Опять есть повод вспомнить старую вещицу..."8 марта – тяжелый праздник, если учишься на «женском» факультете. В 1985 году я был на первом курсе, и у нас в 14-й группе психфака МГУ было 3 парня и 14 девиц. Точнее, 3 парня, 14 девиц и два вьетнамца. Вьетнамцев звали Нгуен и Тхань. Но в плане 8 марта мы их в расчет не брали, понятно: все ж люди приезжие, другая культура. Может, они вообще о 8 марта ничего не знают? Нет, мы были уверены, что в эту тяжелую пору нам предстоит опираться только на собственные силы.
Мы – это я, Алексей Владимыч и Серёга. Всем нам тогда было по 17 лет, а стипендию мы получали – 40 рублей в месяц. «На два-три часа», - как тогда шутили. Вы, наверно, удивитесь, почему Алексей Владимыч? Мы и сами удивлялись. Просто, едва познакомившись накануне 1 сентября, почему-то мы решили звать друг друга «по имени-отчеству». Хотелось, видимо, как-то подчеркнуть изменение статуса. Только что были школьники, и вот – раз! – и мы уже студенты МГУ! Поэтому с того дня и доныне мой новоявленный одногруппник и закадычный приятель стал для меня АлексейВладимычем, а я для него, соответственно, АлексейВалентинычем. Серега у нас был с Армавира, подтянулся чуть позже, поэтому так и остался Серёгой. Он не обижался, потому что вообще был крайне добродушен. А еще – основателен, силен и слегка медлителен, по повадке чем-то напоминая медведя.
Мы собрались после пары все втроем где-то в конце февраля. Инициатором выступил Алексей Владимыч. Было в нем что-то неуловимо монгольское, восточное: наглые, чуть навыкате глаза на широком плоском лице, общее высокомерие во всем облике. Скорее гопник с виду, чем студент Главного ВУЗа Страны! Он называл себя православным буддистом и "в свободное время" писал картины маслом в стиле Рериха. И держал себя Владимыч обыкновенно так, как подобает вольному художнику: все время в творческих исканиях, взгляд "поверх голов", далеко-далеко от серых будней, текучки и собственно учебного процесса.
Поэтому, когда он крайне озабоченно заявил, что близится 8 марта и нам надо что-то делать, я даже удивился такой внезапной приземленности. Сам-то я легкомысленно считал, что до 8 марта «еще куча времени» и «мы что-нибудь придумаем». О чем тут же и сообщил всем собравшимся.
Однако обычно молчаливый Сёрега всецело разделил беспокойство ЛексейВладимыча. Что ж, надо было составлять план действий.
- Сколько их у нас? – спросил Алексей Владимыч.
- Кого «их»? – не понял я.
- Да девчонок! – с легкой нотой брезгливости, подобающей представителю богемы, бросил Владимыч.
Мы сначала стали считать на пальцах, потом на всякий случай выписали всех по памяти на бумажку и еще раз пересчитали. Получилось 14. Цифра привела нас в легкий ужас.
- Нда-а, - сказал я. – Не напасешься! И что будем дарить?
- Неправильно ставите вопрос, Алексей Валентиныч, - поправил меня последователь Рериха (да, забыл сказать, что мы были еще и на «вы»). – По сколько будем скидываться?
- Да у меня уж и не осталось почти ничего, - забеспокоился я. – Стипендия-то когда была?
Серега молчаливо кивнул. Мы мучительно задумались.
- Может, по три? – нерешительно предложил я.
- Итого будет девять, - сказал Алексей Владимыч саркастически. – И что мы купим на 9 рублей? Это по сколько ж – по 60 коп. на девицу?
- Эх, - сказал я.
Мы еще помолчали.
- Что ж, тогда по червонцу? – сказал я с болью в голосе. Это были практически все карманные деньги, которыми я располагал на тот момент.
- Да что ж нам, разориться?! – раздраженно вопросил Владимыч.
Молчавший до того Сёрега виновато добавил.
- Червонца у меня нет. Мне ж еще за общежитие платить…
Да, точно! Мы-то с Владимычем были «москвичи» и еще могли как-то перекантоваться на родительских харчах, а Серега, как общежитский, просто не мог себе позволить таких трат…
- Ну что ж, с тяжким вздохом резюмировал Алексей Владимыч, - придется сойтись на «пятерке». 15 «ре»!
