дорогу снегом замело. Перевал никого не отпустит.

Не отпустит? А ну и чёрт с ним. Бабочки скажут мне новые легенды, а я передам их тебе. Только вот, Гай, мне так холодно.

- Я согрею тебя, ты просто за мной иди.

Идти? Иду. Вот только там, позади тебя, огромный провал. Чёрная пропасть радушно открывает объятия, сочась темнотою в глаза.

- Там теперь наш дом. Веришь? Со дна колодца звёзды видно, Какаши, даю тебе слово!

Голову наполняют слова, обрывки чужих голосов, целый рой. Бабочки тревожно взмывают, цепляясь лапками за щёки, забираясь под ресницы.

- Какаши, не слушай их, идём скорее! – твой голос скрипучий и какой-то чужой.

Гай, но это же голос Лии! Гай, послушай, как же странно! Ты слышишь тоже?

- Не слушай! Откуда ты знаешь, кто и что говорит с тобой в этом месте? Идём!

Тянешь меня за руки, протаскивая сквозь круговерть жёлтых пятен. Обрыв уже где-то рядом, я чувствую его ветер. Какой-то пятый, не имеющий направления и имени. Провал втягивает в себя воздух, стараясь дышать незаметнее. Стараясь не выглядеть живым и голодным.

- Я навсегда с тобой, Какаши, а ты со мной.

Приближаешься, целуя за ухом, первым делаешь оглушающий шаг назад, успевая шепнуть:

- Это страшно, но не больно. Даю слово.