Сам не заметил, как загордился Авось. Вроде бы - всё чин-чином, да что-то не то. Словно червоточина в молодом яблоке - а уж она, известно, и плоду созреть не даст, и соседние погубит.
Много стало знакомцев у Авося после того, как мельничку свою бумажную они с Небосем наладили да первую бумагу откатали. Где поодиночке, где хором ходоки-то местные к ним на заимку придут - для челобитной или ещё какой нужды неотложной, вскладчину, бумаги купят. Ну, что тут за торговля? Всё больше - меном, по старинному обычаю.
Да и то сказать - откуда в их краях монету живую брать? Все большие тракты - за семью лесами, за девятью горами, не про них проложены. Так что вдруг, чего угодно душе - не справишь. Дожидайся, пока с обозом зимним али летним, а то и по реке-матушке, загаданное на деревенскую ярманку привезут. Не ленись, копи понемногу товарец на продажу, чтобы чохом, на большой предпраздничной торговле, заезжим купчишкам за малую деньгу приладить. А до тех пор... Вот оттого и мена из обычая не вышла по сю пору, и сами мастеровые люди в глубинке нашей - на вес золота.
Да-а, золото... Оно ведь в больших городах силу взяло, там на него и товарец, и человеков дюжинами покупают. А в лесах золотом-то не наешься, не напьёшься - слегу не подправишь, сети не совьёшь, лапти не сплетёшь. Руки нужней. Петрушек да затейников пустых деревенские только в ярмарочные дни да на городском торге любят, а в будние - езжай себе, балаболец, к городским лентяям, что по вечерам в упряжках катаются - у них, поди, и спрос.
Словом, со времени, как пошли добрые вести о бумажном деле молодцев наших - зауважали умельцев земляки. Мало того - мастера, известные в округе, с Авосем да Небосем лишний раз по большим праздникам деревенским увидемшись - без слова не отойдут. А где слово - там и два: знающим да рукастым только дай об деле начать говорить - откуда и речи-то берутся?
Вот уж и наш молчаливый Небось, будто оттаял - нет-нет, а и соберёт вокруг себя рассказами своими о хитростях станов бумажных ватагу немалую. Где степенные люди, где взъерошенные лесные бородачи, словно медведи из леса пожаловавшие на воскресную деревенскую торговлю - слушают, кивают. А то и молчаливые мальцы в отцовских шапках прибьются к разговору, и уже по блеску мальчишеских глаз можно догадаться, как нетерпеливо бьётся в детской груди восторженная душа будущего мастера.
Ну так так - вроде и дело, нужное да желанное, у Авося движется, а всё, как говорят - дурная голова ногам покою не даёт. Маятно Авосю на одном месте да с одним делом. Вот и книжки эти... - эвон, когда Платон свои диалоги написал по-гречески. Сколько с тех пор воды утекло? А наши-то ребятишки через одного - неграмотны. Да что через одного - на всю деревню, считай, с пяток юных грамотеев и найдётся, да и тех в книжном деле - не дьячок, не родители, а та же бабка Наталья и выпестовала.
Сумрачный ходит Авось, лесные пни сшибает, зыркнет глазами так - что и не попадайся. А малым помощникам - что? Они завсегда возле Небося крутятся, навыки бумажного дела осваивают.
Наконец решился. С вечера речи завёл, издаля начал. "Вот, Небось, друг ты мой заветный, делаем мы дело - и уж столько наворотили, что впору в город возы с бумагой запрягать, большую деньгу поднимать... А куда дальше, дальше-то - как мыслишь?"
Задумался Небось, на друга глянул: "Маленькое дело, говорят - лучше большого безделья, а мы вон какое ремесло в наших краях наладили - что и не всякий город похвастать может. Ишь, даже барин городской приезжал на прошлой неделе торговаться за мельничку нашу да за секреты бумажные. Верно ли понимаю - ты ж ему, супостату, ни за какие коврижки да посулы ничего не продал. Выходит, по-иному наше дело будущее видишь? Сказывай, не томи, одна голова - хорошо, а две - лучше".