Серега крякнул, но промолчал. Мы все вздохнули. А что делать?
Впрочем, проблема все равно оставалась.
- Маловато выходит, - озабоченно сказал Владимыч. – Этого и на цветы не хватит!
- На тюльпаны должно хватить, - сказал молчаливый Сёрега. – Я попробую достать.
Мы посмотрели на него с уважением. Серега говорил редко, но веско, и ему сразу хотелось верить.
- Но все равно маловато как-то, - с сомнением продолжил Владимыч. – Что ж – тюльпаны, и всё?
- А что ж еще – плюшевых мишек дарить? – сказал я. - На 14 штук точно не хватит! Разве что открытки еще какие-нибудь, красивые…
- О! – с какой-то неожиданной решимостью заявил Алексей Владимыч. – если мы купим 14 открыток, то я на каждой могу нарисовать портрет. Ну, той девчонки, которую поздравляем.
- Что, всех 14?! – ахнул я.
- Да, - с оттенком легкого самодовольства подтвердил Владимыч.
- Круто! – сказал я.
Мы с Серегой посмотрели на надувшегося Владимыча с восхищением.
- А я тогда напишу на каждой открытке четверостишие в честь каждой! Отдельное! – неожиданно для себя предложил я.
Все с уважением посмотрели на меня.
- Ну что ж, неплохо получится, - с воодушевлением подвел итог Владимыч. – Значит, дарим каждой тюльпаны и по открытке, с портретом и именным четверостишием. Портреты пишу я, стихи сочиняет Валентиныч, а тюльпаны и открытки покупает Серега. Классно?
- Да, - подал голос Серега. – Только денег не хватает…
- Будем думать… - с сомнением протянул Алексей Владимыч. И мы разошлись – думать.
К счастью, проблема денег разрешилась неожиданно быстро. Буквально через 5 минут после окончания нашего импровизированного совещания ко мне подошел один из наших въетнамцев. Не знаю почему, но люди Востока почему-то всегда тянулись к общению именно со мной. Наверно, я казался им наиболее безопасным.
Подошедший вьетнамец – то ли Нгуен, то ли Тхань – я их так и не научился различать – светился лучезарной улыбкой. Наши вьетнамцы вообще были всегда чрезвычайно приветливы и улыбчивы, хотя и было заметно, что разговорный русский дается им нелегко. В общем, вызывали они у меня симпатию пополам с уважением. Приветливые люди, по-моему, всегда симпатичны, а уважение шло из детства, можно сказать, воспитанное советской пропагандой: я подспудно считал этих маленьких улыбчивых людей победителями могучих американцев, своего рода узкоглазыми Давидами...
Надо признать, что такое отношение к гражданам братской ДРВ отнюдь не разделяло большинство моих приятелей из числа обитателей общежития, чья жизнь протекала значительно ближе к вьетнамскому быту. У вьетнамцев, по их словам, был один страшный, абсолютно непростительный порок: ОНИ ЖАРИЛИ СЕЛЕДКУ!! Выходило так, что почти никто из тех, кому довелось в жизни хоть раз стать свидетелем данного процесса, просто не мог сохранить доброе отношение к представителям этой нации. Я все пытался понять - ПОЧЕМУ? Все ж селедка у русских - просто рыба, а не священная корова у индусов... Общежитейские патриоты только пожимали плечами - "ты поймешь!" А так и не понял. Видимо, тайны вьетнамской рыбной кухни счастливо миновали меня - и, потому я был готов к диалогу.
Нгуен (или Тхань) подошел ко мне и с легким напряжением от нашего трудного языка, но вполне внятно спросил, правильно ли он понял, что мы, как мужская часть группы, собираем деньги на подарок для девушек к 8 марта? Его товарищ в это время стоял поодаль и, так же улыбаясь, кивал головой, показывая, что он во всем согласен со своим напарником.
Я смутился. Мы сидели втроем в глубине пустой аудитории, говорили вполголоса, а вьетнамцы где-то на передней парте вроде бы собирали свои тетради и ни к чему не прислушивались. Мы же говорили вполголоса, и на чужом для них языке! Как они все поняли?
«Вот это слух, вот это внимательность! – подумал я. – Теперь понятно, как они американцев побеждали!»
