Я очень люблю работать в праздники.

Праздники - это такие особенные дни, когда работаем только мы и таксисты. Поэтому нет пробок. Оказывается, Иерусалим - очень маленький город. А то, что мы ездим по два часа в один конец, так это у нас уровень жизни такой высокий.

В праздники тихо. Хотя это, конечно, как повезет. Те, кому не повезет в эти дни работать, вынужден гулять по паркам, ходить на аттракционы и посещать музеи, причем одновременно со всем народом Израиля, которому тоже не повезло. В отличие от тех, кто любит работать в тишине.

У меня, например, под окнами лужайка. Те, кто видит эту лужайку в первый раз, говорят: "Ах!". Те, кто ее в первый раз слышит, нерешительно спрашивают: "А как же ты...". Потому что на этой лужайке пасутся дети. Детей в Израиле много. Все они пасутся на моей лужайке.

Кроме них, на лужайке пасутся родители, гости, соседи, спортсмены с мячом, ретривер Голда, пудель Кудри и болонка Золотко.

Дальше, у меня под окнами стройка. Это не только у меня, это у всего народа Израиля. У нас тут программа "Тама-38": строят бетонные короба для старых домов, защитой от землетрясения. Само по себе отлично, а еще в результате такого строительства каждая квартира получает дополнительную комнату или две, причем бесплатно. Но, к сожалению, все это воплощается непосредственно на моей голове. Причем везде, где бы ни находилась эта голова. Нет, это не у меня уже голоса под черепной коробкой. Это у нас программа "Тама-38" очень широко распространена.

А в праздники не строят. Никто. Нигде. Ничего. Ни в доме напротив. Ни в доме через дорогу. К тому же, в праздники нет еще и детей. Я не знаю, куда они подевались. Возможно, их отвели в темный лес и там забыли. Но, скорее всего, они развлекаются вместе со всем народом Израиля. Поэтому на моей лужайке их нет. Вообще никого нет, родители развлекаются вместе с детьми, ретривер Голда в отпуске на Голанах, пудель Кудри заперт в глубоком подвале (это единственная причина, по которой его может быть не слышно), болонку Золотко отвели в темный лес и там забыли. Я физически наслаждаюсь тишиной, как меломан - симфоническим концертом. Все утро было слышно птиц. В остальные дни их заглушает "Тама-38", стук мяча, крики детей и болонка Золотко. Да, школа напротив тоже закрыта, поэтому нет звонков (каждые сорок пять и пятнадцать минут, "Клементина" по четным дням, "Августин" по нечетным), а также закрыты оба колледжа, вследствие чего есть парковка. Я хочу, чтобы Песах был всегда. Ради такого случая я согласна никогда не есть квасного. Я никакого уже согласна не есть, лишь бы заткнулась хотя бы стройка! Но программа "Тама-38" важнее моей диеты. Поэтому я очень люблю работать в праздники.

К тому же, когда стихает общий гул, слышнее отдельные реплики.

Ем чайной ложечкой тишину, пью чай, смотрю в окно. Вдоль зеленой лужайки идет серьезный папа с двумя детьми: мальчиком лет семи и кудрявой девчушкой помладше. Чуть отставая, бредет еще один мальчик. Папа смотрит под ноги, дети нет. Я слушаю птиц.

Папа, озабоченно:

- Осторожней, не наступите на какашку.
Первый мальчик, мгновенно останавливаясь:
- Где какашка?
- Неважно, Рони, идем!
Рони, крутя головой:
- Да где какашка?
Девочка, нагибаясь и вглядываясь:
- Это не какашка!
- Ева, неважно!
Рони, подпрыгивая:
- Где какашка?
Ева, присаживаясь на корточки, тыкает пальцем:
- Вот! Но это не какашка!
Рони, тоже уже на корточках:
- О, какашка!
Приглядевшись, разочарованно:
- Только она уже старая! Сухая!
Ева, с упреком:
- Папа, она уже старая! Сухая!
- Ева, мы спешим!
Рони, не меняя позы:
- Или еще не сухая? Папа, она еще не сухая!
Ева, принюхиваясь:
- Папа, это вообще не какашка! Это сухой лист, и на него кто-то наступил.
Рони, тоже принюхиваясь:
- Папа, это сухой лист и на него кто-то наступил! А это точно какашка?
Папа, со вздохом:
- Не точно. Может, и не какашка.
Ева, радостно:
- Я же говорила, что не какашка!
Папа, беря Еву за руку и пытаясь тянуть за собой:
- Пойдем скорее.
Рони, со вздохом вставая на ноги:
- Не какашка.
Папа, глядя на часы:
- Идем же!
Второй мальчик, дойдя до них и прочно останавливаясь:
- Где какашка?


За окном тишина, в голове тишина, на земле тишина. А народ Израиля гуляет и не догадывается, как нам тут хорошо. Только где-то вдали чуть заметно подрагивает земля: это скачет обратно из темного леса болонка Золотко.

http://neivid.livejournal.com/345943.html

Едем всей семьей по Иерусалиму. На повороте - странноватая инсталляция: что-то типа газона без травы, а из земли торчат на проволочках разноцветные ладошки.

Ромочка радуется:
- Ручки! Ручки растут!
- Нравятся они тебе? - спрашиваю.
- Очень! Цветные, красивые! Вверх!

