Между тем, в журнале «Волга» напечатана моя повесть о райцентре Псковской области – Опочке, под названием «Колокола Федора Максимова».
https://magazines.gorky.media/volga/2022/1/kolokola-fedora-maksimova.html Именно сейчас - на пике очередной волны коронавирусной пандемии, политических репрессий и зимних депрессий, когда никому никакого дела до краеведения нет. В блогах ее не будет, поскольку повесть уже не очерк и ни в какие блоги ее не втиснуть как ни старайся. Полностью только в «Волге». Здесь фотографии и подписи к ним, взятые из разных мест повести. Она получилась большая – раза в три больше, чем те очерки, которые я обычно пишу о городках русской провинции. Одних примечаний больше полусотни. Писал я не столько историю города, сколько его биографию, потому что рассматриваю Опочку и уезд как сложный живой организм, биография которого состоит из биографий всех тех, кто жил в этом городе (и уезде) или когда-либо имел к ним отношение. При этом нужно понимать, что организм этот вырос не в чистом поле, а в поле, которое называется Россией. Потому и повесть свою я назвал «Колокола Федора Максимова» - по имени опочецкого колокольных дел мастера. Федор Максимов был, если так можно сказать, последним из местных колокольных могикан. Без малого двадцать лет он занимался литьем колоколов. Без него биография Опочки была бы неполной. Человек, как известно, не остров, а часть материка, который в нашем случае называется Опочка, и потому не будем спрашивать по ком звонили отлитые Максимовым колокола и материк уменьшать не станем. Если бы я писал программные краеведческие произведения, то, наверное, повесть об Опочке можно было бы назвать программной. Честно говоря, это предисловие можно было и не читать (мне достаточно будет того, если у вас хватит терпения дочитать повесть до конца), но написать мне его очень хотелось, что я и сделал.
Опочецкий Дом культуры. Ухожен. По крайней мере снаружи. Выглядит хорошо. От того, что здесь стояло раньше осталась только памятная табличка.
Когда-нибудь, когда не станет нас,
точнее — после нас, на нашем месте
возникнет тоже что-нибудь такое,
чему любой, кто знал нас, ужаснется.
Но знавших нас не будет слишком много.
На Дом культуры такое клеить нельзя, а на забор можно.
Река Великая в черте Опочки.
Здание присутственных мест. Его строили при Екатерине Второй, когда думали сделать Опочку губернским городом. Потом передумали. В восемнадцатом веке оно было двухэтажным. Еще два этажа надстроили позже, в семидесятых годах девятнадцатого века. В надстроенных двух этажах до первой мировой войны располагалось реальное училище, в советское время, в шестидесятых и семидесятых был учебный корпус еще одного училища, но уже зенитно-ракетного. Теперь в нем на первом этаже аптека, магазины модной одежды, цветов, обуви и вин. Окна и стены всех остальных этажей заклеены объявлениями о том, что продаются производственные помещения, но, судя по всему, покупатели в очередь не выстраиваются. И еще. В помещениях первого этажа во время войны было еврейское гетто.
Бюст Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину – уроженцу Опочки. Под непосредственным руководством Афанасия Лаврентьевича была создана международная и регулярная русская почта. Он даже разработал форму почтовых служащих. По его инициативе был построен первый русский боевой корабль «Орел», именно он придумал трехцветный российский флаг, которым позже воспользовался Петр Великий и основал первый русский банк во Пскове. В пионеры, конечно, возле такого бюста не примешь по причине отсутствия таковых, да у них и свой бюст для таких случаев имеется, но молодых дипломатов или почтальонов могли бы.
Ну и что, что секонд-хенд. Зато из самой Англии.