Впрочем, горечь от чувства утраты половины содержимого кошелька еще не прошла, и мне показалось стыдным требовать того же от приезжих, которым и так, наверно, тяжело в чужой стране.
- Ну да, - сказал я как можно более беспечно. – Но вы не волнуйтесь! Это наш местный праздник, и вас он не касается. То есть вы можете просто праздновать вместе со всеми, и всё!
- Нет, мы тоже хотим участвовать! – решительно сказал Нгуен (все-таки это был он: я вспомнил – высокий был Нгуен, а низенький, его напарник – Тхань! Когда-то давно мне кто-то об этом говорил). – Мы хотим сдать деньги!
Тхань, который поодаль прислушивался к нашему диалогу, решительно кивнул.
- Хм… - колебался я. Деньги-то действительно будут ой как кстати! – Ну хорошо: вы можете сдать по 3 рубля.
У меня все ж не поднималась рука разорять людей из братской страны.
- Но вы сдавали по 5! – хитро улыбнулся Нгуен.
«Вот черти! - подумал я. – И это углядели!». А вслух протянул:
- Ну, да вообще-то.. Но вам можно по три.
- Нет, мы тоже хотим по пять рублей! – сказал Нгуен настойчиво. – Мы – как вы!
Так наш праздничный фонд вырос до вполне оптимальных 25 рублей.
Потом, конечно, начались всякие непредвиденные сложности. Скажем, за неделю до срока Алексей Владимыч неожиданно заявил, что рисовать портреты он, конечно, может – но ТОЛЬКО С НАТУРЫ! В крайнем случае - ПО ФОТО! А иначе никак! Беда была в том, что под рукой фотографий всех наших 14 девиц у нас не было!
- Что ж Вы за горе-художник, - корил я его, - по памяти рисовать не можете! С натуры любой дурак нарисует…
Но натура отпадала: в таком случае не было бы главного – СЮРПРИЗА!
Надо было придумать, как раздобыть фотки и не выдать замысел. И выход нашелся! Нам повезло в том, что это был первый курс, и вокруг все еще царила организационная неразбериха (во всяком случае, все к ней привыкли). Периодически кто-то требовал от нас сдать какие-то данные, заполнить какие-то бланки, написать заявления, принести фотографии…
Так и я – на следующее утро после заминки с Владимычем объявил группе, что возникла необходимость СРОЧНО принести свои фото 5 на 6. Сдавать мне. И стал торопить всех и напоминать, чтоб сдавали! Неожиданная просьба никого не удивила: девчонки ворчали, но сдавали, даже не спрашивая, зачем и куда.
Озаботилась только красотка Дина: жгучая брюнетка со взглядом и профилем роковой женщины. Вылитая Кармен! Впрочем, вместо непрестанного науськивания факультетских матадоров, наша Дина практически все время на факультете проводила за вязанием. Вечные спицы как-то совсем не вязались с ее чеканным профилем, но ее это мало заботило. Хотя ведь и Кармен, помнится, была со швейной фабрики…
Дина, оторвавшись от вязания, подозрительно спросила меня:
- А куда фотографии-то? На профсоюзный билет?
- Да, - не моргнув глазом, подтвердил я.
- Так я ж профорг! – возмутилась факультетская Кармен. – Почему ж они мне не сказали?!
- А черт их знает, - беспечно махнул я рукой. – Ко мне подошел какой-то мужик, попросил собрать. Если хочешь, давай ты собирай!
- Вот еще! – фыркнула Дина, успокаиваясь. – Тебе сказали – ты и собирай!
Свою фотографию 5х6 она принесла на следующий день.
Став обладателем кипы фотографий, Владимыч вооружился пером, тушью – и работа закипела. По такому случаю он почти перестал ходить на занятия.
Я же сочинял свои четверостишия на переменах или прямо на лекциях. Это было легко и приятно. Мне очень нравились все наши девчонки: и вечно важничающая, смешно надувающая щеки Юлька Маленькая, и величавая, как Мадонна, Юлька Большая, и безумно обаятельная Ксюша-хохотуша, и строгая Ольга, и неугомонная, боевая Наташка. А старомодная и поэтичная Ира, вечно держащая себя так, словно она не в обычном платье, а в кринолине? А похожая на большого лохматого щенка другая Олька, которая всегда так смешно деревенела, глядя на витающего в облаках и не обращающего на нее никакого внимания Владимыча? Эх, 14-я группа!.. Девчонкам нашим тоже было по 17-18 лет, и всем нам было жутко интересно и как-то празднично учиться в таком потрясающем месте – МГУ, и такой порясающей науке – психологии!..
