Странник_Су все записи автора предыдущее

Автор - Rybaren

2.
А и в самом деле отправился в парк Челюскинцев. Погода была солнечная, и по вымощенным плиткой дорожкам гуляло много людей, горожан и гостей, всюду торговали мороженым, сладкой ватой, попкорном и сувенирами. Почти через каждые пятьдесят метров сидели портретисты, которые подозрительно и недобро косились на А с его этюдником.
"Мастера розовой пастели", - хотел сказать А, но промолчал.
Но мысль уже приняла словесную форму, и Обоснуй радостно задёргал ушами.
"А что, не так? - спросил его А. - они рисуют лица розовым и растирают пальцем. Вон, посмотри, какие розовые пальцы вон у того хмурого толстяка".
"Похоже, ты считаешь себя выше их, - заметил Согла Сись. - А ведь зарабатывают они гораздо лучше тебя, согласись".
А лишь беззаботно пожал плечами. Он прошёл до конца аллеи и свернул на утоптанную тропу, ведущую к стене ботанического сада. Здесь было совершенно безлюдно, только со стороны аттракционов доносился прорезающий воздух женский визг. Возле стены, там, где росла старая скрюченная яблоня, стояли пластиковые ячеистые ящики. А поставил их друг на друга, забрался наверх и перебросил этюдник и рюкзак на ту сторону. Потом, ухватившись за ветку яблони, залез на стену. Сверху она казалась намного выше, кроме того, со стороны сада она и была выше.
"С твоим везением ногу можно сломать и на ровном месте, - заныл Сись. - А там камни всякие, выпавшие кирпичи..."
"Дохлый номер, - сказал ему Обоснуй. - Это ж камикадзе".
А спрыгнул вниз и приземлился на корточки, но не удержался и упал на колени.
"Пусть бегут неуклюжи - это о тебе песня", - заржал бес.
"Обоснуй! - весело сказал А, поднимаясь на ноги.
В ботаническом саду расцвел жасмин. А прошёл по пустынной алее вязов мимо озера с утками и лебедями, вдыхая густой и сладкий запах, потом свернул под зелёную, увитую клематисом арку. Сад был закрыт для посетителей в связи с ремонтом, потому А никто не встречался по пути. Лишь у ручья, бегущего по цветным камням мимо экзотических ступенчатых клумб он увидел женщину в панаме и ярко-жёлтых резиновых перчатках. Она полола, низко склоняясь к цветам, и не видела А. Он вежливо поздоровался, женщина выпрямилась и глянула из-под широких полей, вытерла рукавом лоб. Хотела что-то сказать, но передумала.
А дошёл до полузаброшенной оранжереи и установил этюдник в её тени. Объектом композиции стала необычная липа, сухая наполовину. Другая половина вовсю зеленела, счастливо развернув широкие листья навстречу солнечным поцелуям.
Ближе к вечеру стало сильно парить и всё вокруг стремительно потемнело. А, не закончив второй этюд, сложился и, жуя на ходу бутерброд с сыром, отправился в обратный путь.
Дождь застал его в аллее вязов. Сначала он падал как будто даже мимо - крупные капли сыпались в дорожную пыль, расплёскиваясь тёмными кляксами. Потом дождь ненавязчиво, как будто нечаянно уронил пару капель на голову А. Ой, извините! Потом ещё раз - ах, простите растяпу! И давай молотить.
А спрятался под кроной липы, но потом понял, что это ненадёжное укрытие, потому что дождь только усиливался. Всё шло к тому, что А должен был вымокнуть до костей, на меньшее дождь был не согласен.
А подбежал к стене и, щедро поливаемый, перелез на ту сторону, опасно оскользнувшись на мокрых кирпичах. Неподалёку синела беседка, А юркнул под крышу и рассмеялся, отряхиваясь, как собака. Дождь обиженно бомбардировал металлический флажок-флюгер, заставляя его крутиться с пронзительным скрипом. А был необъяснимо, беспричинно счастлив и ему было страшно от этого чувства. Обоснуй и Сись наперебой что-то говорили, но он даже если что-то и слышал, в ответ лишь смеялся. Бесам надоело лезть из кожи, стараться призвать его к трезвости и адекватности, и они уныло поникли, погрузившись в угрюмое молчание. А даже стало их жаль.

