Guenther_Klemm (Русь_изначальная) все записи автора
В. Корольков. Плач домовых

Однажды маленький Чуйко проснулся от того, что послышался ему чей-то тоненький плач. Вскинул голову - нет, тихо в избе, даже младшая сестренка крепко спит. И родители спят. И дед с бабкою. Кто же плачет?

Сунул Чуйко голову под подушку - нет, все равно не уснуть: плач мешает. Разливается он уже на много голосов, да с приговором, с причетом! А может, это на дворе кто-то плачет? Калика перехожий милости просит?

Не выдержал Чуйко, сполз с печки и осторожно, крадучись, выбрался на крылечко.

Пусто во дворе, в небе луна светит. А плач доносится из-за околицы.

Ступил Чуйко босыми ногами в росистую траву и, поеживаясь да подпрыгивая, ринулся со двора. Добежал до околицы - да так и обмер.

Луна высоко поднялась, светло стало, почти как днем, и в этом свете увидал Чуйко каких-то низеньких человечков, которые стояли вдоль околицы и горько плакали на разные голоса. Кто-то из них был похож на крепенького мужичка, кто-то казался старше Чуйкова прадеда. Но все они были одеты по-крестьянски, в рубахи да лапотки. Утирая слезы кулаками, глядели они на небо, и когда Чуйко поднял глаза, он так и обмер, потому что увидал...

Увидел он огромного, в полнеба высотой, всадника на белом коне. Лицо всадника было искажено мученической мукою, потому что его пронзила стрела. Он понукал усталого коня, пытаясь уйти от погони, но она близилась с каждым мгновением, и вот уже Чуйко увидел меховые шапки степняков, разглядел их низкорослых, мохноногих и резвых коней, увидел длинные копья в руках ордынцев. А еще он узнал умирающего всадника. Это был Воля, его отец!

Закричал Чуйко и грянулся оземь без памяти. Рано утром нашла его матушка, которая встала подоить корову да хватилась сына. Кое-как привели мальчишку в сознание. Сначала он только плакал, ни слова сказать не мог, но выпил парного молочка, поуспокоился - и поведал о ночном видении.

К тому времени вокруг полдеревни собралось, и взрослые, выслушав его, молча переглянулись. Они сразу поняли, что видел Чуйко домовых, слышал их причитания. Известно - если домовой плачет ночью, это всегда предвещает беду, а может быть, и смерть хозяина. Что же вещует плач всех деревенских домовушек? И что заставило их, домоседов-доможилов, покинуть свои избы и выйти к околице, рыдать там, словно на пепелище? Уж не грозит ли беда всей деревне?

- Парнишка видел степняков - не их ли надобно опасаться? - сказал Воля, Чуйков отец.

- Сон это и бредни глупые, - зевнул пастух Мушка. - Гоните коровушек в стадо, полно время терять.

- Глупец тот, кто не чтит старых примет и не внемлет разумным советам, - сурово ответил Воля. - Если уж духи жилищ наших возрыдали - не миновать беды. Изготовимся к обороне, односельчане, чтоб не встретить врага с разинутым ртом.

Многие его охотно послушались, многие ворчали и строптивились, однако в конце концов все взялись оружие чистить и боевой припас готовить. На ночь вдоль всей околицы караулы встали... и что же? Напали-таки степняки на деревню!

Только ждали они найти сонных, безоружных людей, а наткнулись на стрелы да копья, да рогатины. Завязался тяжелый бой, длился он целые сутки. Ушли степняки с большим уроном, ну а село удалось отстоять. Воля был ранен стрелою в плечо, но не до смерти.

Терпя боль, улыбнулся Воля перепуганному сыну:

- Это все пустое. Нет на свете воина, кто хоть раз не был ранен. Но когда бы не услышал ты плач домовых, все могло быть куда хуже!

