Казалось бы странные, но заявляющие о себе своей очевидностью, сближения между авторами, традиционно разводимыми академической наукой и определяемыми ею в разные, не имеющие друг к другу отношения литературные лагеря.

Для начала стоит определиться с тем, что есть феноменология. Гегель. который ввел термин, говорит: все дело в том, чтобы понять и выразить истинное не как субстанцию, но равным образом как субъект. Непонятно? Ну вот смотрите. Можно рассматривать что-то как объект, описывая каждую его характеристику в отдельности, все вместе и в некоторых сочетаниях. А можно позволить этому чему-то самому стать субъектом со своей историей, собственными связями с окружающим миром. Феноменология рассматривает предмет изучения во всей совокупности его связей. Я отдаю себе отчет в том, что это крайне примитивное профанное объяснение, но оно позволяет уяснить алгоритм, лежащий в основе книги Андрея Аствацатурова. Рассказывающей о текстах как об известных, но непонятых.

Зачем читать? Затем что Аствацатуров пишет о литературе интересно, и так, как в его "И не только Сэлинджер", я прежде нигде не встречала. Не то. чтобы революционные откровения и мой мир уже не будет прежним, но отчего не послушать умного эрудированного человека, профессионала, рассказывающего о книгах как мало кто умеет? Еще потому, что он уже подарил мне знакомство с "Бесплодной землей" Элиота и "Кентавром" Апдайка, на которые давно заглядывалась, да прочесть случая не выпадало. И потому, что аннотация обещала не только разговор о признанно великих Уайльде, Элиоте, Вулф, Хемингуэе, Воннегуте, Апдайке, но и о Тиборе Фишере, которого открыла для себя нынешней весной и не подозревала о его культовом статусе.

Книга в трех частях: I. Игра воображения или дух критики, рассматривающая ранние произведения Оскара Уайльда, поэмы Томаса Элиота, романы и эссеистику Вирджинии Вулф и сочинения Тибора Фишера одновременно с точек зрения читателя, оценивающего рассказанную историю; критика, проводящего параллели с культурным контекстом; литературоведа, вскрывающего методологию. Интересная концепция, хотя до логического завершения заявленное не доведено, оставляя у читателя впечатление калейдоскопа занятных, но разрозненных фактов.

II. Культура как репрессия. Эта часть в значительной степени посвящена анализу того, как в романах Генри Миллера "Тропик Рака" и "Тропик Козерога", "Бойне номер пять" Курта Воннегута реализована идея противостояния социально навязанным моделям поведения, социальному давлению. Я не читала Миллера и рассказ о нем автора еще более укрепил во мнении, что читать его не хочу, но "Крестовый поход детей" один из самых любимых романов. Дополнительным и немалым удовольствием стало то, что рассказывая о книге, автор широко привлекает для сравнения "Путешествие на край ночи" Луи-Фердинанда Селина, которое люблю (странною любовью)).

III, Человек в мире вещей., рассматривающая в сравнении отношения с миром вещей у Хемингуэя, Сэлинджера, Джона Чивера и Апдайка. Эта часть должна была бы стать самой привлекательной для меня, у солнечного Тельца особые отношения с предметным миром, мы питаем к ним пристальный интерес и уделяем особое внимание. Должна была, но не стала. Философия вещного мира глубже, сложнее, значительнее, чем сведение к двум типам взаимодействия: впадать в рабство к вещам либо пытаться обратить их в рабство. Но это уже придирки, не имеющие прямого отношения к книге Андрея Алексеевича, замечательно интересной и полезной.