deine_traume (Easy_Cure) все записи автора
(вроде тоже не было о_0)
РОБЕРТ СМИТ И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ...
Почему новый альбом The Cure называется "Disintegration" ("Распад")
После 10 нереальных лет являются ли The Cure таинственными и прекрасными, как никогда? На прошлой неделе Роберт Смит и его веселые люди появились в "Top Of The Pops", чтобы представить их сингл Lullaby, но им сказали, что они не будут играть, пока Смит не смоет черный грим с глаз и помаду с губ. Он отказался, и группа смылась со сцены. После часа препирательств "Top Of The Pops", наконец, смягчилась.
С выходом на следующей неделе их одиннадцатого альбома Disintegration, The Cure, кажется, остаются очаровательными, зловещими и спорными. В первой из двух частей интервью Джон Вайлд слушает, как Роберт Смит встречается с его воображаемым я и фантастическими героями и героинями, которые деформировали его жизнь и работу.
РОБЕРТ СМИТ
Сколько в Роберте Смите воображаемого? Сколько, вы думаете? Я имею в виду, насколько длинна струна. На самом деле вопрос предполагает, что я все-таки задумываюсь о том, что я из себя представляю. Это происходит непрерывно. Я придумываю всякие штучки. Я люблю дурачить людей. Я дурачил себя тысячу раз. И ногда для меня это единственный способ развлечься. Я часто просыпаюсь в дурацком ужасе, и мой первый вопрос - как я собираюсь сегодня развлечься? Я провожу день на "Top Of The Pops", но это не я. Я презирал бы себя, если
бы это было всерьез. Это даже не пантомима. Это просто притворство. Я считаю, мне надо бы избавиться наконец от всего этого. Призвать силу убеждения, чтобы продолжать носить грим, что бы они ни говорили, мы можем сделать это. В то же время мне приходит в голову, что единственная причина, почему я ношу дурацкий грим в том, что я делаю "Top Of The Pops". Я не прихожу так, и я не ухожу так. Это было придумано для одного дела, которое я хотел провернуть. Я полагаю, мало радости можно извлечь из того факта, что люди все еще пугаются вещей типа этого.
Я клоун большую часть времени. Самый настоящий клоун. Все время, когда мы на публике, не обязательно на сцене, The Cure - очень беззаботная вещь. Это чрезвычайно глупо большую часть времени.
Когда "Top Of The Pops" сказали мне, что нельзя носить грим, я был так зол, что просто сказать ничего не мог. Я внезапно почувствовал себя очень неуютно. Так неуютно, как в первый раз на сцене. Когда мы будем играть снова, я буду чувствовать себя неуютно, когда мы выйдем на сцену. Но я отброшу это. Я не знаю, делает ли еще что-либо меня по-настоящему нервным. Я развил самозащиту. Я не могу всерьез нервничать. На самом деле я буду нервничать, если кто-то попросит меня прыгнуть с Тауэра с эластичным тросом вокруг пояса и скажет, что он меня подхватит в дюйме от земли. Но когда я представляю себя публике, я не нервничаю, потому что у меня есть выбор. Если меня будет тошнить от нервов, я не сделаю этого.
Я надеюсь, я сознаю, сколько иронии включает The Cure. Я надеюсь, что сохранил свое чувство иронии. Мне кажется, что ирония недалеко ушла от цинизма. С возрастом ирония часто превращается в цинизм, и я с настороженность отношусь к этому. Когда стремишься обострить положение, какое-то количество иронии теряется. Я считаю, в этом беда New Order. Балансирование - вещь трудная и деликатная. Это не делается для чьего-либо удовольствия. Но я не хочу проснуться утром весь в слезах. В то же время я не хочу беспокоиться о том, кто меня сегодня фотографирует. Это балансирование между общественным мной и частным мной. Вопрос в том, кто какую часть меня видит.
Были времена, когда я был слишком самозавернут. Годы фактически. Сейчас - нет. Совершенно. Я не сожалею нисколько об этом. Я не оглядываюсь назад и не думаю, как это подчас было ужасно. Спасительное прощение достигалось в множестве записей, которые я делал, записей, которые я все еще лелею. Ничто не отнимет их у меня. Они как дети, это очень банальная метафора, но я именно так отношусь к альбомам. Они есть, и какое бы говно ни случилось, они всегда являются утешением. В конце года я всегда читал свои заметки, дневники и тексты песен, чтобы посмотреть, был ли год успешным. Я перестал это делать примерно во времена Pornography, потому что все разбалансировалось. Прошлый же год был блистательным. Кьюэ не сделали ничего. Я стал лучше уживаться с собой.
Я не тот несчастный ублюдок, каким меня некоторые считают.
Некоторые хотят увидить Disintegration таким же мрачным, каким был Faith. Но он совсем не такой. В этот раз мне захотелось чего-то, чем я был бы серьезно увлечен и чем мог бы гордиться. Я думал сначала, что мне надо записать эти песни самому. Я не хотел возвращать The Cure на ту же позицию и заставлять кого-то быть несчастным. Когда же работа началась, остальные оказались вовлечены, работая над этими песнями как группа, придавая этой записи суперизмерение. Это не обязательно губительно. На ней есть две очень депрессивные песни. В целом, как запись, она меньше опускает настроение, чем Pornography или Faith. В ней есть проблеск, каких не было раньше. Чувство, что она печальна, но она не должна быть такой.
Трудно говорить о Disintegration даже сейчас, потому что его лирика была написана в это же время год назад. Ничего не осталось от этой записи для меня к этому моменту. Когда мы выйдем и начнем играть эти песни, когда я начну петь, он станет реальным снова. В данный момент это всего лишь запись, и в этом причина, почему мы участвуем в говне наподобие "Top Of The Pops".
Я всегда прихожу в бешенство от того, что впутал в это группу.
Мне нужно быть заинтересованным и стимулированным постоянно.
Вот почему перерывы в нашей деятельности становятся длиннее и длиннее, пока перерыв не станет таким длинным, что кто-то из нас умрет, а мы ничего не будем знать об этом, пока не прочтем в газете.
Я все же думаю, что Disintegration - последняя запись Кьюэ. Я буду удивлен, если мы сделаем еще одну. Я всегда говорю, что Кьюэ на грани распада. Но...! Это собирается тянуться еще лет десять как минимум! Но почему мы должны писать еще? Если я уеду из Лондона после этого турне, то со мной обязательно случится что-то, что заставит меня сделать еще одну запись. Потому что все для меня потеряло смысл. Я избавился от всего, кроме одной огромной вещи, которая сводит меня с ума - внутренний распад.
Все другие вещи, что тревожат меня - незначительны, происшествия, люди - я прекрасно опускаю их, когда пишу о них песни.
остальное под катом