В восемьсот пятьдесят четвертом году была закончена постройка опочецкой почтовой станции второго разряда и станции пассажирских дилижансов. То есть, скоро сказка сказывается – подумаешь, второразрядная почтовая станция, а дело делалось, как у нас водится, не скоро. В сорок третьем году Главным управлением путей сообщения и публичных зданий был разработан типовой проект станций, одну из которых предполагалось построить в Опочке. Через нее должно было проходить Киевское шоссе, шедшее из Петербурга в Киев. Станция была спроектирована в псевдоготическом стиле, со стрельчатыми окнами. Одних стойл для лошадей предполагалось иметь тридцать шесть. Не построили, поскольку шоссе через Опочку только намеревалось пройти, но еще не прошло. В сорок девятом году оно прошло и этот участок тожественно открыли, но станцию… все равно не построили. В пятидесятом году ее к проезду Николая Первого с наследником Александром Николаевичем точно должны были построить, но… не построили. Не хватило средств. То есть их выделили, и при том не только на постройку станции, но еще и моста через Великую, чтобы построить к проезду императора, но их, как это обычно бывает с выделенными казенными средствами, не хватило и закончили строительство только через три года. Строго говоря, это был целый комплекс зданий – собственно, станция, отдельная изба с кухней, комнатой смотрителя и отдельным туалетом для ямщиков, а еще погреб, амбар, навес для экипажей и колодец, из которого пили и люди, и, главным образом, лошади. В главном здании четыре комнаты для проезжающих, комната для записи подорожных, баня и переход во двор, в туалеты для проезжающих. Это был не просто второй разряд – это был upper middle class почтовых станций. В двадцатом веке станции пришлось хлебнуть горя. До двадцать второго года она была самым обычным жилым домом, потом ее брали в аренду, потом в ней и во всем комплексе почтовых зданий квартировал стрелковый полк, потом была война и от станции остались одни стены и кирпичные трубы и только через пятнадцать лет после войны станцию восстановили, а в девяносто пятом году указом Президента РФ она стала памятником архитектуры федерального значения. Отремонтирована она так, как и полагается памятнику архитектуры федерального значения. На фотографии девятнадцатого века перед станцией стоят дилижансы, ямщики и пассажиры, а теперь у стены стоят три лавочки. Вечером двенадцатого июня двадцать первого года на них сидело четыре человека и рядом был припаркован легковой автомобиль «Рено». Внутри станции никого не было и пахло пирогами с капустой и пылью. Наверное, прочитав про подробное описание опочецкой почтовой станции, иной читатель скажет: «– Тоже мне событие – постройка почтовой станции. Хотя бы и с туалетом для ямщиков». Дорогой читатель! Ты сначала поживи в уездном городе лет сто или сто пятьдесят, а лучше двести. Тогда и будешь рассуждать про события.
Купеческий дом конца позапрошлого века.
Лютеранская кирха. Обветшавшая, с заколоченными окнами и дверями, с худой и полусгнившей крышей, но по-прежнему красивая. Висит на ней табличка о том, что кирха объект культурного наследия и памятник архитектуры. В июне 1929 года в окружной газете появилась небольшая заметка о том, что кирху можно было бы переделать в школу или в клуб национальных меньшинств. Под национальными меньшинствами понимались латыши, эстонцы и немцы. Ее и переделали через несколько месяцев, но не в клуб, а в зерновой склад. Впрочем, к тому времени в Опочке осталось всего полтора десятка лютеран и католиков.
Вот и думай, что означает цифра шестьдесят, когда тебе уже больше шестидесяти.
Улица Ленина.
Дом уездного, а потом и земского врача Ивана Игнатьевича Игнатовича. После 1917 года в доме было и педучилище, и общежитие, и… а теперь разруха.
