Моя Америка была устроена так: оказываюсь я в каком-нибудь новом городе. Приехала десять минут назад, через пятнадцать уезжаю. Оглядываюсь в нерешительности вокруг. Звонит Юля Орлова, которая все это организовала:
- Вика, видишь машину на углу? Это наш человек, он тебя отвезет. Хочешь есть? Зайди в киоск справа, там работает наш человек, у него горячий обед. Почитать? Книжный налево, наш человек тебе покажет. Позвонить, людей предупредить? Симки продают напротив, впрочем, я им уже позвонила.
Вокруг Юли все устраивалось как-то само. То есть я догадываюсь, что это оно не само, что кто-то был непрерывно этим занят, но Юля, когда я к ней попала, тихо пила со мной мой любимый чай со вкусом зубной пасты. Ночевка завтра? Конечно, договорено. Выступление послезавтра? Разумеется, налажено. Все твои просьбы переданы. Провод для компьютера? В ящике. Второе одеяло? Там два. Сосны? За окном. Дождик включить, чтобы по крыше шуршало? Да ради бога. А теперь его прекратить? Смотри, уже прошел.
Моя Америка была безупречно осенней. Желтые листья росли вперемешку с красными, города подбрасывали гостям монетки под ноги, дождь то прекращался, то начинался, оранжевый свет фонарей отражался в лужах, на каждый концерт кто-нибудь приходил в босоножках, а кто-нибудь в сапогах.
В моей Америке кусты были окутаны паутиной, окна завешены простынями, по крышам ползали привидения, на ступеньках толпились зубастые тыквы, в тыквы были воткнуты ножи. Возле домов торчали некрупные кладбища, оттуда стайками лезли скелеты. Чаще взрослые, но на одном даже несколько детских, с бантиками, а с ними скелет собаки.
Вообще, скелетов собаки — в смысле, внутри самих собак — в моей Америке оказалось много. В Вашингтоне меня щедро обмахивали хвостами Лилу и Сури, сладкая парочка, никуда друг без друга: гладенькой Лилу достались нюх, мозги, умение ориентироваться и прекрасная память, а зато маленькой усатой Сури с кривыми лапками— вся в мире красота. В Черри-Хилл у меня на руках по-кошачьи урчала волкодав Белка весом в один килограмм двести грамм, в одном доме в Бруклине я познакомилась с обаятельным Дюком, которого смешение пород продвинуло почти до человеческого уровня, а в другом мимо меня проскользнули два прекрасных кота, в пригороде Бостона со мной возле холодильника общался лучший в мире доберман Сеня, и мое сердце прилипло к тому холодильнику, как магнит. Что же касается кота Авдея в Матаване, с ним мы целовались в постели. Но Оксана никому не покажет той фотографии, она обещала.
В моей Америке я в очередной раз убедилась, что женщина с высшим образованием и чувством юмора может многое, женщина с высшим образованием, чувством юмора и чемоданом может практически все, а уж женщина с высшим образованием, чемоданом и в бешенстве может распахивать взглядом стеклянные двери, менять расписание поездов, силой мысли разгонять толпу и включать кондиционер на центральной автобусной станции. И хрен уже с ним, с чувством юмора. Когда я оттуда уезжала, там было тихо и играла классическая музыка. Клянусь.
Я находила вверх ногами какие-то немыслимые десятки тысячи шагов вдоль городов, а еще вдоль сцены. Вдоль сцены отлично ходится вверх ногами.
В Вашингтоне Аркаша Дубинчик сумел понять из моих объяснений, что «юсб-вход» - это, на самом деле, мини-джек (Аркаша, респект!), а еще мне подарили цветы, хотя знали, что уже на следующий день я еду дальше. И это было как-то очень правильно и приятно, получить цветы просто ради того, чтобы цветы — были.
