СВЕТЛАНА. Хочется поскорее к Бог.
СОРОКИНА (прижимает ее к себе). Эх ты, ускоритель. Надо сначала жизнь жизнь, ипотека оплачивать, дети из пи*да, работа задолбать, потом уже инфаркт и Бог.

Драматург Валерий Печейкин в шорте премии НОС со своим "Злым мальчиком", который и не пьеса вовсе, а сборник малой прозы отчетливо блогерский по форме и неожиданно глубокий по содержанию. И конечно, сказавши "А" нужно говорить "Б", захотелось узнать, каковы его пьесы. Наиболее естественным способом нереально: где модный столичный Гоголь-центр, и где я. Но получать удовольствие от чтения пьес начала раньше, чем мне объяснили, что так не делают. И почему бы, в конце концов, горе не прийти к Магомету, в смысле - Москве не прийти ко мне?

Пьеса "Моя Москва" заявленая комедией, с ноги шандарахнула по разнежившемуся в ожидании чувству смешного. Это было примерно как с пляжа на филиппинском Легаспи нырнуть в прорубь или, подчиняясь вкрадчивому "закрой глаза, открой рот", получить в этот самый рот вместо трюфеля ваф..., в общем, сверло бормашины. Ну, потому что в первом акте герои с говорящей фамилией Сорокины изъясняются инфинитивами, такое бутусов-кормильцевское: "Когда надо пить, Слыть, мыть, выть, Пить, брать, драть, Жрать, петь, взять. Мать твою так, быть, всего лишь быть, Так просто забить на это",

Хотя так просто не забьешь. Если бы только лексика и ненорматив в количествах, несовместимых с жизнью, ладно бы, но содержание тоже намеренно шокирующее, и главное, совершенно непонятно, зачем? Чтобы показать интеллектуальное и моральное убожество обывателя? Но для этого трюфелей и прочего прямо на сцене не надо бы. Тоиссь, можно обойтись какими-то менее шокирующими изобразительными средствами. Это я вам как обыватель говорю

Относительное благоденствие и духовный упадок начала сменяет скудость военного быта. А герои, парадоксальным образом, начинают объясняться нормальным человеческим языком.Не становясь глубже или сложнее, скорее эффект приближения, когда в тех, кого узнаешь поближе. даже откровенных персонажах кунсткамеры, начинаешь видеть людей.

Там еще будет момент, который покажется духовным перерождением одного из самых одиозных женских персонажей. Которое на деле окажется мимикрией, приводящей на память не теплокровное животное даже, но ящерицу как хамелеон или насекомое, вроде палочника. И все-таки нет, мне трудно это понимать.

Страшно, омерзительно и совсем не смешно. Интересно, отчего так? Печейкин прозаик тоже не то, чтобы прямо комедиант, но ироничен, саркастичен, тонок. А с пьесой ощущение, что дрыном от забора по голове. Разве еще другую почитать?