Здание низшей ремесленной школы начала прошлого века. Обучались здесь дети крестьян и рабочих. Обучение до семнадцатого года было бесплатным, а в семнадцатом стало платным, но дети малообеспеченных родителей по-прежнему учились бесплатно. Школа как школа. Готовила слесарей, токарей, и кузнецов. И все же. Был в ней случай. Уже в годы Первой мировой войны, два ученика расшалились и сломали скамейку в вестибюле школы. Скамейку оценили в четыре с лишним рубля и деньги, которые дети выплатили, были отданы матери нуждающегося ученика первого класса, чтобы та купила ему обувь. Я не оговорился – деньги выплатили сами дети, поскольку в годы Первой мировой они в школьных мастерских выполняли военные заказы и за это им платили определенный процент стоимости этих заказов. Собственно, ради этого случая я школу и вспомнил. И вот еще что. Поначалу школа помещалась в съемном помещении, а потом город к девятьсот четырнадцатому году построил ей новое красивое здание с башенкой. Оно и сейчас стоит и в нем помещаются опочецкий краеведческий музей и детский сад «Лучик».
Шахматист Петров в этом здании не родился, не жил и не играл в шахматы – все это он делал в других местах, но… где-то же нужно повесить памятную доску, тем более, что Петров был выдающимся русским шахматистом. Родился же он недалеко от этого дома, но это место нужно долго искать.
Дом последнего городского головы Селюгина. После семнадцатого года он был лишен гражданских прав. Ему пришлось поменять и работу, и адрес. В конце двадцать пятого года Селюгин принимает участие в Первом Всесоюзном кинологическом съезде в качестве судьи и с тех пор судит соревнования гончих. Он даже пишет книгу о гончих, но дописал ли он ее или нет – неизвестно. Следы его теряются. Хранитель фондов Опочецкого краеведческого музея Александр Владимирович Кондратеня рассказал мне, что летом двадцать первого года музей получил письмо от правнука последнего опочецкого городского головы, в котором тот писал, что его прадеда вместе с двумя старшими сыновьями арестовали и репрессировали как участников Белого движения. Селюгин, понимая, что и остальных сыновей не оставят в покое, заранее официально отказался от среднего сына Глеба, которого потом усыновил архитектор Лев Владимирович Руднев. Так что понятно, где теряются следы Владимира Александровича Селюгина – или в лагерях, или…
Написано на этом сооружении, стоящем у подножия холма, на котором стояла первоначальная Опочка, что в 1517 году на этом месте русский гарнизон, возглавляемый воеводой Василием Салтыковым-Морозовым, наголову разбил польско-литовских захватчиков. В скобках приписано «Битва при Опочке». Были захватчики, были, но битвы не было. Была осада и город не сдали. Героическая была осада. Захватчики ушли не солоно хлебавши.
Вид на реку Великую с вершины холма, на котором стояла крепость. Не так уж и высоко, если честно. Даже с учетом того, что холм за столько лет оплыл.
Заброшенное довоенное еврейское кладбище. Недолго ему осталось. Исчезнет скоро совсем.
Место расстрела опочецких евреев. К марту сорок второго немцы пригнали в гетто еще пятьдесят евреев, арестованных в Опочецком районе. Восьмого марта всех их вывели за пределы города и расстреляли. Из воспоминаний Ольги Васильевны Гавриловой: «Я встретила на мосту колонну евреев под охраной полицаев. Это была большая колонна. Не менее 15 м длиной, а шириной во всю проезжую часть моста. Шли мужчины, женщины с детьми, старики, некоторые – совсем уже дряхлые, с палочками. Шли, поддерживая друг друга. Я увидела в этой колонне и нашу соседку с маленьким ребенком на руках и с другими членами ее семьи, и еще подумала тогда: так вот для кого мама ей давала молоко… Дома я рассказала, что евреев куда-то повели. А на следующее утро в городе стало известно о расстреле. Рассказывали, что земля в яме, куда сбросили расстрелянных, шевелилась, ходуном ходила – вместе с убитыми туда упали и раненые, и, может быть, дети, совсем не задетые пулей…».
На памятнике написано, что расстреляны советские граждане. Про евреев соевтская власть не стала упоминать.
Говорят, что на этом месте будет памятник с надписью, где будет написана правда – кого и кто расстрелял. Будем надеяться.