В Филадельфию из Вашингтона меня вез Гриша - тоже работа Юли Орловой, причем в прямом и переносном смысле: и сам Гриша, и то, что он приехал за мной. Мы ехали под дождем, вместо двух часов четыре с половиной, и это была отличная поездка (а еще я узнала, что в Америке тоже бывают пробки). Все это время нас ждали на местном радио, ждали без звука, без возражений, без косого взгляда, а когда мы, наконец, доехали, сказали не «мать вашу, где вы все это время были, у нас весь график к черту полетел», а «как хорошо, что вы доехали, как мы вам рады, хотите чаю?». Я не знаю, где делают таких людей…
Перед выступлением в Лангхорне (Оля, он так произносится?) Оля Донская на просьбу чего-нибудь пожевать сбегала за угол и принесла, чуть запыхавшись, банкет на сотню человек. Вот, сказала, вы же проголодались, поешьте хоть чего-нибудь… Тут подошла ее мама и добавила «перед ужином».
А Филадельфию мне подарили целиком. Протянули, как яблоко в ладонях, вложили бережно в протянутые руки, я откусила кусочек и меня окружило волшебным царством — бери, смотри, вдыхай, второго такого не будет, второго такого нет. Юра, я знаю. Второго такого — нет.
И, поскольку герою сказки за волшебный подарок надо что-нибудь с себя отдать — за Филадельфию я отдала лак с ногтей, оттирая растворителем свежую краску с сиденья автомобиля. Не надо спрашивать, ладно? Это был потрясающий день.
Потом мы прошагали ногами весь Бостон с еще с одной Олей, моей коллегой - два практикующих психолога, знакомые с девяносто четвертого года. «Оля, - говорила я, - два практикующих психолога в состоянии разобраться с картой бостонского метро». «Вика, - говорила Оля, - два практикующих психолога могут осилить этот салат». Болтали, ржали, обсуждали историю США. Пытались приманивать белок в центральном парке. Пытались найти орехи, чтобы повысить мотивацию белок. Пытались найти, где поесть. Придумали заголовок: «Два практикующих психолога отжимали орехи у белок в центральном парке».
На выступлении в Кембридже оказалось, что мы близкие родственники примерно с шестьюдесятью людьми. Два часа побыли вместе, теперь в разлуке. Вы слышали «дзынь»? Это разбилось мое сердце.
В перерыве на выступлении в Бруклине хозяин дома, Миша Постолов, охнул внезапно:
- Ты ж из Израиля! Ирка, неси малину!
И Ирка принесла малину, и я ее съела, всю коробку, в одно лицо. Миша, мне даже не стыдно…
В Бруклине было вообще как дома. Когда я приехала, взмыленная с дороги, Лена дала мне халатик для ванной (я ощутила себя Эмилией — вы святая!), а еще на вечер пришли мои любимые американские родственники, причем практически все. Увезли к себе ночевать и кормили правильным борщом в двенадцать ночи.
Как-то у меня все про еду получается. После выступления в Нью-Джерси мне подарили коробку черники! Сказав «это вместо цветов». По-моему, прекрасная идея. Голодный автор вряд ли смог бы жевать с такой же скоростью цветы.
Выступление в Нью-Джерси было последним. Называлось «Башенник». И хозяин Башни, Сережа, фотографировал меня с гостями и смешно командовал — смотрим сюда, улыбаемся, все еще улыбаемся, смотрим все еще сюда, улыбаемся, смотрим, все еще смотрим, не отрываемся, смотрим сюда…
Сережа, я все еще смотрю. И улыбаюсь.
А в последний день я сбежала гулять по Манхеттену. Поздно вечером возвращалась, пошатываясь, на вокзал, чтобы уехать в Матаван — к Андрею и Оксане. По Пятой Авеню, вдоль небоскребов, одна в шумном, мокром и пестром городе, под перевернутым небом, так далеко от дома, как еще никогда не бывала. Даже Юле уже написала, что последний концерт окончен, значит — всё. Люди спокойно текли сквозь меня. Машины мимо — вжих, вжих.
И тут пишет Оксана: ты возвращаться в семью собираешься? Ужин ждет.
Вот так идешь по другой половине земного шара, куда приехал две недели назад, один-одинешенек под небоскребами, а тебя там трогают за плечо — ты возвращаться в семью собираешься? И ты понимаешь, что из семьи никуда и не уезжал.
https://neivid.livejournal.com/364792.html
kotirka, Женя 
