ОкраинаВ длинном списке испанских колоний Нового Света генерал-капитания Гватемала, - шесть провинций (непосредственно Гватемала, резиденция руководства, Гондурас, Сальвадор, Никарагуа, а также Коста-Рика на юге и Чьяпас на севере), в Мадриде именовались просто
culo del mundo, то есть, несколько смягчая, "задница мира", и назначение туда считалось если не ссылкой, то близко к тому. Ибо ни богатых государств, ни покорных туземцев, привыкших к труду, ни полезных ископаемых. В общем, глухомань. Захолустье. Бездорожье. Население малочисленно, даже на рубеже XVIII и XIX веков на все-про все чуть больше миллиона душ, в основном, краснокожих.
Социальная пирамида - как везде. Наверху - вахтовики-испанцы, в основном, мечтающие вернуться домой. Генерал-капитан, губернаторы, судьи, высшие офицеры регулярных частей. Ниже - креолы, потомки конкистадоров и поселенцев второй волны, как правило, служивой мелочи, решившей не возвращаться в Европу. Богаты, - конечно, не как в Новой Испании или Перу, но все же, - просвещены (некоторые даже очень), формально равноправны с уроженцами метрополии, но по факту не совсем. Кто хочет, служит короне, делает карьеру, однако на вторых ролях (первые замы, офицеры ополчения, попики не выше викария), кто не хочет, сидит в поместьях, занимаясь кто чем, порой и мечтая о странном.
А внизу "чернь". Вернее, "смугль". Поскольку белых женщин, даже с ограниченной социальной ответственностью, в такую глушь почти не заносило, браки с местными девами не считались зазорными, а дети, метисы-ладино, в основном, законные, считались "почти белыми", реализуя себя в ремесле, торговле, а порой и на госслужбе. Естественно, в "испанцы" не выбиваясь, но, скажем, женитьба на дочери небогатого креола никого не удивляла и не шокировала.
Индейцев тоже не щемили, ибо 95% населения дразнить опасно, - если не восстанут, так сбегут, благо, Юкатан под боком, да и церковь туземцев опекала. Так что, аборигены, - неграмотные, невежественные, - ни на что особо не претендуя, копошились в земле, - в основном, на общинных полях, платя посильные подати короне и церкви, но и в усадьбах батрачили, ходили к мессе, получали от помещиков мелкие подарки на праздники, и это вполне их устраивало.
Что же до реальной "черни", то рабы, само собой, водились, однако позволить себе такую импортную роскошь мог далеко не каждый (больше тысячи невольников на все провинции никогда не бывало), поэтому чернокожих приобретали для личных услуг, в дом, для охраны, они были престижны, им доверяли, считая почти членами семьи, нередко отпускали на свободу, но освобожденные старались оставаться при бывших хозяевах, как вассалы при суверенах.
Итак, бедность объединяла, сглаживая противоречия. Хотя, конечно, каждая несчастная семья несчастлива по своему. В Гватемале и Гондурасе, где земля была хороша, а индейцев много, знатные креольские семьи, разделив земли, жили сносно, благо, ежегодно получали дотации из Новой Испании. В Сальвадоре метисов (стало быть, мелкого торгово-ремесленного люда) было больше, чем креолов, а на побережье росло индиго, так что провинция в дотациях не нуждалась, даже посылала кое-что в бюджет вице-королевства.
Зато Коста-Рике и дотации не помогали. Земля-то там и сейчас хороша, плодородна, но поскольку индейцев почти не водилось, взяв участок, белому человеку приходилось пахать в поте лица, так что оседал там народец самый-самый мелкий, без претензий: отставные солдаты, уставшая от моря матросня, остепенившиеся пираты, и так далее, все женаты на местных, и фермы были маленькие, разве что с голоду не умрешь.
Да и то, как сказать. "
Во всей нашей монархии, - докладывал в Мадрид дон Томас Акоста, один из последних генерал-капитанов, -
нет столь нищей провинции, как Коста-Рика, ибо у нас есть люди, которые носят одежду, изготовленную из древесной коры, и есть люди, которые берут взаймы одежду, чтобы сходить в церковь". Что называется, ни добавить, ни убавить.
Хотя, с другой стороны, - труд на своей земле, примерно одинаковая жизнь у всех, привычка к взаимовыручке, - и в итоге, именно Коста-Рика, в отличие от иных провинций, выращивала людей, ценящих равенство, свободу и умение прокормить себя самому, в связи с чем, коста-риканцы старались держаться в стороне от соседей. Много позже это сыграет свою роль, но потом, а пока что как было, так было.
