.
Трагедия Ходорковского не только в том, что он просидел в жестких условиях десять лет, но и в том, что его выход на свободу обставлен тайной.
Мой день рождения — 20 декабря — совпадает с главной памятной датой советских чекистов, не говоря уж о том, что он зажат между днюхами Брежнева, Сталина и Саакашвили. Теперь это еще и день освобождения Михаила Ходорковского. Во всех этих случаях к радости примешивается некая горечь, отчетливый и смущающий привкус чего-то очень привычного, но сугубо омерзительного, как красный террор и культ личности. Определить этот сопутствующий всему запах очень трудно — он одновременно пороховой, кровавый и фекальный, но сегодня в России он сопутствует всему.
Освобождение Ходорковского отменило любые подведения итогов уходящего года, вытеснило все прочие темы, включая позор отечественного журналистского цеха: организаторы большой пресс-конференции Владимира Путина сами, кажется, испугались прессы, которую растили предыдущие десять лет. Вообще не очень понятно, что российская власть будет делать с теми, кого вылепила, и касается это, увы, не только журналистики. Но главное свершилось, Ходорковский вышел, и это событие — квинтэссенция всего, что происходит в России в последние десять, а то и пятнадцать лет. Многие гадают, чем вызвана спешка: одни утверждают, что у Ходорковского тяжело больна мать, другие — что Путину были поставлены некие условия со стороны западных лидеров (которые почему-то терпели-терпели, да не вытерпели: не поедем на твою Олимпиаду!). Забывают при этом еще об одной важной дате, которую, спасибо ему, напомнил мне петербургский историк Владимир Васильев: 20 декабря 1924 года из тюрьмы досрочно (после девяти месяцев вместо пяти лет) вышел еще один видный политический деятель, использовавший заключение для работы над книгой "Моя борьба". Убежден, что Владимир Путин внимательно изучал его биографию и неслучайно запараллелил два этих досрочных освобождения.
В результате выход Ходорковского на свободу воспринимается не триумфальным — каковым он непременно был бы, отсиди он весь срок или будь помилован без личного обращения, — а смазанным, скомканным. Адвокаты ничего толком не знают, причина всей этой стремительности темна, и вместо того, чтобы радостно приветствовать стойкого, временами героического человека на свободе, его сторонники вынуждены гадать, какую цену с него спросили за освобождение. По какой линии шел шантаж? Дал ли Ходорковский гарантии своего неучастия в политике или немедленного отъезда? Пообещали ли ему освобождение Лебедева, смягчение участи Пичугина, рассасывание внезапно возникшего и вовсе уж абсурдного третьего дела? Кто вел переговоры, что было толчком для их начала? Почему самый ненавистный российский узник оказался вдруг совершенно безопасным и заслужил милосердие? Если Pussy Riot и Ходорковский выходят одновременно в канун Нового года, означает ли это смягчение власти или обманный ход перед новым закручиванием последних и окончательных гаек? Или Владимир Путин ощущает себя настолько всесильным, что может наконец позволить себе и некоторое добро, то есть освобождение нескольких неправедно посаженных вроде почти ослепшего Владимира Акименкова?
Все эти версии равновероятны, ибо никто ничего не знает. Бесспорно одно: привкус, запах, вектор. Главная примета этого года и всей путинской эпохи очевидна, несмотря на небывалую мутность российской политики. В стране нет ни одного полноценного героя, ни одной жизнеспособной идеи, скомпрометированы все, и верить нельзя ничему. В милосердии почти всегда есть прагматика не самого гуманистического толка, а осуществляется это милосердие так, чтобы максимально повредить помилованному. Делается все возможное, чтобы он выглядел сломленным, максимально замаранным, насаженным на крючок. Трагедия Ходорковского не только в том, что он просидел в жестких условиях десять лет, но и в том, что его выход на свободу обставлен тайной; что его адвокатам велено молчать либо отделываться общими словами; что обстоятельства его освобождения и дальнейшие маршруты неизвестны, — и это, по-видимому, входит в условия большой и непредсказуемой игры. А если единственной причиной освобождения Ходорковского стало тяжелое состояние его родителей, тогда все вообще очень плохо: трудно понять, что мешало освободить его раньше. Ведь еще Дмитрий Медведев в бытность свою местоблюстителем заметил, что никакой опасности Ходорковский и Лебедев не представляют.
Самое же печальное для прочих жителей страны состоит в том, что они уже и не представляют себе жизни без этого привкуса, без двусмысленности во всем, без компрометации всех ценностей. Ибо горе не только разделенным народам — это бы ладно, мало ли их таких, — но горе народам, отучившимся верить, радоваться и миловать.
А Михаила Борисовича Ходорковского я поздравляю и благодарю за яркие примеры мужества, продемонстрированные вопреки всему в обстановке, отнюдь к этому не располагающей.
.
http://ru-bykov.livejournal.com/1853463.html