На следующее утро в мастерской А, в которой он и жил, бессовестно заорал телефон. Нагло так, требовательно, как пенсионерка в автобусе. И музычка была какая-то отвратительная - стандартная полифония. Значит, незнакомый номер. Но всё это А спросонья не понял, он вообще подумал, что это будильник и долго пытался его отключить. Кошка обрадовалась, что хозяин так рано проснулся, с мурчанием запрыгнула на подушку и принялась бродить вокруг головы, щекоча хвостом подбородок, шею и уши. А наконец осознанно матюгнулся и ответил на звонок.
"Доброе утро, я вас не разбудил? Отлично, - Зьнич-старший даже не удосужился выслушать ответ. - С минуты на минуту начнётся собрание Союза, я бы рекомендовал вам присутствовать".
Прохрипев "иду", А отключился и сел в постели, тупо таращась, как филин, которого выволокли на солнечный свет. Кошка прыгнула на его руку, ласково вцепившись когтями и зубами.
"Чёрт, Маруся, мне же больно", - слабо возмутился А, потом сгрёб кошку в охапку и закинул на плечо, как шарф. Стал задумчиво гладить. Долго терпеть это она не стала, вырвалась и поскакала на кухню. А рухнул обратно, милосердно прикрывая глаза.
"Да забей, тебе нужно выспаться, а то весь день насмарку, - сказал Сись. - Ничего они тебе не сделают".
"Пфф, - фыркнул Обоснуй. - Зря ты квакнул, розовое чмо. Он же теперь назло пойдёт".
Некоторое время А размышлял, как поступить назло обоим бесам, потом с несчастным лицом побрёл умываться.

У входа в штаб Союза Дина и Поля прикручивали флаги к приезду иностранных гостей. Поля помахала А со стремянки, потом выразительно изобразила жестами Зьнича-старшего и указала на вход. В холле по красно-зелёной ковровой дорожке туда-сюда семенил Ефим Валентинович, взволнованно тряся головой и вертя в пальцах незажженную сигарету.
"А, хорошо, что вы здесь! Вы просто не представляете, до чего дошёл Союз! Это мрак, полный мрак! - зачастил он, слегка заикаясь. - Допустить такое... даже предложить! Мракобесие! Фамусовщина!"
Он ухватился за локоть А, с трудом поспевая за его шагом. Из открытых дверей зала собраний уже доносились возбуждённые голоса.
"Что там обсуждают, Ефим Валентинович?" - спросил А.
"Они хотят пустить менял в Храм Искусства!"
Решение было принято большинством голосов - предоставить помещение национальной галереи индийской ярмарке "Мир Камня".
"Свиньи! - кричал Чаборовский, неосознанно повторяя жест Ленина. - Чтоб вы ужрались своими червивыми желудями! Ненасытные твари!"
Он бы вскочил на стул, чтобы казаться выше, но Сухорукий и Свиридова, сидящие справа и слева, удержали его.
Зьнич-старший успокаивающе поднял руку, пытаясь призвать к порядку, маленький Зьнич откровенно потешался, фыркая в кулак и делая вид, что сморкается. Его супруга была сама невозмутимость и безмятежность, она красиво сидела, подперев ручкой точеный подбородок, с видом классической блондинки. Забродский низко склонил голову, почти касаясь столешницы длинными седыми усами, обратив к присутствующим лысую макушку. Печик часто моргала, переводя взгляд с оратора на председателя, Назар прохаживался у окна с кислым лицом, Маховский пытался что-то сказать, Воронин тоже стал кричать.
А сидел почти на углу рядом с Ефимом Валентиновичем, отстранённо наблюдая за происходящим. В зале творился сущий хаос. Не тот настоящий Хаос в прямом своём ужасающем смысле, а мелкий такой, местечковый. А проголосовал против, словив удивлённый и брезгливый взгляды супругов Зьнич.