Так жить нельзя!Естественно, бедность злила. Всех. Кроме индейцев. Кому-то, как водится, не хватало золотых эполетов, кому-то французской мебели, а кому-то хоть каких-то башмаков, но виновницей всех бед считали Испанию, - и не без оснований. Реформы конца XVIII века, конечно, помогли Мадриду поправить дела, рухнувшие за полвека до того ниже дна, - но за счет колоний, превращенных даже не в дойных коров, а в дойных коров, которым вымя выжимали досуха. И дело даже не в диких, - аж до 85% дохода, - налогах, подчас совершенно нелепых, это бы еще как-то стерпели бы, но запрещалось даже богатеть.
Нельзя сажать виноград и давить вино, сажать оливки и делать пальмовое масло, строить суда больше ботиков, плести канаты, - короче говоря, производить все, что производила Испания. И на кофе ограничения. И на табак. И торговать напрямую с кем угодно тоже ни-ни, даже в границах генерал-капитании. Только, - караванами, на мулах, - на север, в Новую Испанию, и только потом, поставив акцизные печати, опять на мулах, с наценкой, назад, на продажу. В результате все взлетало в цене вдвое, втрое и больше, а торговля с британскими контрабандистами каралась почти так же строго, как пиратство, но все равно, процветала.
Ну и, естественно, как везде в колониях самыми недовольными были креолы. Они хотели богатеть, хотели делать нормальные, а не "второсортные" карьеры, их бесило равнодушие испанских "понаехов" к проблемам региона. "Высший свет" бурчал, но если раньше бурчанием все и ограничивалось, то под финал Века Просвещения задули новые ветры: из Европы завозили вольнодумные французские книги, подводившие под местные обиды высокую теоретическую базу, потом на всю Америку прогремела весть о возникновении США, потом прилетели слухи о падении Бастилии, якобинцах, Наполеоне и прочем, и наконец, совсем уж оглушительно, о захвате французами Испании.
Итог: предреволюционная ситуация. Но очень, очень "пред". Уже стали независимыми де-факто провинции вице-королевства Ла-Плата (будущие Аргентина, Парагвай и Уругвай), уже взорвались, затихли и вновь загорелись грядущие Колумбия и Венесуэла, и в вице-королевстве Новая Испания гремели пушки, и даже в вице-королевстве Перу, цитадели испанской империи в Новом Свете занялось всерьез, - а в "шести провинциях" жизнь текла, как век, и два, и три назад. Даже мода менялась медленно и редко. А уж актуальные новости, время от времени долетавшие из большого мира, разве что обсуждали, - негромко, вполголоса, - но не более того. Однако и не менее.
Естественно, власти старались пресекать на корню любой намек на крамолу, - например, летом 1810 года по приказу генерал-капитана конфисковали и сожгли все книги, хоть как-то объяснявшие "французскую форму правления", - но тут уж от властей ничего не зависело. Запретный плод сладок, знание - сила, а модная теория всегда предрасполагает попробовать на практике, особенно если больше заняться нечем. Так что, навсегда заморозить процесс шансов не было, но подморозить, - почему нет? Иное дело, надолго ли. Ну и, как ни подмораживали, в конце концов, лед поплыл.
Первая искра пролетела в бойком, традиционно более прочих просвещенном, а потому и вольнодумном Сан-Сальвадоре, втором по значению городе генерал-капитании, - и неожиданно. Тамошняя креольская элита, - столпы и сливки общества, связанные-перевязанные родством, свойством и наследственными дружбами, - увлекшись модными идеями, в узком кружке обсуждала дела текущие, и все бы ладно, но один из кружка, священник Мануэль Агиляр, вел дружескую переписку со своим однокашником по семинарии, мексиканцем Мигелем Идальго, вождем восставших мексиканцев, и в письмах выражал ему поддержку.
Этого, когда властям стало известно, хватило с лихвой: бедного падре, писавшего кому не следует, вызвали в столицу генерал-капитании, и там арестовали по подозрению в государственной измене. А поскольку кодекс чести "истинных кабальеро" предполагал, что своих не сдают, - грянуло.