На городском кладбище неподалеку от кладбищенской церкви похоронена Евгения Ивановна Иванова и ее родители. Памятники у них самые обычные. На черном граните памятника Евгении Ивановны гравирован портрет бесконечно усталой доброй женщины в строгом учительском костюме. Необычна только табличка «Праведники народов мира», установленная рядом. Евгения Ивановна все три года, что Опочка была под немцами, вместе со своим отцом, Иваном Ефимовичем, прятала у себя дома еврейского ребенка – Бориса Каминарова.
Макет опочецкой крепости. Такой она была в детстве, то есть, в первые несколько сот лет своего существования.
Развалины Петровской мызы – усадьбы сначала графа Разумовского, потом князя Дондукова-Корсакова, потом помещика Яновича, а потом… ее национализировали и…
Дом помещика Болычева. Начало прошлого века. К началу двадцатого века Болычев был крупнейшим землевладельцем опочецкого уезда. Он выстроил себе огромный деревянный дом-терем с резными балконами рядом с Опочкой и зажил на широкую ногу, но… тут грянул семнадцатый год. В имении Болычевых устроили интернат для инвалидов РККА. Просуществовал интернат до войны, а после войны там помещался детский дом. В пятьдесят шестом году детский дом закрыли, а из терема сделали обычный жилой дом. В начале девяностых жильцы стали оттуда съезжать в более благоустроенное жилье, но еще до их отъезда, в восемьдесят четвертом году в саду перед домом снимали сцены кинофильма «Огни» по рассказам Чехова и на веранде дома артист Леонов-Гладышев целовал руки артистке Догилевой. Теперь заросший крапивой и донельзя обветшавший дом находится в собственности одного опочецкого бизнесмена, который выставил его на торги, поскольку не в состоянии содержать. Он, конечно, памятник архитектуры регионального значения, но… хотя бы и федерального. Можно, конечно, его отреставрировать и устроить в нем гостиницу или санаторий, но стоит это несусветных денег, да и поедут ли сюда отдыхать… Вот и получается так, как получается. Что же до наследников Болычева, то они в двадцать пятом году уехали из Опочки и более в нее не возвращались. Осели кто в Нальчике, кто в Угличе, а кто и вовсе где-то на Алтае.
Аисты в Опочке на каждом углу. Вернее, на каждом столбе у них устроено гнездо.
Неподалеку от современной Опочки, возле деревни Кирово, есть место под названием Духова гора. В первом тысячелетии нашей эры на этом холме высотой около пятнадцати метров было городище. Жили на нем сначала какие-то балтийские племена, потом пришли славяне-кривичи, потом они все перемешались, потом холм опустел, но на нем осталось каменное изваяние Перуна, потом из него сделали каменный крест, потом крест ушел в землю, а на холме поставили часовню Сошествия Святого Духа, и когда, по преданию, Иван Грозный перед смертью приказал составить реестр святых мест, то в него внесли Духову гору, поскольку уже тогда она была местом оживленного паломничества. Сама часовня новая – ей лет тринадцать, а фундамент под ней старинный – чуть ли времен Ивана Грозного. Приходят туда большей частью за исцелением от самых разных болезней и за исполнением желаний. Тоже самых разных. На полпути к вершине холма, где-то на высоте семи с половиной метров, лежит большой плоский камень. Нужно постоять на нем босыми ногами, и болезнь уйдет. Или начнет уходить. Камень, правда, помогает не от всех болезней, а только от болезней ног. Рядом с камнем все деревья и кусты обвязаны разноцветными лентами, символизирующими болезни, которые оставляют или хотят оставить паломники. Сначала эти ленты вешали на часовню, но потом местный священник запретил это делать, и тогда стали ими обвязывать деревья.
Бревна эти не просто бревна и не бревна местной стены плача, а бревна православной часовни.
Зато жертвоприношений не делаем. Только записочки, деньги, крестики и четки.
https://synthesizer.livejournal.com/2015494.html