Вечером "индийцы" стали подгонять машины к галерее и заносить своё добро. Зьнич, Зоська, А и Забродский наблюдали за разгрузкой с "хоров", опоясывающего двухэтажный главный холл балкона.
"Будут проблемы, - холодно изрёк Забродский. - Ты же понимаешь - художники со всей страны привезли работы для выставки, а тут... Завтра многие придут развешивать, и что же они увидят? Залы забиты каким-то мусором, все работы свалены в подсобках и на складе. Что им делать теперь? Забирать всё и ехать домой?"
"Ничего страшного, вы преувеличиваете проблему, уважаемый, - с цифровой улыбкой сказал Зьнич. - Выставку Союза сделаем потом. Вы хоть представляете, сколько Союз заработает благодаря этому индийскому мусору?"
Софи Стар помалкивала, развлекаясь тем, что принимала картинные позы у перилл, щедро одариваемая взглядами грузчиков. А спорил с бесами, не привлекая внимания. Обоснуй настаивал, что он разжалобился убитым видом Ефима Валентиновича и сразу повёлся на его доводы, не вникая в детали. Что он бесхарактерный тюфяк, и что его не зря наградили Согла Сисем. Последний со слезами в голосе частил: "Что они все с-под тебя хотят? Пусть занимаются своей мышиной вознёй, лишь бы тебя не трогали".
"Когда потом? - спросил Забродский Зьнича. - В конце червеня обязательная выставка, приуроченная к Дню Независимости. Выставка Союза должна была состояться до неё, а теперь из-за этих торгашей всё откладывается на неопределённый срок. Через неделю приезжают чехи, всё было как раз запланировано... Эх!"
Он махнул в сердцах и направился к лестнице. Спустившись на одну ступеньку, обернулся:
"Пошли, А, угощу квасом или чем покрепче. Нечего нам тут делать".

В магазине "Океан" за столиком у окна сидели Сухорукий и Свиридова. Когда-то они учились вместе, потом жизнь разбросала, как это обычно бывает, и через двадцать лет они снова встретились как преподаватели одной кафедры. Забродский подал им знак и жестами спросил, купить ли им пива. Сухорукий кивнул. А и Забродский подсели к ним.
"Господа из Гомеля задумали крестовый поход, - без предисловий сообщил Сухорукий. - Валентинович присоединится к ним. Готовьте камеры, историки".
Одной из неприятных особенностей Сухорукого помимо пристрастия к едкому сарказму была способность к пророчеству. Сразу после открытия ярмарки "Мир камня" в главный зал, не заплатив за вход, вошла доблестная гвардия под предводительством Чаборовского. Выдвинулись, сомкнув щиты и надвинув гневные забрала. Немногочисленные в этот час покупатели в страхе расступились, торговцы похватались за самое дорогое - кто за поясные кошели, кто за брюлики с сердоликом, кто за чумазых детей-помощников. Зловещий отряд остановился в центре, вперёд вышел Ефим Валентинович.
"Покиньте сей Храм Искусства!" - начал он.
А потряс головой, освобождаясь от видения. Только что старый учитель был одет в какую-то красно-бурую хламиду и у него были длинные волосы и неопрятная борода. Обоснуй довольно хрюкнул. На самом деле всё было более обыденно: льняная рубашка, брюки со стрелками, редкие аккуратно зализанные седые волосы и безупречно выбритое скорбное лицо. И слова он говорил другие:
"Прошу внимания, господа! Пришло распоряжение из министерства культуры!"
Он говорил приблизительно минут пять, надтреснутый голос без труда доносился до крайних торговых рядов благодаря акустике зала. Но постепенно его стал заглушать возмущённый гул, а потом и вовсе начался тривиальный как грабли хаос. В дверях материализовался Его Величество Зьнич-старший в сопровождении каких-то молодчиков, и быстрым шагом проследовал к группе рыцарей. Препирательство продолжалось недолго. Умасливая Ефима Валентиновича лживыми обещаниями, президент Союза снял напряжение и уговорил воинственный отряд удалиться. Мастер Йода он и в курятнике джедай.