Разбуры турмы муры!Глубокой ночью 5 ноября 1811 года отец Хосе Матиас, красноречивый священник, вольтерьянец, но при этом отпрыск древнего и сильного клана Дельгадо, взобравшись на колокольню церкви Милосердия Христова, ударил в колокол, а когда на грохот сбежались испуганные горожане, призвал земляков не признавать власть "
жестоких пришельцев", выбрать свое правительство и самим решать, кому и какие налоги платить.
Последнее, естественно, воодушевило массы вдвойне, и к утру бунтовал уже весь Сан-Сальвадор, а к полудню племянник мятежного падре, Мануэль Хосе Арсе, потомок одного из соратников Кортеса и полковник местной милиции, торжественно провозгласил полную "самостийность", после чего губернатор провинции, не имея сил подавить мятеж, под угрозой насилия передал власть активистам, выбранным площадью.
Далее пошла незалежнисть. Однако недалеко ушла: гонцы, посланные в другие города провинции будить умы и звать к топору, вернулись ни с чем, оружия было мало (да никто и не горел желанием воевать всерьез), и 3 декабря прогрессивные силы сдали город силам реакции, выговорив у генерал-капитана полную амнистию. Но дело их не пропало даром: всего через 10 дней, 13 декабря, бабахнуло в никарагуанском городе Леон, где, правда, разгореться не успело: губернатора-то сместили, - но небольшой отряд силовиков, вовремя приняв меры, быстро восстановил статус-кво.
Затем, - всего неделю спустя, 22 декабря, - рвануло в Гранаде, главном городе того же Никарагуа. По той же схеме: граждане, выйдя на площадь, велели всем чиновникам-испанцам подать в отставку и валить восвояси, потом, когда появились силы правопорядка, не побежали, напротив, толпа, навалившись, обратила служивых в бегство, а еще через две недели взяли штурмом крепость Сан-Карлос, вынудив испанцев бежать в соседний город Масайю, - и назначив "губернатором" местного епископа, жили вольной жизнью аж до апреля 1812, когда беглецы в Масайе, получив подкрепление из центра, перешли в контрнаступление.
Реванша, однако, не случилось, несмотря на участие в штурме регулярных войск: бои шли двое суток, лоялисты несли потери, а баррикады держались, и тогда полковник Бустаманте предложил мир, гарантировав амнистию, от имени генерал-капитана и под свое честное слово. Горожане, которым тоже не понравилось погибать, подумав, согласились, и 28 апреля Гранада вернулась в лоно, а креольская элита, учинившая бучу, разъехалась по поместьям.
Вот только суровый генерал-капитан не утвердил условий сдачи (с мятежниками переговоры не ведут!), всех лидеров взяли под стражу, судили и осудили: 16 человек (из "простых"") принародно расстреляли-повесили, девятерым (посолиднее) выписали пожизненное, а по ходу вернулись и к сальвадорскому вопросу: амнистию отменили, лидеров арестовали и выслали отбывать длинные-предлинные сроки в крепостях Африки.
Такой оборот весьма шокировало чистую публику, и разговорчики, плавно перешли в заговорчики: в 1813-м в самом Сьюдад-Гватемала раскрыли очередную конспирацию. Там все те же креолы, - помещики, офицеры, священники и несколько "просвещенных индейцев", считавшихся "почти креолами", - собираясь как бы на молитву в церкви, разработали план "революции". Простой и ясный: арестовать генерал-капитана и офицеров-испанцев, освободить заключенных по делу о мятеже в Гранаде, а заодно и убить полковника Бустаманте в отместку за излишек служебного рвения.
Дальше разговоров не зашло (или не успело зайти?), однако слежка в столице действовала отменно, и власти, узнав, отреагировали свирепо. Всем взятым под стражу предъявили обвинение в подготовке поджога столицы, грабежей и массовых убийств (чего и в помине не было), и в сентябре 1814 состоялся суд, завершившийся без смертных приговоров (хотя прокурор и настаивал), но всех в ссылку, в Африку.
И затихло. Надолго. Вольнодумцы, оценив ситуацию, ушли в тень, а мелкому люду, на всякий случай, монсеньор Рамон Кассаус, архиепископ всея Гватемалы, пообещал отпущение грехов, если они не будут слушать смутьянов, но будут на них доносить. При таком раскладе игры в революцию стали менее увлекательны, - да и "тутэйшые" вдруг осознали, что сами не в курсе, чего, собственно, хотят. А понять хотелось, - ведь человеку очень важно знать, чего он хочет и за что рискует…
Продолжение следует.
https://putnik1.livejournal.com/8932703.html