Guenther_Klemm (Русь_изначальная) все записи автора

Говорят, домовой и до сих пор живет в каждой деревенской избе, да не каждому об этом известно. Зовут его дедушкою, хозяином, суседкою, доможилом, бесом-хороможителем, но это все он - хранитель домашнего очага, незримый помощник хозяев.
Конечно, он может и во сне щекотать, и греметь по ночам посудою, или за печкой постукивать, но делает это больше от озорства. Главное же дело его - досмотр за хозяйством. Домовой видит всякую мелочь, неустанно заботится и хлопочет, чтобы все было в порядке и наготове: подсобит работящему, поправит его промах; ему приятен приплод домашних животных и птицы; он не терпит излишних расходов и сердится на них - словом, домовой склонен к труду, бережлив и расчетлив. Если ему жилье по душе, то он служит этой семье, словно в кабалу к ней пошел.
За эту верность в иных местах его так и называют: доможил.
Зато ленивым и нерадивым он охотно помогает запускать хозяйство, мучает людей до того, что давит по ночам чуть не до смерти или сбрасывает с постелей. Впрочем, помириться с рассерженным домовым не трудно: стоит только подложить под печку нюхательного табаку, до которого он большой охотник, или сделать любой подарочек: разноцветный лоскут, горбушку хлеба... Если хозяева своего суседку любят, если живут с ним в ладу, то нипочем не захотят с ним расстаться, даже переезжая в новый дом: поскребут под порогом, соберут мусор в совок - и посыплют его в новой избе, не приметив, как с этим мусором перебирается на новое место жительства «хозяин». Только надо не забывать принести ему на новоселье горшок каши и со всем возможным уважением сказать: «Дедушка домовой, выходи домой. Иди к нам жить!» Кого домовой всерьез не любит, это пьяниц и простоволосых женщин: по его старинным воззрениям, каждая замужняя женщина должна непременно носить платок. А какая рачительная хозяйка ему понравится, о той он денно и нощно печется: во сне наплетет ей на голове несчетно маленьких косичек. Ей хлопотно, поди расчеши потом, а ему радость - приукрасил свою любимицу. Оттого еще зовется он лизун.
Редкий человек может похвалиться, что видал домового. Для этого нужно надеть на себя в Пасхальную ночь лошадиный хомут, покрыться бороной, зубьями на себя, и сидеть между лошадьми целую ночь. Если повезет, то увидишь старичка - маленького, словно обрубочек, всего покрытого седенькой шерстью (даже ладошки у него волосатые), сивого от древности и пыли. Иной раз, чтобы отвести от себя любопытный взор, он примет облик хозяина дома - ну как вылитый! Вообще домовой любит носить хозяйскую одежду, но всегда успевает положить ее на место, как только понадобятся вещи человеку.
Порою домовой до того не терпит, когда за ним подсматривают, что по его указке лошади начинают бить задом по бороне и могут до смерти забить нескромного и любопытного. Гораздо проще домового не увидеть, а услышать: его плач и глухие сдержанные стоны, его мягкий и ласковый, а иногда глухой голос. Иной раз ночью в образе серой, дымчатой кошки навалится на грудь и давит: это он. Тому, кто, проснувшись, поспешит спросить его: «К добру или к худу?» - он ответит человеческим голосом, но тихо, словно ветер листьями прошелестит. Часто гладит он сонных своею мягкой лапою, и тогда не требуется никаких вопросов - и так ясно, что это к добру. Если слышится плач домового, даже в самой избе, - быть покойнику. Когда умирает кто-то из домочадцев, он воет ночью, выражая тем свою непритворную печаль. Смерть самого хозяина предрекает домовой тем, что, садясь за его работу, прикрывает голову его шапкою.

Перед чумою, пожаром и войною домовые выходят из села и воют на выгонах. Если идет большая нежданная беда, дедушка извещает о ее приближении, веля собакам рыть среди двора ямы и выть на всю деревню... Если у трубы на крыше заиграет в заслонку - будет суд из-за какого-нибудь дела и обиды. Обмочит кого-то домовой ночью - заболеет тот человек. Подергает женщину за волосы - остерегайся жена, не вступай в спор с мужем, не то побьет. Загремит домовой в поставце посудой - поосторожнее обращайся с огнем, не урони искру.

К радости суседка скачет, песни мурлычет, смеется; иногда, поигрывая на гребешке, предупреждает о скорой свадьбе.
Особым расположением всякого домового почему-то пользуются куры. Поэтому 14 ноября в его честь устраивают курячьи именины - пекут пироги с курятиной, а корочки бросают в домашний очаг, жертвуя его хранителю - домовому.
Читать далее

Guenther_Klemm (Русь_изначальная) все записи автора

Первого апреля никому не верят. Откуда взялась эта поговорка? Ведь любая пословица имеет под собой какую-то основу. Для того, чтобы это выяснить нам надо погрузиться в прошлое, именно там скрываются корни многих высказываний и поговорок.

История наших предков имеет глубокие языческие корни, отзвуки которых мы можем наблюдать и сегодня. Все в тех же пословицах, поговорках, поверьях и приметах. 1 апреля наши языческие предки справляли один занятный праздник. Скорее, даже не праздник, а некий рубеж.

Этот день считался Днем пробуждения домового. Древние славяне верили, что на зиму, он, подобно многим животным и духам, впадал в спячку и просыпался лишь изредка, чтобы сделать необходимую работу по дому. Спал домовой ровно до того времени, когда уже весна полностью вступит в свои права. А она приходила, по мнению предков совсем не в марте, а в апреле.

Точнее сказать, приход весны ознаменовался днем весеннего равноденствия 22 марта и все последующие дни вплоть до 1 апреля были днями встречи весны. Первого же числа, весна приходила окончательно и бесповоротно и главный дух-хранитель очага — домовой, должен был проснуться, чтобы навести порядок в доме.