3.
В десять вечера А стоял на балконе мастерской Сухорукого на двенадцатом этаже и пытался прикурить на порывистом ветру. Снизу на него смотрел глубокий, прорезанный пламенными полосами уходящего света, колодец двора между высотными домами. Тоненькие нити тропинок сплетались паутиной на его зелёном дне. По этим паутинкам ползли люди-паучки, в замкнутом контуре футбольного поля метались подростки-мотыльки, их пронзительные крики едва доносились из глубины и терялись в открытом пространстве позеленевшего от грусти прощания с солнцем неба. В мастерской проходило тайное собрание революционеров. Сухорукий, как обычно, сидел лицом не к гостям, а склонившись над своим рабочим столом, и, вооружившись мощной линзой, выцарапывал гравюрки на миниатюрных цинковых пластинках.
"Пиши", - сказал Забродский, подвигая бумагу и ручку. Пока А писал, он хмуро пролистывал каталог прошлой выставки Союза. Сухорукий царапал пластинку, почти водя по ней носом, Свиридова играла на флейте что-то фольклорное, расположившись на продавленном диване.
Дописал, протянул Забродскому. Тот быстро пробежал глазами.
"Нормально, без особого пижонства. Вот здесь не очень: "Эта ярмарка прежде всегда проходила в главном корпусе БНТУ". Как бы нас не отфутболили договариваться с тамошним ректором... Ладно, если до этого дойдёт, я поговорю со Зьничем, они с ректором давно знакомы, - он поставил длинную изощренную подпись под подписью А. - Прошу ваш автограф, уважаемые коллеги".
"Надеюсь, я успею написать завещание и посетить лучший в городе подпольный бордель", - хмыкнул Сухорукий, подписывая бумагу.
"Вместе пойдём, - пообещала Свиридова. - Давно мечтала посмотреть на Диониса Агата с его легендарным достоинством".

На следующий день петицию подписали все недовольные, засевшие в гостинице Института Проблем Искусства и собравшиеся в штабе Союза. Там же были и представители "Индии" - говоривший на хорошем русском с акцентом дородный мужчина неопределённого возраста и маленькая тихая женщина, которой было почти не видно за многочисленными украшениями в стиле "ожог сетчатки".
Забродский держал сдержанную речь, за ним выступил А, который был в ударе, то и дело подначиваемый Обоснуем, игнорирующий предупреждения Согла Сися.
"Почему это так важно для нас? Я объясню. Наши мастера, члены Союза Художников, собрались со всей страны ради выставки, традиционно проходящей каждый год в Национальной Галерее, - говорил он. - На неё специально приедут наши иностранные гости. Это не просто дежурное мероприятие..."
"Индийцы" смотрели бесстрастно. Тучный мужчина даже благодушно улыбался. Все собравшиеся члены союза подписали петицию, даже те, кто не участвовал в выставке Союза. Маленький Зьнич с супругой отсутствовали. Зьнич-старший опасливо, как ядовитую змею, взял в руки бумагу и тоже подписал.
"Ну, что ж, господа, к сожалению, вероятно, вам придётся выехать, - сказал он. - Если вы не сделаете это по нашей просьбе, эта петиция пойдёт выше".
"Индийцы" сказали, что им нужно посоветоваться с остальными. На этом собрание закончилось, и Зьнич стал настойчиво выгонять продолжающих бушевать членов Союза из зала.

К вечеру в город пришла почти индийская жара. Градусник показывал 32 в тени. А собирался домой, в свой родной город на несколько дней. Этюдник брать не стал, упаковал рюкзак и приготовил спортивную сумку для Маруси. Кошка покладисто улеглась в неё, подобрав под себя лапы.
"Ты сходила в туалет? - спросил А, но ответа не дождался. - Ладно, пошли".
Он застегнул сумку, оставив небольшое отверстие, в котором тут же показалась чёрная мордочка с испуганными жёлтыми глазами.
"Не бойся, я от тебя не отойду. Перед посадкой ещё прогуляемся", - сказал он, надел рюкзак и, подхватив сумку, вышел на улицу.