Поднимаю бровь, но не комментирую. Обращаюсь к Мусе:

- А у тебя при виде этих ручек какие ассоциации?
Удивлена вопросом:
- Цветочки...

Так. Я лично в этих ручках упорно вижу людей, которых живьем закапывают в землю, а они протестуют и машут, пытаясь выкопаться.

Спрашиваю Диму:
- Это, по-твоему, кто?
Ни секунды не сомневается:
- Зомби.

Наверное, это функция возраста. В детстве ручки кажутся растущими к солнцу, в юности это уже цветочки, с годами в каждом закопанном объекте начинаешь видеть узника, а дальше тебе уже все ясно: вылез из-под земли, значит, зомби. Можно спросить об этих ручках моих родителей, но они наверняка ответят: "Какие ручки?". Меньше надо заморачиваться, вот что.

Тем более, что не заморачиваться меня учат каждый день. Ромочка сейчас очень занята темой смерти. Объясняет, что не хочет умирать, спрашивает, когда умрет, когда умрем мы, что это вообще такое. Мы отвечаем как можем: что еще очень-очень нескоро, что жизнь так устроена, что все это страшно интересно, что мы сами не до конца понимаем. Дима выдал идею "ты не умрешь, пока сама не захочешь", я вещаю про переселение душ. Куча существительных, масса уточнений, "душа", "тело", "образ", "личность", "память", "суть"... (Это еще что, трехлетнюю Мусю мы учили произносить "антропоморфная персонификация").

Ромочка выслушала с интересом и суммировала:

- Все хорошо. Человеки не умирают.

То есть души, тела, личности, мозги и антропоморфные персонификации - это ваше дело. А человеки не умирают, вот и все.

В свой день рождения я желаю цветочкам и ручкам - роста, узникам - освобождения, душам - переселения, себе - сил, зомби - мозгов. А человекам не умирать.

http://neivid.livejournal.com/345719.html

Когда он побрился наголо, я испугалась. Думала, заболел. И растолстел как-то разом, хотя больные толстеют иначе. Не опух, а именно заматерел. Был тонкий воздушный мальчик, Тициан, Леонардо, черные кудри, глаза газели, а стал качок, плечи шире окна. И челюсть эта, раньше у него не было челюсти вроде такой? Не знаю, не помню. Я кофе просила, он сварил и широко улыбнулся, лет двадцать пять от силы, выше меня на две головы, и глаза, Тициан, Леонардо, крылья, не знаю, пальцы тонкие, кудри, брови, волхвы.

Я там кофе все время пила, он мне его варил, кудри, брови, пальцы, глаза. Узнавать меня начал, здоровался, улыбался, ямочки на щеках. Шея тонкая как у птенца, в жестах гуляет свободный ветер, кофе хороший и мальчик хороший, а больше не было ничего.

А потом исчез. Я заходила, кофе варит девица в наушниках, жует резинку, пританцовывает на месте, тыц-тыдыц. И что тут спросишь? Извините, где мои Леонардо и Тициан? У них заведение называется «Чертов кофе», и музыку они ставят примерно такую же, какой Тициан. Я все равно ходила, мне кофе надо где-нибудь пить.

И тут выходит! Шея – как у быка. Голова побрита, челюсть навыкат, грудь колесом. Футболка обтягивает рельефно. Привет, говорит. Улыбается, ямочки да глаза. Я растерялась, смотрю неловко. Но ведь не спросишь. Извините, где ваша тонкая шея и ломкий голос? Голос тоже заматерел. Всего-то месяц прошел. А может, два.

Ясно: он гомосексуалист. Влюбился в друга, был осмеян, пытался повеситься, вынули из петли. И, чтобы покончить с прошлым, уехал в джунгли. Побрился, начал качаться («если я не нужен ему такой, я и себе не нужен»), выздоровел, посвежел. Вернулся, нашел себе друга, тот бармен в соседнем баре. Серые глаза, бородка, костистый нос, тоже из этих, Тициан, Леонардо, вот где теперь гуляет свободный ветер, а мой не внакладе, его там любят, он варит им кофе на всех.

Или иначе. Он был в подполье. Шпион, диверсант. Задание было – сойти за студента, творческий образ, немного грима. Волосы не свои, парик. Ходил на лекции по филологии, писал конспекты летящим почерком, сошелся с хорошенькой дочкой промышленного магната, втерся в доверие, пытался украсть секретные чертежи. Был пойман, избит и заперт, ушел сквозь решетку, сбежал, лечился, побрили, отъелся, уволили за провал. Теперь подрабатывает в кафе, где раньше мелькал исключительно ради легенды. А девушка? Девушка не ушла. Вон сидит, за столиком у окна, хорошенькая, деловая, читает журнал «Бизнесмен».

А как же я? Мне не жалко, хоть бармен, хоть дочка магната, но где мои кудри, разлет и брови, где мои крылья, какого черта. Я пью свой кофе, и вдруг заходит. Худой, веселый, кивает сходу. И тоже к стойке. А как же этот, шея как у быка? Стоит, не думает исчезать. Я смотрю в упор, они ведь даже и не похожи, оба высокие, оба темноволосы, ничего больше, черт, черт, где были мои глаза.

http://neivid.livejournal.com/338875.html