Как известно, когда мы долго спим, а потом просыпаемся по зову нашего будильника, мужа или мамы, то часто бываем, недовольны этим. Мы зеваем и ворчим, почему нас разбудили так рано. Малые дети вообще начинают капризничать. А наш домовой имеет иногда повадки ребенка, и после долго спячки просыпается тоже не очень радостный. И тут же начинает шалить, а порой и хулиганить. То остатки муки из мешков высыплет, то гривы лошадям запутает, коров перепугает, белье перепачкает.

Конечно, наш далекий предок пытался умаслить недовольного домового кашкой, молочком и хлебом, но, как известно, к хлебу обязательно должны прилагаться и зрелища. Такими зрелищами для проснувшегося духа становились повсеместные гуляния, шутки, смех людей в доме, которые разыгрывали друг друга весь день. К тому же, чтобы было веселее домовому, да и всем окружающим, обитатели дома надевали одежду наизнанку, подобно самому духу пращуру, который, как известно, носит свою меховую жилетку швами наружу. На ногах должны были непременно красоваться разные носки или обувь, а в разговоре все старались обмануть друг друга или пошутить, чтобы хозяин-батюшка домовой забыл, что он недавно проснулся.

Со временем, про встречу весны, и умасливание домового первого апреля забыли, но традиция шутить, разыгрывать и обманывать в этот день, осталась. Как осталась поговорка — первого апреля никому не верят. И теперь вы знаете почему.

Зверополк (Русь_изначальная) все записи автора Христианские попы, как известно, домовых не любят.
Домовой, он кто? Хранитель традиций да уклада-лада домашнего. Предок наш, добровольно в Яви оставшийся, для того чтобы Род свой, потомков своих охранять.
Память у домового – отличная. И если хорошо попросить, то он легко может рассказать вам о тех временах, когда на Руси вообще никаких попов не было.
Люди в те времена жили хорошо, весело. Девчата были красивые, парни – смелые, хозяева – домовитые, а старцы – мудрые.
Очень попам от такой памяти обидно.
Ведь если народ раньше без них хорошо жил, значит, по правде они вовсе и не такие нужные, какими хотят казаться. Злятся от этого попы. Хотят, чтобы все люди забыли про прежние времена, а помнили только про то, про что им «батюшки» рассказывают.
Людская память слаба. И под натиском выдуманных попами историй забывают люди про то, как предки их жили. А домовые не забывают.
За то и не любят их попы.

В одном доме. А точнее в небольшой, городской квартире, жила-была одна женщина.
Она жила в этой квартире с самого рождения. Здесь она вышла замуж, похоронила родителей, вырастила детей, проводила в последний путь мужа. Это была очень уютная квартира. Каждая щелочка, каждый сантиметр обоев были для женщины здесь родными. И она была счастлива. Дети, которые часто приезжали навестить её, тоже испытывали радость. Так тепло и уютно было у нее в доме.
А потом, все изменилось. Другой стала страна. Другим стал город, в котором она жила. Другими стали лица людей. Как-то вдруг оказалось, что человеческая совесть больше не является частью коммунистической партии, а находится в ведении одетых во все черное, бородатых людей с огромными золотыми крестами на животах. И теперь ничего в жизни не могло обойтись без их вмешательства. Они «крестили», «отпевали», «святили», все до чего только могли дотянуться, тем самым постепенно присваивали себе все окружающее. Ведь после проведения этих, нехитрых ритуалов, все вещи автоматически становились «христианскими», а все люди «христианами».

Не обошло это поветрие нашу героиню. Она была доброй, тихой, законопослушной женщиной. Старалась не выделяться, и всегда соглашалась с «принятой» точкой зрения. Потому, без особых размышлений она сначала пару раз сходила в церковь «за компанию», потом, «приняла крещение», а потом принесла в дом несколько купленных в церковной лавке досок с нарисованными на них синеватыми, как будто бы от нехватки кислорода, ликами церковных святых. Она повесила их на стенку, откуда они с непрекращающимся укором глядели на все окружающее своими неестественно выпученными глазами.
Женщина робела перед этими странными изображениями. Даже мимолетно брошенный на этих, нарисованных на досках существ, взгляд вызывал в ней смутное беспокойство и неестественное для нее ранее чувство беспричинной вины.
«Ты должна попросить прощения» - сказал работающий в церкви человек в черной одежде.
И она просила. Все более и более пугаясь, она часами выстаивала перед «святыми ликами» и, чувствуя себя все больше и больше виноватой перед ними, перед «святым отцом», перед умершим «за неё» богом, просила прощения.
Чтобы хоть немного приглушить чувство вины она носила в церковь выделенные из своей скромной пенсии «пожертвования», которые, несомненно, шли на облегчение ужасной участи принявших мученическую смерть бога и его святых. Принеся жертву, и отстояв некоторое количество времени на четвереньках, она чувствовала временное облегчение, потому что, в какой-то степени тоже становилась жертвой, а значит, хоть немного приближалась к «Ним». Однажды, она даже однажды попыталась слегка придушить себя, чтобы в мучениях, добиться такого же цвета и выражения лица, что были у святых.