* * *
Забродский ответил на звонок и услышал осторожный молодой женский голос:
"Ой, я наверное, ошиблась номером..."
"Это телефон А, я его коллега по работе. С кем я говорю?" - заставил себя произнести Забродский.
"Я подруга А, - поспешно и взволнованно ответил голос. - С ним что-то случилось?"
"Вам лучше приехать", - Забродский назвал адрес.

Картина была ясна в общих чертах, а детали легко можно было представить в неизбежной логической последовательности. А вышел из мастерской и направился вниз по улице к переходу. По пути он слушал музыку. Солнце светило ему в спину, он увидел две длинные тени, присоединившиеся к его собственной, но, естественно, не придал этому значения. Тени горбатились уродливыми серо-фиолетовыми плоскими монстрами на гранитных ступенях. Кто-то сильно толкнул А в спину и он, не удержав равновесия, упал вперёд, скатившись по ступеням и приземлившись на локоть и бедро. В падении он выпустил сумку из руки, она отлетела и задержалась на несколько ступеней выше. А попытался встать, ухватившись за перилла, и уже поднялся на колено, но подоспевший сверху человек ударил его ногой в лицо. Рука, вцепившаяся в перилла, удержала тело, но следующий удар вновь опрокинул А на ступени. Сообщник напавшего присоединился к развлечению. Далее удары посыпались с частотой весенней капели - по почкам, в солнечное сплетение, в спину, по рукам, прикрывшим голову. Дождь отыгрался, подумал А сквозь туман боли и потерял сознание. Истёртый гранит вокруг его головы стал красным.

Забродский вернулся в настоящее, с трудом расцепив зубы, которое неосознанно сжал до хруста. К нему подошла врач - невысокая и пожилая, с папкой в покрытых синими венами руках. Забродский смотрел на эти руки, пока она говорила:
"Обширные внутренние кровотечения... сильные повреждения внутренних органов... переломы..."
Забродский кивал, не поднимая глаз.

У постели А появилась незнакомая женщина. Она была неопределённого возраста, непонятного цвета были её волосы и глаза, и всё в ней было средним - рост, телосложение, привлекательность. Таких называют "невзрачными", "славянской тоской", "серыми мышами", у которых "ни кожи, ни рожи".
"Чего припёрлась? - невежливо поинтересовался Обоснуй, сидевший на спинке кровати как на насесте. - Катись отсюда, время ещё не пришло!"
"Конечно, пришло, глупый бес", - устало сказала серая женщина.
"Обоснуй!"
"Я ничего не должна обосновывать, - в её голосе прозвучало удивление. - Тем более, и так всё понятно. Внутреннее кровотечение, многочисленные переломы, сильные повреждения органов..."
"Врачиху подслушала? Ты нихрена в этом не смыслишь, согласись".
Сись, уныло прикорнувший на капельнице, горько вздохнул.
"Может и не смыслит, - протянул он убито. - Но не ошибается".
"Ну ладно, - сказала женщина. - Обоснуй, почему я не вовремя".
Обоснуй перехватил взгляд Согла Сися, важно поскрёб сморщенный бородавчатый затылок, потом довольно крякнул:
"Да это проще некуда!"

Д тихонько приоткрыла дверь в палату и, тревожно покосившись в коридор, прокралась внутрь. А лежал, обвитый трубками, в окружении пикающего оборудования и капельниц и смотрел на неё. Сначала она подумала, что он в отключке - настолько неосмысленным был его неподвижный взгляд. Она подошла, присела на кровать и со вздохом погладила А по забинтованной голове.
"Где моя кошка?" - неожиданно отчётливо спросил он.
"Эээ.., - на долю секунды онемевшая от радости Д с трудом поняла вопрос. Наконец под пронзительным и неподвижным серым взглядом она проглотила комок в горле. - Полагаю, лысый человек с длинными седыми усами взял её к себе".