"Э-эх, то-то и оно, что в голове - разруха про это. Не то, что три дороги - прям семидорожье какое-то видится. И каждая дорога в разные стороны указывает, про своё говорит".
"Ну, одну из дорог и я угадаю: не иначе, как к бабке Наталье нашей идти, совет с ней держать. По сю пору она нам в добром совете не отказывала".
Порешили наутро ехать.
Охо-хонюшки, гости дорогие... Хоть и не ждала никого Наталья в эти постные дни, а краюшка хлеба да крынка молока всегда под рукой. Молчит. Догадлива - не за нарок молодцы её явились, чуть свет - не иначе, по важному делу. Вон, Небось словно лицом просветлел с тех пор, как их большой затее удача выпала. Только Авось отчего-то сегодня глаза прячет, хмурится, словно душой суетится об чём-то.
Отобедали. Авось котомку свою большую развязал - кипу листов, почти белоснежных, аккуратно тесьмой перевязанных, перед бабкой на чистый край стола выложил. Подарок, стало быть - ну, и похвальба молодецкая - вот мы, мол, каковы теперь мастера.
Наталья дарёные листы огладила, к сердцу прижала - тепло.
А уж потом - разговоры об деле: "Не взыщи, Авосюшка, коли поперёк вихров поглажу..."
До самой вечерней зари говорили, спорили. Ерепенился Авось - словно от упряжи, от натальиных речей отбрыкивался. Что тут скажешь? Дурака и в красной шапке узнаешь.
Со спорщицей спорить - себе дороже - уйдёшь, несолоно хлебавши. Присмирел Авось, гордыню свою в карман до поры припрятал - не об ней сейчас речь. Изо всех дорог выбрали самые неотложные для бумажного дела - получилось если и не хождение за три моря, а всё одно путь неблизкий. Только словчили малость: три разные дороги - в одну вытянули, из одной в другую.
Первую-то дорогу - в ближний скит направили. Аккурат туда, где путник, что платоновы диалоги Наталье подарил, познавал жизнь в трудах суровых да праведных. У него, сказывают, не только книжки, а и чертежи по печатному делу найти можно - только премудростей этих, кроме него, никто не понимает, потому как писаны они на латинском да немецком наречии.
"Так что, милок, вторая думка твоя про дорогу в неметчину - самая, что ни на есть негодная - у нас, вишь, и свои грамотеи на сей счёт найдутся. А там, в заморщине этой неведомой - чего ждать? Вспомни Евлампиеву судьбину: в кабалу в один миг, как в капкан, попадёшь. И будет тебе:"Афось, иди туда! Афось, делай то!" - а вовсе не то, про что ты сейчас умом витаешь". И верно, права бабка Наталья.
После скита-то Авось в совсем уж дальнюю дорогу собрался: отец Макарий, тот самый, мало того, что поделился знанием и книгами дельными - адресок дал столичный, где и в хлебе да соли не откажут, и о деле книжном присоветуют. Ну, а дале - путь в две сотни верст из Москвы на Полотняный завод, что с петровых времён дело бумажное ловко да бережно правит. Выходит, что и мастерству из первых рук не грех поучиться, и толмачи без надобности. Опять же - не наудачу идти - по челобитной да доброму слову Макария. А вольная - здесь она, в котомке, наготове, в потайном кармане приторочена.
Долгие проводы - лишние слёзы: благословила молодца Наталья, не показала печали перед долгой разлукой.
"Ну, а платонову книжку ты покамест отложи: нашел дурак игрушку — лбом орехи щелкать.
Вот она, как её там? - философия - вся в русских поговорках записана. Приоткрой, коли нужда какая случится", - Наталья бережно прикоснулась к старинной тетрадке, убористо исписанной мелким витиеватым письмом, и протянула её Авосю.
"Не серчай на правду-то: всякая наука - из наблюдения да внимательного отношения к жизни выросла. Поспоришь, нет? То-то".
https://romashka-zel.livejournal.com/604185.html