В тот день доски упали в первый раз. Все, одновременно, грохнулись на пол, будто и не держали их вбитые в сухую штукатурку гвоздики.
Испуганно крестясь, женщина подняла, обтерла, и вновь повесила на стену церковные портреты. А на следующее утро, когда солнце коснулось их своими лучами, они снова, как по команде, обрушились на пол.
То же самое повторилось и на третий, и на четвертый день.
Испугавшись, женщина пошла в церковь, и обратилась к работающему там «батюшкой» человеку. Она рассказала свою историю, и попросила посоветовать, как ей быть.
«Может вообще не нужно их весить на стену, раз удержаться не могут?» - спросила она. Но церковник не согласился с ней. Он сказал, что теперь она еще более виновата, и для того чтобы получить прощение, должна снова стоять на четвереньках и громко читать заклинание. Женщина сделала все, как ей было сказано. А потом они вместе с попом пошли к ней в квартиру. Поп сказал, что чтобы портреты не падали он должен «освятить» всю её квартиру. Для этого он взял с собой сильно пахнущие вещества, книгу с заклинаниями, которые на его профессиональном языке называются «молитвы», бутылку с специальной, «заряженной» христианским богом водой, и специальную, подвешенную на цепи коробочку, предназначенную для активизации сильно пахнущих веществ.
Придя в квартиру, он поджег вложенные в коробочку вещества, так что они начали издавать сильный запах, и стал громко читать тексты из своей книги.
Запах, наполнил всю квартиру, и стало трудно дышать. Но тут внезапно само собой, открылось заклеенное на зиму окно, и весенний свежий ветер выгнал весь запах вон из квартиры, а весело поющие птицы заглушили своим пением бормотание работника церкви.
Поп приказал женщине закрыть окно, и вновь начал громко читать из книги, брызгая все кругом принесенной с собой водой.
Но яркое весеннее солнце, прямо сквозь не зашторенные окна, высушило, испарило церковную воду, не оставив не единого мокрого пятнышка.
Рассердился тогда поп, велел плотно занавесить окна, чтобы не одного лучика дневного света не пробивалось внутрь квартиры. А чтобы не заблудиться в темноте, зажег он множество восковых свечей. И снова стал читать из книги.

Явился тогда перед ним домовой-хозяин и покровитель этого дома, и спросил:
- Зачем ты, человек в черной одежде пытаешься отравить этот дом?
- Я хочу сделать этот дом приспособленным для того, чтобы изображениям наших святых в нем было хорошо – ответил поп.
- Но ведь людям тогда будет плохо – возразил домовой.
- Люди рабы для нас и для нашего бога – сказал поп – их удобство никого не интересует.
- Меня интересует – ответил домовой – я уже три тысячи лет храню этот Род, и почти восемь десятков лет храню этот дом. Я забочусь о том, чтобы не ты, не твой бог не чинили обид моему Роду. И солнце, и ветер, и земля-матушка в том мне помощники. А ты нечисть иноземная, уходи туда, откуда пришел пока добром просят.
И стали они биться друг с другом, да только ничем не мог поп навредить домовому, ибо стоял он за свой Род на своей земле. Все по праву Рода здесь ему принадлежало.

Тогда обратился человек в черной одежде к женщине и сказал:
«Если любишь ты нашего Бога, откажись во имя его от того, кто покровителем этой квартиры себя называет».
Посмотрела женщина, на попа, да на лики с икон на нее глядящие, и вновь ей стыдно стало. Подумала: «Вот Батюшка для меня старается, и Бог за меня умер, а я как свинья для них непонятно от чего отказаться не могу». И отказалась она от хранителя очага своего.

И исчез домовой. Ушел или умер – неизвестно, но только не стало его больше.
Потому что лишается домовой силы покровительствовать Родичу, если этот Родич его предаст, или добровольно от него откажется.

В общем, ничего больше не мешало христианскому священнику довести свой обряд до конца. Впитался ладан в стены запахом, въелась святая вода в вещи, подчинила молитва себе опустевший дом. Хорошо стало христианским святым. Ни кто их больше на пол не скидывает. Висят они на стене, смотрят огромными глазами на стоящую перед ними на четвереньках, все более и более виноватую перед ними женщину, и легкая усмешка удовлетворения играет на их одновременно плоских и одутловатых щеках.