Что меня поразило, так это одно решительно и совершенно непреклонно высказанное желание Алексея Владимыча: он заявил, что СТИХ для Ксюши-хохотуши он напишет непременно сам! Меня больше всего поразил контраст: холодный, как бы всегда слегка не от мира сего, толстый и величавый, как валун в степи, Владимыч – и безумно живая, близкая, легкая и смешливая Ксюша! Смеялась она, вправду, так заразительно, что устоять не мог никто. Помню, однажды, на каком-то субботнике во дворе Универа, куда выгнали весь курс - все 100 человек - кто-то опрометчиво рассмешил ее. Ксюша принялась хохотать - и через минуту буквально все побросали работу, встали и смотрели на нее посреди осеннего хмурого дня, с глупыми и неудержимыми улыбками на лицах. А Ксюша заливалась!
Короче, я был задет как автор, слегка раздосадован... но Владимыч был непреклонен. Пришлось уступить!
Ей-богу, не помню ничего из того, что написал я, что написал Владимыч… От тех поэтических потуг со мной остались только одни бессмертные строки – и то не столько в силу качества, сколько в силу похвальной универсальности. Поскольку они не имеют никакого именного характера, я их с тех пор использовал уже раз 20 в самых разных случаях. Вот что значит вдохновение!
А строки такие:
«В этот солнечный день
Скажем мы, чуть дыша:
«Повторять нам не лень –
Ты всегда хороша!»
Подходит куда угодно!
7 марта, в канун праздника, мы раздали девчонкам цветы и открытки. Они произвели фурор; вьетнамцы Нгуен и Тхань радовались вместе со всеми, улыбаясь в этот день как-то особенно душевно. Серега не подвел – доставил все точно, в срок, в нужном ассортименте – и при этом, как всегда, проделал все максимально незаметно. Он уже прочно завоевал репутацию простого и надежного парня «из глубинки». Многих, познакомившихся с ним поближе, шокировало, что этот «простой парень», оказывается, прекрасно играет на флейте! Впрочем, Серега это особо не афишировал…
А летом того года Серегу и меня «загребли» в армию. 1985 год – студентов брали отовсюду. Только Лексей Владимыч сумел получить «белый билет» , поскольку успел еще на первом курсе переболеть менингитом. Наш «женский» факультет стал практически «бабским». Лексей Владимыч писал нам в армию, что он чувствует себя на факультете практически как одноногий председатель колхоза в войну: мужиков всех забрали, а он «один тут с бабами остался». В его группу – теперь уже 24-ю – добавили взамен ушедших нас еще девчонок. К 8 марта 1986 года вьетнамцы куда-то делись, в группе было 16 девиц и один, как перст, Алексей Владимыч. К тому моменту (видимо, чтобы восполнить недостаток мужского общества) наш психфаковский Рерих параллельно устроился грузчиком в универсам.
И 8 марта того года заматеревший, заросший бородой Владимыч встретил тоже сурово, по-мужски. Говорят, что он купил 16 роз и 7 марта твердым шагом подошел к дверям аудитории, в которой шел рядовой семинар. Встав у дверей, он начал последовательно заглядывать в аудиторию и вызывать по одной все 16 девиц. Преподавательница, видимо, сознавая важность момента, никак этому не препятствовала.
Девушки, краснея, одна за другой выходили из аудитории пред очи сурового Алексея Владимыча. Он дарил каждой из них одну розу, а после запечатлевал на ее щеках или губах (в зависимости от своего к ней благорасположения) поцелуй. После чего отправлял ее с розой обратно и выкликал следующую…
Годичное пребывание на факультете в соотношении один к 16 негативно сказалось на академической успеваемости Владимыча. На следующий год он также покинул факультет, на время окончательно перейдя в грузчики. Как он впоследствии говорил, «чтобы многое переосмыслить».
А наши девчонки учились дальше уже без нас. Кто и как их потом поздравлял? Бог весть…"
https://sapojnik.livejournal.com/3465887.html
